Жуковские леса

Несмотря на пятьдесят пять лет занятий кунгфу, а впервые привел его в додзё отец в трехлетнем возрасте, Мстислав Калинович не стал ни последователем какой-то определенной философской школы типа Дао, ни адептом боевых традиций предков — русских и монголов, кровь которых текла в его жилах, ни духовным учителем десятков молодых воинов, хотя ему и случалось их учить. Не стал он и духовно богатым человеком, несмотря на свой опыт общения со многими выдающимися мастерами единоборств и мудрецами, такими, как Морихэй Уэсиба или Шри Чинмой. Во всяком случае, он не испытывал угрызений совести, если ему приходилось кого-то обманывать — всегда с благими намерениями — или предавать — это называлось «сменой позиций».

«Позиции» он менял, надо отдать ему должное, не часто, всего три раза в жизни. Впервые это произошло в тысяча девятьсот шестидесятом году, когда он отбил девушку у своего друга. Второй раз Мстислав Калинович «сменил позицию» двенадцатью годами позже, в семьдесят втором, поделившись секретами с американцами во Вьетнаме, где он работал офицером-инструктором: его взяли в плен, и, чтобы выжить, Джехангир выдал координаты нескольких советских баз. КГБ, естественно, об этом не узнал.

Третья «смена» произошла сравнительно недавно, два года назад, когда вербовщики РВС предложили ему поделиться знаниями о методах тренировки диверсантов и разведчиков в спецподразделениях ГРУ. Чтобы стать над обстоятельствами и получить чин генерала Российского легиона, он пошел и на это, не видя в поступке ничего предосудительного: в этом государстве все продавалось и покупалось во все времена, а тем более во времена строительства коммунизма, например, диплом об окончании юрфака МГУ. Как говорилось: что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, в том числе славу, честь и жизнь. А торговаться Джехангир умел, видя в людях то же неуемное желание власти, что жило и внутри его. Люди для него были разными не из-за несходства характеров, вкусов и темперамента, а в силу разного запаса властолюбия, поэтому он делил их на «сильных» — тех, кто ставил цель и добивался ее, на «питающихся» — то есть способных отобрать у ближнего кусок хлеба, и на «траву» — всех остальных, мнением которых можно было пренебречь. И не только мнением, но и жизнью. Каково же было удивление Мстислава Калиновича, когда тот, кого он считал своим последователем и соратником, умеющим выслушать, успокоить и дать дельный совет, вдруг возразил ему:

— И все же ты меня не убедил, Мстислав…

Джехангир споткнулся, как остановленный на скаку конь, посмотрел на Тимергалина, разглядывающего проступившие в быстро темнеющем небе звезды.

Шел одиннадцатый час ночи, они гуляли по неосвещенной территории научного городка «Объекта № 2» и беседовали о смысле жизни, о целях Реввоенсовета вообще и Российского легиона в частности, вернее, говорил в основном Джехангир, Умар Гасанович слушал. И вдруг сказал:

— Все же ты меня не убедил, Мстислав… Построение «коммунистической монархии» такая же утопия, как и построение «полного коммунизма». Вы построите Империю, которая снова рухнет.

— Но если Россия не будет Империей, ее не будет вообще! — не сдержался Мстислав Калинович. — Придет иной народ, иная культура, может быть, иная раса или этнос, и исполнит миссию, которую геополитика возложила на плечи нашего народа. И это требование не идеологии, а русского пространства! Мы выживем, если только станем Империей!

— Возможно, ты прав… — Тимергалин продолжал смотреть в небо. — Да, наверное, прав, и все же печешься ты не о сохранении культуры и уж точно не о судьбе русского народа, а о чем-то другом… хотя я тебе не оппонент. Я тебя внимательно выслушал и понял, что ты не мне пытаешься доказать свою или чужую правоту, а самому себе, и до сих пор сомневаешься, правильную ли позицию выбрал. Так?

Джехангир увидел отразившиеся в темных глазах Умара Гасановича звезды, превратившие его в пришельца, сдержал крепкое словцо. Тимергалин великолепно разбирался в психологии людей и читал душу Джехангира свободно, будто книгу. В последнее время Мстислав Калинович действительно начал сомневаться в правильности последней «смены позиции», смутно ощущая угрозу, исходящую от РВС. Машина, называемая Проектом, детище Реввоенсовета, набирала ход и грозила подмять под себя любого, кто осмелился бы встать на ее пути, независимо от ранга, звания, должности и качеств его личности. Любой, кто попытался бы самоустраниться от этого процесса, самовольно изменить какой-либо параметр Проекта, просто ошибиться, наконец, был бы безжалостно раздавлен. А Джехангир всегда предпочитал быть свободным в выборе цели, а не слепо повиноваться приказу. Себе он мог в этом признаться, приятелю-экстрасенсу и магу — нет, хотя тот, наверное, и так знал о нем всю правду.

— Просто мы выходим на иной уровень реализации Проекта, — сказал Мстислав Калинович, — и я отчего-то нервничаю.

— Хочешь прогноз?

— Хочу… впрочем, нет. Поговорим об этом дома, в Москве. Как ты думаешь, Дубневичу удастся удержать ситуацию под контролем?

— Нет, — ответил Тимергалин тихо. — Он торопится и делает ошибки.

— Что ж, увидим. Похоже, я вовремя вызвал бригадира по «зачистке».

— Я его знаю?

— Рамазан Рахимов, бывший рэкс ГРУ. Он как-то приходил ко мне в твоем присутствии.

— Помню. Он боец, но слишком самоуверен.

— Главное, что он знает дело. Утром вызову его сюда, пусть приценится.

— Не жаль гробить такой мощный исследовательский центр? Оборудование, кадры? Образцы продукции?

— «ЗГ» никто уничтожать не собирается, хотя все эти «зомби-генераторы», «глушаки» и «болевики» — мелочь, вчерашний день. Самое страшное психотронное оружие на сегодняшний день — телевизор. — Джехангир издал короткий смешок. — И мы это оружие успешно применяем. Но Директор обещает в скором времени создать систему пси-управления, опирающуюся на компьютерные сети, системы связи и телевидение вместе взятые. Вот тогда мы и заговорим в полный голос.

— Есть объекты, подчинить которые невозможно даже с помощью глобальных психотронных систем.

— Это какие же?

— Природные психотронные генераторы — эгрегоры.

— Эгрегоры — всего лишь коллективное бессознательное групп людей, выбирающее лидера, так вот мы этих лидеров либо подчиним, либо уничтожим, а остальное, как говорится, дело техники.

— Ну хорошо, допустим, вы достигнете цели, сделаете революцию, подчините правительство, президента, станете контролировать всю страну, а дальше? Начнете воевать с лидерами других стран, переделывать мир, расширять «русское пространство»?

Джехангир нахмурился: ему не понравился не сам вопрос, а тон, каким он был задан.

— Нет, войны не будет, дорогой Умар. Коллеги в других странах тоже работают над проблемой глобального управления обществом и близки к решению задачи. Мы контактируем с ними.

Тимергалин наконец оторвался от созерцания звезд, и они не спеша двинулись по асфальтовой дорожке вокруг центрального корпуса лаборатории, сопровождаемые внимательным оком скрытой телекамеры.

— Значит, я был прав, вами движет не желание сохранить уникальную русскую культуру, а примитивная жажда власти. И как же вы ее поделите?

Джехангир почувствовал в словах друга насмешку, но не обиделся, проговорил с легкой улыбкой:

— А вот этого я и сам не знаю. Главное сейчас — выстроить пирамиду власти, остальное потом.

Тимергалин молча покачал головой, не желая возражать вслух. Он был уверен, что руководители Проекта эту проблему давно решили, распределив властные функции между теми, кто претендовал на определенные посты в будущей постреволюционной структуре. Но зная человеческую природу, Умар Гасанович сомневался, что исполнителям Проекта, даже таким основным, как Джехангир и председатель РВС, полагались места у трона «фараона», того, кто окажется на вершине пирамиды.

В кармане Джехангира свистнула рация. Из Жуковки звонил командир оперативной группы, которую он взял с собой. Мстислав Калинович выслушал сообщение, глянул на часы.

— Дубневич вычислил агента контрразведки, но живым взять не смог.

— Почему он не известил тебя о проведении операции?

— Захотел отличиться. Чует, что я ему не доверяю. Ты намекал на то, что знаешь будущие события. Давай свой прогноз.

— У вас объявился какой-то очень серьезный противник. Он жаждет уничтожить «Объект № 2» и готовится к нападению.

Джехангир остановился.

— Неужели Крутов? Но ему не на кого рассчитывать, он остался один.

— Не знаю. Угроза вырисовывается достаточно рельефно, я вижу определенного цвета «поток внимания», а кто окажется ее реализатором…

— Понял. Что ж, это может быть и Крутов, и резидент военной контрразведки, переигравший Дубневича. Придется ускорить «зачистку».

Мстислав Калинович поднес к губам брусок рации.

— Мелещенко, свяжитесь с Рахимовым. Он и его люди должны быть здесь не позднее завтрашнего полудня.

— Я бы посоветовал другое, — сказал бесстрастно Умар Гасанович. — Не мешать Крутову или тому, кто задумал посетить объект. Пусть они начнут… а потом твои люди довершат начатое и уберут ненужных исполнителей, свалив вину на них.

Джехангир задумался, тихо рассмеялся, сжал локоть Тимергалина.

— Все-таки я не зря взял тебя с собой. Ты прав. Это идеальный выход из положения. Подождем Дубневича, что он скажет в свое оправдание. Если он не захватит Крутова, оправдаться ему будет очень трудно. — Мстислав Калинович снова достал рацию. — Кремера ко мне.

Через минуту из темноты вынырнула черная фигура.

— Я здесь, товарищ генерал.

— Забери у Сватова девчонку из Ковалей и отвези на склад ГСМ. Оставь с ней двух легионеров.

— А парня?

— «Мститель» пусть останется в отстойнике. Если повезет, он дождется своего приятеля.

Личный телохранитель Джехангира исчез.

Тимергалин остановился поодаль, снова запрокинул голову в небо.

— Какая ночь!.. Посмотри на звезды… они ведь разговаривают с нами… неужели не слышишь?

Джехангир мельком глянул на купол небосвода с крупными звездами, перечеркнутый серебристой полосой Млечного Пути, и равнодушно ответил:

— Не слышу…