— Красивый плакатик, — сказал Федоров. — Что они там объявляют: распродажу?

Изнов не сразу понял, что имелось в виду. Тут слово «плакатик» вряд ли подходило: обширная надпись висела прямо в небе над космодромом, предупреждая, быть может, о чем-то очень важном. Несколько слов — или, возможно, цифр — излучали такой свет, что прочесть их без всякого усилия смог бы и человек, почти совершенно лишенный зрения.

— Переведите кто-нибудь, — попросил Федоров, постоянно затруднявшийся с языками. — Меркурий, вы разбираетесь в здешней письменности? По-моему, она чем-то напоминает вашу.

— О, несомненно, — с готовностью согласился Меркурий. — Эти знаки тоже состоят из прямых и кривых линий.

— Остряк хренов, — сказал Федоров.

— Во всяком случае, мне таких языков не преподавали, — проговорил Изнов. — Хотя… Эй, смотрите-ка!

Мгновением раньше надпись моргнула и приняла другие очертания.

— Ага, — пробормотал Меркурий. — Уже лучше. Это окинарский язык, а он, по сути дела, представляет собой лишь испорченный синерианский. Теперь…

После непродолжительного молчания он, однако, пожал плечами:

— Слова я понимаю, но истолковать общий смысл не берусь.

— Что же все-таки там написано? Нас поздравляют с благополучной посадкой? Если вы вовремя передали тот сигнал, о котором я вас просил, то не исключается, что нас могут встретить именно так.

— К вашему сведению, — сообщил синерианский судовладелец, — я повторил его трижды, хотя не понял ни слова.

— Вам и не нужно было. Лишь бы понял тот, кому он был адресован.

— Кому же, советник? — полюбопытствовал Изнов.

Федоров пожал плечами.

— Я его никогда не видал. Итак, что же здесь говорится?

— Это вряд ли приветствие, — пробормотал Меркурий. — Может быть даже наоборот… Там сказано лишь:

«Сегодня жизнь стоит 8.125 соров. Спешите! Может быть, это ваш шанс!»

Восклицательный знак выглядел угрожающе, как занесенный ятаган.

— Прелестно, — озадаченно проговорил Федоров. — Это что: реклама страховой компании?

И после паузы добавил:

— Хорошо бы понять: много это, или мало?

— Смахивает на предложение услуг похоронного бюро, — заметил Изнов. — Тогда это касается улетающих, но уж никак не нас. Мы прилетели.

— Только вот куда? — поинтересовался Федоров, свирепо сощурившись, словно в прицел глядя.

Они — два дипломата Терранской Федерации: посол на Синере Изнов и советник посольства Федоров, вместе с синерианским дипломатом, для удобства называвшим себя Меркурием, вынуждены были срочно покинуть планету на принадлежавшем Меркурию корабле после того, как их поведение в одном эпизоде сделало их дальнейшее пребывание там просто опасным. В Синерианской Империи не любили церемониться, и чем ближе она была к своему закату, тем более жестокими становились нравы и обычаи.

Продержавшись в сопространстве, насколько хватило энергии, беглецы, послав в неизвестность лишь тот единственный сигнал, о котором уже упомянул Федоров, вынырнули в нормальной трехмерной пустоте. Через некоторое время им удалось поймать луч маяка, который и позволил никем не остановленными и даже, кажется, незамеченными добраться до планеты, названия которой они не знали. Меркурий как-то ухитрился посадить машину на последних ваттах мощности. Опустились они там, куда маяк привел их, и когда корабль замер на грунте, после короткого отдыха, так и не дождавшись традиционных вопросов извне, включили обзорные мониторы, чтобы оглядеться. И увидели надпись.

— Меркурий, красавец мой ласковый, куда к разэдакой бабушке вы нас затащили?

Федоров сказал это по-террански, оборот же был чисто русский, так что имперский дворянин понял его буквально и ответил так:

— Все мои бабушки с давних пор пребывают в мире вечного блаженства; но я не уверен, что мы прибыли именно туда.

— Да, — сказал Изнов. — Откровенно говоря, непохоже.

И он снова включил внешние мониторы, ранее выключенные ради экономии энергии, которой было мало — в отличие от денег и топлива, которых не было уже совсем. Включил и стал всматриваться.

Возникшее на экране никак не совпадало с тем, что можно и нужно было ожидать на нормальном интерпланетарном космодроме мало-мальски цивилизованного мира.

Обширный — едва ли не за горизонт уходивший — старт-финиш порта был совершенно лишен той деловой строгости, того сдержанного спокойствия, какое бывает свойственно такого рода предприятиям и достигается повседневной работой, упорной и профессиональной, отлаженным взаимодействием хорошо сладившихся служб. Того порядка, при котором всякий сколько-нибудь опытный наблюдатель может, не затрудняясь, расшифровать любое движение на поле: длинная подлетайка — везут пассажиров недавно прибывшего лайнера, сверкающая отраженным светом лаковая коробочка доставляет, наоборот, экипаж к кораблю, которому предстоит старт; в другой стороне ползет приземистая машина, ощетинившаяся множеством всяких выростов — едет ремонтная команда для проверки технической исправности какого-то борта, еще дальше — заправочный стенд, к которому приближается целый поезд топливных цистерн — и так далее, и тому подобное. Нормальная, привычная глазу путешественника картина. А уж кто путешествует больше галактических дипломатов! Но такого, как здесь, ни одному из них не приходилось ни видеть, ни даже слышать о подобном.

На необозримом поле воистину яблоку было некуда упасть. Как и груше и сливе и любой, даже самой мелкой ягодке из того множества, что здесь покупалось и продавалось с прилавков, лотков, из палаток, из кое-как, на скорую, видно, руку сколоченных павильонов, а также прямо с машин, которых здесь виднелось неимоверное количество; плоды покрупнее были насыпаны прямо на бетоне (хотя не исключено, что то было какое-то другое покрытие, приспособленное для посадки и взлета тяжелых кораблей) — тут и там возвышались целые пирамиды их. Однако, это вовсе не было овощным рынком — вернее, только лишь фруктово-овощным; не в меньшем изобилии было здесь представлено и мясо, и рыба, и битая птица, — да вообще все, что пригодно было не только для поддержания, но и для немалого украшения жизни людей, черпающих удовольствие в чревоугодии. Но все это составляло лишь относительно небольшую часть товаров; вообще, тут имелось, можно было подумать, все на свете, а может быть, даже несколько больше того. Народу было великое множество; впрочем, если внимательно всмотреться, удалось бы заметить, что куплей занималось лишь относительное меньшинство присутствовавших, большая же часть просто глазела, порой приценивалась — и тут же отходила и продолжала свое движение, подобное броунову, по территории космодрома. Не исключено, что такие прогулки были на этой планете если не излюбленным, то во всяком случае весьма распространенным развлечением для людей, не слишком, похоже, занятых какой-либо полезной для общества деятельностью.

Потолкавшись в продуктовых рядах, тянувшихся от горизонта до горизонта, насытив если не желудок, то во всяком случае потребность в информации и, быть может, даже эстетическую жажду, кишевшие на космодроме перемещались в те части торжища, где предлагались уже не съестные припасы, но товары более долговременные. Да, действительно тут было буквально все — кроме лишь того, что в первую очередь должно было бы иметься: кроме кораблей и всего, с ними связанного.

Такая вот, следовательно, была картинка. Увлекательная, но не вполне постижимая.

Настолько, видимо, непонятная, что Изнов даже подумал вслух:

— Э, а может быть, это совсем не то? Меркурий, может, это какой-то фильм затесался? У вас кристалл не воткнут в аппарат?

Синерианин не стал даже отвечать; лишь выразительно пожал плечами.

— Да нет, — решил Федоров. — Уж больно жизненно.

— Просто невероятно!

— В Галактике всякое бывает, — сообщил Федоров тоном человека, внутренне приготовившегося ко всяческим неприятностям. — Да и какое наше дело? Давайте лучше решать — что станем делать. Обращаться к властям, просить политического убежища? Сомнительно. Ждать, что на мой сигнал откликнется тот, кому он был адресован? Еще более. Будь здесь другие корабли, мы попытались бы договориться о топливе с кем-нибудь из их капитанов — но здесь именно кораблей и не хватает для полноты картины. Взять оружие, дождаться темноты и выйти на большую дорогу с целью личной наживы? Чревато опасностями, да и как-то неудобно: мы все-таки официальные лица, пусть и в бегах. Короче говоря, пока что я не вижу никакого разумного выхода.

— Придется обойтись неразумными, — сказал Изнов. — Таких у вас много? Кроме уже перечисленных.

— Еще только один. Спуститься на грунт — и положиться на удачу.

— Пока судьба, кажется, нас хранит, — проговорил Меркурий. — Не беспокоит ни пограничная служба, ни таможенный досмотр, вообще никто.

— Мне кажется, — сказал Изнов глубокомысленно, — что самым благоразумным было бы — прежде всего заправить корабль топливом. Мало ли что может приключиться…

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Меркурий. — Если только тут заправляют в кредит. Или, может быть, у вас есть деньги? Граанские барсы имеют хождение по всей Галактике.

— В таком случае, я принадлежу к другой галактике, — объявил Федоров. — И посол тоже. Все суммы, имеющиеся в нашем распоряжении, спокойно лежат на посольском счете в Имперском банке вашей, Меркурий, родной страны.

— Если их еще не конфисковали, — поправил Изнов. — Думаю, что это там поспешили сделать в первую очередь: что касается денег — все правительства и режимы похожи, как две капли воды. Но, Меркурий, здесь у вас, на борту, должна же лежать в сейфе какая-нибудь неприкосновенная аварийная денежка — или хотя бы карточка Галактического, на худой конец — регионального кредита.

— Только не говорите, что забыли ее дома, — добавил Федоров сурово.

Меркурий грустно взглянул на него.

— Я вернулся из полета перед самым вашим прибытием. И, к сожалению, не успел восстановить потраченное… — и он совсем по-земному развел руками.

— Я склонен думать, что вы поступили легкомысленно, — покачал головой Федоров. — Что же нам остается? Продать вас в рабство и на вырученные деньги заправиться? Хотел бы я знать, Меркурий, сколько могут за вас дать. Хватит хотя бы на одну цистерну?

— Больше, чем за вас, во всяком случае, — огрызнулся синерианин.

— Ну ладно, друзья, — проговорил Изнов примиряюще. — Денег нет, это печально; однако, мы все еще обладаем определенным дипломатическим статусом, и можем это подтвердить соответствующими документами. Основная трудность заключается в том, чтобы добраться до здешней столицы. Там мы найдем что-нибудь, соответствующее Министерству Галактических дел — нам укажет путь любой полицейский. А там… Не такие уж мы плохие дипломаты, чтобы не выговорить сотню-другую тонн топлива для разгона и контейнер протида — для сопространственного прыжка. С ними мы доберемся до Федерации Гра, свяжемся с Террой, объясним ситуацию…

— Послушаемся вас, — согласился Федоров. — Ну, я полагаю, внизу остыло уже достаточно. Все готовы? Спускаемся.

Они спустились. Створки люка медленно разошлись. В тамбур ворвался теплый, пронизанный каким-то сладко-горьким ароматом воздух и монотонный, многосложный гул толпы. Изнов невольно приостановился прежде, чем ступить на сходный трап.

— Ехать, так ехать, — бодро сказал Федоров. И первым двинулся вперед.

Нет, это было совсем иначе, чем казалось наверху, на экране внешнего монитора.

Шум, накинувшийся на них еще в тамбуре, сейчас, на просторе совершенно оглушил. Казалось, каждый, находившийся здесь, пришел специально и только для того, чтобы раскрыть рот пошире и издавать как можно более громкие звуки. Однако, как вскорости поняли прилетевшие, звуки вовсе не бессмысленные.

Здесь вовсю шла торговля. Каждый предлагал свой товар. Назначал цену. И громогласно доказывал ее, самое малое, справедливость, а то и совершенную убыточность для себя. Покупатели же не менее оглушительно возражали и всячески поносили товар, усердно сбивая цену. Одним словом, жизнь бурлила ключом в самом, казалось бы, неподходящем для этого месте. Однако, может быть, на этой планете все так и велось с давних времен.

Однако, такую картину наверняка можно было бы наблюдать и в других местах обширной Галактики. Вновь прибывших сразу потрясло другое: внешность местных обитателей. Нет, в общем и целом они походили и на людей, и на синерианцев — если не считать глаз. Удлиненные органы зрения их, как сразу выяснилось, обладали не одним, а целыми тремя зрачками каждый — и от этого возникало впечатление, что всякий житель этой планеты видел тебя не с одной, а одновременно с трех сторон — хотя на самом деле, надо полагать, дело обстояло вовсе не так. Да, странно было вместо привычных — и на Терре, и на Синере — глаз наблюдать подобие полураскрывшихся стручков, по три зрячих горошины в каждом…

Откровенно растерявшиеся путешественники несколько минут стояли, не рискуя удалиться от корабля. Он, казалось, возвышался среди волнующегося моря, чьи валы могли в любую минуту подмыть его, опрокинуть и унести по течению. Людям нужно было какое-то время, дабы привыкнуть, чтобы научиться выделять из общей картины нужные им детали или их группы — все то, что могло бы в будущем оказаться полезным или даже необходимым.

Поэтому люди вовсе не сразу стали замечать, что шумели, толкались и торговались далеко не все. Оказалось, что тут были и молчаливые. И рядом с прилетевшими, перед кораблем, постепенно возникла целая группа именно таких.

Федоров насторожился. Однако, похоже, без особой причины. Потому что молчаливые туземцы не обратили на людей, казалось, никакого внимания. Оно было целиком и полностью занято кораблем. Несколько минут прошло в полном молчании. Потом один из них, в длиннополом черном одеянии и круглой шляпе, неожиданно повернулся к Меркурию и что-то спросил. Не сразу, но синерианин ответил. Долгополый кивнул и задал следующий вопрос. Ответить Меркурию помешал Федоров.

— Ваше Приятное свечение, — сказал он с напором. — Нас вовсе не устраивает роль публики. Мы тоже действующие лица.

— Хорошо. Я буду переводить…

— Не годится. Тогда нам останется только воспринимать факты, но не создавать их. Будьте добры, попросите его перейти на граанский. Не сомневаюсь, что он владеет этим языком — хотя бы в какой-то степени. Я, например, хочу спросить его о ценах на мясо. С удовольствием съел бы сейчас отбивную. Да и вы, думаю, тоже. Поскольку топливом здесь, судя по всему, все равно не торгуют.

Меркурий обратился к долгополому. Трехзрачковые глаза того не выразили ни удивления, ни неудовольствия; он коротко ответил:

— Пообедать здесь можно. И договориться о топливе тоже. Но сперва потолкуем о делах.

Это было сказано уже по-граански, хотя и с ужасающим акцентом. Изнов невольно поморщился, но тут же изобразил полнейшее одобрение. С этого мгновения разговор сделался общим.

— Сколько он потребляет при разгоне? — поинтересовался туземец.

— До прыжка — восемьдесят тонн. Скажите, сколько стоит наполнить цистерны? Во что это обойдется — в граанских барсах, допустим?

— Какова полная емкость?

— Триста пятьдесят.

— Вполне приличная емкость. Яхта субгалактического класса, насколько могу судить?

— Не вполне точно, — несколько обиделся Меркурий. — Именно галактического. Мне приходилось добираться на этом суденышке даже до…

— Это еще лучше, — не дослушав, перебил его долгополый. — Ну, а какова предельная грузоподъемность?

— А собственно, почему это вас интересует? — спросил Федоров, вызывающе задрав подбородок. — Вы что, собираетесь купить этот корабль? Могу вас огорчить: он не…

— Не спешите, друг, — доброжелательно посоветовал молодой человек. — Может быть, я просто хочу предложить вам выгодный фрахт — мне как раз нужно срочно отправить товар, а у вас — пустые трюмы…

— А вы откуда знаете? — этот вопрос задал Меркурий.

— Видно же по амортизаторам, йомть, — усмехнулся деловой человек.

— И далеко везти?

Коммерсант ответил не сразу:

— Может, на Ливеру, а может, и еще куда — какая разница? Оплачено будет хорошо, не сомневайтесь.

— Мы не берем фрахт! — резко сказал Меркурий.

— Тогда может быть действительно поговорим о продаже?

Но тут в разговор вступил и еще один туземец. Приодетый точно так же, как и первый, он отличался лишь ростом и шириной плеч, настолько же уступая в первом, насколько выигрывая во втором.

— Надо разобраться, — кратко сказал он, обращаясь к долгополому. — Что-то ты разогнался. Могут быть и другие желающие на Иссоре!

— Похоже, что они собираются распорядиться нашим кораблем без участия хозяев, — негромко проговорил Федоров по-террански. — Иссора? Вот, значит, где мы оказались. Что-то я слышал такое…

В неожиданно наступившей тишине особенно выразительно прозвучал глубокий вздох Меркурия.

Синерианский дворянин сделал шаг назад и низко, в пояс, поклонился Изнову.

— Простите, посол, — сказал он громко. — Боюсь, что я привел вас к гибели. Неумышленно; однако, это не уменьшает моей вины…

— Что вы, что вы, друг мой! — встревожился посол. — Я, право же, не понимаю…

Меркурий распрямился. Гордо откинул голову.

— У нас, имперского дворянства, — проговорил он надменно, — существует старинный обычай. Всякий, совершивший непоправимую ошибку, из-за которой попадают в беду другие, на их глазах приговаривает себя к смерти и сам приводит приговор в исполнение, предварительно испросив прощение тех, кого вольно или невольно предал. И вот я прошу вашего прощения, посол.

— Но, однако же…

Не слушая, Меркурий повернулся к Федорову.

— И вашего прощения, советник, также почтительно прошу.

— Да бросьте вы валять дурака, Меркурий, — ответил Федоров неуважительно. — Что это вам взбрело в голову? Почему вы именно сейчас решили, что мы попали в беду?

— Потому, — ответил Меркурий, — что, сам того не зная, я привез вас именно на Иссору. И поэтому, спасая свою честь, должен уйти в мир неизвестного. Прощайте, господа!

— Черта с два! — пробормотал Федоров, хватая Меркурия за руки. — Нас и так мало, нас тут собираются обчистить, а вы еще выкидываете всякие номера почище цирковых…

— Не выламывайте мне руки, советник, — холодно произнес Меркурий. — Это не поможет. Мы уходим из этой жизни, останавливая сердце; этому нас обучают с детства. И уж схватить меня за сердце вы никак не сможете. Не напрягайтесь бессмысленно…

— Одну минутку, — поспешно проговорил Изнов. — Меркурий, послушайте… Кто мог знать, куда нас вынесет? Не улети мы — нам наверняка пришлось бы куда хуже. Да и что вы нашли тут такого страшного? Разумеется, много необычного, вот хотя бы эти… коммерсанты — однако, корабль наш заперт, мы немедленно обратимся в местную полицию — и, уверен, все обойдется. Вы же не думаете, что найти полицию здесь окажется непосильной задачей для нас? О господи, а это что еще за шум?

— О, наивный друг мой! — изрек Меркурий драматически — как и полагалось в такой ситуации. — Найти полицию? Вам не придется искать ее, потому что… Ну конечно — вот она! Видите — приближаются…

И он жестом античного трибуна указал на пробиравшиеся сквозь толпу машины военного образца. Толпа расступалась неохотно, невзирая на оглушительные звуки сирен, так не понравившиеся Чрезвычайному и Полномочному послу.

— Это Иссора! — на этот раз Меркурий произнес название мира вполголоса, словно пугаясь самого сочетания звуков. — Мир самого жестокого в регионе законодательства, планета, где к пришельцам относятся беспощадно, хотя внешне стараются этого не показать. Да, да. Этот мир — как черная дыра, откуда нет возврата. Вот почему я…

— Меркурий! — перебил его Изнов. — Мы глубоко чтим обычаи и установления вашего мира. Но не пострадает ли честь дворянина, царедворца… и, в конце концов, разведчика, если вы оставите нас в таком… э-э… неопределенном положении? Мы, к сожалению, не умеем исходить из жизни так спокойно, нас этому не учили…

— Нас учили сначала подраться, как следует, — добавил Федоров, — а уж там как получится.

— И поэтому я думаю, что ваша честь и достоинство лишь выиграют в глазах самых строгих судей в вопросах этики, если вы не бросите нас одних, но напротив — сделаете все, чтобы отвратить опасности, которые, по вашим предположениям, нам угрожают. Давайте сперва хоть попытаемся понять — что тут может быть опасного. Мало ли — никто не возвращался! Значит, мы будем первыми, только и всего!

Меркурий вздохнул.

— Покоряюсь судьбе, — сказал он.

Полицейские машины неотвратимо надвигались.

— Ну наконец-то, — облегченно расслабился Изнов, — нам помогут во всем разобраться.

И он воспользовался самой приветственной из богатого арсенала улыбок, сделав шаг навстречу приближающимся ревнителям порядка.

Их было целых пять, вооруженных как на войну хранителей закона, и на улыбку Полномочного посла никто из них и не подумал ответить. (Впрочем, представители этой профессии во всей Галактике если и улыбаются, то лишь в своем кругу). Они не успели еще приблизиться к кораблю, как окружающие уже потеснились, освобождая свободное место; на лицах присутствующих запечатлелось выражение любовного почтения и полной готовности.

— Гм… — пробормотал Федоров. — Артисты…

Он сказал это по-русски, так что никто, кроме сотоварищей, его не понял. Тем не менее, Меркурий предостерегающе прошипел:

— Тссс…

Больше ничего он сказать не успел: полицейские — или как они тут назывались — были уже рядом. Рослые, плосколицые (как и все здешнее население), с носами, более всего напоминавшими утиный клюв, с теми же строенными глазами, которые у полицейских казались еще более всевидящими и беспощадными, в особенности же у их начальника.

Он остановился перед прилетевшими. Оглядел их, и в качестве собеседника выбрал Меркурия — видимо, потому, что по облику синерианского сановника угадал в нем расово родственное существо. Получив таким образом адресата, блюститель порядка откашлялся и произнес несколько слов на местном языке. Среди окружающих поднялся и тут же опал легкий шум, выражавший, казалось, скорее удовлетворение услышанным, чем что-либо другое. Меркурий, напротив, судя по широко раскрывшимся глазам, немало удивился. Он проговорил в ответ длинную фразу — чем вызвал у собеседника звуки, более всего напоминавшие рычание весьма крупного хищника. Впрочем, это мог быть и разъяренный бык. Меркурий снова возразил. Ответом было рычание более продолжительное.

— В чем дело? — вполголоса спросил по-террански Изнов, явственно ощутивший неладное. — Что-нибудь не так? Вы объяснили ему, что мы желаем лишь заправить машину, и не собираемся даже выходить за пределы космодрома?..

Пока Изнов задавал вопросы, обстановка вокруг них несколько изменилась. Толпа попятилась еще дальше, а четверо спутников главного ревнителя заняли новую позицию, как бы окружая путешественников.

— Я сам ничего не понимаю… — успел еще ответить синерианин. — Он не требует никаких объяснений. Просто объявил, что мы арестованы и в самом ближайшем будущем должны предстать перед судом.

— Скажите ему, что мы дипломаты! — велел Ионов. — Наши личности неприкосновенны согласно всем Галактическим уложениям, не говоря уже об Альдебаранской конвенции… Нет, лучше я сам ему скажу!

И он обратился к полицейскому по-граански:

— Глубокоуважаемый господин офицер! Являясь дипломатом высокого ранга, стремлюсь обратить ваше внимание на…

Не пожелавший, видимо, чтобы его внимание обращали, полицейский чин не стал ждать, пока Изнов закончит тираду, но прервал его, говоря на том же граанском языке:

— Приглашение есть? Виза есть? Нет — немедленно улетать.

— Но позвольте же… У нас в эту минуту нет топлива, и…

— Я тут не для того, чтобы позволять, йомть, — ответил офицер очень спокойно и даже, можно было подумать — доброжелательно. — И повторять тоже не собираюсь. Мое дело — предупредить вас о том, что вы обязаны не позже, чем через пятнадцать часов предстать перед судом Великого Сброда для определения степени вашей вины и меры наказания. Вот и все, что я могу для вас сделать. А в случае неявки будете казнены по месту обнаружения как при попытке к бегству, йомть!

— Я вам говорил… — едва слышно пробормотал Меркурий. — Посол, верните мне мое обещание, и я немедленно…

— Ни в коем случае! — оборвал его Изнов. Федоров же добавил:

— Хочешь оставить нас одних тут расхлебывать? Ну уж нет!

— Но я не потерплю, чтобы меня схватили, наложили оковы, тащили куда-то… Мы неспособны пережить подобные оскорбления.

— А никто и не собирается, — утешил его Федоров. — Видите?

Офицер уже подал команду; его подчиненные тут же опечатали люк корабля и выстроились позади своего начальника.

— Чтобы пресечь попытку к бегству, пользоваться кораблем запрещаю, — добавил офицер на прощание. И заключил: — Йомть!

— Кажется, они собираются уходить… — сообразил Меркурий. И тут же воззвал:

— Но если корабль опечатан, где же мы будем ночевать? И потом — мы даже не знаем, где тот суд, в который мы должны явиться! Или как он там его назвал?

— Ночевка — ваше дело, — ответил полицейский спокойно. — Иссора не собирается тратить деньги на благоустройство преступников.

— А суд? — на этот раз потребовал разъяснений Изнов. — Мы же должны знать, где тот суд, в который нам…

Мотор полицейской машины взревел. И фургончик покатил к видневшемуся вдалеке зданию космовокзала.

— Интересно… — только и смог проговорить Федоров.

Не менее получаса прошло прежде, чем они оказались в здании космопорта, в гулком зале. Перед тем, как найти дорогу сюда, им пришлось долго блуждать по коридорам и боковым переходам, потому что прямой доступ был наглухо перегорожен контейнерами, судя по габаритам — морскими, огромными, да еще установленными в два яруса. Бродя по темным туннелям, прилетевшие наугад отворяли двери — те, что поддавались нажиму; бывшие кабинеты и служебные помещения были забиты ящиками, картонными коробками, пустыми, в чем сразу же убедился любознательный Федоров, а также сложенными в аккуратные кипы мешками из синтетической рогожи, пленочными полотнищами и прочей тарой. Вероятно, и за запертыми дверями были те же ящики — однако, уже с содержимым. Ничто более не указывало на какую-то связь здания с космическими сообщениями. Хотя…

В одном из былых кабинетов Федоров задержался. Могло показаться, что он принюхивается — сосредоточенно, как охотничий пес.

— Вы что-то учуяли, советник?

— М-м… Вам приходилось когда-нибудь иметь дело с протидом?

— Самому — нет. Только слышал. А почему вы… А, вспомнил: этот мир обладает самыми большими в регионе его запасами. Конечно же; потому и название «Иссора» застряло в памяти. А почему вы спросили?

— Да так… — пробормотал Федоров неопределенно. — Готов спорить, что некоторое количество этого вещества находилось здесь не так уж давно. И не такое уж малое, иначе запах не сохранился бы. А ведь корабли здесь, судя по виденному, не садятся. Зачем же его сюда привозили? Гм…

— Я помню только, что он радиоактивен, — сказал Изнов. — И, кажется, служит предметом незаконной торговли. Кстати, в переговорах на Синере мне предстояло…

— Он обладает своеобразным запахом, — сказал Федоров, — и легко обнаруживается. Поэтому контрабанда протида требует особых условий; тем не менее, есть места, где она процветает.

— Я, например, ничего не почувствовал. Хотя сейчас и мне кажется… Ну, а что, если он здесь и был? Мы же не затем сели здесь, чтобы помогать им бороться с контрабандой.

— Ничего, разумеется, — ответил Федоров кратко. — Идемте дальше.

— Самое время начать аукаться, — с невеселой усмешкой проговорил Изнов. — Кажется, мы основательно заблудились. Я уже и не понимаю: на поверхности мы, под нею или над?

— Как-нибудь выберемся, — бодро откликнулся Федоров. — Еще какой-то ход я заметил — мы только что прошли мимо.

— Да это просто дыра…

— А чем мы рискуем?

— И то правда.

На этот раз они угадали верно. Судя по длинным столам и узким проходам, в зале некогда производился таможенный досмотр. Сейчас тут было безлюдно, в отличие от старт-финиша, — вероятно, потому, что развернуть торговлю мешало множество всякого хлама, загромождавшего и это помещение. Похоже, сюда стащили все, что не пригодилось новым хозяевам космодрома: старые столы и столики, стулья, поломанные пластиковые шкафы, разбитые витрины-рефрижераторы, электрические уборщики, раздавленные ящики и множество мусора, чье происхождение определить уже не представлялось возможным. Все это добро наглухо блокировало проходы — кроме одного. Зато в этом проходе сидела на высоком табурете немолодая девица с вязанием в руках — рядом со столиком, на котором разложены были в изобилии пакетики с жевательной резинкой и какие-то пестрые бумажки — скорее всего, лотерейные билеты; во всяком случае, на Терре их именно так и восприняли бы. Арестованные (наверное, так их следовало теперь называть) остановились перед нею. Обождали минуту, другую.

— У меня такое ощущение, что мы стали невидимками, — проговорил Федоров наконец. — Или может быть она незрячая? Тогда бы хоть услышала: мы пробирались сюда достаточно громко…

Нет; глаза вязальщицы, после этой фразы оторвавшиеся от рукоделия и остановившиеся на вновь прибывших, были, насколько можно судить, в совершенном порядке, и в них можно было прочитать устойчивую скуку, в каждом из шести зрачков. Она кивнула на стол и произнесла несколько слов.

— Говорит, что все, что есть, можно видеть на столе. После обеда подвезут еще чего-нибудь, — с некоторым напряжением перевел Меркурий.

— Растолкуйте ей, что мы не покупатели. Спросите, можем ли мы выйти в город, или нужно выполнить какие-то формальности? О том, что мы под арестом, лучше не упоминать. Скажите просто, что нам велено отметить прибытие; у нее это, или еще где-нибудь?

— Она спрашивает, откуда мы прибыли. Но мне, откровенно говоря, не хочется называть…

— Придумайте что-нибудь. Постойте, какой мир называл тот парень около корабля? Что-то такое… Ливрея, в этом роде.

— Ливера.

— Вот и назовите его.

— Ну, пусть Ливера, — согласился синерианин и снова пустился в объяснения. Слушая его, девица пронзала прибывших своим голографическим взглядом. Потом что-то прокричала — обращаясь, надо думать, к кому-то невидимому. Обождала и воззвала еще раз. Единственным словом, какое уловили вновь прибывшие, было уже слышанное, хотя и непонятное «Йомть», прозвучавшее сейчас раза четыре. После этого в одной из стен зала отворилась почти незаметная дверца, и появилась дама в длинном желтом одеянии. В руке она держала маленький чемоданчик. Дама приблизилась к ним решительными шагами.

— Чую недоброе, — пробормотал Федоров негромко. — Может, мы зря к ней обратились? Как думаете, сосед?

— Не танк же нас атакует, — не согласился Изнов. — Всего лишь не очень крупная женщина… Меркурий, а по-вашему? Если не смотреть им в глаза, то они оставляют вполне пристойное впечатление, не так ли?

Синерианин не ответил. Женщина между тем приблизилась. Поставила чемоданчик на стол, сдвинув жвачку в сторону. Раскрыла.

— Медицина… — опасливо пробормотал Федоров.

И в самом деле, медицинская дама вручила каждому по большой таблетке и жестами показала, что следует расстегнуть одежду на груди. Затем сделала вид, что кладет таблетку в рот и тщательно разжевывает. Из того же чемоданчика достала безигольный инъектор.

— Наверняка гадость какая-нибудь, — поморщился Федоров. — А, ладно, двум смертям не бывать…

Он забросил таблетку в рот и после мгновенного колебания начал жевать. Двое настороженно смотрели на него. Дама приложила инъектор к его шее, справа. Зашипело. Федоров проглотил. Подмигнул.

— Ничего, бывает хуже. Впечатление, как от рюмки водки. Жаль, что запить нечем. Нет, ей-богу, там градус. Даже голова закружилась…

Он все же показал, что пьет — дама замахала руками, начисто отвергая, видимо, такую возможность. Изнов и Меркурий жевали. Каждый получил и свою инъекцию. Дама показала им на жесткий диванчик чуть в стороне — впрочем, то даже не диванчик был, а вроде садовой скамейки. Сделала движение, словно садясь. Подняла руку, прижала два пальца, остальные вытянула.

— Господи! — не удержался Федоров. — Семь пальцев, а? Эй, и у этой… Я думал, они только с лица такие… не совсем этакие. А они еще и семипалые. Это только то, что видно. А если…

— Советник! — сухо окликнул его Изнов. — Вас просят присесть и, видимо, обождать чего-то в течение пяти — только не знаю, чего: минут? Часов? Дней?

— Что ж, присядем, — согласился Федоров, не совсем уверенно переступая ногами. — Голова прямо кругом идет. Боюсь, что нас все-таки подловили. Только чего ради? Мы и так ведь уже…

— Молчание! — предостерег Изнов.

— Стоило бежать так далеко, — буркнул Меркурий, — чтобы столь глупо попасться. Отрава, я уверен. Сейчас потеряем сознание, и у нас выпытают все, что угодно. Наберут материала для обвинения…

— Мы ни в чем не виноваты, — сказал Изнов, тоже осторожно продвигаясь к скамейке. — Если только у них нет соглашения с Империей о выдаче преступников… А, Меркурий?

— Как мне помнится, нет. У нас не было с ними прямых отношений. Да ни у кого не было с ними отношений!

— Ну, в этом я не уверен. Дипломатических, может быть, и не было, но торгуют они, кажется, вполне… — Федоров не закончил, умолк.

Они смирно сидели на диванчике; желтая дама глядела на них без особого интереса, рукодельница продолжала усердно шевелить всеми четырнадцатью пальцами, устремив на вязание дважды по три зрачка.

— Интересно, — не без усилия проговорил Федоров через несколько минут. — Если то была прививка для приезжающих, то какой в ней смысл? Может, тут у них эпидемия? Мор? И оттого такой бардак — совсем как, бывало, у нас дома?

— Да нет, — сказала дама лениво, — у нас все здоровенькие. А бардак потому, что вас занесло на государственный космодром, которым давно уже никто не пользуется. Прилетающие садятся на частных. А это место давно уже заняли под генеральный рынок.

— Да? — сказал Федоров. — А отчего же так? И мы ведь не сами выбрали: нас маяк привел…

— А у государства на это денег нет, — объяснила дама безразлично. — У него деньги есть только на самого себя. А маяк — потому, что забыли отключить, наверное. Нашим не до того, йомть.

— Чем же они таким важным заняты? — поинтересовался Изнов.

— А чем они могут быть заняты? Построили правовое государство, теперь достигают Великого Бреда, — сказала дама-медик и зевнула.

— И долго его собираются строить?

— А вот все разворуют, — пообещала дама, — тогда и кончат.

Федоров, не участвуя в разговоре, сидел, до предела наморщив лоб, словно пытаясь настичь какую-то ускользающую мысль. Наконец это ему, по-видимому, удалось: он широко раскрыл глаза.

— Эй! Вы что — по-нашему говорите? Почему же сразу не сказали?

Дама пожала плечами:

— По-вашему? По-ливерски, то есть? Ни единого слова.

— Да вот же говорите!

— Нормально говорю, по-иссорски. Как и вы.

— Не знаю я никакого иссорского. В жизни не слыхал.

— Зачем же я вас, по-вашему, кормила таблетками? Прививка языка. Пять минут — и свободно владеете. Это — то единственное, чем наше государство обеспечивает каждого прибывшего. Чтобы гарантировать равные условия при отправлении правосудия.

Последние слова она выпалила, как хорошо затверженную цитату. Да, наверное, так оно и было.

— Что же, — спросил осторожно Изнов, — здесь всех прибывших судят?

Дама подняла на него удивленный взгляд.

— А разве бывает иначе? Конечно, всех.

— Почему же?

— Ну, чтобы все были — как это? — охвачены правосудием, йомть.

— Ну, и судили бы своих…

— Своих давно уже всех пересудили, — вмешалась рукодельница.

— Как это?

— Да что вы прямо как маленькие… Не знаете, как судят, что ли?

— Нет, мы, разумеется, имеем представление… — проговорил Изнов озадаченно. — Но чтобы всех поголовно…

— Ну, не всех, конечно, — сказала дама.

— Да всех, — не согласилась рукодельница.

— Вот и не всех. Тех, кто судит — тех не трогают, йомть.

— Пока они сбродят. А потом и их тоже.

— Ну, потом, конечно, да, — признала дама.

— Потрясающе интересно… — пробормотал Изнов. — Сбродят — весьма любопытное слово, странно, что мы его понимаем… И что же, вот вас тоже судили?

— Да мы же местные, — сказала дама.

— Местные. А что это должно означать?

— А нас судят сразу по достижении совершеннолетия. Всех.

— У нас правосудие это… — рукодельница начала и запнулась. — Все забываю слово. При? Про? Ну, напомни…

— Превентивное, — сказала дама. — Самое демократическое, йомть.

— Вы полагаете? — усомнился Изнов.

— А как же. Всеобщее равенство перед законом. То есть, все должны быть судимы. А если одних будут судить, а других нет — где же справедливость?

— М-да… — озадаченно протянул Изнов. — Презабавно…

— Да это и не так страшно, как кажется, — утешила рукодельница. — Конечно, если понимать, как и что… Но вам растолкуют, вы не пугайтесь. Не вы первые. И потом, некоторые все же выживают.

— Некоторые… — ни к кому не обращаясь, прошептал Меркурий. — Некоторые!..

— Но постойте, — утешения рукодельницы, похоже, не очень успокоили Изнова. — Есть же категории лиц, не подлежащих суду данной страны. Дипломаты, например. Прилетают же к вам дипломаты?

— Раньше бывало. А может, и сейчас — только не сюда, я уже говорила. Ну, насчет дипломатов не знаю, не могу сказать.

— А мы как раз дипломаты, — многозначительно проговорил Изнов.

— Зорамир! — сказала медицинская дама. — Что же это их никто не встретил, как думаешь?

— Да чего ж такого, — сказала Зорамир, не отрываясь от вязания. — Проспал кто-нибудь, или забыли, а может, и сообщение не дошло. Уже неделя, как Сброд опять собрался, теперь никому ни до чего — все ждут драки. Раз в неделю драка обязательно случается, освобождаются места, никому не хочется упустить свой шанс. Вот и не встретили вас.

— Зорамир, — сказала дама, — ты уж очень… Не перед своими все-таки. — И снова зевнула. — Ну ладно, пойду подремлю, если что — крикнешь.

— Да-да, — сказал Изнов. — Мы не хотим злоупотреблять вашим временем…

— Вы лучше ищите, где переночевать, — сказала Зорамир. Откуда-то из-под себя достала несколько отпечатанных бланков, протянула. — Сейчас заполните вот это все — въездные анкеты и таможенные декларации, и ступайте, устраивайтесь. Вернитесь на рынок…

— На старт-финиш то есть? — уточнил Федоров.

— Ну да… И сразу же присмотрите семьи, да и прекословов тоже, только окончательно не договаривайтесь — оставьте на потом, а вечерком посидите, карточки переберете и подыщете, кто посолиднее.

— Ничего не понимаю, — развел руками Изнов. — А вы, советник? Меркурий, может быть, хоть вы в чем-нибудь разобрались? Все же для нас совсем чужой язык, знаете ли, незнакомые понятия…

— Да чего тут разбираться, все вроде бы ясно, — бодро проговорил Федоров. — Умница моя, мы все сделаем, как вы сказали. Но, может, вы все-таки дадите нам хоть одного какого-нибудь человечка? Он не прогадает. Такого — знающего, энергичного, доброжелательного…

— Да ладно уж… Идите, побродите по рынку, только далеко не уходите. Вас найдут.

— Вот это я понимаю, — сказал Федоров. — Целуем ваши ручки!

И первым двинулся к выходу на старт-финиш.

— Приветствую вас на Иссоре! — с некоторым опозданием крикнула Зорамир им вдогонку.

Медицинская дверь отворилась.

— Что, еще кого-то принесло? — протирая глаза, высунулась дама.

— Нет. Спи. Это я так.

Снова они оказались на обширной площади, что гудела, волновалась, дымила, жевала, глотала, находилась в непрерывном движении. Но если при первом появлении чужеземцев внимание толпы было обращено не на них вовсе, а лишь на корабль, то теперь, стоило им появиться на крыльце, сразу несколько десятков бросилось к ним, опережая друг друга, расталкивая, оттаскивая, пронзая залповыми взглядами.

— Эй, ну-ка сплотимся, — скомандовал Федоров. — Не то нас сейчас растащат кого куда.

Но их уже окружили плотной — не шевельнуться — массой. Все кричали одновременно, так что не сразу понималось, что к чему.

— Ночлег, ночлег! Комфорт, приятное общество. Недорого, йомть!..

— Что продаете, йомть? Покупаю оптом, не глядя, хорошо плачу! Возьмите карточку…

— Отвезу, куда пожелаете, йомть! Первоклассная машина, оплата по часам, йомть…

— Семья, первая и лучшая в своем роде! Все, что угодно! За тысячи часов ни единой осечки! Вам нужна только наша семья! Надежность, йомть, пристойность! Цены умеренные…

— Прекослов! Контора «А, А и А»! Услуги лучших прекословов столицы, полное, исчерпывающее знание законов, разъяснений, комментариев и прецедентов. Полное уважение и содействие правосудия, минимальные санкции, предоставление надежных гарантов! Ничтожный процент!

— Объединение трех семей! Именно то, что вам нужно!

— Только для вас! Скидка, громадная скидка! Готовы на убытки ради торжества справедливости и милосердия. Возможна оплата сорами по курсу…

И еще. И еще. Клочки бумаги, визитные карточки, какие-то жетоны совали в пальцы, в карманы. Хватали за руки, за полы, тащили в разные стороны. Путешественники пытались отмахиваться — сперва осторожно, но чем дальше, тем серьезнее, Федоров уже просто бил наотмашь; это мало помогало.

Неизвестно, чем бы это кончилось. Но в самые, казалось, критические мгновения к ним протолкался молчавший, в отличие от прочих, иссорианин — высокий, плотный, уверенно-четкий, с неподвижным взглядом. Руки он держал в карманах. Оказавшись вплотную, усмехнулся. Проговорил — как бы негромко, однако все услышали:

— Ну-ка — всем распылиться!

Орава замерла, умолкла — и вдруг стала размываться, рассасываться, влилась, ссыпавшись по ступеням, в общую толпу. Только тут стало возможно перевести дыхание. Федоров оглядел свой кулак, только покачал головой. Меркурий вздохнул:

— Никакого порядка…

Вновь пришедший повернулся к ним:

— Приветствую гостей Иссоры. Как, не очень вас помяли? У нас любят встречать приезжих. Извините, я немного опоздал — только что сообщили с таможни.

— Простите, — сказал Изнов с достоинством. — С кем имею честь?

— Ах да, я не представился. Мое имя — Гост. Приму на себя первые заботы о вас.

— Ну, слава тебе, Господи! — проговорил посол. — Хоть какая-то система намечается. Мы, откровенно говоря, в некоторой растерянности от всей этой суматохи. Почему-то полиция объявила нам, что мы задержаны, потом столь же непонятно отпустила, обязав завтра явиться в суд с несколько странным названием — «Сброд»… Совершенно непонятно, вам не кажется?

— Никоим образом, — возразил Гост. — Мне, напротив, все видится вполне естественным. Полиция объявила вам о вашем аресте потому, что вы подлежите суду; почему — об этом вы еще успеете узнать. Вас отпустили, поскольку все равно вы никуда не денетесь, на этой планете чужестранцу невозможно скрыться хотя бы по той причине, что вы еще долго не научитесь употреблять и правильно произносить слово «Йомть». А полиции, как и любому другому, совершенно не нужны лишние заботы. Что же касается системы, то уверяю вас: без системы не живем.

Он мгновение подумал.

— Значит, вас трое. Трое… К счастью, одного пола. Ну что же — помогу вам устроиться на ночные часы, а уж там видно будет.

— А сколько часов длятся ваши сутки? — поинтересовался любознательный Ионов.

— А сколько бы вы хотели? — вопросом же ответил Гост.

— Не понимаю…

— Я шучу. Вон, на башне, видите — часы? Сравните с вашими, и все станет ясно.

— Простите, но мне как раз ничего не ясно!

И в самом деле: предмет, названный только что часами, обладал одновременно и круглым циферблатом с единственной стрелкой, и — пониже центра — прямоугольным табло, на котором виднелось лишь одно, но зато восьмизначное число, а именно 00010065.

— Офонареть можно, — пробормотал Федоров. Затем громко спросил:

— Уважаемый Гост, это, быть может, автомат для обмена валюты или счетчик прохожих — только не часы.

— Тем не менее, я назвал прибор правильно.

— Никогда бы не подумал. И сколько же на них сейчас времени? Снизойдите до нашей необразованности.

Гост пожал плечами. Усмехнулся:

— Хоть это вы могли бы усвоить прежде, чем пускаться в путь к нам — в мир неповторимой иссорианской культуры. Ну, так и быть. Сейчас шестьдесят пять минут десять тысяч ноль шестьдесят пятого.

— Шестьдесят пятого — чего именно? — полюбопытствовал Изнов.

— Часа, естественно — чего же еще?

— Уфф, — сказал Федоров. — А какого числа и года по вашему летоисчислению?

— А у нас нет никакого другого исчисления. Только часы и минуты. Ну, и секунды, разумеется — когда нужно. Есть, конечно и названия больших промежутков времени: сроки. Бывает малый срок, просто срок и большой срок. Но мы их употребляем редко.

— Ни недель, ни месяцев?..

— О, это все безнадежно устарело. Час и срок — единицы времени. Согласитесь, что при таком отсчете невозможна никакая путаница: каждый час и срок имеют, так сказать, свой паспорт, свою документацию: у часа номер, документ срока — приговор. Если представится случай в дальнейшем, мы еще поговорим на эту интереснейшую тему, богатую философскими проблемами. Только не сейчас: время дорого, как бы его ни исчислять. Идемте.

— А мы уже боялись потеряться, — признался Изнов.

— Ну, что вы. Свои у нас могут исчезать, а приезжих мы бережем. Сейчас выйдем на площадь перед вокзалом, и там я объясню вам, как проще пройти к тому месту, где я рассчитываю приютить вас на ночь.

— Это так близко?

— Ну, я не сказал бы, что рядом — идти придется не менее часа. Но почти все время по прямой, так что вы не заплутаетесь.

— А туда что, нельзя подъехать? — несколько встревожился Изнов.

— Можно было бы — располагай вы транспортом. Казенные машины нынче не ходят: нет горючего. Не то, что у вас, на Ливере, верно?

— Да, у нас, конечно, многое не так, — согласился Федоров. — Но неужели иссякли знаменитые на весь регион иссорские месторождения?

— Ну что вы, они существуют, работают. Только горючее куда-то девается — право, не знаю, куда, тут много разных мнений. Факт тот, что из каждых ста часов транспорт работает — десять. Конечно, частники и в другие дни катаются, у них проблем с энергией нет. Но они дерут неимоверно… Я бы вас подвез на своей, но она тут берет товар, ее придется ждать долго. Ничего, доберетесь как-нибудь. Не волнуйтесь. Вы оказались в правовом государстве, оно отвечает за вашу судьбу. А это значит, что с вами в любом случае поступят по закону. Строго по закону. — Гост усмехнулся. — Вопрос только — по какому: законов-то накопилось великое множество… Но что касается протида — он от вас не уйдет, получите, не беспокойтесь, вы не зря прилетели.

И, не позволяя задавать новые вопросы, увлек их за собой.

Смеркалось; а может быть, здесь светлее и не полагалось, просто по сравнению с привычным, земным, и даже по синерианским понятиям было сумеречно. Лиловые облака лежали, казалось, прямо на крышах домов в четыре и пять этажей; облик этих домов — в большинстве своем старых, но не ставших по возрасту памятниками архитектуры, явно нуждавшихся в капитальном ремонте, — забавно контрастировал с вызывающей пестротой свежих вывесок и ярким освещением витрин на первых этажах. Выставлено было в витринах много чего, длинные комбинации знаков на табличках сперва показались приезжим названиями, но как-то само собою они быстро поняли, что это цены — хотя, не зная курса валют, нельзя было определить, высоки ли они, или нет. Единственным пока мерилом ценности для путешественников была сразу по прилете увиденная цена жизни в нынешний день. Если они не ошиблись в чем-то, жизнь здесь стоила не очень дорого; что, впрочем, можно было считать закономерным, потому что предметы первой необходимости и должны быть достаточно дешевыми (хотя бывает, конечно, что жизнь становится предметом роскоши, однако, к счастью, такие периоды в истории относительно кратковременны).

— Да, — проговорил, вздохнув, Меркурий, с трудом отрываясь от витрины, сверху донизу уставленную бутылками — одна другой привлекательнее; он успел заметить, что ни одна из них не повторялась — ассортимент напитков был донельзя обширен. Правда, большинство из них оказалось граанского производства, но какая разница жаждущему? — В такие минуты понимаешь, что в деньгах если и не счастье, то удовольствие во всяком случае.

— Ну ладно, ладно, — сказал Федоров. — Опять за старое?

— Однако не видно, чтобы это пользовалось особым спросом, — констатировал посол.

— Да просто дорого, — объяснил советник. — А вы подумали, что здесь — мир воздержания? Вглядитесь — разочаруетесь. А забавно, когда все три зрачка начинают косить — каждый в свою сторону. Как это у них получается?

Ответа никто не знал, и полквартала они прошли молча.

— Странно, — затем проговорил уставший от молчания Изнов. — Непонятная смесь столичного размаха и глуши. Машины, судя по нашим представлениям, высокого класса — и такое впечатление, что здесь никто ни о чем не заботится. Глушь какая-то. Люди ходят в грязной одежде — негде почистить? Можно подумать…

Он не закончил: в двух десятках метров впереди загрохотали выстрелы. Вспыхнула и ярко запылала машина, на нее налетели сразу две других. Дробно застрекотали автоматы, побежали прохожие…

— Ложитесь! — крикнул Федоров, подавая пример.

Пришлось падать в грязь. Огневая стычка оказалась, к счастью, кратковременной, и уже минут через пять можно стало подняться.

— Вот почему люди ходят в грязном, — пробормотал Изнов, оглядывая себя. — Пойдемте-ка отсюда.

— Обождем, — предложил Федоров. — Интересно, насколько оперативна тут полиция.

— Какое вам дело?

— Ну, все-таки…

Они потоптались на месте еще минут с десять — полиция не появлялась. На них начали уже обращать внимание.

— Ладно, — сказал Федоров. — И правда, пойдемте.

Улица снова оживилась, прохожие выглядели до странного невозмутимыми. Объезжая сгоревшую машину, подле которой уже суетились какие-то люди, вытаскивавшие и — похоже — обшаривавшие трупы, по мостовой катили счастливые обладатели горючего — на чересчур высоких скоростях; двигались они без всякой видимой системы и порядка, хотя то-и дело вспыхивали тут и там разноцветные огни, предназначенные, возможно, для регулирования, но никем во внимание не принимавшиеся.

— А вот, смотрите, тоже интересная витрина, — указал Изнов.

Они поглядели.

— Смотреть не на что, зато удивляться есть чему, — такими словами Федоров выразил общее впечатление.

Смотреть и вправду было особо не на что: на витрине, затянутой черным бархатом, красовалась одна-единственная пара лаптей и рядом — табличка с ценой. Несоответствие между первым и вторым могло изумить даже опытного человека.

— Что же это получается? — пробормотал Меркурий. — Эта… обувь стоит дороже, чем две жизни? Нет, мы наверняка что-то не так понимаем. Да ведь в ней даже выйти нельзя в такую погоду! И вообще…

— Относительно жизней — не знаю, но в Федерации Гра, да и у нас на Терре это цена самой роскошной машины, — сказал Федоров. — Не знаю, придется просить Госта объяснить этот феномен.

— Тогда уж и вон тот тоже, — и Меркурий кивком указал в другую сторону.

На противоположной стороне широкой улицы, на которой путешественники сейчас находились, между двумя домами располагалась обширная не застроенная площадка; возможно, раньше и тут стояло строение, затем его снесли, а построить что-то другое забыли. Но площадка отнюдь не пустовала. Сейчас на ней располагался высокий навес, под которым было установлено внушительных размеров техническое устройство, чье назначение не сразу стало понятным. Но вглядевшись, Федоров сказал с уверенностью:

— Да это пресс!

— Вы уверены?

— Более чем. Видывал такие за работой. Они предназначены для того, чтобы из отслуживших автомобилей делать брикеты металлолома для переплавки. Но здесь-то он зачем установлен?

Еще не кончив удивляться, они получили ответ на этот вопрос.

С улицы лихим левым поворотом под навес вкатилась великолепная машина, в которой дипломаты без труда опознали граанский «Омнивент», машину очень и очень богатых людей. Из нее вывалилось с полдюжины седоков — молодых обитателей Иссоры, мужчин и женщин. Возможно, они были слегка навеселе. Смеясь и оживленно разговаривая, они приблизились к прессу и остановились, чего-то ожидая.

— Прекрасная машина, — проговорил Меркурий с восхищением. — В Империи такие есть только у четырех человек, и им никто даже не завидует — слишком дорого для зависти, слишком немыслимо. И совсем новенькая, смотрите. Ручаюсь, что она не прошла и пяти тысяч. Но что они собираются делать? Что?..

Синерианин умолк: у него перехватило горло при взгляде на то, как оставшийся за рулем — видимо, владелец машины — сноровисто въехал на стол пресса, затормозил, вышел и захлопнул дверцу. Неторопливо вышел из-под нависавшего шпинделя, присоединился к своим спутникам и махнул рукой — видимо, подал сигнал машинисту. Пресс заработал. Раздался скрежет — казалось, автомобиль зарыдал перед неизбежной гибелью. Металл хрустел. Считанные секунды — и машина превратилась в прямоугольную глыбу. Зрители — к прикатившим на «Омнивенте» успело присоединиться и несколько зевак — разразились радостными криками, аплодисментами и пронзительным свистом.

— Пойдемте, — попросил Меркурий. — Я встречался на своем веку с разными формами идиотизма, но такого в моей коллекции еще не было.

— Радуйтесь: вы обогатили коллекцию, — усмехнулся Федоров.

— Деньги, деньги… — то ли осуждая, то ли завидуя проговорил синерианин.

— Да, за них можно купить все — кроме того, что за деньги купить нельзя, — сказал Изнов.

— Что же например?

— Интеллект, допустим. Вам не показалось, что с ним как раз у них, участников жертвоприношения, не совсем благополучно?

— Это их проблемы, — сказал Федоров. — Постойте, по-моему, здесь нам следует повернуть направо. — Он посмотрел на табличку с названием. — Букв не хватает, но, кажется, это та самая улица.

Усталые путешественники, следуя наставлениям Госта, свернули в улочку потише, а оттуда и совсем в глухой переулок. Картина изменилась: было пусто и тихо, висела унылая тишина, шаги в ней глохли, не успев прозвучать. И пахло, похоже, вчерашним днем.

— А странный взгляд у этого Госта, — ни с того, ни с сего вдруг сказал Изнов. — Вам не кажется?

— У кого же здесь не странный — по нашим меркам?

— Да, но у него какой-то такой — тяжелый, неподвижный…

Федоров пожал плечами.

— И рук не вынимает из карманов, — продолжал посол. — Мне кажется, с ним надо быть крайне осторожным.

— Здесь всегда нужно соблюдать крайнюю осторожность, — проговорил Меркурий.

— Постараемся, — обещал Федоров. — Следите только за тем, чтобы ненароком не перейти на терранский язык. Если необходимо, лучше уж говорить по-русски — этого языка тут уж точно никто не знает.

Размышляя, видимо, о своем положении они миновали несколько домов, сохраняя безмолвие. Но почему-то оно стало вдруг казаться бесконечно тягостным.

— Воистину провинция, — проговорил Федоров просто так, чтобы нарушить безмолвие. — Такое ощущение, что здесь никогда ничего не происходит.

Еще несколько шагов они прошли молча. Бродячие ветерки гоняли по мостовой мусор. В неровностях тротуара отблескивали лужицы — наверное, недавно прошел дождь.

— Не будем унывать, — призвал Изнов. — Давайте лучше любоваться этим миром. Каков бы он ни был, для нас он — новый.

— А чем тут любоваться? — не согласился Федоров. — Этим забором, что ли?

Переулок и в самом деле оказался перегороженным. Правда, в заборе виднелась узкая калитка. А около нее уже поджидал путешественников обогнавший их на своей машине Гост.

Он нимало не удивился, увидев их приближающимися.

— Ну вот и добрались благополучно, не заблудились. У нас это трудно. Побудьте тут минуту-другую, — сказал он. — Я схожу, выясню…

Калитку он, как все трое успели заметить, отпер своим ключом; вошел — и, судя по звуку, запер изнутри. Изнов поднял брови:

— Частное владение, что ли? Защищено солидно…

Забор и в самом деле был бетонным, да еще с железными прутьями наверху. Концы прутьев были заострены. Федоров потрогал калитку. По ту сторону, невдалеке, возникли хриплые, отрывистые звуки.

— Сирена, похоже? — Изнов на всякий случай сделал шаг назад.

— Да нет, — не согласился Федоров. — Скорее, здешние собаки — или кто их тут заменяет. Для сирены слишком злобно. Да черт с ними. Вы обратили внимание на руки Госта — когда он вынимал ключи и отпирал?

— Признаться, нет, — сказал Изнов. — А что?

— Да просто интересно. Из семи пальцев у него на каждой руке действуют только четыре, а остальные — в таком футляре или сумочке, а может, их и вообще нет… Поэтому, наверное, он и старается не вынимать рук из карманов. Что бы это означало?

— Врожденное уродство, — буркнул Меркурий.

— Он мог лишиться их в драке, на войне, на пожаре… — не согласился Изнов.

Может быть, они от нечего делать подискутировали бы на эту тему, но им помешали шаги. Все более громкие, они приближались с той стороны, откуда пришли они и сами. Судя по частоте их, кто-то бежал.

— Отойдемте-ка в сторонку — мало ли что, — предложил Меркурий.

Едва они успели последовать доброму совету, как из-за угла выскочил бежавший. Все слышнее было его хриплое дыхание. Он приблизился, взгляд его скользнул по стоявшим, бегун негромко вскрикнул и шарахнулся в сторону, потом повернулся и еще быстрее побежал назад — к ближайшей подворотне. А уже накатывались другие шаги — множественные, громкие. Бежала толпа. Она показалась в переулке, когда убегавший уже скрылся под низкой, с облупившейся облицовкой, аркой. Догонявшие были вооружены палками, у двух или трех были топоры. Они бежали молча, целеустремленно, лишь громко сопели. Человек двадцать пять — тридцать, прикинул Изнов. Увидев троицу у ворот, карательная экспедиция приостановилась на самую малость, но тут же плавно повернула и безошибочно заструилась к той самой подворотне — наверное, ходы и выходы здесь были преследователям известны не хуже, чем спасавшемуся. За собой толпа оставила запах потных тел и заношенного платья. Прошло несколько секунд — и с той стороны, куда убежала процессия, прозвучал выстрел, и после паузы — еще три подряд. Больше ничего не было слышно.

— Вот так, — сказал Федоров. — Бытовая картинка: один от всех, все на одного. Мой интерес к этому миру стремительно возрастает. А вам, коллеги, не интересно?

— Тут могут быть самые различные интерпретации, — пробормотал Изнов.

— Разумеется, — согласился Федоров. — Например, что это — спортивные соревнования, и тот, кто убегал — просто лидер. Правда, в эту картину как-то не укладываются топоры. Знаете что, соратники? А не воспользоваться ли нам случаем и не убраться отсюда подобру-поздорову? Наш проводник, как мы уже решили, не внушил нам чрезмерного доверия. Пока есть возможность, давайте вернемся к кораблю — кстати, переночевать в нем будет куда удобнее, а эту их пломбочку мы потом аккуратно водворим на место…

— Не станем искушать судьбу, — отверг этот план Изнов. — Если уж придется выступать в суде — лучше иметь на совести как можно меньше нарушений порядка — или того, что может быть истолковано, как нарушения.

— Не говоря уже о том, — поддержал его Меркурий, — что если даже эта авантюра удалась бы, завтра мы оказались бы в суде без малейшей подготовки. А тут нам все-таки обещали помочь, не так ли? Да и вообще — не стоит по одной частности судить о целом. Подобные сценки случаются в любом мире, просто у себя дома мы имеем возможность с ними не сталкиваться. В былые времена мне и на Терре случалось быть свидетелем…

Быть может, терране и узнали бы, свидетелем каких происшествий довелось быть синерианскому разведчику на их родной планете; но помешал Гост, забренчавший ключами по ту сторону калитки, а затем и отворивший ее. Свой гостеприимный жест он сопроводил словами:

— Ну вот, добро пожаловать!

Гуськом (иначе не позволяла ширина калитки) они прошли за ограду, и за их спинами запор снова заскрежетал и заклацал.

По эту сторону заграждения улица как бы продолжалась, но с той разницей, что окна двух находившихся за забором домов (за ними переулок пересекала и совсем уже глухая стена, без всяких ходов и лазов) были наглухо закрыты щитами или ставнями, а если точно, то были устройства, на Терре некогда называвшиеся в просторечии намордниками. Над той, тыловой стеной возвышалось еще подобие площадки с навесом, на которой, правда, никого не было. По свободному пространству между домами вольным шагом прогуливалось несколько четвероногих созданий зверского вида; при виде вновь явившихся иссорские псы (никем другим эти существа быть не могли) недружелюбно оскалили зубы, однако обошлось без лая, рычания и прочих демонстраций. Дом, что оказался по правую руку от пришедших, производил впечатление безжизненного; несмотря на сгустившуюся уже темноту, из окон его не пробивалось ни единого лучика света. Дом слева вызывал более приятные ощущения — может быть потому, что перед единственным входом в него были установлены две скамейки, на которых сидели туземцы, по одному на каждой. Иссы — так звучало их самоназвание в мужском роде — спокойно покуривали, с некоторым любопытством глядя на возникших перед ними инопланетных гостей.

— Вот вы и дома, йомть — сказал Гост, широким жестом обводя двор и оба строения.

Изнов с Меркурием сочли за благо промолчать. Федоров же не удержался от реплики:

— Вообще-то сей уютный уголок сильно смахивает на тюрьму.

Принудительно выученный языку, терранский советник хотя и калечил нещадно иссорианские звуки, залоги и падежи, но словарем овладел в полной мере. И сейчас употребил не литературный, а просторечный вариант понятия «тюрьма», в буквальном переложении звучавший по-русски как «второй дом».

— Ну да, — подтвердил Гост, улыбаясь. — Это она и есть, а если назвать точно, то вы сейчас находитесь в предприятии акционерного общества «Свобода Лимитед». Второе слово вы можете и не понять, оно взято из граанского языка, но так уж у нас повелось исторически. Иссорский язык обладает очень богатой терминологией, но лишь в определенных направлениях. Хотя (языковая тема, видимо, увлекала иссорианина не на шутку), — хотя с другой стороны язык наш настолько пластичен, что для того, чтобы объясняться на нем, достаточно усвоить всего лишь три ключевых слова — и вас поймут в любом уголке планеты. Что же касается заимствований, то…

— Вы говорите, как профессиональный языковед, — не утерпев, вмешался посол.

— Разумеется. Я таковым и являюсь, и даже обладаю немалой ученой степенью, имею множество трудов…

— Какое же отношение вы имеете к этой… достойной компании?

Гост пожал плечами.

— Как-то кормиться должны и филологи, — сказал он, нимало не смутившись. — Язык же, увы, хорошо оплачивается лишь собредам. Я, откровенно говоря, — продолжил он в приступе откровенности, — пробовал баллотироваться, однако не прошел по нескольким причинам; вот и подался сюда — и, клянусь вам, ничуть не проиграл: дело прибыльное и бесхлопотное, да и потом — все же гуманная деятельность…

— Это необычайно интересно, — поощрил его Изнов. — Но почему же вы не прошли — на выборах в этот… сброд, как вы его называете?

— Расскажу потом, если будет время. Ну, а в двух словах — у меня коэффициент достойности оказался слишком низким.

— Знаете, по впечатлению от нашего разговора я бы не стал утверждать…

— Вы просто не знаете, что такое коэффициент достойности. Нужно иметь за спиной достаточно много лет тюрьмы — только в таком случае вас могут признать достойным и надежным. Причем в этих делах тут строгий учет — невозможно схитрить, приписать себе такие сроки, которых не приходилось на самом деле мотать. А сейчас давайте выполним все формальности. Прошу вас сдать оружие любого вида, если оно имеется, а также все содержимое ваших карманов. Не беспокойтесь: у нас ничего не пропадает, даже деньги; правда, за пребывание и обслуживание с вас — или с ваших наследников — будет взыскано по существующим расценкам. А до тех пор все, что у вас имеется, станет фигурировать на суде в качестве вещественных доказательств, и дальнейшую судьбу вашего достояния, как и вашу собственную, определит суд.

— Ну что же, — впервые за эти минуты подал голос пребывавший, похоже, в состоянии глубокой задумчивости Федоров. — Давайте, друзья, выворачивайте карманы. К сожалению, друг Гост, денег у нас, как можете убедиться, просто нет. Так что ваша фирма на нас вряд ли заработает.

— Отчего же? — искренне удивился иссорианский языковед. — У вас же есть корабль. А он стоит немалых денег — если, разумеется, в исправности. Конечно, перед аукционом наши специалисты проверят его тщательно и всесторонне… Безусловно, жаль, что сорвалась ваша торговая операция, но что поделаешь — судьба.

Меркурий издал звук, весьма напоминавший стон.

— Да ладно, — негромко сказал ему Федоров по-русски. — Еще ведь не вечер.

— Конечно, не вечер, — угрюмо согласился синерианин. — Уже ночь.

— Что за странный язык, на котором вы разговариваете? — спросил Гост. — Это ливерский?

Он глядел на Федорова, слегка прищурившись.

— Один из его диалектов, — ответил Федоров, не задумываясь. — А вам что, не приходилось слышать раньше?

— Возможно, и приходилось… — проговорил Гост. — Не помню.

На этот раз внимательно посмотрел на него уже советник.

— Куда же нам класть все — на землю? — спросил Изнов, вмешиваясь в языковедческий диалог.

— Ребята, — позвал Гост. — Принимайте клиентуру, йомть.

Курцы, поплевав на окурки, неспешно поднялись. Один из них доброжелательно кивнул:

— Пошли наверх, йомть. Прохладно уже…

— Устраивайтесь там, — сказал вдогонку Гост. — Я потом зайду к вам. У меня дежурство до утра, а вам вряд ли спать захочется.

— А кормить нас будут? — успел поинтересоваться практичный Федоров. — По безналичному расчету?

Он вошел последним в подъезд, так и не услышав ответа.

Наверху их провели в тесную комнатку, где не было ничего для жизни, кроме трех топчанов и умывальника с полочкой, на которой стоял пластиковый кувшин и несколько таких же кружек. Висело бумажное полотенце. Единственное окно, закрытое ставнями снаружи, с внутренней стороны было снабжено еще и решеткой.

— Действительно смахивает на камеру, — проговорил Федоров, внимательно все оглядев. — Вам не кажется?

— Не приходилось бывать, — проворчал Изнов, чье настроение испортилось окончательно. — Послушайте, вы, как вас там… Надзиратель, или как к вам обращаться…

— Йомть, — сказал иссорианин в ответ. — Значит, устраивайтесь. Эта вот дверка не запирается, и если будет нужда выйти, то по коридору и направо. А вниз сходить не надо, не положено. А если что приготовить для еды, то еще дальше по коридору, только за это расчет отдельно. Газ там, йомть, посуда, все такое.

— А как насчет продуктов? — живо заинтересовался Федоров.

— Не держим, йомть. Но если есть, то не запрещаем. А только мало кто хочет жрать перед судом. Конечно, бывает, но редко. Переживания мешают. На суде, йомть, может обернуться всяко. Ну, если срочно что-нибудь понадобится — покричите, я внизу буду. Только зря не орите, чтобы там просто поговорить, или в этом роде. Поспать вам бы лучше всего. Когда спишь, меньше беспокойства.

И он ушел, затворил за собой дверь, но запирать и вправду не стал.

— Значит, придется засыпать на голодный желудок, — проговорил Федоров недовольно. — Я считаю это нарушением прав человека: раз предоставляют казенную квартиру, то должны и кормить.

— Гм… — произнес Изнов, поднял и опустил брови. — Воистину, век живи — век учись. Ладно, давайте укладываться, раз уж тут такой протокол. Белье хоть чистое?

— По-моему, здесь его никогда и не было, — ответил Федоров. Он первым улегся, не раздеваясь, на топчан, закутался в грубое одеяло. Изнов и Меркурий последовали его примеру.

— Интересно, — сказал Федоров из-под одеяла. — Мне пришло в голову: если мы усвоили здешний язык через желудок, то почему разговариваем ртом, а не чем-нибудь другим?

— А вы уверены, что это пришло вам именно в голову? — сердито откликнулся Изнов. Он укрылся с головой, и голос его прозвучал глухо.

— Господа, ведите себя прилично, — посоветовал Меркурий негромко. — И вообще, будьте крайне осмотрительны во всем. Боюсь, что…

Он не закончил; видимо, синерианин знал больше, чем его спутники — или о большем догадывался, однако предпочел держать свои умозаключения при себе.

— Меркурий, может быть, выскажетесь членораздельнее? Кстати — что вы думаете об этом Госте, нашем тюремщике? Вам не кажется, Ваше приятное свечение… Меркурий!

Дворянин не ответил — уснул, или, скорее, сделал вид, что засыпает.

— Не знаю, насколько это осмотрительно, — пробормотал Федоров, поеживаясь, — но не помешало бы выпить. Хотя бы для сугрева.

— Лучше не надо, — откликнулся Изнов. — Имеем печальный опыт.

— Проблема чисто теоретическая. Поскольку все равно нечего.

— Это меня успокаивает.

— Ничего. Завтра попадем на корабль — прихватим.

— Си, — сказал Изнов.

— Что это вы, посол, вдруг перешли на испанский?

— Нет, это латынь, друг мой.

— Какая разница?

— В данном случае огромная. По-испански это означало бы «да», но по-латыни «си» значит — «если».

— Если — что?

— Если попадем на корабль. «Если» — великое слово. Пусть в нем заключена и не вся мудрость жизни, но уж половина — во всяком случае. Ладно, советник. Попробуем и в самом деле уснуть.

— Если, — ответил Федоров невесело. — Если усну. Тут возникли некоторые поводы для размышлений…

— О чем, если не секрет?

— Я все думаю: должны же были где-то принять мой сигнал!

— Где именно?

— Если бы я знал! Мне известно только, что такое место существует, и есть реальный человек, который может — и обязан — помочь.

— Ладно. Спите.

Все-таки он уснул, и ему стала сниться всякая чепуха, черт знает что: драки, перестрелки, побеги, погони — все какой-то недипломатический репертуар. Сны донимали, как изголодавшиеся комары. А напоследок привиделся даже разговор — в котором сам он, впрочем, не участвовал.

— Да что же их поднимать в такую рань, — говорил один собеседник, чей голос во сне казался вроде бы знакомым, хотя облик никого в частности не напоминал.

— Нужно же все оговорить! А времени мало: боюсь, надежники уже в курсе, и если они их заграбастают…

— Нам их не удержать. Единственный выход — все-таки сдать их Сброду, там начнется обычная тягомотина, а мы тем временем…

— Да погоди ты… Корабль надо ведь хотя бы выключить из игры. Я попробую все-таки сыграть спектакль…

Тут Федорову наконец подумалось, что это и не сон вовсе.

Он осторожно приоткрыл один глаз.

Комната была той самой, где он засыпал. Сотоварищи Федорова по-прежнему лежали на топчанах, тусклая лампочка так же светила, а на табуретках, что довершали, вкупе с фанерным столиком, меблировку камеры, теперь сидело двое: их давешний спутник Гост и другой иссорианин — его советник тоже опознал сразу: тот самый парень с коммерческим уклоном, что разговаривал с вновь прибывшими о фрахте сразу после того, как они вышли из корабля. Федорову этот туземец активно не понравился, и было бы, конечно, куда лучше, если бы он не уставился на советника как раз в тот миг, когда терранин осторожно поднял веки.

— Ну что, выспались, уважаемый? — поинтересовался посетитель. — Пора, пора встречать день грядущий!

Стало ясно, что доспать не дадут. Да и действительно — дела ожидали их, и, судя по всему, не самые приятные, и надо было разделаться с ними поскорее.

— Подъем, господин полномочный министр! — как в казарме, скомандовал Федоров. — И вы тоже не отставайте, Ваше приятное свечение!

Изнов лениво спустил ноги на пол, сел на лежанке, провел ладонью по лицу.

— Бриться надо, — проговорил он уныло, — а ведь все там осталось… Вот тоска. — Он зевнул. — Так что за спешка, милостивые государи?

Он смотрел на Госта, но ответил второй иссорианин:

— Йомть, значит так. Даю миллион. Сразу предупреждаю: выше никто не даст. Спросите хоть кого: я всегда плачу столько, сколько вещь стоит. Миллион. Наличкой, конфиденциально, так что налогов платить вам не придется, очень крупно сэкономите. Оформление беру на себя. Но — сделать надо быстро, раз и два, иначе все сорвется. Кто хозяин — ты?

Спрашивая, он остановил взгляд на Изнове. Посол слегка склонил голову к левому плечу.

— Насколько я понял, — сказал он, — вы желаете заплатить нам деньги?

— Именно деньги, что же еще? — с готовностью ответил его собеседник. — Не соры же! Разве я не сказал? Извиняюсь за упущение. Вот такие вот деньги. — Он извлек из кармана пару бумажек и помахал ими в воздухе. — Барсы. Не липа, самые настоящие. А вы думали, я вам что предлагаю?

— Приятный цвет, — признал посол, поглядев на бумажки. — Успокоительно действуют на зрение. Но я не совсем понял, чем мы вызвали такой… я бы сказал — приступ щедрости? Вы благотворитель? Неясно? Я спрашиваю: вы всех приезжающих встречаете таким приятным образом?

— Зависит от того, чем они торгуют…

— Тогда простите, здесь какое-то недоразумение. Мы ничего не продаем. У нас просто нечего.

— Ну да, — ухмыльнулся собеседник. — А тот огнетушитель, на котором вы прибыли?

— То есть… вы хотите купить наш корабль?

— С самого начала об этом и толкую. Туго до вас доходит, уважаемый путешественник…

Изнов оглянулся на своих спутников в некоторой растерянности. Меркурий сидел на топчане, глядя в пол, двигалась лишь нижняя губа его — взад-вперед, взад-вперед… Федоров, казалось, напряженно думал, сдвинув брови. И, поймав взгляд Изнова, сказал с ленцой:

— Ты примчался ни свет ни заря — решил, что тут грядка, на которой лопухи растут?

— Ну брось, мужик, — несколько озадаченно проговорил молодой. — Я играю по-честному.

— По-честному с лопухами — это одна игра. А с коммерсантами — совсем другая.

— Это еще доказать надо — что ты коммерсант. Давай коротко. Твоя цена?

— Три, — невозмутимо сказал Федоров и, во избежание какой-либо ошибки, выдвинул три пальца. — И то, может, еще мало. С другого бы и больше взял, но ты мне понравился.

— Да ты нормальный? Будешь ломаться — вообще ничего не получишь.

— А ты и того меньше. Ладно, торгуйся. Твое слово.

— Свое я сказал.

— Ну, это для детей.

— Ладно, еще две сотни сверху. За приятный разговор.

Федоров махнул рукой.

— Родной, дал бы ты еще доспать, чем так без дела тормошить серьезных людей.

— Погоди, — сказал местный коммерсант с некоторой угрозой в голосе, — выспаться ты еще успеешь, и очень скоро.

Изнов решил, что настало время вмешаться.

— Простите, — сказал он решительно. — Но мы вовсе еще не уверены, что хотим продать корабль.

— Ты слышал, а? — обратился коммерсант к Госту, невозмутимо наблюдавшему за этой сценой. — Они не продают! И после этого говорят, что не лопухи! Ты им объяснил все, что нужно? Хотя бы в трех словах.

— Да уж поздно было. Но у нас где-то еще час времени…

Пока местные жители вели такой разговор, Федоров первым из гостей успел привести себя в порядок, поплескав в лицо водой и вытершись. Завершив туалет, он сказал:

— Раз объявлен антракт, мы не отказались бы перекусить. Хозяин, вы, помнится, что-то обещали?

Названный иссорианин вытащил из объемистого кармана несколько пакетиков в клеенчатых мешочках. Федоров стал нетерпеливо извлекать из них содержимое.

— Вы думаете, это съедобно? — с подозрением спросил Изнов.

— Мы еще ни о чем не договорились — значит, нет никакого смысла отравлять нас.

— Я не имею в виду намеренное отравление…

— Ну, Меркурий может воздержаться — они там, при дворе, привыкли к натуральной пище. А нам, с нашей наследственностью, вряд ли стоит пугаться.

— Я тоже ничего не боюсь, — заявил Меркурий. — Мы с детства получаем соответствующие прививки, и полностью защищены. Иначе я вряд ли прожил бы на вашей прекрасной планете более двух недель. Прошу вас, передайте мне вот это — коричневое…

Несколько секунд он жевал под пристальными взглядами сотоварищей. Потом пробормотал, вытерев губы:

— Можно повторить.

— Переведи дыхание, — посоветовал Федоров. — Посол, постарайтесь не отстать: наш друг, кажется, вошел во вкус.

— Как знать, — пожал плечами Меркурий. — Может быть, это вообще последняя наша трапеза…

— Ну, такой пессимизм, я полагаю, пока что необоснован. В конечном итоге, все ведь будет зависеть от вас…

Это был новый голос, доселе незнакомый, и трое путешественников невольно подняли головы, удивляясь бесшумности, с какой новый посетитель проник в комнату.

Сказанные слова принадлежали тучному иссорианину, немолодому и, судя по уже возникшим у терран представлениям, неплохо одетому, весьма даже неплохо. На мясистом лица его глаза не казались столь пронзительными, как у его земляков — но производили впечатление значительно более внимательных. Вновь явившийся доброжелательно улыбался.

— Представляюсь, — вновь заговорил он: — Тих Алас. Прекослов. Те, кто оказывает вам гостеприимство, я полагаю, не помешают мне выполнить мое законное право быть вашим наставником и представителем в суде всех инстанций, в делах уголовных и гражданских… Во избежание ошибок, поясняю: Тих — не имя, а слово, говорящее о моей принадлежности к юридической корпорации. Так что употреблять его при обращении ко мне не обязательно.

Гост негромко кашлянул; коммерческий молодой человек метнул на него мгновенный взгляд — и сразу же они отворотились друг от друга. Прекослов же слегка повернул к хозяину дома массивную голову.

— Итак, не возражаете?.. Что же, я полагаю, сейчас самое время заняться вашими проблемами — тогда вы по ходу дела, надеюсь, сможете убедиться в моей квалификации сами. Вы не против?

Он обращался к Изнову, почувствовав в нем, видимо, старшего; никто не стал протестовать, Изнов же вежливо наклонил голову, говоря:

— Мы выслушаем вас с большим интересом, прекослов. Как вы сами сказали, вы — законовед. Это меня радует. И моих друзей, смею заверить, не в меньшей степени.

— В таком случае, за дело, — сказал Алас. — Общие обстоятельства излагать не нужно: они мне уже известны. Итак, переходим к частностям. Прежде всего: у вас есть какие-либо вопросы?

— Действительно, — сказал Изнов. — Необходимы разъяснения. Потому что сейчас непонятно: если наш корабль подвергнут секвестру, то мы никак не можем продать его. Если же мы сохраняем все права на него, то предпочтем сохранить корабль для себя. Мы найдем возможность заправить его и продолжим наше путешествие — ибо на вашей прекрасной планете мы оказались совершенно случайно.

— Они рассчитывают лететь дальше! — воскликнул коммерсант с интонациями провинциального трагика. — Как вы думаете, далеко ли они улетят? До третьего спутника — если им даже разрешат подняться…

— Ну, ну, — протяжно проговорил Федоров. — Так в самом деле — что тут за хитрости? Давайте, просвещайте нас.

— Да все очень просто, — сказал Алас без особой охоты; возможно, ему уже много раз приходилось давать подобные консультации. — Вы прилетели и оказались у нас, на Иссоре, тем самым сделавшись объектами нашего правосудия и участниками неизбежного процесса. У вас есть корабль. Строго говоря, он у вас был — потому что сейчас вы уже не можете им воспользоваться. Однако, юридически он все еще ваш. Разумеется, его конфискуют — но только после вынесения приговора и его вступления в законную силу. И это открывает некоторые перспективы…

— То есть, мы можем его продать?

— Нет — потому что он под арестом. Но другие действия возможны. Сейчас вы еще можете завещать его. И даже, может быть, подарить — при стечении некоторых обстоятельств.

— Гм. А какая разница — продать, завещать или подарить?

Алас наставительно поднял палец, как бы концентрируя на нем внимание — свое и слушателей.

— По нашим законам, продажа должна состояться и быть зарегистрированной исключительно на Иссоре, поскольку она не может произойти без участия покупателя: без покупателя нет условий для договора купли-продажи. Завещание же может быть составлено где угодно. Как и договор дарения, — но с ним могут возникнуть иные сложности. Завещать любое имущество можно лицу, находящемуся даже в другой галактике, и вовсе без его согласия. Однако, тут есть одно строгое условие: ни один акт, касающийся корабля, не может, естественно, быть предпринят после того, как корабль — одновременно с вами — подвергся аресту. А все подобные акты вступают в силу лишь через десять дней после совершения. Так вот, если вы составили завещание — ну, скажем, месяц тому назад где-либо на другой планете или находясь в пространстве — то оно имеет силу и для иссорских государственных, судебных и прочих инстанций, и конфискация может не состояться. Вы понимаете?

— Разумеется, — подтвердил Изнов. — Однако, документ ведь должен быть оформлен по всем правилам? И соответствующим образом заверен?

— Ну, само собой.

— Но у нас нет с собой нотариуса с той планеты, на которой мы пребывали до визита к вам.

— И не нужно. Вы же находились в пространстве. А на борту корабля все права власти, включая право заверять документы, принадлежат капитану. Один из вас наверняка ведь являлся капитаном этого корабля?

— Капитан — я, — сказал Меркурий.

— И документы, подтверждающие это, находятся у вас, я надеюсь, в полном порядке? Могу ли я в этом убедиться?

— Разумеется, — проговорил Меркурий, извлекая из внутреннего кармана своего одеяния плоскую металлическую коробочку. — Здесь это изложено на основных языках нашего галактического региона.

— Прекрасно. Таким образом, вы имеете полное и законное право надлежащим образом заверить акт дарения владельцем корабля… Это лицо, я полагаю, тоже находится среди вас?

— Находится, — подтвердил Меркурий. — Однако ваше предложение кажется мне неосуществимым по немаловажной причине…

— Ну, назовите ее, — проговорил прекослов; улыбка его яснее слов говорила о том, что для него препятствий в этом мире не бывает.

— Дело в том, что владельцем корабля являюсь тоже я. И вряд ли закон одобрит и согласится с тем, что я как капитан заверю акт о дарении, составленный от моего же имени.

Тих Алас оттопырил губу.

— Разумеется, — согласился он, — было бы лучше, если бы владельцем оказалось другое лицо. Однако… В нашем мире, друзья мои, все происходит в согласии с законом, и только так; но ведь согласие есть результат убеждения, не так ли?

— По-вашему, закон можно уговорить? — усомнился Меркурий.

— О, конечно же, нет; но ведь закон проявляется через действия людей — а человека, думаю, убедить всегда можно. Весь мой опыт подтверждает столь простую истину. На этом мы и будем строить нашу тактику. Итак, вы — капитан, и вы же — владелец интересующего нас корабля. Однако, капитан, как и всякое живое существо, может на определенное время оказаться не в состоянии исполнять свои обязанности — ну, скажем, вследствие заболевания. Разумеется, заболевание это должно быть соответствующим образом заверено врачом, или другим лицом, имеющим аналогичные права. У вас на борту есть врач?

— Нет.

— Тогда должно быть лицо, его заменяющее. Ведь без наличия в команде такого лица вы вообще не могли бы отправиться в полет — ни по нашим, ни по каким-либо другим законам. Я не ошибаюсь?

— В принципе вы правы, — кивнул, вступая в разговор, Изнов. — Однако, наш вылет происходил в весьма специфических обстоятельствах, и мы были лишены возможности соблюсти все формальности и правила.

— Гм, — сказал прекослов. В таком случае, ваш полет вообще незаконен, иными словами, он уже сам по себе является преступлением из числа тех, которые караются, кроме всего прочего, немедленной конфискацией незаконного корабля в пользу государства. Нет, полагаю, что нам не следует излишне педалировать это обстоятельство — такая политика пошла бы нам лишь во вред. Но скажите: неужели среди вас нет никого, кто имел бы какую-то медицинскую подготовку?

— Я прошел ее… в определенных пределах, — сказал Федоров.

— Это просто чудесно. Можете ли вы чем-либо подтвердить ваше заявление?

— Гм… — Федоров задумался. — Боюсь, что у меня нет с собой соответствующих документов.

— Жаль. Однако, это не так страшно. В нашем законодательстве существуют прецеденты, в соответствии с которыми лицо, формально не являющееся медиком, может быть признано таковым, и получить право на соответствующие действия, перед лицом непреодолимых обстоятельств. Допустим, три человека находятся в полной изоляции от общества, и одно из них нуждается в оказании ему срочной помощи ради спасения его, а еще лучше — для спасения всей группы. В таких условиях право оказания срочной медицинской помощи предоставляется тому, кто способен на необходимые действия в большей степени по сравнению с остальными. В данных обстоятельствах это, несомненно, вы и никто другой. — Алас слегка поклонился Федорову. — Итак, предположим, вы находились в полете, когда вашему капитану понадобилось оказание срочной медицинской помощи, иными словами — он выбыл из строя; вы оказали ему эту помощь, и можете это необходимым образом засвидетельствовать. Не имея возможности оставаться на посту, капитан передал свои функции другому члену экипажа; в данном случае им могли бы быть вы, — на сей раз Алас склонил голову в сторону Изнова. — Пользуясь, хотя и временно, всей полнотой капитанских прав, вы заверили акт дарения корабля, совершенный его владельцем. Для законности такого акта нужно лишь, чтобы судовладелец находился в момент совершения акта в сознании. Что из этого следует?

— Что он не может находиться в приступе алкоголизма, — буркнул Федоров. — А жаль: это я мог бы засвидетельствовать, нимало не кривя душой.

— Советник! — укоризненно проговорил Изнов.

— Вы совершенно правы, — согласился Алас. — Его заболевание не должно быть связано с потерей сознания, это несомненно. Лучше всего, если это будет чисто механическая травма. Скажем, перелом руки. Хорошо бы обеих, но думаю, что и одной руки достаточно, чтобы капитан почувствовал себя временно непригодным к исполнению служебного долга в сложных условиях сопространственного полета. Вы согласны?

— Я не совсем понимаю, — сказал Меркурий. — Перелом — такая травма, которая залечивается достаточно долго, да и после этого остаются следы, которые с легкостью может обнаружить любая медицинская экспертиза.

— Вне всякого сомнения, это так, — подтвердил Алас. — Она их и обнаружит, не беспокойтесь.

— Но у меня нет никакого перелома!

— О, этот недостаток устраняется мгновенно.

— Что вы хотите этим сказать?! — закричал Меркурий.

— Я вижу, вы все уже поняли. Конечно, это неприятно — сломать руку; однако, если на карту поставлено так много…

— Не согласен! — заявил Меркурий категорически. — Что же такое поставлено на карту, хотел бы я знать?

— Ваши жизни, только и всего.

— Я полагаю, — проговорил Изнов, — это не более, чем метафора?

Алас усмехнулся.

— Вы делаете мне честь: по-вашему, я похож на поэта? Увы, мои способности лежат совсем в другой области. И когда я применяю какое-то выражение, я пользуюсь всегда лишь прямым, буквальным его смыслом. Так что можете не сомневаться: речь идет именно о ваших жизнях.

— Но почему?! Что мы такого сделали? Мы не успели еще как следует сойти на грунт этой планеты, встретиться с кем-либо, совершить хоть какой-то поступок. Что же может угрожать нашей жизни? Сами же вы говорите, что здесь царит закон…

— Могу еще раз подтвердить это. Однако вы, произнося слово «закон», имеете в виду — пусть непроизвольно — нечто, обращенное ко благу и основанное на справедливости.

— Несомненно. Но разве…

— Но у нас — другой мир. Я бы сказал — своеобразный. И у нас слова «закон» или «беззаконие» далеко не всегда соответствуют вашей традиции, а чаще — противоречат ей.

— Что вы знаете о нашей традиции?

— Я долго занимался юриспруденцией, как наукой. Да, да, сколь бы невероятным это вам ни показалось, но этот старик, ищущий и находящий свою клиентуру по ночам в местах заключения, среди людей, которым грозит страшная участь, и делающий это вовсе не из-за альтруизма, но ради заработка, — этот старик, говорю я, иными словами — я сам, был некогда… Но времена прошли, наши нравы изменились настолько и так стремительно, что я просто не смог успеть за ними. Или не захотел, возможно…

— Вы должны обязательно рассказать нам об этом! — потребовал Изнов. — Мы горим желанием знать как можно больше о всех мирах вашего региона — да и не только его.

— Возможно — если будут условия… Но не сейчас, разумеется. Сейчас вы горите совсем, совсем другим пламенем. Чтобы погасить его, у нас остается слишком мало времени и много дел, которые надо успеть завершить. Впоследствии, если ваше приключение закончится благополучно — я с удовольствием побеседую с вами за стаканчиком прохладительного — или наоборот, согревающего. Но не теперь. Итак, на чем мы остановились? Ваш спутник, обладатель множества забот, какие даются обладанием кораблем и необходимостью этим же кораблем командовать, явно не хочет стать жертвой членовредительства. Если вы его поддержите, нам придется отказаться от этой идеи, хотя из всех возможных выходов такой явился бы наиболее простым и конструктивным… Ну что же — мы приложим все усилия и попытаемся уладить дело к всеобщему удовольствию. Итак, вы предпочитаете остаться капитаном — но в таком случае должны выдать другому лицу доверенность на право распоряжения вашей собственностью — в том числе и кораблем, являющимся предметом иска… Я хотел сказать — интересующим нас. Естественно, что доверенность эта по причинам, о которых я уже упоминал, должна быть выдана не на нашей планете и до вашей посадки на нее. Галактическое время вашего старта автоматически фиксировалось галакт-хронометром корабля, так что суду не составит труда установить, когда вы вылетели и сколько времени находились в полете. Много лучше, если доверенность будет датирована началом путешествия. Было бы блестяще, будь она выдана еще до вашего старта; но, к сожалению, мы вряд ли отыщем здесь нотариуса с одной или другой вашей планеты… Вот такой документ не вызвал бы ни малейших сомнений даже у самого придирчивого суда.

— А если бы такая доверенность у нас была? — полюбопытствовал Изнов.

— О, тогда все обстояло бы просто великолепно. Уважаемый владелец корабля перестал бы являться таковым — в присутствии его доверенного лица. Это лицо совершило бы, пользуясь его правами, зафиксированными в генеральной доверенности, акт дарения — и капитан корабля мог бы засвидетельствовать это деяние с кристально чистой совестью. Но у вас же нет такой доверенности?

— Она может возникнуть, — сказал Изнов.

— Вы хотите сказать, что найдете соответствующего нотариуса…

— Вовсе нет. Но это и не нужно. Незадолго до отлета мы трое, здесь присутствующие, находились на территории посольства моей страны в Синерианской империи. Территория посольства, как вам известно, является малой частью той страны, которую оно представляет. Там действуют законы этой страны, и те права, которые на корабле в рейсе принадлежат капитану, в посольстве принадлежат послу. То есть, мне. И таким образом, я имею все основания заверить подобную доверенность своей подписью и посольской печатью.

— Если она у вас с собой.

— Ну, ее я оставил бы разве что вместе с головой.

— Чудесно! Просто чудесно! В таком случае, приступим немедленно к составлению необходимых документов и их оформлению. Акт дарения может быть составлен на мое имя, а уж потом…

— Итак, мы добьемся того, что конфискацию корабля можно будет предотвратить, или во всяком случае ощутимо отсрочить, не так ли? — не дал ему договорить Федоров.

— Совершенно верно, — с готовностью отозвался Алас.

— И если наши затруднения кончатся благополучно, мы сможем располагать им?

— Ну, собственно говоря… Корабль вам все равно придется продать: у вас ведь, насколько я могу судить, не очень много денег — а они вам понадобятся, весьма и весьма. Другое дело — я могу помочь вам найти добросовестного покупателя, который, идя на риск, все же согласится купить его. И, выступая в роли владельца, пусть и фиктивного, я…

— Но уже по другой цене, — вставил невозмутимый Федоров.

Изнов почел вопрос насчет денег бестактным и лишь поджал губы.

— А сколько вам нужно, чтобы уладить все наши дела? — спросил Меркурий.

Прекослов усмехнулся.

— Сколько нужно мне — это не тот вопрос. Я лучше скажу, сколько потребуется вам.

Он вытянул перед собой левую руку с прижатыми к ладони семью пальцами. Правой отогнул один палец.

— Вас трое. Следовательно, вам нужны, самое малое, три семьи. Согласны?

— Три семьи? — недоуменно переспросил Изнов. — Зачем? Мы вовсе не собираемся обзаводиться здесь семьями…

— Вы не так считаете, прекослов, — вмешался Гост. Он, похоже, примирился с тем, что инициатива переговоров от него ускользнула из-за появления на авансцене лица более авторитетного. — На каждого из них нужно не менее двух семей, дело-то относится к высшей категории, значит — первая семья на их отмазку, а вторая — как гарант первой. Никак не меньше двух.

— Пожалуй, вы правы, достойный. Значит, самое малое — шесть семей. И по такому делу семьи должны быть никак не ниже месячных. Да, вам потребуются семьи высшего класса.

— Что вы, что вы! — снова перебил Гост. — Полуторамесячные семьи нужны, иначе их никто и слушать не станет. Если бы сезон к концу шел, а то ведь он только начался, все собреды голодны, им говорить охота, обличать, зубы показать, покрутиться перед пустозвонами…

— И это справедливое замечание. Итак, первый расход: шесть полуторамесячных семей. Их еще нужно найти…

— Ну-ка, покажите все то, что вам надавали там, на торге, — сказал Гост.

— Что нам надавали? — не понял Изнов. Сообразительный же Федоров сразу стал вытряхивать из карманов визитки и просто лоскутки бумаги с адресами, номерами, именами.

— Давайте, давайте, — поощрил Алас. — И вы тоже. Ну-ка… Так, так… — Он быстро, как машинка для подсчета денег, пролистал все, разложил на две кучки. — Это — совсем никуда не годится, это все по мелочам, на уровне карманной кражи… Ну, а вон те — на худой конец разве что. Но по большому счету все это не то, что нужно.

— Четыреста, никак не меньше, — сказал Гост, сперва пошевелив губами — видно, считал про себя.

— Четыреста тысяч, — пояснил коммерсант. — Барсов Гра, понятно. Мы в сорах не калькулируем: слишком много нулей получается, технику зашкаливает.

— Дальше. — Прекослов отогнул второй палец. — Каждому из вас понадобится предответчик. Тоже серьезный. Высшего класса. Меньше ста ни один не возьмет, нечего и пытаться. И то их еще надо уговорить на аккордную оплату, они-то будут требовать почасовую; но если им уступить, они затянут слушание так, что тут одним кораблем не обойдешься — для этого их понадобилось бы продать целых три.

— Каждому по сто тысяч барсов, — разъяснил коммерсант, прищелкнув пальцами. Это у него получилось, как короткая автоматная очередь.

— Уже семьсот, верно? Теперь: пока пойдет рассмотрение, вам нужно будет пить, есть и оплачивать жилье.

— Но я полагал, — проговорил Изнов, — что нас будут содержать здесь, а следовательно, за счет властей — если это и вправду тюрьма.

— Это тюрьма акционерная, — сказал Гост, — и обязана приносить прибыль, я вам уже говорил. Первый день вашего пребывания нам оплачивает казна, а за каждый последующий платят сами клиенты. Но мы берем по очень умеренным ставкам, так что это не самый большой расход.

— И тем не менее, — сказал прекослов. — Далее: нужно умягчить окружение, верно? Чтобы вело себя соответственно. Будь вы иссорианами, все обошлось бы куда дешевле, но для пришлых у нас цены высокие. Принято считать, — тут он слегка усмехнулся, — что они являются, чтобы задешево скупить наш прекрасный мир, поэтому с них — иными словами, с вас — везде стараются содрать побольше. Что делать — времена и нравы! — Он вздохнул, лицо его сделалось печальным. — Приходится учитывать и расходы на медицину. Накладывать швы, делать примочки, компрессы ставить, кому-то, может быть, понадобится переливание крови…

— Боже мой, это еще почему? — не выдержал Меркурий.

— Никто не станет спасать вас от народного волеизъявления, скорее наоборот. Что поделаешь: так уж повелось, жители нуждаются в развлечениях, созвучных древним традициям. В общем, медицина, считайте, тоже никак не менее ста тысяч салатных.

— Опять же барсов, — коммерсант и тут не упустил случая разъяснить. Похоже, что сама возможность произносить название граанской денежной единицы доставляло ему чувственное удовольствие.

— Восемьсот уже, — подытожил Гост.

— Ну, а остальное — на непредвиденные расходы. — Прекослов вздохнул. — Так что менее чем миллионом никак не обойтись, если хотите сохранить самих себя в относительной целости и хотя бы частичной исправности. В случае же…

— Дядюшка! — прервал его коммерсант, уже несколько минут внимательно глядевший в окно. — Кончай прения сторон. Едут, йомть.

— Прибыли за вами, — сказал Гост Изнову.

И действительно, по лестнице уже топали.

— Эй, ты! — проговорил Федоров повелительно. — Парень!

Угадав, что имеют в виду его, коммерсант обернулся.

— Согласны на твои условия! — твердо сказал Федоров. — Но с условием: аванс — половину — доставляешь через пять часов туда, где мы в то время будем находиться. Привезешь сам. Наличными. Быстро: да или нет?

— Да! — не задумываясь, ответил коммерсант.

— Советник! С какой стати… Почему?! — одновременно заговорили посол и Меркурий. Прекослов нахмурился. Гост смотрел на Федорова, прищурясь.

— Объясню потом. Уже некогда.

Тяжелые бутсы топали перед самой дверью.