Глава 18
БЕГСТВО В СОЛНЦЕ
В глухой вздыхающей и шепчущей темноте возникли невидимые ласковые струи, коснувшиеся огромного окаменевшего тела Кузьмы. Он их почувствовал, однако не смог увидеть и определить, что это такое и почему их прикосновение так приятно.
Струи исчезли. Кузьма ощутил укол и стал проваливаться в темноту как в омут. Каменный панцирь, сковавший тело, треснул, начал отваливаться, но этот процесс сопровождался вспышками боли, Кузьма напрягся, закричал, не слыша своего голоса, и тут же появились нежные, ласковые струи, унимающие боль, а откуда-то из невероятной дали донесся тихий, успокаивающий гул, несущий заботливое тепло.
Темнота начала отступать, рассеиваться, в ней проявились светлые прожилки и пятна. Нежные струи превратились в удивительно мягкие пальцы, перебирающие волосы на голове, а гул — в убаюкивающий ласковый женский голос.
— Катя… — прошептал Кузьма, сбрасывая с себя остатки «панциря» и силясь разлепить глаза.
— Очнулся… — донесся до него чей-то шепот.
— Лежи тихо, — влилась в уши райская музыка голоса Кати. — Тебе нужен покой. Я рядом, все нормально, спи…
— Ка… тя… — Кузьма улыбнулся и стал тонуть в тишине. Но не испугался этого, просто уснул…
Следующее его пробуждение было гораздо более приятным.
Стоило ему выбраться из душной пещеры полной неподвижности на свет, как он стал различать чьи-то негромкие голоса, увидел смутные тени, попытался протереть открытые глаза и очнулся окончательно.
Он лежал в светлой просторной комнате с закругленными углами и матово-белыми стенами, на необычной кровати, напоминающей большую люльку. Рядом стояла хрустально-серебряная, играющая разноцветными огнями колонна вириала какого-то медицинского аппарата, подсоединенного к кровати. Еще два аппарата вырастали из стены и зорко следили за лежащим целой системой окуляров и антенн.
У огромного — во всю стену — окна стояли и разговаривали трое: мужчина и две женщины. Одна из них угадала движение больного и быстро подошла. Это была Екатерина. Приблизилась и вторая.
— Мама, Катя… — сказал Кузьма с блаженной улыбкой. — Где я?
— Я говорил — рано, — проворчал мужчина. — Мысли и женщины вместе не приходят. Он еще ничего не соображает.
— Дед!..
— Лежи, не напрягайся, — сказала мама, заботливо поправляя покрывало. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально… спасибо… так я в клинике? Сколько же я здесь пролежал?
— Двое суток.
— Не может быть!
— К сожалению, может. Тебе достался слишком мощный разряд парализатора. Стрелок дозировкой не озаботился.
Кузьма полежал, привыкая к своему положению.
— ЮЮ задержали?
— Ушел. Не волнуйся, задержим, он в розыске, — сказал Филипп. — А вы с Хасидом еще получите за свою самодеятельность по полной программе.
— Это не самодеятельность… Нам Ян разрешил… — все поплыло перед глазами Кузьмы.
На колонне вириала перемигнулись огни, и тотчас же к голове Кузьмы придвинулись два манипулятора с сеточками, подул холодный ветерок с запахом озона, стало легче.
Катя взяла Кузьму за руку, встретила его прояснившийся взгляд, но только покачала головой. Она выглядела потерянной и грустной. Кузьма представил, сколько ей пришлось пережить, и погладил пальцы девушки, уловив ответную ласку.
— Где Ходя? — посмотрел он на деда. — С ним все в порядке? Он подтвердит, что мы действовали от имени Лапарры.
— Полковник Хаджи-Курбан продолжает нести службу в экипаже «солнечного крота». Выздоравливай, потом поговорим.
— Он вернулся?!
— Это его работа.
— Мне тоже надо вернуться на борт «крота».
— Не дури. После парализатора тебе надо восстанавливаться по крайней мере три дня. Пошли, Дениз. — Филипп взял невестку под локоть. — Нам еще надо решить кое-какие неотложные проблемы.
Мама наклонилась над Кузьмой, поцеловала в висок, погладила по щеке и вышла вместе с дедом. Катя дождалась, пока за ними закроется дверь, быстро поцеловала больного в губы и села рядом с кроватью на выросший из пола стул, продолжая держать Ромашина за руку. Он улыбнулся.
— Это ты меня гладила? Я чувствовал… так приятно!.. Давно здесь?
— Почти двое суток. Мне разрешили, я даже спала здесь.
Кузьма зажмурился, счастливо улыбаясь, потом вспомнил бой с командой ЮЮ, выстрел из парализатора, помрачнел.
— В меня стреляла моя жена…
— Я знаю, — кивнул Катя. — Не надо копаться в прошлом, лучше давай поговорим о будущем.
— Ты считаешь, оно у нас есть?
— Что ты имеешь в виду?
— А ты?
— Я говорила о нас с тобой.
— А я о будущем человечества. Представляешь, что будет, если нам не удастся нейтрализовать «огнетушитель дьявола»?
— Не представляю. Я чувствую, что все закончится благополучно и без твоего участия. Ты свое дело сделал.
— Нет, я должен быть там, вместе со всеми, с Ходей, с твоим дедом. Понимаешь? Должен! Никто не сможет лучше меня настроить «паньтао» и включить в нужный момент.
— Лежи уж, герой. — Катя снова поцеловала его в губы. — И без тебя найдутся специалисты. Слава богу, что ты пришел в себя. Наконец-то я могу на пару часов слетать домой и привести себя в порядок. Выдержишь тут без меня, никуда не сбежишь?
— Сбегу, — пообещал он. — Хотя лучше было бы сбежать вдвоем. Мне здесь нечего делать.
— Полежи хотя бы еще денек, потом я тебя заберу. Обещай мне вести себя хорошо.
— Обещаю, но только в обмен на… — Кузьма подумал. — На поцелуй.
— Обойдешься, — с притворной строгостью сказала Катя, направляясь к выходу из палаты, потом вернулась бегом, поцеловала его так, что он чуть не задохнулся, и убежала.
Кузьма остался лежать со счастливой улыбкой на губах, с сожалением подумав, что лежит в клинике, а не дома у Лапарры. Там-то он не отпустил бы Катю просто так.
— Эй, есть кто живой? — позвал он.
— Слушаю вас, — вежливо отозвался палатный инк.
— Включи мне программу новостей.
— Вам нельзя волноваться.
— Включи, не то выпрыгну в окно, — пригрозил Ромашин.
Стена слева от кровати потеряла плотность, приобрела консистенцию туманной пелены и превратилась в виом. В глубине голубой сияющей бездны вспыхнула радуга, образовала земной шар, бегущих по нему коней, фон из голубого стал темно-фиолетовым, по нему поплыла череда планет Солнечной системы, по которым проскакало стадо лошадей: это была эмблема программы мировых новостей. Затем эмблема переместилась влево, а на ее месте протаяло черное окно с ведущими передачи: очень красивой девушкой по имени Полина, бывшей «мисс Вселенная», и приятной наружности седым мужчиной. Они перечислили основные события дня и начали программу с сообщения об успешном продвижении к ядру Солнца «солнечного крота».
Виом вспыхнул непередаваемо густым оранжевым светом, показывая недра светила с более темным рисунком «стеблей», «петель», «жил» и «клубней» — уплотнений и разряжений в солнечной плазме, а также более светлых участков, обозначавших очаги «предварительного ядерного разгона». Температура в этих очагах достигала таких значений, что уже могли идти термоядерные реакции протон-протонного цикла. За те двое суток, что Кузьма пролежал в клинике без сознания, «крот» успел пройти почти треть пути до ядра — то есть около двухсот двадцати тысяч километров.
— Мне надо быть там… — прошептал Кузьма, залитый потоком ало-оранжевого сияния.
К вечеру ему стало намного лучше, и он даже встал, чтобы пройтись по палате и постоять у окна, полюбоваться дивным весенним пейзажем за стенами клиники: пойма реки, обширные луга, кромка леса, неторопливо плывущие по безмятежному небу облака, сверкающие шпили какого-то мегаполиса на горизонте.
Катя прибегала дважды, занятая какими-то таинственными неотложными делами, и пообещала просить медперсонал, чтобы Ромашина отпустили из клиники на следующее утро. Скрепя сердце Кузьма позволил уговорить себя и теперь маялся, не зная, чем заняться. От нечего делать подключил к видеосистеме палаты игровую программу и начал строить виртуальный мир, моделировать ситуацию в ядре Солнца, и в это время в палату зашел Филипп Ромашин.
Директор был озабочен, скуп на слова и торопился. Он молча выключил аппаратуру виртуального моделирования, усадил внука на кровать и сел на стул сам.
— Ну-ка повтори, что вам с Ходей сказал Лапарра, когда информировал об ультиматуме?
Кузьма пожал плечами.
— Да ничего особенного. Сказал, что Катю пленили и потребовали код линии метро «крота». Потом посоветовал захватить Оскара, выяснить, где прячут Катю, и освободить. Это все. А что?
— Он не имел права отпускать вас. Ни под каким видом!
— Почему? У него оставалось всего шесть часов на раздумья. Как бы он освободил Катю, если бы не отпустил нас?
— Для этого существует множество других способов. Он мог бы послать мне сообщение.
— А если он боялся утечки информации? А так нас никто не ждал, операция прошла успешно…
Филипп усмехнулся.
— Успешно… Министр в ярости обвинил нас в превышении власти и срочно созвал Совет безопасности. Ребров снят. Юэмей Синь переведена в начальники отдела криминальной полиции. Как говорится: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Вот тебе и успешно…
Кузьма проглотил ком в горле.
— Я не знал… извини… а ты? Тебя оставили?
— Пришлось идти на поклон к премьеру. Мы еще кое-что могём. Ладно, не расстраивайся, все скоро изменится. Возвращайся в институт, работай.
— Вы же хотели зачислить меня в штат службы безопасности.
— Пока нет смысла. Потерпи дня три-четыре, все решится. Катю береги, она практически беззащитна, нет у нее никого, кроме тебя.
— А друзья, дед?
Филипп отвернулся, прижал ухо пальцем, получая сообщение от дежурного, грузно встал.
— Я пошел. Не раскисай тут и в игрушки не играйся. О нашем разговоре никому ни слова.
— Конечно, дед, я понимаю, мог бы и не предупреждать. Черт, как плохо все повернулось! Если бы мы знали тогда… А где Оскар?
— Пришлось вернуть папаше… в обмен на некоторую лояльность по отношению к семейству Ромашиных. Он пообещал нас не трогать.
— И вы ему верите?
— Упаси боже! Но какой-то малый резерв времени у нас есть.
— Значит, Оскар сейчас на Земле?
— Нет, вернулся с полковником Хаджи-Курбаном на «крот».
Кузьма встал, сжав кулаки.
— Тогда мне тоже надо вернуться! Наших там всего трое против пятерых.
— Может быть, даже меньше. Но тебе не надо туда идти! Знаешь поговорку? Если господь хочет наказать зайца, он дарит ему храбрость.
— Но почему?! — вскричал Кузьма. — Я уже здоров, и меня никто не заменит! И я действительно не боюсь!
— Я запрещаю тебе даже думать об этом! — тяжело проговорил Филипп и вышел.
Дверь за ним бесшумно закрылась, оставляя пациента палаты наедине со своими эмоциями и мыслями.
— Вот вздорный старик! — в сердцах сказал Кузьма. — Уел-таки… Я боюсь, и еще как! Но ведь храбрость, как говорил классик, это когда только я сам знаю, как я боюсь…
Постояв минуту у окна, бездумно глядя на красноватый закат, предвещавший ветер, Кузьма очнулся и начал торопливо собираться.
Уник отыскался в стенном шкафу, туфли тоже. Тайфа нигде не было. Чертыхнувшись, Ромашин переоделся, потушил свет в палате, не отвечая на вопросы инка, выглянул в окно — палата располагалась на третьем этаже клиники, — и прыгнул вниз.
Через полчаса он сел в такси, которое доставило его к ближайшей станции метро; ею оказалась вторая Тульская. Затем Кузьма позвонил Кате из виом-пузыря связи, сказал, не давая ей открыть рта, что отбывает на Солнце, попросил беречься и отключил связь. В кабине метро он набрал код метро «крота», сохранившийся в памяти. Вышел он уже в финиш-кабине «подсолнцехода».
* * *
«Крот» вибрировал и трясся так, что нейтрализаторы инерции и гасители колебаний не справлялись, и часть вибрации передавалась модулям отсеков, в том числе — рубке управления и жилой зоне. Но если пилот не мог покинуть рабочее место надолго, то остальные члены экипажа предпочитали отсиживаться в своих каютах, а точнее — отлеживаться в гамаках, специально взятых именно для такого случая.
Лежал и Кузьма, прибывший на борт «крота» шестого мая, в самый разгар тряски.
Приняли его спокойно, если не сказать — равнодушно, и лишь Оскар, попавшийся ему в коридоре, заметил со своей обычной самоуверенно-ехидной улыбкой:
— Битому неймется? Ну-ну… все впереди.
Кузьма прошел мимо молча, словно не заметил генерала, хотя был готов задушить его голыми руками.
С Хасидом они встретились в зоне отдыха, и безопасник, не ожидавший появления друга, поведал ему последние новости. Особенно тревожным было известие о странной атмосфере среди экипажа, практически отказавшегося заботиться о системах «крота» и контролировать движение машины к цели. Даже Беата Полонска, женщина неукротимой энергии и любознательности, потеряла интерес к происходящему и проводила время в основном в своей каюте, нехотя откликаясь на вызовы.
Кузьма предположил, что все это результат огромного психологического давления на души членов экспедиции, эффекта «ожидания смерти», и Хасид с ним согласился, но легче обоим от этого не стало. А Лапарра даже не поинтересовался, чем закончился их поход. То ли уже знал все от Оскара или директора УАСС, то ли был слишком занят управлением и прокладкой курса. И это обстоятельство тоже не могло не беспокоить безопасника и его друга. Однако, что бы ни происходило на борту «крота», аппарат по-прежнему упорно «грыз» плазму солнечных недр и продвигался к ядру, преодолевая каждый час примерно три с половиной тысячи километров.
Седьмого мая он пересек границу слоя «ядерного возбуждения» с температурой в полтора миллиона градусов, и вибрация в отсеках машины усилилась. Ходить по ее коридорам стало почти невозможно: позвоночник выдерживал не больше полминуты, а потом начинал нестерпимо болеть. Объяснил это явление Уве Хесслер.
— Мы идем через зону высокочастотной плазменной турбулентности, — сказал он. — Турбулентность же вызвана образованием коллапсирующих каверн и плазмонов — плазменных волн различных типов, интенсивно взаимодействующих друг с другом.
— Почему они коллапсируют, эти ваши каверны? — вяло поинтересовался Хасид; этот разговор состоялся после полудня седьмого мая по интеркому — все лежали в гамаках.
— Каверны образуются из-за микроядерных взрывов, — обрадовался появлению собеседника доктор Хесслер. — В этом слое все время возникают очаги термоядерных реакций, получается небольшой взрыв, в плазме возникает газовая полость с высоким давлением диаметром до сотен метров, затем реакция прекращается, и каверна схлопывается, коллапсирует. В результате образуется волна давления, передающаяся со скоростью, намного превышающей звуковую, которую воспринимает наше защитное поле, а вместе с ним и корпус «крота». А так как такие микровзрывы происходят часто, получается вибрация.
— И скоро она закончится?
— Как только мы пересечем «границу Сахарова» — границу слоя, за которым идет «буферная» зона. Давление достигает миллиарда атмосфер, скорость движения частиц плазмы начинает превосходить фазовую скорость расширения каверн, частицы убегают от поляризационной «шубы» и образуются Т-солитоны — струи термоядерных реакций. Их всего шесть типов: альфа, бета, гамма, дельта, сигма и каппа. В альфа-солитонах происходит реакция слияния ядер углерода-двенадцать с ядрами водорода, образуется азот-тринадцать, плюс нейтрино и гамма-излучение. Потом в бета-солитоне азот-тринадцать распадается на…
— Не так быстро, профессор, — остановил физика Хасид. — Голова плохо воспринимает информацию. Как долго нам ждать вашу «буферную» зону?
Хесслер помолчал, обиженный остановкой, потом сухо сообщил:
— Не меньше двадцати часов.
Раздался чей-то стон, потом голос Гредаса:
— Господа соларнавты, может, развернемся да полезем назад, домой? Мочи нет терпеть!
Это заявление вызвало оживление у экипажа, послышались даже смешки и шутки, но непрекращавшиеся гул и тряска заставили вскоре всех замолчать. «Кротом» снова завладела «тишина».
Кузьма включил внешний обзор и оказался внутри пузыря, окруженного сияющей оранжевой бездной. Видеосистема «крота» работала отменно, подкорректированная специалистами после ходовых испытаний, и создавала эффект непосредственного наблюдения человеческими глазами происходящих вокруг процессов. Кузьма увидел «лес» ветвистых саксаулов — пересечений плазменных волн, более темных, чем основной фон недр Солнца; мерцание вспыхивающих и гаснущих звезд — термоядерных каверн; пробивающиеся откуда-то снизу, из глубин светила, переливчатые золотые языки огня — солитонные струи, а когда включался нейтринный телескоп, еще ниже (или глубже) проявлялась темно-бордовая крупноячеистая решетка — граница ядра Солнца, вечно кипящего термоядерного «котла». До него оставалось еще триста тысяч километров пути, почти трое с половиной суток. Где-то там, в невообразимой плавильне, торчал «футбольный мяч дьявола» и делал свое черное дело — поглощал плазму и охлаждал солнечное ядро.
Вибрация пошла на убыль раньше обещанного Уве Хесслером срока — спустя шестнадцать часов. Объяснялось это просто: командир «крота» и пилот увеличили скорость движения аппарата, и он преодолел слой высокочастотной плазменной турбулентности быстрее. Правда, при вхождении в «буферную» зону с ее солитонными струями вибрация полностью не ушла, просто стала ультразвуковой, слух лишь изредка улавливал тонкие пронзительные свисты и писки стен помещений, но терпеть эти звуки было несравненно легче. Хотя и возникало сомнение в прочности корпуса машины, терзаемого непрерывной дрожью.
Хасид стал исчезать из своей каюты, не сообщая Кузьме, чем он занимается. Оживились и другие члены экипажа, потянулись в «общественные» места — в рубку и в зону отдыха с бассейном. Начал «выходить в люди» и Кузьма, стараясь избегать встреч с Оскаром. В один из таких полубесцельных походов по верхнему уровню «крота» он обнаружил на стене коридора, рядом с люком в отсек «паньтао», самое настоящее «зеркало».
— Привет! — сказал Кузьма первое, что пришло в голову.
«Зеркало» равнодушно отразило его кривую физиономию с выпученными глазами и не ответило.
Кузьма подошел ближе, разглядывая плоский двухметровый лист зеркальной субстанции, воровато оглянулся и сунул палец в блестящую поверхность. Палец вошел в нее, не встречая сопротивления, как в более холодный слой воздуха.
«Доэкспериментируешься, — неодобрительно проговорил внутренний голос. — А если это „мертвяк“?»
Кузьма выдернул палец, вызвал Хасида. Безопасник появился через две минуты, сосредоточенный и невозмутимый. Оглядел «зеркало», погрузил в него палец, как Ромашин, покачал головой.
— Это не к добру.
— Вы о чем, полковник Хаджи-Курбан? — тотчас же раздался голос Лапарры.
Друзья переглянулись.
— Мы обнаружили «зеркало».
— Где?
— В переходном тамбуре к отсеку «паньтао».
Пауза.
— Ждите, я сейчас подойду.
— Дэв, регламент переходного тамбура, — быстро сказал Хасид.
— Слушаюсь, сэр, — раскатисто отозвался инк.
Хасид схватил Кузьму за плечи, развернул к себе.
— Слушай внимательно! Тебе надо срочно бежать на Землю! Лапарра не тот, за кого себя выдает. Почти все члены экипажа зомбированы! Я нашел в каюте Хесслера программатор. Они хотят запустить «паньтао» мимо цели, чтобы «огнетушитель» не пострадал. На Земле об этом никто не узнает. Времени мало. Передай деду, чтобы выслал сюда десант.
— Но как же… — растерялся Кузьма. — Почему Лапарра? Ты уверен?
— Не теряй времени, беги!
— А ты?
— Я их отвлеку, ничего они со мной не сделают. Ну иди же!
Хасид встряхнул Кузьму, подтолкнул его к эскалатору. Кузьма, как сомнамбула, деревянно переставляя ноги, пошел прочь, потом очнулся, оглянулся на провожавшего его глазами безопасника, вскинул вверх сжатый кулак и вприпрыжку помчался вниз. Скатился на второй уровень, миновал зону отдыха и свернул к жилой зоне, где были установлены кабины метро. Однако дверь каюты не открылась ни на мысленную команду, ни на голос. Она была блокирована!
— Дэв, открой доступ к метро! — позвал инка Кузьма.
— Приказ командира, — ответил Дэв сожалеющим тоном. — Никого не пропускать.
— Куда это вы собрались, милейший? — раздался сзади скрипучий голос.
Кузьма оглянулся. На него с легкой улыбкой смотрел одетый в «кокос» Гарри Ширер, поигрывая красивой тростью с инкрустациями. Представитель СЭКОНа с момента старта «крота» в Солнце нигде не появлялся, ни с кем не беседовал и не встречался, и Кузьма буквально забыл о его существовании.
— Уж не сбежать ли хотите, милейший? — продолжал доктор многих наук и мастер по рукопашному бою. — А меня с собой возьмете?
Кузьма посмотрел на трость в его руке и понял, что оружие вытащить не успеет.
