10
Открывшаяся мне картина не таила в себе ничего загадочного. Нормальный цех… нет, пожалуй, все-таки не цех, а завод по переработке растительного сырья. Переработки во что? Да во что угодно: в пищу для скота, может быть даже и для людей; в органическое удобрение; в сырье для извлечения тех химических элементов, которые при современных технологиях выгоднее извлекать из морской воды, чем добывать из земли; даже в топливо для некоторых видов двигателей; и еще, наверное, во многое другое, о чем у меня и представления не было. Но в общем, как я уже сказал, – никаких тайн. От предприятий такого рода, которые мне приходилось видеть раньше, это отличалось разве что размерами: если мощность его соответствовала величине реакторов, то можно было представить, что его продукции хватит для удовлетворения потребности десятков планет: процесс обработки такого сырья протекает быстро, так что за какой-нибудь месяц готовая масса может выражаться в тысячах тонн. Ну что же, это, в общем, соответствовало тем предположениям, какие успели зародиться у меня еще раньше. Хотя для полного их подтверждения нужно было бы сначала разобраться в составе массы, а отсюда – с галереи почти под самым потолком, на которой я сейчас стоял, затворив за собою дверь из коридора, – понять это было невозможно. Впрочем, выяснение состава массы вовсе не было главной целью моего появления здесь. Собственно, первоначально я собирался попасть вовсе не сюда, однако, раз уж так получилось, стоило использовать сложившуюся обстановку до конца.
Обычно, оказавшись на новом месте, я прежде всего стараюсь снять информацию с его стен и со всего, что в этом объеме находится. Я имею в виду, как вы уже поняли, те следы, что оставляют тонкие тела каждого человека на всем, что находится поблизости от места его пребывания. Затрудняюсь объяснить, как этот съем происходит, потому что и сам не знаю, мне известно только, что такое свойство либо присуще человеку от рождения, либо нет. Если оно слабо, его можно развить, но если его нет совсем – то и не будет, сколько ни старайся. Я владел этим свойством столько, сколько помню себя, и вот сейчас оно снова пригодилось. Задача оказалась несложной, потому что с самого начала здесь побывало не так уж много людей, так что не приходилось разгребать слой за слоем. Следы эти строго индивидуальны, как отпечатки пальцев или персональный геном; и среди почти трех десятков в разное время побывавших тут лиц я уверенно опознал лишь самый свежий.
Потому что след этот оставила Лючана. И, значит, не зря судьба забросила меня именно в этот цех, а не туда, куда я намечал попасть: не в апартаменты здешнего начальства. Значит, удалось все-таки ухватить за конец ниточки. В какую же сторону укатился клубок?
Так и этак прикидывая свои возможности, я спокойно (что вовсе не означает «медленно»), включив незримку, прошел по галерее, деля внимание между путем, которым я двигался, и единственным увиденным мною здесь живым человеком – он находился пока еще достаточно далеко от меня, примерно на полтора уровня ниже, на отдельной площадке, занятой в основном средствами управления этим предприятием: главным пультом и некоторыми вспомогательными.
Человек – он явно был оператором – располагался ко мне спиной и потому меня не только не видел (что естественно), но и не слышал, хотя не потому, чтобы я скользил совершенно бесшумно – для этого я чувствовал себя слишком усталым, – но главным образом по той причине, что он и в тот миг, когда я появился на галерее, и несколько последовавших затем минут был очень занят разговором по связи, из которого я уловил лишь несколько отдельных слов.
Их было достаточно, чтобы понять, что разговор велся на армаге, и это меня не удивило. Все услышанные слова я на ходу сбросил в мик, поручив ему найти между ними какую-то смысловую связь, построить варианты разговора, хотя заранее был уверен в том, что это не получится, да и получившись вряд ли пригодится мне в деле. Однако нечего мику бездельничать, когда мне приходится трудиться в поте не только лица, но и всяких других составляющих организма. А пока оператор разговаривал, а мик прокручивал варианты слов по сотне в минуту, я добрался до трапа, спустился с верхнего на средний уровень, прошел по узким мосткам над крышкой одного из реакторов, на секунду остановился, чтобы выбрать свой дальнейший маршрут, а к моменту, когда оператор закончил наконец свой разговор (а вернее, когда кончили говорить с ним; чем ближе я был, тем больше слов доносилось до меня в целости, и было уже совершенно ясно, что говорил с ним не равный по статусу, а начальник, и, похоже, самый главный здесь), к этому самому моменту я уже, сделав крюк, ступил на мостик, как и хотел, с тыла и даже обождал секунду, пока оператор выключил связь.
Я позволил ему вынуть из нагрудного кармашка платок, вытереть пот со лба и перевести дыхание: всякий разговор с начальством вызывает у человека более или менее стрессовое состояние, так что я даже пожалел его немного еще и потому, что ожидавший его стресс обещал быть куда более сильным. Оператор аккуратно сложил платочек, водворил его в карман, и я решил, что свои ресурсы он исчерпал.
Я вежливо, без тычка приложил к его затылку раструб дистанта и заявил самым обычным, вовсе не угрожающим и не командным голосом:
– Руки на голову, пальцы врозь, сидеть смирно.
Вообще-то в таких случаях чаще командуют: «Руки на стол!» Но сейчас перед ним была слегка наклонная поверхность пульта со множеством кнопок и двумя клавиатурами, в которых мне еще предстояло разобраться. Так что имелась опасность, что, кладя руки перед собой, он невзначай – или не невзначай – заденет клавишу тревоги или что-нибудь еще похуже.
Оператор на мой миролюбивый призыв ответил звуком и действием: от неожиданности икнул, но руки поднял аккуратно, медленно и уместил ладони на лысине так, как и полагалось.
– Умница, – поощрил я его, одновременно вытаскивая дистант из его кобуры, свой же продолжая держать у операторского затылка. – Сейчас мы быстренько подпишем протокол о намерениях: ты обязуешься сотрудничать со мной по мере возможного, а я – не посягать на твою жизнь и здоровье. Тоже в пределах возможного. Я изложил ясно?
Я ощутил, как голова его дрогнула: видимо, у него была привычка выражать согласие кивком, но он вовремя понял, что такое движение мой дистант мог бы истолковать в печальную для него сторону. И он сдублировал голосом:
– Я… ясно.
– Надеюсь, возражений нет?
– Нет-нет, – проговорил он с готовностью.
Мне это не очень понравилось: человек, так быстро соглашающийся, с такой же быстротой может при первой возможности и отказаться от обещаний. По моему убеждению, всякое согласие должно быть выношено и выстрадано – если, конечно, тебе предлагают не то, о чем ты и сам мечтал долгие часы и годы. А в том, что он издавна мечтал посидеть вот так со смертью у затылка, я очень сильно сомневался. Но решил пока этих сомнений не выказывать.
– Вот и прелестно, – одобрил я его согласие. – Перейдем к конкретным делам. Здесь, как я понимаю, сосредоточено управление всей этой техникой. Так?
Вместо ответа он попросил:
– Не могли бы вы не прижимать оружие к моему затылку? Нет-нет, не то чтобы вы его совсем убрали; прижмите его хотя бы к спине – затылок у меня слабое место, сразу начинается мигрень, очень сильная. Тогда я перестаю понимать что-либо.
«А тебе ничего и не надо понимать кроме того, что тебе уже стало ясно». Такая мысль сразу сложилась у меня, но я столь же быстро отверг ее. Не то чтобы мне стало жалко его головы, но я предположил – и сразу же в это поверил, – что состояние такого работника, как оператор производства, находится под постоянным контролем соответствующей аппаратуры и где-то фиксируется, для того чтобы в случае, если он вдруг почувствует себя плохо, можно было сразу же принять меры – прежде всего заменить его. При этом нельзя полагаться на то, что он сам подаст такой сигнал: может ведь и потерять сознание. Так что просьбу оператора я решил удовлетворить и медленно, не отрывая от него, переместил дистант ниже и левее – к области сердца. Перед тем, однако, убедился в том, что сердце у него слева, как должно быть у порядочного человека; однажды в моей практике случилось, что у моего оппонента сердце было правосторонним, и это едва не позволило ему сделать финт ушами. Закончив перемещение, я сказал оператору:
– Теперь за дело. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Только правду и всю правду. Как на исповеди.
На этот раз он смог наконец кивнуть без вредных последствий.
– Да, отсюда управляется все производство, начиная с поступления сырья и кончая отправкой его по Магистрали.
– А самой Магистралью?
– Ну… В общем, да. Регулировка скорости потока, значит – и давления. Контрольными и ремонтными операциями. Хотя сами операции проводят другие люди, я обеспечиваю только их вызов и запуск.
– Хорошо. Теперь скажи: а контроль за внутренностью базы?
– Я не вполне понял…
– Чего тут не понять? В таких хозяйствах обычно контролируется все, включая сиюминутное местоположение каждого человека на базе. Своего и чужого. Контрольная схема. Где она у тебя?
– Вы что, смеетесь? – заявил он возмущенно и чуть ли не агрессивно. – Тут и так едва успеваешь за всем следить, не хватает только, чтобы…
– Так. А где же это?
– Мне кажется, на центральном посту – у помощника генерал-максимата. И дублируется в группе внутренней безопасности.
Нечто подобное я предполагал: недаром по первоначальному замыслу хотел попасть именно на центральный пост; не получилось. Но все же следовало убедиться. Да, тут такой схемы действительно не было. Но, может быть, что-то он все-таки знает?
– Скажи: а чужой, если он попадает на базу, на этой схеме как-то отличается от своих? Только не говори, что не знаешь. Это тут должно быть известно каждому.
– Ну да, – проговорил он не очень охотно. – Тут и сейчас ловят кого-то чужого, какую-то даже бабу вроде бы. Она была уже схвачена, но тетка оказалась, похоже, с яйцами – слиняла, хотя и не по-умному: вместо того чтобы, угнав капсулу, уйти в воду, она юркнула в Магистраль, откуда никуда не денешься, кроме ПЗБ, и там ее сцапают как миленькую. Не ту капсулу угнала, вот в чем дело. А там уже выслали встречного. Постараются, конечно, взять ее без драки: чтобы еще больше не нарушить работу Магистрали. Но, в крайнем случае, просто протаранят ее, проделают дырку – и наш продукт растворит красавицу, как кусочек сахара. Мы ведь не воду перегоняем с места на место…
Дама была не с яйцами, но, безусловно, с характером. Однако я не стал просвещать собеседника на этот счет, а сказал:
– Значит, так. Ты все прекрасно объяснил. А сейчас так же точно растолкуешь мне, каким способом ее можно оттуда вытащить. Вернуть сюда целой и сохранной. Только не рассказывай, что у капсулы, мол, нет заднего хода, что отсюда можно только запускать, а принимать нельзя, и все прочее.
– Наверное, плохо объяснил, – оператор даже позволил себе ухмыльнуться. – Раз уж ты не понял, что сделать ничего не сможешь. Не успеешь. У нас, видишь ли, есть группа внутренней безопасности…
– Это само собой, – согласился я. – А у тебя тут имеется способ заблокировать все входы и выходы из этого хозяйства. Нет-нет, только не надо врать. Я точно знаю – есть. Будь любезен, включи блокировку. Пока я только прошу. Но если ты заупрямишься…
– Включу, – он пожал плечами. – Но они тебя возьмут – не так, так этак.
– Как сказать, – не согласился я. – Даже если они ворвутся сюда, стрелять не станут. Не потому, что побоятся тебя угробить, это они уж как-нибудь переживут, но чтобы не расколошматить вот эту твою кухню. Два-три импульса попадут в пульт – и стоп, машина. Но только меня им не увидеть. Как и ты сейчас не видишь.
Произнося это, я уже действовал. Продолжая держать дистант на изготовку, левой рукой поставил оперкейс на свободный от причиндалов край пульта, извлек из чемоданчика наручники, скомандовал:
– Руки за спину! Ну?
Он повиновался, и я защелкнул браслеты, обмотав цепочку одним витком вокруг подлокотника. Оператор сказал:
– Идешь на самоубийство? Твое дело.
Я невольно похвалил его за выдержку – мысленно, конечно. Вслух же поспешил разочаровать его:
– Не дождешься.
Теперь можно стало сунуть дистант в кобуру унискафа, поболтать рукой в воздухе, расслабляя ее. Потом я извлек из кейса предмет, который до сих пор мне ни разу не пришлось пускать в ход, так что я уже стал считать его бесполезным грузом: небольшую, но весьма выразительную адскую машинку двойного действия – с таймером и радиозапалом. Поместил ее на свободное местечко под главным иконостасом приборов, контролирующих, как я уже понял раньше, наблюдая за ними, ход транспортировки в Магистрали. И сказал – на случай, если мой пленник чего-то еще не понял:
– Разнесет все вдребезги – и пульт, и тебя. Проверял много раз. Так что в любом случае уцелеть тебе или нет – зависит от меня, а не от ваших ребят там, за дверьми. Вывод сделал? Или надо тебе помочь?
Он внимательно следил за тем, как мина, словно сама собой, перемещалась над пультом. Потом ответил – и впервые в его голосе прозвучали нотки раздражения:
– Да чего ты, в конце концов, хочешь, не пойму.
– Любви, – ответил я, – никак не менее.
– Вряд ли получится. Я нормально ориентирован.
– Иди ты! – удивился я. – Вот уж не сказал бы…
Кажется, мне удалось в конце концов расшатать фундамент его невозмутимости. Он был, видно, из тех людей, что согласны скорее умереть достойно, чем жить в качестве объекта насмешек или хотя бы иронии. Я плеснул на раскаляющиеся камни еще ковшик:
– Ох, извини, я не сразу понял. Ты же импотент, я вспомнил – на такую работу других не ставят. Верно?
– Дерьмо ты, – пробормотал он и даже попытался высвободить руки – так ему хотелось въехать мне в челюсть, даже не заботясь о последствиях. Он разозлился до того, что перестал на какие-то секунды думать о защите; только это мне и было нужно. Наконец-то я смог войти в его сознание так же легко, как входит инструмент хирурга в обнаженную кору мозга. Остальное было уже, как говорится, делом техники, которой я владел издавна. Тем более что, как оказалось, у него только и было что защита – никаких средств активного противодействия.
– Спокойно, Эрик, – сказал я ему, чтобы окончательно укорениться в его сознании; имя при этом играет серьезную роль. – Вот теперь можем начать работу. Ты чувствуешь себя прекрасно. Ты настроен очень мирно. Все хорошо. Я твой друг, а ты – мой. Вместе мы сделаем очень хорошее дело: спасем человека. Ты ведь хочешь спасти человека, Эрик? Хорошего человека, очень хорошего.
– Я… хочу. – Кажется, сказать это стоило ему немалых усилий: в его сознании все еще шла борьба. Надежнее, конечно, было бы воздействовать на его подсознание, но время уходило, и заниматься этим уже некогда. – Хочу спасти хорошего чело-века.
– Молодец. Я в тебе и не сомневался. Ты мастер своего дела. Поэтому скажи: что мы сейчас должны и можем сделать, чтобы спасти человека, который находится в угнанной капсуле в Магистрали? Как только скажешь – я поверю тебе окончательно и сниму наручники – они, наверное, тебе уже надо-ели?
– Очень, – согласился он. – Очень надоели.
– Ты сказал правду. Чистую правду. Говори и дальше только правду. Только то, что знаешь. В чем уверен. И все будет очень хорошо. Я тоже говорю тебе правду. Одну только правду. Итак? Что нам нужно сделать?
Сделав два шага в сторону, я встал так, чтобы видеть его лицо. Сейчас нельзя было отрывать от него взгляд: какое-то подсознательное сопротивление в нем еще ощущалось. Оператор несколько секунд сидел молча, словно соображая. Наконец губы его шевельнулись:
– Надо переговорить.
– Ты кого имеешь в виду?
– Генерал-максимата. Команды идут от него.
– Вызови его. Что ты хочешь сказать ему?
– Чтобы нам… мне позволили нарушить технологию. Направление потока и напор. Иначе мы не сможем спасти хорошего человека.
– Ты думаешь, он согласится?
– Если убедить его, что мы не станем наносить никакого вреда процессу. Что нам нужен только тот человек.
– Это правда, Эрик. Нам нужен только тот человек. Хорошо. Вызывай его. И говори ему только правду. Что бы он ни спросил. А если понадобится – я подскажу тебе нужные слова. Но только если понадобится. На самом деле ты и сам все отлично знаешь.
– Я знаю, – на сей раз он смог наконец беспрепятственно кивнуть, и это, кажется, успокоило его больше, чем все мои убеждения. Во всяком случае, рука его, когда он вытянул ее, чтобы включить связь, нимало не дрожала. – Дежурный оператор вызывает генерал-максимата. Срочное сообщение…
Ответ последовал так быстро, как будто начальство давно уже ожидало этой связи.
«Оператор, здесь центральный пост. Генерал-максимат. Слушаю вас».
– Максимат, разрешите доложить. Управление процессом захвачено под угрозой оружия неизвестным мне невидимым человеком. Не с базы. Он разрешил мне обратиться к вам, чтобы передать условия, на которых он согласится не причинять ни производству, ни чему-либо другому на базе ни малейшего вреда. В противном случае угрожает взорвать главный пульт. Он установил взрывное устройство. Хотите ли говорить непосредственно с ним?..
Я, пока он говорил, внимательно просматривал его сознание третьим глазом. И оно мне не нравилось. Сознание медленно затухало. Медленно, но неотвратимо. И это начало уже проявляться в его речи:
– Гене… максимат, я не су… не лу… слушаю… не слышу вас…
Но высокий начальник молчал. Оператор выходил из-под моего контроля самым простым образом: он засыпал. И я успел уже понять почему. Они начинают атаку. Я, собственно, ожидал, что они предпримут этот шаг еще раньше. И был готов. Включил фильтры унискафа. И сразу же в шлеме зажегся индикатор, подтверждающий все возрастающее наличие в воздухе постороннего вещества. Газ. Может быть, усыпляющий, а может, и что-нибудь похуже. Они все-таки пошли на риск оставить процесс без контроля и управления. Надеются, вероятно, что это – на считаные минуты. Ну, господа. Наивность порой бывает хуже прямой угрозы!
В моем распоряжении было очень мало времени, для того чтобы как можно лучше использовать возникшие условия. Выполнить только что, буквально на ходу возникший план. Его рождению помогли те, кто пустил газ. Потому что в ином случае мне пришлось бы самому усыплять оператора, и на это ушло бы по меньшей мере несколько минут, которых и так оставалось слишком немного. Но эту работу они выполнили за меня, кроме времени сэкономив и мою энергию. Так что я мог приступить прямо к делу.
Задача была не из самых сложных: надо было всего лишь своим сознанием занять место выключенного операторского сознания и таким образом на какое-то время вступить во владение всем, что в этом сознании имелось, то есть знаниями, умениями, опытом… И сразу же почувствовать всю многоэтажную подкову пульта как бы частью самого себя и пользоваться им так же, как пользуешься собственными руками или ногами – не задумываясь ни на мгновение. Я мог сохранять такое состояние примерно с полчаса, на большее у меня просто не хватило бы сил. Но за три десятка минут можно сделать много, очень много – если, во-первых, не ошибаться в действиях и, во-вторых, все предстоящие действия считать всего лишь одной, пусть и длинной фразой, не делить ее на отрезки, между которыми неизбежно возникают пробелы, то есть теряется время. Это было делом достаточно привычным.
Теперь я, профессиональный, хотя и кратковременный оператор всей этой непростой системы, совершенно ясно знал, что тут, на моем пульте, существует система одновременного блокирования всех входов и выходов. Она и должна была тут иметься, поскольку уже при создании всей этой станции, или базы, если угодно, предусматривалась задача обороны предприятия от нападения противника. Почему? Да потому, что строители базы с самого начала знали, что затея их по каким-то причинам есть или будет незаконной, что сам характер их предстоящей деятельности почему-то покажется другим настолько опасным, что будут предприниматься серьезные усилия, чтобы ее пресечь. Теперь я знал не только то, что система блокировки существует, но и совершенно ясно представлял, каким образом она управляется – включается и выключается полностью или частично, работает только в пассивном режиме или переходит в актив – ну, и все такое прочее. Так что размышлять не пришлось: руки спящего оператора совершенно независимо от его спящего сознания вознеслись над пультом, и каждый палец нашел свое место прикосновения на экране. Тут же вспыхнули зловеще-багровые надписи: «ОСАДНЫЙ РЕЖИМ», «КОНТРМЕРЫ», «ПОЯС 1», «ПОЯС 2», «МЕРЫ БЕЗОПАСНОСТИ»… Я-Разитель в этом разбирался бы, наверное, часами, если только не днями; однако мне-оператору задумываться не приходилось: всю эту кухню я знал до последней точки. И как только – с полусекундным запозданием – зажглось отдельное табло: «ВКЛЮЧЕНО», на время перестал думать об этом и перешел к следующим действиям.
А заключались они в том, что, предоставив режиму защищать меня от возможного вторжения, я целиком занялся тем сектором пульта, который ведал Магистралью; не производством продукта, а его транспортировкой. Логичнее было бы, конечно, сперва разобраться в том зелье, которое тут варилось; но я сделал так, как сделал, по совершенно понятной, я думаю, причине.
На соответствующем мониторе крохотными искорками светились, как я сразу понял при помощи оператора, два предмета: инспекционно-ремонтная капсула, она – сейчас неподвижная – помещалась в месте слияния большой и малой труб, а второй предмет, поменьше, двигался в направлении этого слияния от базы. И мне не надо было объяснять, что первая, неподвижная, искорка была Лючаной, а вторая, медленно (на схеме) приближавшаяся к ней, несла в себе угрозу уничтожения первой капсулы вместе с человеком, чья жизнь была для меня не менее важной, чем моя собственная. Таким образом, долго размышлять над тем, что сейчас становится для меня основной задачей, не приходилось. Любой ценой сохранить капсулу и вывести из игры встречного было первым, главным, единственным делом, которым сейчас следовало заниматься всерьез.
Поэтому я не с удовлетворением, а скорее с досадой воспринял необходимость отвлечься от этой задачи, чтобы откликнуться на приглашение к переговорам, которое получил по связи. С моей стороны она была отключена, однако центральный пост базы, вероятно, обладал возможностями включать ее без моего согласия. Можно было, конечно, на вызов никак не реагировать, однако ко мне обратились вежливо, а мне не хотелось, чтобы обо мне создалось впечатление как о невоспитанном вахлаке.
– Человеку, захватившему оперативный центр, – генерал-максимат Системы.
– Я слушаю. По возможности прошу быть кратким.
– Охотно. Предлагаю вам сдаться. Жизнь гарантирую.
Стандартное предложение, правда?
– Какова альтернатива?
Мне послышалось что-то, очень похожее на усмешку.
– Альтернатива не в вашу пользу. В атмосфере закачанного в помещение газа вы можете продержаться еще не более тридцати минут. Вашей маски хватит ровно на столько. Не стоит возражать: как вы понимаете, мы вас прекрасно видим. Я понимаю, что вы человек разумный и потому не попытаетесь нанести вред нашему производству. Это, кстати, непременное условие вашего выживания. Через полчаса вы уснете крепко – так же, как спит сейчас наш оператор.
– Я бы и не против, – сказал я. – Уж и не помню, когда мне удавалось как следует выспаться. Но вам-то от этого что? Режим будет действовать по-прежнему, и вы сюда не попадете еще очень долго. Отключить энергию вы не можете: тогда вы сами нарушите процесс, о котором заботитесь. А тут – мина с таймером. Объяснять дальше?
Снова усмешка, означающая чувство превосходства:
– Уважаемый незваный гость, вы неверно оцениваете ситуацию. Процесс идет к концу, и если не через полчаса, то минут через сорок он завершится сам собой. И перед началом нового цикла мы сможем позволить себе сделать паузу, обесточить завод, спокойно войти и овладеть положением, попутно захватив вас во сне. Вам же то, что вы засели в производственном центре, никаких выгод не даст. Вы должны понять, что если уж мы приняли меры от возможного нападения на завод, то позаботились и о том, чтобы снабдить производство надежной «защитой от дурака», а также и от злоумышленника. От вас. Так что у вас нет ни малейшей возможности ни прибегнуть к какому-либо шантажу, ни…
Он слишком уж разговорился, подумал я. А я ведь просил его быть лаконичным. Похоже, ему нравится слушать самого себя…
– Максимат, – прервал я его. – Почему и зачем я пришел и засел здесь – это мое личное дело, и говорить вам о моих целях я не собираюсь. А что у меня нет возможности угрожать вам чем-либо серьезным – огорчу вас: тут вы допускаете ошибку. Объясню какую: вы исходите из того, как действует ваша система сейчас, а я рассчитываю на то, чего ей недостает, но что я ей в ближайшие минуты дам. А именно – некоторые способности, которых у нее сейчас нет. Это достаточно просто. Ничего не надо заменять или переконструировать, достаточно поменять местами две пары кабелей – а с такой работой справился бы даже простой монтер…
– Ну и что? Чего вы этим добьетесь?!
Это был уже крик; похоже, генерал-максимат занервничал.
– Того, что мне и нужно. Например – ваши турбины, которые создают давление в Магистрали, заставлю работать в обратном направлении – не гнать смесь туда, а высасывать ее обратно. Сюда, сначала в накопитель вашей базы, а когда он переполнится…
Договаривать я не стал, понимая, что начальник уже представил себе все последствия такого демарша. И, похоже, ужаснулся. Во всяком случае, я на его месте непременно схватился бы за голову.
– Вы не сделаете этого! – проговорил он наконец. – Хотя бы потому… Потому, что затоплен продуктом прежде всего будет сам завод. И вы сами. А наш продукт, если не знаете, это не молочная река. Вы превратитесь в эмульсию…
– Но и ваше удовольствие от этого будет непродолжительным, – ответил я. – И, кстати сказать, я такую возможность предвидел и с нею смирился, а вы – нет, вам к такой мысли надо еще привыкнуть, а это очень трудно, говорю по своему опыту. Но некая истина в ваших словах все же имеется. А именно: я и в самом деле могу этого не делать. Конечно, на определенных условиях.
– На каких же? – спросил он после паузы уже более спокойно.
– Мои условия просты и для вас легко выполнимы. У вас ведь есть собственная связь с ПЗБ, не так ли?
– Несомненно.
– В таком случае, для вас не составит труда связаться с ними, приказать или попросить, уж не знаю, чтобы их – или ваш – убийца был отозван из Магистрали, где сейчас находится. Это первое. Второе: позвольте той капсуле, которую вы считаете угнанной – ну да, конечно, так оно и есть, но она никуда, как вы понимаете, не денется, – позвольте ей беспрепятственно выйти из Магистрали на ПЗБ, а ее пилота, после того как он покинет капсулу, срочно доставите сюда целым и невредимым, а я впущу его в зал, где нахожусь сам. Третье: вы даете мне слово, что не станете препятствовать нам обоим покинуть вашу базу и даже предоставите для этого средство передвижения, которое затем тоже будет вам возвращено. Вот и все.
Я понимал, что будь Лючана сейчас рядом со мною, она непременно дернула бы меня за рукав и тихо, но решительно объяснила бы мне, каким непроходимым дураком я стал, если намереваюсь положиться на любые заверения противника. Но я бы лишь подмигнул ей – и она сразу поняла бы, что это третье условие я выдвинул разве что для кудрявости, а на самом деле намерен сделать что-то совсем другое. Но ее здесь не было. Пока.
– Разумеется, я готов дать вам такое слово. Даю его вам. Конечно, при условии, что вы напоследок не захотите хлопнуть дверью.
– Ни в коем случае, генерал: тогда вы сочли бы себя свободным от обещаний… Можете быть уверены.
– Хорошо. Скажите, с нашим оператором не произошло ничего… серьезного?
«Заботится о своих людях? – подумал я. – А я-то полагал, что ни в ком здесь не осталось ничего человеческого».
– Не беспокойтесь, генерал. Он жив, не испытывает никаких неудобств и чувствует себя, полагаю, лучше, чем мы с вами.
Давая ему такое заверение, я не сводил глаз с табло со схемой Магистрали. Если только они попробуют как-нибудь схитрить…
Но похоже было, что мой оппонент вознамерился играть честно. На табло я увидел, что искорка, обозначавшая карателя, замедлила свое движение по линии. Остановилась. И медленно, очень медленно, но все же двинулась назад. Освобождая таким образом свободный проход для капсулы. Приближая Лючану к выходу. К освобождению. Ко встрече со мной. И в конце концов – к дому…
– Вы меня слышите, уважаемый противник?
Это снова генерал-максимат. Что он, передумал? Или хочет еще каких-то гарантий с моей стороны?
– Разумеется, я вас внимательно слушаю.
– Поскольку в ваших интересах ускорить этот процесс, не так ли?..
– А вы сомневаетесь?
– …то будьте любезны принять участие в деле.
– Чего вы хотите?
– Увеличьте скорость потока сразу в обеих трубах – оператор поможет вам разобраться. Тогда давление в малой трубе возрастет настолько, что выдавит капсулу в Магистраль.
– Разумно, – согласился я. – А зачем ускорять поток в главной трубе?
– Чем выше оно будет – тем скорее наш человек покинет Магистраль, а капсула приблизится к выходу, как вы и хотите.
– Понятно. Увеличиваю.
На самом деле я понял не только это. Ему, скорее всего, нужно было сохранить нужное соотношение компонентов продукта, чтобы ни литра не пошло в брак.
– Только будьте внимательны – ничего не напутайте! – озабоченно добавил генерал-максимат.
– Такое предположение может меня обидеть! – ответил я, в то время как руки спящего оператора, повинуясь моей команде, уже выполняли нужные действия. Столбики индикаторов скорости и давления в Магистрали и малой трубе уверенно поползли вверх.
– Я вижу, у вас неплохо получается!
– Стараюсь, генерал. Изо всех сил.
«Ради тебя, Люча, – подумал я, – стараюсь. И выполню все в наилучшем виде. Как мне и свойственно».
Раздался странный звук. Я не сразу понял, что это я сам негромко напеваю песенку, чья мелодия не имела ничего общего с похоронным маршем.
И тут же умолк. Потому что услышал еще нечто, уж и совершенно неожиданное.