Часть III
ЧЕЛОВЕК-НЕТ
ГЛАВА 1
Прошло немало времени, прежде чем Шаламову сквозь странную сосущую, шершавую, занозистую боль, терзавшую приступами все нервные центры, удалось кое-как овладеть своим телом и сократить время беспамятства до минимума: организм, «воспитанный» десятками тысяч лет эволюции, сопротивлялся вторжению чужой воли, появлению странных возможностей и продолжал «отключать» мозг на уровне инстинкта. Тем не менее Шаламов после многих попыток, отнявших громадное количество психических сил, сумел установить компромисс между двумя чуждыми друг другу системами переработки информации (раньше сказали бы – между двумя половинами души), подчинить нейросекретные функции тела волевому усилию и обеспечить некоторую власть над процессом биотрансформации, основанном на электроэнергетике, на два порядка превышающей по мощности биоэнергетику нормального человеческого организма. Зрение он не только восстановил, но и усовершенствовал, сдвинув диапазоны видения в инфракрасную часть спектра и немного в ультрафиолет.
Приступы слабости, обмороки и черные приступы потери сознания все еще продолжались, но значительно реже, и в конце концов Шаламов решил, что для достижения поставленной цели владеет собой в достаточной степени. Единственная раздражающая мысль, венчавшая земное психологическое наследие, была: где, черт возьми, Купава?! Почему ее не оказалось дома?..
Потренировавшись в смене облика и оптимальной подгонке функций под тот или иной тип тела, Шаламов вернулся в рубку спейсера, самостоятельно шедшего крейсерским шпугом, то есть в режиме двойного ускорения, со скоростью, близкой к скорости света, но без включения дыробоя – генератора «струны». Координатор с готовностью высветил пилоту в пси-диапазоне основные параметры хода и характеристики окружающего корабль пространства. В пределах прямых измерений пространство было «плоским» и чистым, как лист ватмана.
Рубка спейсера напоминала рубку спасательного шлюпа, но была рассчитана на трех человек: шкипера (он же пилот или, по терминологии спасателей, драйвер-прима) и двух бортинженеров, собственно, и представлявших весь экипаж. Кресла-коконы экипажа были установлены в общем коконе рубки так, что шкипер видел своих подчиненных одного за другим, а напротив него стена рубки выгибалась пузырем и представляла собой ситуационный экран, используемый в аварийном режиме при отстреле контролирующей пси-связь автоматики и включении ручного управления.
По желанию пилот мог передвигаться по спейсеру, не покидая кресла, с помощью пронизывающего лифта, так что время в пути до самого отдаленного отсека не превышало минуты, несмотря на пятисотметровый размах корпуса, тем не менее каюты погранвахты располагались рядом с рубкой, рассчитанные на двадцать шесть человек; сейчас они пустовали.
Устроившись в кресле шкипера, Шаламов с мимолетным удовлетворением подумал: теперь он кум королю и сват министру. Жаль, что пришлось немного помять ребят, но они были так воинственно настроены… к сожалению, друг Клим Мальгин не оставил другого выхода, наметив операцию, которая ему, Даниилу, абсолютно не нужна… а ребята попались на пути наибольшего сопротивления случайно, когда он сам уже не мог избрать другого варианта…
– Скиф, что с ними? Есть сведения?
– Оба в реанимации, – отозвался координатор в пси-диапазоне. – Результата лечения не знаю.
– Плохо, – помрачнел Шаламов. – Не помню, как это произошло. По-моему, я их не трогал… черт, провал в памяти! Я не хотел этого… Ничего, оклемаются. Как далеко мы ушли от Солнца?
– Три парсека с небольшим хвостиком.
– Что ж, давай посмотрим. Три мы дали на «струне», а остальные, выходит, шпугом? Индекс ЛЗВ?
– Семь ноль ноль два.
– Значит, если я отдыхаю здесь всего вторые сутки, то в Системе прошло уже около двух недель. Интересно, где они подготовили мне встречу?
– Кто?
– Пограничники, кто же еще, плюс безопасники, шедшие за мной по пятам. Хваткие ребята, да и начальник у них не без царя в голове. Наверное, запустят «Шторм» и будут дежурить у Маата и в Горловине, причем наверняка погранвахты будут со сменами усиления. А?
– Наверняка, – согласился координатор.
– Ничего, мы тоже не лыком шиты, прорвемся. Идем к Маату в режиме «инкогнито», на подходе ищем трассы и коридоры входа маатанских космотранспортов, засекаем всю их космотехнику и вычисляем, какая из нее предположительно принадлежит нашей разведке. Только после этого формируем из тебя «проникатель» – программа трансформации записана в моей памяти – и ползем к Маату как свои. Работу будем продолжать независимо от того, в сознании я или нет. Понял?
– Так точно, – ответил координатор по имени Скиф, имя было ему дано по названию спейсера. Он уже не был инком, самостоятельным киб-интеллектом, после того, как Шаламов оглушил его, подав на вход запороговую шумовую задачу, и переориентировал блоки этического контроля. В настоящее время Скиф наполовину представлял собой маатанский компьютер, позаимствовав многое из того, что знал Шаламов.
Через несколько часов по внутреннему времени, ушедших на ввод и корректировку маршрута, спейсер в режиме «суперструны» преодолел гигантское расстояние в тридцать семь парсеков и вышел к гравитационным границам звездной системы Маата. Звезда, давшая жизнь собственно Маату – второй планете системы, была класса FO, имела в свите еще четыре планеты размером с Юпитер и пылевой пояс. На Земле ее знали как сто вторую Щита и называли Угрюмой.
Чувствительность техники наблюдения спейсера была так велика, что Шаламов, включенный в контур управления координатора, мог контролировать даже перемещение летательных аппаратов в атмосфере Маата, хотя расстояние между кораблем и планетой превышало триста миллиардов километров. Работая с координатором в рапид-режиме, позволяющем человеку вести расчеты со скоростью позитронного вычисления, Шаламов выполнил первую часть задачи по обнаружению крупнотоннажного космического транспорта в системе и принялся за вторую – выявление земных разведкораблей, способных маскироваться под любое движущееся тело.
Работал он с удовольствием и чувствовал себя вполне сносно, загнав эмоции глубоко в недра психики, хотя образ Купавы нет-нет да и пробивался наверх, к центрам зрительной памяти. Однако неясные эти картины – то лицо Купавы, то ее фигура, то отдельно глаза, губы, волосы – не отвлекали пилота от главного дела и не злили, только заставляли работать быстрей. Он знал, что вернется за ней и заберет с собой. Но сначала надо было достичь поставленной цели.
Аномалий в движении маатанских внутрисистемных аппаратов они со Скифом не нашли, зато с ходу определили координаты базовой станции «Эдип-2», принадлежащей земной Комиссии по контактам, и отметили два тела, круживших над Маатом по хитрым траекториям. Кроме того, приборы выявили несколько концентраций масс, не привязанных ни к одному визуально наблюдаемому объекту, и Шаламов отнес их в разряд потенциальных наблюдателей, работающих в системе, как и он со Скифом, в режиме «инкогнито».
Затем пришла очередь определения коридоров выхода к Маату возвращающихся из дальних рейсов космолетов-проникателей. Просидев сутки в кресле шкипера, отвлекаясь только на завтраки – человеческое тело просило человеческой пищи и привычных процедур, – Шаламов справился и с этой задачей, после чего наступило время действий. Проложив трассу «струны» корабля мимо обнаруженных объектов, способных помешать осуществлению задуманного с точностью, недоступной ювелирам, пилот взял управление «Скифом» на себя.
Корабль, превращенный в маатанский «проникатель» – с виду, конечно, – вышел к Маату безошибочно, но обмануть земных наблюдателей не смог. Правда, это и не требовалось, Шаламову важно было не вспугнуть самих маатан.
– Нас засекли, – предупредил Скиф.
– Сам вижу. Делай свое дело.
– Принимаю кодовый вызов.
– Слышу.
– Похоже, нас пытаются перехватить. Не понимаю смысла игры.
– Отставить вопросы, это не игра. Вход в атмосферу аварийный, не забудь смену режима. Район финиша определяю я.
– Принял. Хочу напомнить: на выходе из атмосферы нас будут ждать… если только не приготовили встречу внизу, на дне. Внезапность – пропуск только для входа.
– Есть другая поговорка: сила – пропуск для входа, ум – для выхода. Разговорам конец. Начали!
«Скиф» прыгнул…
ГЛАВА 2
Две недели Мальгин маялся на борту спейсера «Стратег», дежурившего в системе Маата, и вместе с другими вахтенными отрабатывал императив «черный поиск», представленный специалистами-ксенопсихологами Института внеземных культур и аналитиками погранслужбы из отдела проблем контакта. Но Шаламов как в воду канул, исчез, растворился в глубоком мраке космоса, не появившись ни в Горловине, ни у планет Орилоуха, а искать его прямым зондажом было бессмысленно.
В первый же день на спейсер прибыл Ромашин, вызвал Мальгина из отсека отдыха в зал десанта. По его лицу ничего нельзя было прочитать, однако Мальгин, внутренне сжавшись, приготовился к самому худшему, подумав при этом, что не достиг предела, когда о худшем думать уже не хочется. С Ромашиным сидел озабоченный и хмурый Таланов. Клим взглядом спросил у директора института, что случилось.
– Мы ошибались в оценке состояния Шаламова, – ответил Таланов, нервно сцепляя и расцепляя на груди пальцы.
Мальгин невольно перевел взгляд на Ромашина, застывшего в неподвижной позе, но не терявшего присутствия духа ни при каких обстоятельствах и привыкшего спрашивать с себя не меньше, чем с других.
– Не может быть!
– Это стало известно час назад, после прогонки ситуации на Европейском эм-синхро. Когда Шаламов находился в бессознательном состоянии, процессы обмена у него шли параллельно маатанским. То есть в эти периоды он, по сути, был маатанином, сердце и другие органы ему не требовались… а мы «спасали» его от комы! Поддерживали сердечную деятельность и работу легких!.. Но непосредственно перед выходом из камеры он… перестал излучать.
Мальгин не понял, продолжая в недоумении смотреть на Таланова. Тот снова сложил руки на груди, покосился на Ромашина.
– Человеческое тело, как тебе известно, излучает тепло, а мозг – электромагнитные волны, так вот Шаламов перестал излучать и то и другое.
– Как маатане! – хрипло сказал Мальгин, вспомнив.
– Вот именно, Клим, как «черные люди». И больше всего я боюсь, что Даниил не знает обо всех своих специфических способностях, как и о расщеплении личности.
Ромашин впервые пошевельнулся.
– А я боюсь, что вы не совсем понимаете, к чему может привести «двойное дно» души вашего пациента. Он уже не в состоянии контролировать свои поступки, не будучи человеком, то есть в периоды, когда в нем властвует маатанин.
Медики молчали. Потом Таланов спросил:
– Кто у тебя отвечал за информацию о состоянии Даниила? Заремба, Билл-старший или Стобецкий?
– Какая разница? В конечном счете виноват я.
Ромашин усмехнулся.
– Вы смелый человек, Клим, но все же не стоит взваливать на свои плечи чужой груз. Что касается ответственности за своевременную информацию о нюансах состояния Шаламова, то винить надо вас, Богдан, за то, что понадеялись на достаточную оперативность и мощь Гиппократа, главного компьютера института. Он не справился с анализом, случай беспрецедентный и достаточно специфичный, очевидно, надо было сразу включить режим эм-синхро, тогда бы нам удалось избежать многих ошибок.
– Виноват я, – твердо повторил Мальгин. – Я обязан был предусмотреть такой финал и не надеяться только на Гиппократа. О включении эм-синхро я просто не подумал.
– Нет, – так же твердо возразил Ромашин. – Но поговорим лучше о маатанах.
– Хорошо, – тихо согласился нейрохирург после паузы. – Один вопрос: что с Ханом?
– Он очнулся, скоро будет на ногах. Самое интересное, он уверен, будто из Шаламова… прыгнул на него «с рычанием» оскаленный барс! После чего Джума потерял сознание.
Таланов подтверждающе кивнул.
– Да, я с ним разговаривал. Джума уверен именно в физическом прыжке, он даже почувствовал на лице «смрадное дыхание пасти зверя», причем, по его версии, «барс выпрыгнул из глаз» Даниила.
– Скорее всего это личностное впечатление от направленного гипноимпульса. – Ромашин поправил у виска усик антенны связи. – Как известно, дыма без огня не бывает, и «прыжок барса» – это скорее всего пси-атака Даниила. Если бы у нас была видеозапись выхода Шаламова из реанимакамеры, подобные вопросы отпали бы сами по себе. Клим, вам необходимо запомнить новые данные о маатанах, Богдан привез кассету.
Таланов вытащил из кармана плоскую пуговку видеозаписи.
– Прокрути, много интересного, я, например, ничего этого не знал. Догадайся, почему маатане нас не признают как братьев по разуму? Конечно, это всего лишь гипотеза, но ксенопсихологи поработали исключительно результативно и скорее всего не ошиблись. Специфика живого организма на Земле заключается в поддержании низкого уровня энтропии в себе за счет увеличения энтропии окружающей среды, а маатане энтропию среды не повышают, создавая как бы «склады энтропии» внутри себя! Отсюда и их неприятие всех, кто «увеличивает хаос мира»!
– Не спешите с выводами, – мягко возразил Ромашин. – Проблема отказа «черных людей» от контактов с нами – комплексная, сложная, в ней отражены и физиологические, и чисто физические, и философские аспекты жизни маатан, их этика и мораль. Например, в их речи нет местоимения «я» и в то же время каждый маатанин – это личность. Парадокс не парадокс, но противоречие налицо, и таких противоречий много. Возьмем их эволюцию: маатане сознательно ограничили рост производства и потребления информации, выбрав из всего спектра направлений познания мира лишь те диапазоны, которые ориентируют их не на всестороннее развитие личности с возможностью самовыражения в избранной области науки, искусства и культуры, а на максимальное «закукливание», централизацию в каждом индивидууме одного какого-нибудь достоинства – возможно, ради меньшего потребления энергии и информации.
– Разве такое может быть?
– Посмотрите запись, там не только голые выводы, но и выкладки, на которых они основываются. Вы говорите – возможно ли? А то, что тело маатанина есть одновременно его мозг, возможно? А то, что нужный для решения определенной задачи «объем ума» у маатанина как бы растет с подключением новых и новых участков тела-мозга, с увеличением количества нервных связей, возможно? Кто-нибудь из ксенобиологов мог представить, что природа реализует «черного человека», мозг которого по сути – фрактальный кластер?
Таланов и Мальгин молчали. Ромашин перевел взгляд с одного на другого и встал.
– Идемте, Богдан, у нас мало времени.
– Погодите, – сказал Клим ему в спину, не вставая. – А что, если Шаламов появится где-нибудь… в другом месте?
Начальник отдела безопасности обернулся, помолчал, разглядывая пол под своими ногами.
– Если я вас правильно понял, вы говорите о Земле. Не беспокойтесь, мы приняли необходимые меры предосторожности. Купава в полной безопасности.
Они ушли, и Мальгин расслабленно откинулся на спинку кресла. Напряжение схлынуло, в голове стоял сплошной туман, в ушах же раздавался шепот Купавы:
– Найди его, Клим, милый! Он же серьезно болен, его спасать надо, а не ловить, как преступника. Скажи им всем, пусть не расставляют капканы, иначе он сорвется и такое может натворить!.. Слышишь, Климушка?..
– К сожалению, да, – горько отозвался Мальгин, запоздало отвечая на ее опасения.
Ромашин посещал спейсер еще дважды, сообщая новости с Земли, не проходившие по каналам срочной связи, передавал новые порции информации от ксенопсихологов, эфаналитиков, биологов и медиков, приносил приветы от выздоравливающего Джумы и ни слова от Карой или Купавы. Мальгину уже осточертели шестичасовые вахты, чередующиеся с периодами отдыха, неразговорчивость вахтенных, атмосфера тревоги и томительного ожидания, но он старался ничем не выдавать своего недовольства. Соображения о том, что можно было бы обойтись без перехвата угнанного Шаламовым спейсера, ограничившись наблюдением и попыткой связи с ним, не произвели на Ромашина должного впечатления. Спорить с Мальгиным он не стал, на совет снять вахту ответил односложным «нет» и только очень спокойно и корректно напомнил о предполагавшемся расщеплении личности спасателя. Последствия такого расщепления действительно могли быть катастрофическими, что и признал хирург скрепя сердце.
А на четырнадцатый день дежурства спейсер «Скиф» объявился в трехстах миллиардах километров от Угрюмой – светила Маата, защищенной хитроумным режимом «инкогнито» почти от всех способов обнаружения, кроме гравитационного. На «Стратеге» сыграли тревогу, и началась отработка императива «черный перехват», предписывающего каждому члену ЧП-вахты свой участок работы.
Место Мальгина было в десантной группе, подчиненной Шевчуку, и уже через полминуты он прибыл в зал десанта, облаченный в гермокостюм с компьютером сопровождения по имени Клаус. В ушах раздавались голоса переговаривающихся наблюдателей, пилотов спейсера, команды, указания координатору, его ответы и краткие реплики руководителя операции.
Десантников вместе с Мальгиным было семеро – четвертьобойма (полная обойма насчитывала тридцать одного человека, полуобойма – пятнадцать), и едва они успели собраться, как последовал приказ занять места в десантном когге. Купол зала разошелся лепестками диафрагмы, в него просунулось глянцево-черное рыло посадочного автомата когга, выстрелило коробкой лифта. Спустя минуту Мальгин полулежал-полустоял лицом вниз под углом сорок пять градусов в мидель-захвате рубки когга, вслушиваясь в голоса, доносимые «спрутом» компьютерной связи. Перед ним возник объем видеопередачи, созданный прямой подачей сигналов в мозг, и Клим как бы висел в рубке спейсера с черным провалом Центрального виома над пультом ручного вириала.
«Стратег» шел шпугом, то есть в режиме двойного ускорения, и звезда в левом верхнем углу виома на глазах увеличивалась, превращалась в плотный раскаленный шар. В правом нижнем углу виома голубела горошина Маата, увеличиваясь в диаметре с такой же скоростью, что и Угрюмая. А по центру виома, перечеркнутый крестом визира, висел кособокий, словно созданный сумасшедшим скульптором, маатанский космотранспорт, в котором не было, с человеческой точки зрения, ничего похожего на космолет, способный преодолевать колоссальные межзвездные расстояния. Это был спейсер «Скиф», загримированный под маатанский корабль.
Переговоры пилотов, бортинженеров и координатора специфичны и немногословны, для непосвященного звучали бы сплошной абракадаброй, но Мальгин понимал их свободно, не требуя перевода, давно изучив по настоянию Ромашина профессиональные жаргоны космических служб человечества.
– Объект пошел в «косой лист», – говорил пилот драйвер-прима, что означало: «объект совершил маневр перехода из походной гиперболы в финиш-параболу с «перекручиванием» координат».
– Скорость три и три, демпфирование ноль двенадцать, повторяю маневр в режиме половинного спрямления – хамаль сорок два градуса, – бубнил координатор.
– Боковые зэ-эс-эл плывут, после допуска семьдесят пять, – скороговоркой докладывал бортинженер, что на нормальном человеческом языке звучало бы как «границы створа захвата и слежения локаторов отрабатывают сверхскоростное маневрирование объекта на семьдесят пять процентов».
– Три минуты до цели. – Это снова координатор. – Размыв трассы ноль-ноль шесть, граничные параметры «свиста» сто децибел на один градус.
– Связь с объектом? – вклинился в разговор вопрос Шевчука.
– Отсутствует. Объект маневрирует в режиме «бегущий призрак», перехват возможен только с риском ПС (с риском прямого столкновения – перевел для себя Мальгин).
– Расстояние от объекта до планеты?
– Сорок мегаметров, время входа в атмосферу минута двадцать.
– Мы не успеваем выйти раньше?
– Пятьдесят на пятьдесят с риском ПС.
– Готовить силовой демпфер и контактное задерживание. На подходе с маневром перехвата нанести удар. Масса удара должна быть достаточной для выбивания «Скифа» с трассы входа, защите – полную компенсацию ответа. Ни в коем случае не допустить прорыв объекта в атмосферу Маата!
– Принял!
– Я «ведомый», – раздался голос командира спейсера «Илья Муромец», идущего к планете с другой стороны системы. – Готов к прямому контакту с объектом. Задачи введены, предлагаю начать развертку «зонтика»…
Мальгин вдруг осознал, что, если захват «Скифа» станет возможным, его собьют! И уцелеет ли при этом Шаламов, гарантировать никто не сможет, потому что в дело пущены силы, не способные к избирательному разрушению: силовой удар нельзя «научить» разрушить спейсер, сохранив его пилота в целости и сохранности.
«Стратег» был уже рядом с планетой, стремительно выраставшей в размерах, спейсер Шаламова появился в пределах прямой видимости и делал сумасшедшие прыжки, сбивающие постановщиков захвата цели; уже и координатор «Стратега» доложил, что к залпу готов, как вдруг Мальгин крикнул:
– Отставить силовое задержание!
– Это вы, Клим? – реагировал Шевчук. – Причина?
– Мы не имеем права…
– Ошибаетесь, у нас есть карт-бланш комиссии морали и этики ВКС. Мы не должны допустить такую мощную машину, как спейсер, с больным пилотом на чужую планету. Возможен инцидент.
– Карт-бланш на убийство?
– Вы с ума сошли! – Это голос Калины Лютого. – О каком убийстве речь? Шаламов должен быть задержан…
– И все же я требую прекратить гонку! Немедленно!
Двухсекундная тишина в эфире.
– Вы берете на себя ответственность за последствия?
– Да!
– Отбой! – Шевчук тоже был решительным человеком и этим приказом ответственность за случившееся брал и на себя. – Ведомой «двойке» – императив «змея»! Команде – свертка «шепотом», переход на гиперболу возвращения. Конец прямому эфиру.
Спейсер резко затормозил, Маат перестал расти в виоме – шарообразная глыба дымящегося не то камня, не то стекла. Рубиновые стрелки визира продолжали вести уходящий в атмосферу планеты спейсер Шаламова, пока он не исчез из виду. Наискось по темно-серому боку Маата скользнула искра зонда – Шевчук запустил наблюдателей, чтобы знать, что предпримет Шаламов после посадки.
– Вижу объекты АА, – доложил координатор.
С двух сторон к земному спейсеру спешили маатанские корабли – «сторожа» пространства. Молча. Они никогда не давали запросов и не требовали ответов, они действовали.
– Брэк! – скомандовал Шевчук.
Спейсер перешел в режим «суперструны», Маат исчез из поля зрения. Мальгин, обессиленный нервным напряжением, лежал в рубке десантного когга, закрыв глаза, и вспоминал, как ходил с Даниилом по грибы в брянских лесах и как Шаламов по-детски радовался, находя подосиновики или боровики…
Двое суток «Стратег» дежурил в системе Маата в состоянии повышенной готовности, с помощью разного рода ухищрений следя за действиями Шаламова на поверхности планеты.
«Скиф», превращенный аппаратурой «динго» в маатанский проникатель, сел в горах, на первый взгляд совершенно безжизненных. Атмосферные летательные аппараты маатан не обратили на него особого внимания, хотя и покружили над ним некоторое время. Затем от спейсера отделились кособокие «маатанские» планеры – Шаламов выпустил своих разведчиков. Планеры вернулись через несколько часов, облетев Маат по замысловатым траекториям, но один из них остался висеть над «клиникой», где некогда находился спасенный Даниилом «черный человек».
Висел он сутки, а потом к нему подошли аппараты маатанских «сил безопасности», и Шаламову пришлось возвращать разведчика. Вернулся он в сопровождении «сторожей», могущих испугать своей формой кого угодно. Однако Шаламову удалось, очевидно, найти с ними общий язык и рассеять на время подозрения: аппараты улетели. Шаламов снова запустил зонды и к исходу вторых суток наверное узнал все, что хотел. На вызовы кодом по ТФ-связи, а также на прямые, открытым текстом с помощью лазерного луча, он не отвечал.
Ромашин за это время несколько раз появлялся на спейсере, но с Мальгиным не разговаривал, решая какие-то свои задачи с командиром ЧП-вахты. Клим замкнулся в себе и на вызовы Шевчука отвечал преимущественно односложными «да» и «нет». Он был готов к любым неожиданностям, неприятным объяснениям и даже к отстранению от участия в операции, но ум его оставался холоден, трезв и оценивал ситуацию логически точно.
Спустя еще двое суток «Скиф» выпустил более крупный аппарат, скорее всего десантный когг, а сам неторопливо пополз вверх, всплывая сквозь малопрозрачную для световых лучей толщу атмосферы Маата. Наблюдатели растерялись: определить, где именно находится Шаламов – на борту спейсера или в когге – было невозможно.
Ромашин созвал экстренный компьютерный совет: каждый работник вахты мог участвовать в нем, решая одновременно свои задачи на рабочем месте. Мальгин в этот момент дежурил в зале десанта.
– Он на «Скифе», – предположил Лютый. – Узнал, что его «друга» нет на планете, и понял, что делать ему там нечего.
– Я тоже так считаю, – сказал Шевчук. – Надо перехватывать спейсер. А если он остался?
– Насколько я понимаю, Шаламов болен, – вмешался шкипер «Стратега», – а человек с нарушенной психикой способен на любой нелогичный поступок.
– И все же его действия должны иметь логические предпосылки или хотя бы видимость логики. Есть такой термин – антилогика, ее варианты можно просчитать. Пусть Умник проанализирует вероятности…
– Некогда. Ваше мнение, Клим? Вы знаете Даниила лучше.
Мальгин ждал этого вопроса и ответил без запинки:
– Он остался. Дан всегда отличался способностью к нестандартным решениям, потому и смог стать мастером-спасателем, равных которому я не встречал.
Ромашин думал несколько мгновений, был слышен только пульсирующий фон пси-связи.
– Что вы предлагаете?
– Мне надо идти за ним… пока он не… Я уже бывал на Маате и готов к любому повороту событий. А идти туда должен только один человек во избежание ненужного риска.
– Это невозможно!
– Единственный способ установить границы возможного – выйти за них. Решайте быстрее, он уйдет из-под контроля.
– Принимаю. – Ромашин понимал ситуацию не хуже. – Коггу десанта – на старт! Клим, в рубку, через минуту пробьем «струну» до Маата. В атмосфере вас поведут на луч целеуказания по данным наблюдателей, выйдете на цель – решайте самостоятельно, мы подстрахуем каждый ваш шаг. И еще один нюанс… Вполне вероятно, что вам придется задерживать Шаламова самостоятельно, так вот, в ваш скафандр вмонтирован «василиск». Инструкция по применению нужна?
– Нет, – сказал Мальгин: «василиском» – гипнотизатором направленного действия – он пользоваться умел, как и любой хирург.
– Отлично. Ни пуха вам…
– К черту!
– Остальным готовить перехват спейсера на тот случай, если Шаламов останется в нем. Ведомые – старт!
Все совещание заняло немногим более тридцати секунд, «Скиф» успел лишь подняться над горами Маата, а выпущенный им когг, похожий внешне на уродливого безголового орлана, преодолел горную цепь и вышел к долине, где располагалась единственная на всю планету станция метро.
Мальгин очнулся от короткого беспамятства – встряска нештатного «броска на струну» была довольно приличной, – когда когг уже шел в атмосфере по пеленгу зонда, ведущего наблюдение за машиной Шаламова.
В ушах раздавалась скороговорка обещанного Ромашиным десанта подстраховки и защиты:
– Вижу «гадюк», фронт сорок один градус – пять единиц, семьдесят три градуса – шесть единиц.
– Маневр влево с выпуском «динго».
– Вижу, пошел «сарыч».
– Первый, в тылу «носорог», включаю «музыку»…
– Синхронизация ответа – в диапазоне «агрессив», не давайте подойти на залповую дистанцию, уводите прочь, пустите «попугаев».
– Шестой, императив «цунами»! Дерутся, гады!..
– Принял…
– Смене два – перехват «драконов» на высоте сорок. Смене три – кильватерная расчистка. Дайте «карусель».
– Первый, контакт в наносекундном интервале – предел авто, ведомый отстал, поддержите «попугаями».
– Пятый, держать синхроконтакт во что бы то ни стало! Чем хотите, хоть голыми руками! «Попугаи» пошли.
– Принял… Попробую перейти на ПС траектории…
Мальгин не знал, что его сопровождают три эшелона коггов, перекрывших доступ к машине в коридоре погони за Шаламовым всем маатанским аппаратам. Управлялись когги страхующего десанта асами погранслужбы, умеющими избегать конфликтов чуть ли не во всех диапазонах сложнейшей ситуации, поэтому маатане, ошарашенные внезапными отвлекающими действиями земных кораблей, внешне не отличавшихся от их аппаратов, не смогли помешать Мальгину догнать Шаламова и перехватить его когг.
А когда «птеродактиль» Шаламова вполз в перекрестие захвата следящей автоматики, Мальгин получил сообщение, что спейсер «Скиф» взорвался в десяти мегаметрах от Маата, будучи атакованным маатанскими «сторожами». Перехватить его пограничникам не удалось, «черные люди» на этот раз действовали расторопней.
Сообщение не потрясло Мальгина, он просто не верил, что Шаламов находился на борту «Скифа»; едва ли спасатель позволил бы уничтожить спейсер погранслужбы, защищенный от большинства космических катаклизмов, и принять бессмысленную смерть. Вполне могло быть, что он сам запрограммировал взрыв спейсера, чтобы замести следы, и следовало идти по его предполагаемому пути до конца.
Когг Мальгина нагнал машину Шаламова в тот момент, когда та двинулась в глубь воздушного пространства долины, к видимому издалека – в ультрафиолете, конечно, – строению, удивительно напоминавшему скелет земной радиолярии или колокольчатой диатомовой водоросли. Правда, размеры «водоросли» на много порядков превышали размеры ее земного аналога.
Мальгин, не раздумывая, направил машину вслед за «птеродактилем» Шаламова, увеличил скорость и включил передатчик, пытаясь связаться со спасателем. Координатор перешел на полное копирование эволюций впереди идущего аппарата, повторяя не только его маневры, но и сигналы.
Мелькнули внизу удивительные заросли блистающих хрусталем и серебром «стрекозиных крыльев», какие-то угрюмые, черно-багровые громады, похожие на вздувшиеся опухоли с рядами неровных дыр. «Скелет радиолярии» приблизился, и тут подал голос координатор когга:
– За нами погоня – три аппарата массой до трех килотонн, еще два опускаются сверху, масса около пяти мегатонн, энерговооруженность до ста Кларков. Надо возвращаться, подстраховка отстала.
– Вперед! – ответил Мальгин. Он знал, что примерно такую же энерговооруженность имеют и земные спейсеры, что намного превосходило возможности когга, но драка с чужими не входила в планы пилота. К тому же он верил в обещание Ромашина прийти на выручку в случае осложнений.
Когг-«птеродактиль» впереди круто спикировал к зданию маатанского метро, из него вынеслась черная соринка, и тотчас же когг превратился в язык бело-голубого пламени. Машина Мальгина подпрыгнула, некоторое время шла боком, потом с трудом выровнялась.
Он не знал причин взрыва, то ли когг взорвался сам, то ли по нему выстрелили охраняющие здание автоматы, и действовал, основываясь только на интуиции: резко затормозил, в темпе передал сообщение Ромашину и катапультировался из рубки в скафандре, не забыв включить «динго». Его когг взорвался в тот момент, когда он падал вслед за несшимся впереди пятном «черного человека». Инк скафандра работал с такой же быстротой, что и координатор когга, и прочно держал пятно беглеца в центре визирных меток оптического визирного устройства шлема. Таким образом, один за другим, в полусотне метров они и ворвались в раскрывшиеся лепестками неровные двери странного здания примерно на уровне третьего этажа. Но уже с первых метров путешествия по чужому зданию Мальгин вынужден был притормозить.
«Черный человек», за которым он гнался, бесследно исчез. Извилистый коридор, начинавшийся за входом в здание маатанского метро, дышал, как живой, его освещение пульсировало от багрового сумрака до пронзительной зелени, так что ориентироваться в нем было очень трудно. Углубившись в коридор метров на сто, Мальгин в нерешительности остановился. Навстречу изредка попадались летающие «доски» длиной до трех метров, но ни одного маатанина видно не было.
– Дан! – позвал Мальгин. – Даниил, отзовись! Какой смысл тебе прятаться? Давай поговорим.
И услышал вежливый ответ:
– Хомо, тот, кого ты назвал Даниилом, ушел.
Это был не голос – мысленный «шепот», его владелец показался Климу похожим на Ромашина: тот же тембр, та же учтивость, непробиваемое хладнокровие и способность понять мысль собеседника.
– Кто вы?
– В одном из приближенных значений – транспортная машина, аналог станции метро Галактики. Можете называть меня Хранителем Пути, если угодно. Можете не называть никак.
– Извините, я спешу… где ваш зал контроля и управления?
– Я не нуждаюсь в контроле и управлении.
– Но как вас найти? Где вы находитесь?
– Везде. Вы находитесь внутри меня.
Мальгин чертыхнулся в душе, сообразив, что допустил бестактность, но на переживания у него не было времени.
– Простите…
– Я не в обиде.
– Это верно, что вас сконструировали и установили по просьбе маатан орилоуны? – Вопрос был задан машинально, Мальгин вспомнил разговор с Ромашиным и не сдержал любопытства.
– Верно лишь отчасти. Собственно, я тоже один из орилоунов.
Мальгин снова смешался, не сразу придя в себя от изумления, только предупреждение осторожного Клауса вывело его из ступора.
– Простите, я не знал… не думал, что вы… голова забита другим. Сюда… в вас могут проникнуть маатане?
– Если я захочу.
– Понимаете, может быть, мы и превысили полномочия, но не нашли другого способа…
– Я знаю. Чем могу помочь?
– Я должен отыскать Даниила… Шаламова… он болен…
– Он вслед за «черным человеком» ушел в место, которое вы называете «серой дырой».
– Они оба там?!
– Да.
– Если можно, переместите и меня к ним.
– Точных координат их местоположения я не знаю, но могу соединить с моим коллегой, живущим на последнем Свидетеле.
– На ком?
– Вы назвали его Стражем Горловины, хотя это не искусственный объект. На самом деле это Свидетель.
– Живое существо?!
– И да и нет. Он действительно свидетель – рождения вашей Вселенной в частности. Итак, вы идете?
Мальгин очнулся.
– Да, благодарю.
Коридор, посередине которого висел Мальгин, превратился в ровную гладкую трубу, стенки ее засвистели мимо, и через несколько мгновений гость вылетел под купол циркообразного зала.
– Добрых дел, – пожелал Хранитель Пути.
– Погодите, – торопливо бросил Мальгин, – вы затронули очень интересную тему, можно, я потом вернусь? Поговорить с вами? Завтра… когда удастся.
– Завтра будет дуть завтрашний ветер. Это земная поговорка, хомо. Вряд ли вы вернетесь. Хочу предупредить: ваш друг Даниил действительно серьезно болен, будьте осторожны при встрече с ним. В нем живут две личности, две психики, отражающие два совершенно разных подхода к жизни и смерти.
– Спасибо, Хранитель, я учту.
– До встречи на Земле, хомо.
Мальгина окутал мрак, потом, спустя неизвестное время, в глаза брызнул призрачный свет.
Хирург висел, поддерживаемый антигравом, в центре сплюснутого помещения с закругленными углами и светящимися зернистыми стенами. В полу угрюмо чернела неровная дыра, густо затканная паутиной, – по первому впечатлению, в потолке начиналась широкая труба, проложенная сквозь толщу переплетений каких-то белых жил, полос и труб. Мальгин «на цыпочках» пробрался сквозь трубу и выглянул в отверстие: перед глазами возвышался белоснежный пористый купол, венчающий громадное здание неопределенных форм, а внизу, на сколько хватает глаз, угрюмый вудволловый лес, освещенный сиянием Горловины…
ГЛАВА 3
Боль была странной и почти нестерпимой: начиналась где-то в одной точке грудной клетки и распространялась по всему телу, словно ударная волна от взрыва, пока не достигала кожи. Затем она втягивалась обратно в исходную точку, и все начиналось сначала. От пульсации к пульсации боль утихала, успокаивалась, но кожа «горела» долго, словно ошпаренная кипятком, и заканчивался цикл щекотным передергиванием мышц спины…
Шаламов очнулся, глубоко вздохнул и наконец кинул вокруг осмысленный взгляд. Пейзаж Стража Горловины, планеты-куба узнал сразу, но, хоть убей, не мог вспомнить, как здесь оказался. Потерял сознание он еще в спейсере, при подлете к Маату, и все случившееся потом напрочь выпало из памяти. Значит, пока в нем спал человек, работала вторая часть сознания, маатанская, и, как видно, справилась со своей задачей неплохо. Знать бы, что произошло на Маате, как он там действовал…
Шаламов оглядел себя: скафандр погранслужбы, как и положено, «динго» включен на создание облика «черного человека», все системы работают нормально… стоп! А инк скафандра? Он-то не отключался во время «сезона небытия» хозяина и все видел!
– Джордж, – позвал мысленно спасатель; киб-интеллект скафандра имел при рождении другое имя, но Шаламов упорно называл его Джорджем, отдавая своеобразную дань памяти погибшему «Кентавру».
– Готов к работе, – отозвался компьютер бесстрастно.
– Высвети мне события после моего отключения.
– Не понял, повторите. С какого момента времени?
Шаламов сообразил, что для Джорджа он сознания не терял, разве что изменилась манера управления скафандром. Значит, его сомнения подтверждаются: в периоды забытья телом управляет та часть мозга, которая удерживает маатанскую память. Итак, формула его существования такова, что сознание и оба вида памяти подчинены человеку, за исключением «черных кладов», а подсознание и маатанская память – сформировавшемуся «черному»… Можно натворить дел… если не подчинить себе до остатка мозг. Необходимо срочно попытаться «присоединить» все ресурсы одному хозяину – ему, Шаламову.
– С какого времени дать запись? – повторил Джордж.
– С момента подхода к Маату.
– Даю запись.
Шаламов терпеливо выслушал скоростную запись происшедших за это время событий и в задумчивости прошелся по неровной поверхности какой-то плиты, венчавшей не то башню, не то колонну, пока не понял, что стоит на крыше одного из горловианских «храмов».
– Как я оказался на этом здании?..
Инк скафандра удивился, но задавать вопросы в духе своего хозяина запрограммирован не был.
– Вы просили Хранителя Пути отправить вас вслед за больным «черным человеком», и «струна» метро закончилась здесь, внутри здания.
– Этого следовало ожидать… я уже испытал однажды их систему мгновенного транспорта, правда, внутреннюю, но от внешней она, похоже, не отличается ничем. Значит, мой «черный приятель» тоже вышел здесь? Что ж, помаракуем, куда он мог отправиться, и двинемся искать. Никуда он отсюда не денется, если только не махнет куда-нибудь за пределы Горловины… что, кстати, вполне может статься.
Шаламов поднялся над «храмом», оглядел с километровой высоты панораму острова, заросшего вудволловым лесом, но на этот раз вид «развалин сгоревшего города» на него не слишком подействовал. Океан, окружавший остров, отсвечивал медвяной желтизной, был пустынен и неподвижен, лишь у побережья он серебрился рябью мелких волн. Тишина и покой. Мертвая тишина и мертвый покой. И все же что-то здесь было не так, Шаламов мог поклясться, что пейзаж во время его первого пребывания на Страже был иным.
Озарение пришло, когда он обратил внимание на цвет неба – темно-розовый, вишневый на горизонте, а раньше он был гораздо светлее. Выходит, Горловина перестает излучать свет, а это значит, что Страж Горловины уже не сможет долго сдерживать схлопывание «серой дыры» в «струну», и времени до этого момента осталось не так уж и много. Еще чуть-чуть, и одна из последних оставшихся дверей в иные миры закроется, и соответственно маатане останутся совсем без присмотра…
Шаламов пожал плечами, пытаясь сориентироваться. Он уже решил, что будет делать дальше, «Черный человек» бежал в Горловину не ради ее красот, маатане меньше всего были романтиками в человеческом понимании, способными к эстетическому созерцанию гармонии чужих пейзажей, они признавали только собственные картины и собственное искусство, и целью маатанина была, конечно, сама «серая дыра» – и путь его туда. Однако, не имея проникателя, он вряд ли добьется цели, а значит, искать его надо где-то на Страже или на форпосте Границы… куда можно добраться и с любого острова, где есть скелеты Хранителей Пути. И Шаламов повернул к «храму», откуда только что вышел.
Первые две попытки выйти к форпосту привели спасателя на два астероида, расположенные один за другим в глубине Горловины. Это были, по сути, «автоматы поддержки оси», давно потерявшие свое значение; астероиды были окутаны текучим и тяжелым черным дымом толщиной в полметра, не желающим испаряться в космос и быстро оседающим после взбаламучивания. «Дым» этот, конечно, дымом не был, вероятно, вблизи поверхности астероидов происходили какие-то полевые процессы, визуально наблюдаемые как дым, зато в результате свет он поглощал стопроцентно.
С третьей попытки использования «горловианского» метро Шаламов оказался на борту какого-то архисложного левиафана, описать форму которого не смог бы и профессиональный математик или кристаллограф. Любопытства это космическое чудо у Шаламова не вызвало, и он продолжал методично входить и выходить в туннель переброса, пока не очутился на острове планеты-куба, который по какой-то ассоциации показался ему тоже знакомым.
Поднявшись повыше, спасатель убедился, что остров – тот, который ему нужен (спутать с другим было невозможно); однако на том месте, где когда-то сел маатанский проникатель с «Кентавром» на горбу, угрюмо блестел глазурью колоссальный провал строгой цилиндрической формы, достигавший в диаметре не менее трех километров и с уходящими примерно на такую же глубину стенами. Шаламов завис над его краем, молча вглядываясь в слоистые стены. Накатила волна боли, втянулась в голову, царапнула глазные яблоки. И сразу пришло ощущение, будто в голове проросла почка, лопнула бесшумно и безболезненно, и под черепной коробкой раздался темный, равнодушный, щекочущий голос:
– Терроморфа глубь…
Шаламову захотелось почесать под черепом, от необычной щекотки даже зубы заломило, такого он еще не испытывал.
– Джордж, переведи, что ты сказал.
– Не понял, уточните, что имеется в виду.
– Ну, эти слова: терроморфа глубь… или что-то в этом роде. Что они означают?
– Прошу прощения, я ничего не говорил и перевода слов не знаю. По ассоциативной связи речь может идти о проникновении в суть явления.
– Вряд ли. – Шаламов прислушался к себе. Снова внутри головы, во лбу начала «расти почка», лопнула, и тот же голос проскрипел:
– Терроморфа глубь – селективное трясение основ материи. – И добавил: – Здесь.
Шаламов нашарил ртом мундштук пищеблока и глотнул витаминизированного желе-концентрата. Он понял, что каким-то образом в нем пробился маатанин – сквозь изолирующие барьеры подсознания в сферу сознания – и подсказал ответ. «Спасибо» говорить было некому, разве что самому себе. Что ж, если он овладеет таким способом и закрытым маатанским знанием, «черным кладом», осевшим в глубинах психики, откроется и возможность прямого контакта с главным информарием Маата. Тогда и «черный» не понадобится с его «ключами». А пока надо идти к намеченной цели, искать этого придурка, на острове его нет. Возможно, он был, но задерживаться не стал, нет смысла. Что же здесь произошло? Кто «селективно» разнес на атомы разбитые корабли, применив «трясение основ материи», скорее всего – кварковый резонанс? И зачем?
– С юга приближаются объекты неизвестной природы, – вмешался вдруг Джордж в размышления хозяина. – Скорость шесть и два, время подхода две минуты двадцать две секунды. Мы в поле их радаров.
Шаламов бросил последний взгляд на провал, пробитый в породах острова, – на дне его блестело озерцо, – и стартовал к «храму», поражавшему со стороны своим идеальным замысловатым асимметричным узором. Все-таки было в этом строении что-то от геометрии живого организма, некий «биологический беспорядок», всегда отличающий живое от холодной симметрии мертвого кристалла. Кажется, пришло время заняться им вплотную, при первом знакомстве с планетой-кубом серьезно изучать «храмы» было некогда.
Уже на вершине здания Шаламов оглянулся. Объекты неизвестной природы приблизились настолько, что были видны невооруженным глазом: два летающих громадных «крокодила», с воем раздиравших воздух. Один был маатанским сторожем, второй – скорее всего замаскированным земным автоматом.
– Ну и драндулеты! – Шаламов, усмехаясь, качнул головой, помахал им рукой и нырнул в дыру одного из куполов, венчавших «храм».
Обычно дальше «зала метро» – полости с дырами входов в туннели мгновенного перемещения – он не заходил, теперь же надо было попытаться пройти в глубь «храма», посмотреть на его остальные залы и разобраться в системе архитектурного подхода. Но прогулки не получилось. Как только Шаламов нашел несветящееся отверстие, с виду – «затканное паутиной», к которому пол опускался неровной воронкой, и прыгнул в него, сработал обычный механизм метро: спасателя «разложили на атомы» и «собрали» уже в другом месте, за сотни тысяч километров от этого места.
– Граница перехода! – раздался внутри Шаламова чей-то безликий голос.
Прошло время, пока спасатель сообразил, что «говорили» на маатанском – фейерверк огня, но он понял фразу без перевода, словно всю жизнь говорил по-маатански – вспышками света.
– Повторите, – попросил он. – Что это значит?
– Граница перехода, – повторил неведомый собеседник. – Граница континуума. Мембрана. Обратный переход невозможен.
Шаламов хмыкнул, огляделся. «Труба». Впереди сужается и еле светится, сзади светится чуть сильнее. Проверить?
Выход из «трубы» оказался недалеко, в ста метрах. Шаламов выглянул из устья «трубы» и увидел расширяющийся в бесконечность световой конус, перегороженный «стеной» с дырами-ячеями; из одной такой дыры выглядывал спасатель. Вот, значит, какой на самом деле конец Горловины – «стена сыра»!..
– Неправильно, – угрюмо возразил кто-то внутри его.
– Почему неправильно? – удивился Шаламов, не обращая внимания, что спорит сам с собой. – Я же вижу!
– Это ложное видение, отражающее стереотипы геометрических представлений. На самом деле все выглядит иначе.
– Так что, я, по-твоему, вижу не то… что вижу?
– Для адекватного отражения необходим набор других органов чувств, у человека их нет.
– Понятно. Нет – так будут, попозже я займусь усовершенствованием. Что ж, посмотрим, что там дальше, за границей. – Шаламов спохватился. – С кем я говорю?
– Не понял вопроса, – отозвался Джордж.
Глотнув желе, Шаламов вернулся к исходной точке «трубы», откуда начинал знакомство с «границей перехода». Идти в глубь «трубы» не хотелось, но он себя пересилил.
Метров сто – если опираться на ощущения – «труба» шла идеально ровная и светлая, а потом начался самый настоящий лабиринт с пятнами какого-то лишайника на гладких, серо-белых, словно мраморных, стенах. Лабиринт вел сначала вперед, потом нырнул вниз, если судить по изменению ощущений, стал однообразно петлять и кружить, и, пока Шаламов следовал его изгибам, Джордж насчитал полсотни петель и столько же расширений коридора, запоминая на всякий случай дорогу назад. Он первым отметил нарастание пси-фона, Шаламов среагировал чуть позже и не количественно, а качественно: показалось вдруг, что он с ходу влетел в трясину заросшего ряской болота. Остановился. «Болото» исчезло, зато коридор впереди стал «дышать», стены его то сдвигались, то раздвигались, воздух сгустился, замерцал.
– Что это? – задал мысленный вопрос Шаламов.
– Рекомендую вернуться, – отозвался Джордж. – Кроме набора электромагнитных полей, отмечаю синусоидальные колебания пси-поля с нарастающим градиентом.
Шаламов напряг зрение и слух, но даже в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах не смог опуститься взором ниже нескольких десятков метров от уровня, на котором находился. Туннель продолжал складываться в петли (словно двенадцатиперстная кишка, пришло на ум сравнение), а за его стенками простирался хаос: пустота стенок, перепонок, провалов и наборов плоскостей разного порядка сложности.
– Ничего не вижу. Метров на сорок опуститься можно, впереди чисто, а там посмотрим, спешить нам некуда.
Координатор скафандра промолчал. Он, как и хозяин, видел и чувствовал лишь то, что мог видеть и чувствовать с помощью датчиков, разработанных человеком и рассчитанных на диапазоны его органов чувств.
Шаламов тронулся с места, и чем дальше углублялся в недра загадочной «мембраны перехода» (видимо, это и есть тот самый «форпост Границы», о котором доложила «проросшая почка» маатанской памяти), тем сильнее на него влияли странные, невесть откуда взявшиеся перепады пси-поля. Галлюцинации стали приобретать вещественный, предметный характер, мозг уже не справлялся с ориентацией в пространстве и перестал различать, где фантом, а где реальное препятствие. Шаламов, вспотевший и злой, вынужден был остановиться перед развилкой: ход раздваивался на два одинаковых коридора, то расширяющихся, то суживающихся до размеров игольного ушка.
– Дальнейшее передвижение считаю нецелесообразным, – снова сказал Джордж. – Опасно!
– Черта с два! – огрызнулся Шаламов. – Непосредственной опасности не вижу, а с галлюцинациями мы как-нибудь разберемся. Помогай лучше, а не встревай с советами. На сколько метров мы уже опустились?
– Метров на двести… если ваше «опустились» соответствует истине. На самом деле мы могли пролететь всю Галактику.
– Не остри, умник. Мое второе «я» молчит, значит, все идет нормально. Вперед!
Антиграв бросил скафандр с начинкой в одно из пульсирующих отверстий, и в тот же момент Шаламов услышал чей-то густой, «астматический» мысленный «шепот»:
– Остановись, хомо!
«Шепот» не принадлежал ни координатору, ни «внутреннему голосу», и все же Шаламов, машинально затормозив, окликнул инка:
– В чем дело, Джордж, снова твои штучки?
– Не понял, – сухо ответил координатор. – Что вы имеете в виду?
– Ты сказал «остановись»?
– Нет.
«Ясно, – подумал спасатель, – галлюцинации перешли и в звуковую форму. Хотел бы я знать, откуда внутри этой «мембраны» пси-излучение. Может быть, в ней кто-то живет? Орилоун, например?»
Снова мимо поплыли стены туннеля, то вспыхивающие странными узорами, то передергивающиеся судорогой, то вспухающие волнами конвульсивных сокращений, расплывающиеся туманной пеленой или твердеющие до металлического звона. Но не успел путешественник пролететь и двух десятков метров, как снова послышался угрожающий «шепот»:
– Остановись, хомо!
– Кто говорит?! – еле сдерживаясь, воскликнул Шаламов, не ожидая ответа от «звуковой галлюцинации».
– Остановись, – последовал тот же совет. – Тебе не выдержать увеличения трансцендентности. Возвращайся.
– Ха-ха! – сказал Шаламов с веселой злостью. – Советчик нашелся! Скажи, кто ты, и я скажу, друг ты мне или нет.
– Друг. Еще немного, и ты никогда не вернешься…
– Вздор! Кто не рискует, тот не живет! А я живу!
– Похоже, риск для тебя – главное. А как же Купава?
– А вот ее не тронь, не советую! – Шаламов вынужден был остановиться; пот заливал глаза, вокруг началось светопреставление и не было видно, куда двигаться дальше. – Лучше подскажи, как мне пробиться по ту сторону границы, а то от моих «кладов» памяти что-то мало толку, жди – когда еще они проснутся.
– Рекомендую вернуться, – снова вмешался Джордж; его мысленный «голос» стал почему-то по-детски тонким, как писк.
– Заткнись! Я разнесу эту «мембрану» на куски, но пройду ее насквозь!
Еще несколько минут истекли в борьбе с изменившимся пространством и бунтующими чувствами. Искаженные, причудливые, необычные ощущения сбивали с толку, расщепляли «я» Шаламова, заставляли его напрягать все силы, чтобы хоть как-то ориентироваться внутри сошедшего с ума пространства. Не помогали ни приборы скафандра, ни транквилизаторы, ни аптечки, ни новые «нечеловеческие» способности. И снова человеку пришел на помощь дремлющий в нем «черный человек».
Шаламов почувствовал знакомую боль во всем теле, эта боль стянулась в одну точку в голове и лопнула с отчетливым хлопком. Световая феерия вокруг потускнела, извивающиеся стены перестали дергаться, танцующие тени застыли, хотя весь пейзаж продолжал вздрагивать и шататься, будто был вылеплен из единого куска желе или кто-то бил Шаламова по затылку. Пришло странное холодное успокоение, как бы поднявшись от ног до головы, вернулась небывалая ранее острота зрения. Шаламов понял, что висит над краем обрыва, за которым распахивается колоссальный провал неизвестных размеров, заполненный пульсирующим мраком. В этом мраке плыли вереницы огней в форме спиралей, туманных облаков и звезд, мелькали жуткие тени, вспыхивали зарницы, взрывались хрустально-прозрачные шары, истекая струями искр, перемещались и разбегались огромные объемы не видимой, а ощущаемой материи… Это был иной мир, иная вселенная, и Шаламов все смотрел, смотрел, смотрел, завороженный, пока внутри не раздался знакомый «астматический шепот»:
– Ты очень сильный, но и твои силы кончаются. Обрыв – это предел трансцендентности трехмерного континуума, за ним – иной вакуум, иные формы материи. Возвращайся, ты и так прошел путь, не доступный никому из людей. Когда-то эта линия – «серая дыра», как вы ее называете, или «суперструна» – была совершенно прозрачной, а теперь она почти заросла и превратилась в мембрану. Возвращайся.
– Нет! – решительно возразил Шаламов, собираясь «шагнуть с обрыва», понимая, что это вовсе не обрыв, а его представление об этом месте, отражение неизведанных пространств, ограниченных человеческими чувствами. – Я не прошел всего, чего хотел, и остановить меня ты не сможешь, кто бы ты ни был.
– Тогда посмотри налево.
Шаламов невольно повернул голову и увидел слева от себя, совсем недалеко, неподвижную глыбу маатанина, «застрявшую» в нагромождении камней. Мгновение смотрел на нее, не веря глазам, но что-то лопнуло внутри с тонким стеклянным звоном, и на нервную систему спасателя обрушился штормовой прибой расстроенных чувств, ломая волю, умение трезво мыслить и правильно оценивать происходящее.
Шаламов сопротивлялся психологическому давлению извне самозабвенно и яростно, но уже через минуту понял, что «астматик», внушавший неизбежность отступления, прав и что еще немного – и спасатель сойдет с ума! И, хотя вся его натура восставала против совета неизвестного советчика-благодетеля, надо было отступать, спасать маатанина и себя. Шаламов был уверен, что перед ним тот самый «черный человек», за которым он гнался с Маата.
– Но я вернусь! – пригрозил Даниил неизвестно кому.
Он не помнил, как пробирался по «живым» туннелям «мембраны», поднимаясь из преисподней наверх, сквозь бесшумный ураган пси-излучения, выворачивающий наизнанку все чувства до глубин души, но позволил себе потерять сознание, лишь когда убедился, что миновал опасную зону, грозившую полным распадом личности. Бросив взгляд на тушу маатанина, следующую в кильватере на тонком реп-шнуре, Шаламов улыбнулся, удовлетворенный, и рухнул в грохочущую багровую пропасть беспамятства.
ГЛАВА 4
Мальгин, как и Шаламов, тоже догадался, что может воспользоваться «внутригорловианским» метро – только так можно было обрести шанс и наткнуться на беглеца. Конечно, хирург не удержался от прогулки по острову, с трепетом взирая на исполинские стены вудволлов, этого чуда Стража Горловины, теплокровных полурастений-полуживотных, но Клаус, не имевший человеческих слабостей, напомнил ему о невыполненном задании, присовокупив предупреждение о возможных наблюдателях маатан.
– Засекут нас здесь – костей не соберем!
– Не пугай, – буркнул Мальгин. – В Горловине должны быть и наши наблюдатели, в случае чего придут на помощь.
Ему повезло. Уже со второй попытки он попал на остров, где когда-то совершили вынужденную посадку изуродованные, вросшие друг в друга маатанский проникатель и земной спасательный шлюп. Мальгин сразу узнал глубокую дыру в центре острова, пробитую маатанским «сторожем» Горловины, когда тот уничтожил космолеты. Клим поднялся над «храмом», из башни которого только что выбрался, и не успел как следует осмотреться, как оказался в гуще событий.
К «храму» со стороны океана мчались два маатанских «крокодила», еще один аппарат – сложное сплетение серебристых колец, решеток и спиралей – падал сверху. Первый «крокодил» с расстояния в триста-четыреста метров метнул вдруг в замешкавшегося Мальгина дымный рукав, внутри которого, как в трубе, просверкнул огненный пунктир. Клима спас координатор скафандра, без предупреждения хозяина – не было времени – рванувшего изо всех сил в сторону, так что хирург на мгновение потерял сознание от удара ускорения.
А затем произошло неожиданное: второй «крокодил» прыгнул вперед и столкнулся со своим напарником, отчего следующий выстрел маатанского автомата пришелся по «храму», испарив в нем часть неимоверно изогнутой крыши. Что-то сверкнуло внутри столкнувшихся «крокодилов», оба нырнули вниз, кувыркаясь, один из них стал разваливаться на огненные лохмотья и дымящиеся куски.
– Берегись! – предупредил Клаус. – Еще один над нами.
– Вижу, – хладнокровно отозвался Мальгин, облизывая соленую от крови верхнюю губу; от удара у него носом пошла кровь. – Быстро в здание!
– Я только что заметил странную фигуру, как раз перед тем, как на нас напали. Похоже, это были два «черных человека»…
– Где?!
– У той угловой башни с дырами, слева по борту.
– Это Даниил, больше некому. Ходу к башне, быстрей!
Скорость подскочила до ста километров в час, и оставшееся расстояние Мальгин преодолел буквально за несколько секунд, но, как ни спешил, серебристая многоэтажная машина успела опуститься к «храму» раньше. Клим вынужден был затормозить. Ему показалось, что изнутри чужой непонятной машины на него смотрят десятки пар глаз, и только он успел подумать об этом, как спирали, кольца и решетки внутри диковинной конструкции пришли в движение, размазались, расплылись дымом, а на их месте действительно проступили… десятки человеческих глаз!
– Что за дьявольщина?! – Ошеломленный Мальгин не поверил собственным глазам. – Клаус, ты тоже их видишь или мне все это пригрезилось?
– Вижу только одного, он возвращается. – Координатор не понял вопроса, он следил за обстановкой вокруг и увидел одного из уцелевших «крокодилов».
– Я о глазах. Ты что, в самом деле не видишь?
– Вижу впереди чужой автомат сложной структуры, излучающий мощный пси-фон.
– Ах, так вон оно в чем дело, пси-наводки… – Мальгин кинул взгляд назад: «крокодил» угрожающе приближался. Размышлять – «добрый» это автомат или нет – было некогда.
– «Универсал» к бою! Ныряем под эту… этот геометрический ребус с глазами, а попытается помешать – стреляем. Не лучом – по площади, для острастки. Не внемлет – откроем огонь на поражение.
– Понял.
Мальгин выписал аккуратную синусоиду в воздухе, сначала вниз, под «глазастую» конструкцию – она никак не реагировала на этот маневр, только глаза повернулись вслед человеку, – потом вверх, и вышел точно под башней со множеством отверстий, в которой, по утверждению Клауса, скрылись два «черных человека». Уже влетая в одно из отверстий, Клим оглянулся.
Упакованные в прозрачный пузырь внутри обрамленной серебристыми кольцами машины глаза, совершенно живые, человеческие глаза, мигающие по очереди (!), смотрели ему вслед.
– Клим, – послышался чей-то далекий голос, и наступила тишина – Мальгин оказался в башенке «храма», стенки которой не пропускали радиоволн. Он сразу угадал вход в туннель, где мог скрыться «черный человек», и, направляясь к нему, не удержался от вопроса:
– Ты слышал?
– Что именно? – отозвался Клаус.
– Меня кто-то окликнул…
– Нет.
Накатила волна глухой досады.
– Что-то глуховат ты у меня, братец, да и подслеповат к тому же… Неужели так и не разглядел глаза внутри того прозрачного монстра?
– Нет, – ответил координатор бесстрастно.
Как и Шаламов до него, Мальгин вышел из туннеля «храмового» метро в том же месте, внутри последнего форпоста Границы «серой дыры», хотя и не знал этого. Ему показалось, что он блуждает по лабиринтам необычного объекта, постепенно опускаясь в его недра, на самом же деле путь Мальгина был гораздо длиннее, хотя он и не мог быть измерен линейными мерами, в километрах или парсеках.
«Черные люди», в которых Мальгин, как ему казалось, угадывал Шаламова и его «приятеля», мелькнули и пропали, не оставив и следа своего пребывания в петляющих коридорах, то ярко освещенных, то темных или заполненных редким цветным туманом, затрудняющим тем не менее ориентацию. Мальгин все еще вспоминал встречу с неизвестным летающим объектом, битком набитым «глазами», но уже склонялся к мысли, что глаза ему пригрезились. Очевидно, давление пси-фона вблизи чужого аппарата было таким сильным, что вызвало наведенную галлюцинацию, ассоциирующуюся с похожими на человеческие мигающими глазами. Внутри аппарата кто-то был, внимательно наблюдавший за событиями, но не желающий вмешиваться, что и уловило подсознание Мальгина.
Устав, Клим съел два кубика интергропищи, по вкусу напоминающей жареное мясо, запил витаминизированным желе. Кровь веселее побежала по жилам, мышцы обрели былую силу, однако голова оставалась тяжелой, как после бессменного суточного дежурства.
«Странное ощущение, – подумал Мальгин, прислушиваясь к себе. – Будто застряло что-то во лбу и мешает двигаться… результат усталости? Не похоже. Я не мог устать до такой степени, да и стимуляторы должны были сработать…»
– Вероятно, это следствие действия повышенного пси-фона, – предположил Клаус.
– Что?! И здесь повышен пси-фон?
– Ощущаю качественно, количественные оценки дать не могу из-за невозможности замера параметров поля, его диапазон лежит далеко в стороне от полосы чувствительности датчиков.
– То есть ты хочешь сказать, что этот пси-фон далек от нормального гуманоидного?
– Совершенно верно. Источник излучения где-то внизу, в глубине здания… если только это здание, что весьма спорно.
– Тогда идем вниз.
– Есть ли смысл? Ubi nihil – nihil. «Черный человек» давно покинул здание, ему здесь просто нечего делать.
– Ты не знаешь Даниила, он наверняка пойдет вниз, а тем более в таком возбужденном состоянии… Готовься к медблокаде, чувствую, будет мне худо. Но проверить этот ход необходимо.
Мальгин двинулся вперед, сосредоточив волю и желание на достижении одной цели: поиске Шаламова. Все остальное, в том числе собственные переживания и физическое состояние, было несущественным.
По мере того как он опускался с «этажа на этаж», психологическое давление на мозг усиливалось, Клим пережил те же ощущения, что и Шаламов до него, только возможности адаптации и сопротивления внешним пси-ударам у Мальгина были скромнее. Вскоре он перестал отличать реальные предметы от галлюциногенных призраков, натуральные стены коридоров от стен, сооруженных взбунтовавшейся фантазией, и только трезвая оценка координатора кое-как спасала положение. Мальгину грезились готовые к прыжку хищники, сочетавшие в себе злобную силу земных тигров-людоедов и мрачную таинственность «черных людей», чудились засады, руки, сжимавшие оружие, уродливые фигуры джиннов и дивов, демонов и чертей с трезубцами, направленными ему то в грудь, то в спину; но как бы ни был он дезориентирован и сбит с толку, стрелять по «нападавшим джиннам» не стал, удержался, каждый раз срабатывала глубинная «блокировка» морали, закалка воспитываемой веками этики, основанная на заповеди «не убий» и опиравшаяся на тренированное самообладание. «Меч» оставался в «ножнах», хотя меч у Клима, многодиапазонный излучатель «универсал» с автоматической наводкой на цель и мысленным спуском, был гораздо более мощным оружием.
Опустившись еще на сто метров ниже прежнего уровня – таково было впечатление, подкрепленное измерениями датчиков, – временами полностью теряя ориентацию, от оглушительного «шума» забывая о смысле своих блужданий, с трудом удерживаясь на зыбкой грани беспамятства, Мальгин вынужден был констатировать, что глубже ему не пройти. Хорошей защиты от пси-излучения у него не было. К зрительным добавились и звуковые галлюцинации: кто-то звал его, предупреждал, вещал философские истины, смеялся и плакал, говорил голосами Купавы и Ромашина. Однако Мальгин отреагировал на все эти «голоса» лишь дважды: первый раз – когда с ним заговорил Ромашин, и второй – когда послышался голос Шаламова.
– Дан, это ты? – прохрипел Мальгин.
– Я то, что было, есть и будет, – ответил «собеседник», – никто из смертных не приподымал моего покрывала.
Мальгин сразу потерял интерес к голосу – едва понял, что говорил сам с собой. Но когда «Шаламов» послышался второй раз, Клим не выдержал, вступил в диалог:
– Где ты, Дан? Отзовись!
– Клим, дальше тебе ходу нет, возвращайся.
– Где ты? – крикнул Мальгин, невольно напрягая зрение и слух, но видел вокруг лишь танцующих огненных чудовищ, а в ушах звучал рев «диких слонов», «грохот взрывов» и «адский вой урагана».
Шаламов не ответил.
И Мальгин двинулся в прежнем направлении. Он обнаружил Даниила случайно, буквально наткнувшись на две черные фигуры, причудливо искаженные искривленной линзой сознания, но все же материально ощутимые, твердые. Мальгин не смог определить, кто из них Шаламов в образе маатанина, а кто галлюцинация, иллюзорный двойник, поэтому хирург, ощупав первую фигуру и убедившись, что перед ним, похоже, человек в скафандре типа «отшельник», принайтовил находку к своему скафандру с помощью прочного линя и приказал Клаусу включить «аллюр три креста». Координатор, тоже наполовину оглохший и ослепший, память все же сохранил и рванул назад из адского места, стены которого, казалось, вот-вот сомкнутся и раздавят непрошеных гостей.
Очнулся Мальгин в просторном гроте с неровным полом и низким потолком, украшенном пятнами светящейся изморози. Огляделся. В кильватере за ним одна за другой смиренно следовали две черные глыбы, два маатанина.
– Кажется, у меня начался бред, – сказал он сам себе спокойно, жадно глотая витаминизированную смесь. – Я почему-то вижу двух «черных людей». Чур меня?
– Я тоже, – ответил Клаус не без иронии.
Мальгин поперхнулся, с минуту смотрел на неподвижные фигуры, постепенно приходя в себя, потом наконец вспомнил:
– Их и должно быть двое, ты же сам говорил, что видел двоих. Даниил нашел-таки своего визави, того самого, своего крестника, которого спас. Надо же, как повезло, ай да мы!.. Кстати, как долго я был без сознания?
– Час одиннадцать минут. По моим подсчетам мы где-то недалеко от… – Клаус замялся. – Я потерял ориентацию. Здесь мы не проходили.
– Немудрено в такой свистопляске… Поехали наверх… или куда там еще, вылезем – сообразим, что делать дальше.
Связка из трех одинаковых с виду фигур, две из которых были созданы голографической аппаратурой земных скафандров, медленно поползла вдоль грота к выходу, потом по коридорам из «пещеры в пещеру»; менялись диаметры и длины коридоров, размеры залов, их стены постепенно светлели, наливались молочным свечением, в них появились прозрачные прожилки, словно пласты хрусталя, и, наконец, впереди засияло отверстие выхода. Мальгин инстинктивно замедлил движение, ему стало не по себе: выходил он явно не там, где когда-то начал погоню за Шаламовым. В тревоге сжалось сердце.
Выход приблизился, в глаза брызнуло ярким белым светом. Стиснув зубы, Мальгин одним прыжком преодолел последние метры пути и вылетел наружу. И не поверил глазам.
Ландшафт кругом был не похож на окрестности Стража Горловины, и вылетел хирург не из «храма» – из сверкающей алмазными просверками ледяной горы. Гора имела плоскую вершину, усеянную множеством ниш, и курилась паром. Стояла она в ущелье с отвесными, синими с голубым стенами, поднимавшимися на колоссальную высоту и тающими в голубой прозрачности неба. Светила видно не было, и все же освещен этот мир был как в яркий солнечный день на Земле. Казалось, что светится сам воздух.
В серо-синей почве ущелья были разбрызганы вкрапления черных пятен и заросли «настоящего» бамбукового леса, удивительно ровного, как щетка: каждое «дерево» представляло собой совершенно прямой членистый прут высотой до ста метров, черный у основания и краснеющий к вершине. В разных местах ущелья, уходящего влево до горизонта и поворачивающего справа, виднелись «ледяные горы», такие же, как и те, из которых выбрался Мальгин: неровные параллелепипеды в невероятно сложном узоре ниш и рытвин, красивые, гармоничные, эстетически совершенные, создающие впечатление небывалой легкости и стройности, несмотря на неуклюжую форму и размеры.
– Поздравляю, – раздался в ушах чей-то голос.
Зачарованный Мальгин медленно повернулся.
– Привет, Клим, – снова прозвучал голос. – Поздравляю с прибытием в Орилоух. Ты все же нашел меня, старик. Зачем?
Мальгин вспомнил о «василиске» как о постыдной тайне, в пересохшем горле пискнул задавленный волнением вопрос: «Кто ты?» Вместо этого он хрипло проговорил:
– Ты напрасно сбежал из клиники, Дан. Многие беспокоятся, что ты можешь… понимаешь, может быть, даже неосознанно…
– Ясно, не продолжай. Кто именно беспокоится? Безопасность? Ромашин?
– Не только.
Шаламов рассмеялся. У Мальгина похолодела спина от этого смеха, лишенного эмоций, ровного и холодного, как снежное поле.
– Купава, что ли? Допускаю. А ты, видать, до сих пор не остыл, Климушка, и не забыл… и не простил, а?
– Дурак ты! – непроизвольно вырвалось у Мальгина первое, что пришло в голову.
– Может быть, – с неожиданной легкостью согласился Шаламов. – Что есть, то есть. Хотя я почему-то всегда был уверен в обратном. Да и Купава не ушла бы к дураку. – Тот же холодный смех.
«Тогда был дурак я, – подумал Мальгин с тоской, блокируя выход пси-передатчика на антенну связи. – Если бы мне дали возможность, я бы каждый свой шаг прошел не так… и не было бы этой встречи…»
– Где Купава? – спросил спасатель. – Дома я ее не нашел.
– Не знаю, – соврал Мальгин с пугающей простотой.
– Знаешь, – твердо сказал Шаламов. – Знаешь, мастер. Не хочешь говорить – не надо, узнаю сам. Что же мне с тобой делать? Ты мне будешь мешать.
– Давай вернемся, Дан. Без твоего согласия ни о какой операции речи быть не может, обещаю, хотя ты и…
– Договаривай.
– Ты болен, Дан, болен чужим знанием и прекрасно понимаешь это. Прошу тебя, давай вернемся, тебя ждут. Купава тоже.
– Откуда сведения? Вернуться я успею. Лучше скажи, что мне с тобой делать. Ты же добровольно не отстанешь…
– Не успеешь, Дан. Я имею в виду, что чем позже ты вернешься, тем дальше зайдет процесс…
– Ну-ну… Интересно.
– Не торопи меня и не стращай, я давно преодолел границы страха. Ты и сам знаешь, что в тебе идет процесс перестройки психики. Кем ты станешь, Дан, когда он закончится?
– А тебе что за забота? Подумал бы лучше о себе.
У Мальгина вдруг возникло ощущение, что внутри Шаламова шевельнулся дракон, поднял голову и посмотрел на него ледяным взглядом.
ГЛАВА 5
Ромашин сорвал с головы эмкан и посмотрел на осоловелого Шевчука.
– Прошел?
– А дьявол его знает! Стопроцентной гарантии нет, но он в станции. Думаю, конфликтная ситуация внутри маатанского метро исключена, «черные люди» не самоубийцы, чтобы пытаться силой остановить гостя с такой энерговооруженностью, как Мальгин.
– И все же…
– Отбой прикрытию! – скомандовал Шевчук и тоже снял эмкан.
Пока отрабатывалась процедура свертки операции, возврата эшелонов, подстраховывающих поход Мальгина к станции маатанского метро, руководители операции молчали и вздохнули с облегчением лишь после того, как все аппараты десанта, кроме телезондов, покинули атмосферу планеты и вообще пространство системы. Но не успел Ромашин вызвать начальников служб и руководителей отрядов, как на спейсер пришел кодированный видеовызов. Развернувшийся виом кодовой связи отразил экспедиционный зал станции «Эдип-2», центральной резиденции комиссии по контактам в системе Маата.
– Что вы самовольничаете, Ромашин? – сказал из виома прозрачноглазый, седой, вечно чем-то опечаленный Уильям Уэрт, начальник экспедиции и он же заместитель председателя ВКС. – Мы только что получили ноту маатан: в течение часа покинуть систему во избежание «недоразумений». Что произошло? Почему ваши технари сидят на Маате?
– Уже не сидят, – вздохнул Ромашин. – Мы вынуждены были развернуть императив по пункту «срам». Кстати, мы вас предупреждали, что могут быть осложнения.
– Вы практически сорвали начавшийся было единственный возможный вариант неформального контакта с «черными людьми». Понимаете? Неужели не могли обойтись без этих ваших императивов?
– Не могли, – ровным голосом ответил Ромашин. – Альтернативных решений много, а верное, отвечающее оптимальным расчетам, одно. Но кто может без колебаний оперативно принять его в условиях дефицита времени? Уверен, что мы действовали правильно.
– Какова «размазка» вероятности?
– Эфаналитики дали семьдесят семь – достаточно для проведения любой операции.
– И все же ваши действия можно квалифицировать как намеренный срыв работы комиссии. Вы не можете не знать, что контактные отношения цивилизаций – это не только научные и культурные связи, но и все виды взаимодействия – от экономических, идеологических до политических и дипломатических, и если сорвать дипломатические…
– Я понимаю, – сказал Ромашин.
– Вряд ли, – отрезал Уэрт. – Иначе обеспечили бы себе квалитет ответственности.
– Председатель СЭКОНа предупрежден.
– Он должен был присутствовать на борту спейсера во время проведения вашей операции, вы же не мальчик, Ромашин. Я тоже не поборник официальных инструкций, но не в таком же деле. Единоличные решения операций столь крупного масштаба неправомочны и преступны, даже если они рассчитаны с дальним прицелом и намерения их благие. Чем вы замотивируете свои действия?
– С Земли в систему Маата бежал из Института нейропроблем Даниил Шаламов, находившийся на излечении с диагнозом…
– Я слышал, – кивнул Уэрт, в чертах которого было что-то от грустного бульдога. – Синдром «черного человека», так это, кажется, называется? Ну и из-за чего вы всполошились?
Ромашин помолчал, покосился на каменно застывшего Шевчука.
– Он… не всегда способен контролировать свои поступки. Более того, прогноз его будущей психической деятельности неблагоприятен настолько, что… вероятно даже полное раздвоение личности, а при его возможностях это может повлечь непредсказуемые тяжелые последствия. Его надо остановить и вернуть.
– Он что же – супермен-киборг?
– Ирония здесь неуместна. О его возможностях говорит уже тот факт, что против него работал весь технический и оперативный потенциал отдела и погранслужбы, а он все равно ушел!
Теперь замолчал председатель комиссии, грустно опустились уголки его губ; казалось, он вот-вот готов заплакать. Голос его стал тихим:
– Еще раз убеждаюсь, что древние философы знали жизнь не хуже нас, овладевших космосом. По закону Джилба любая система, зависящая от человеческой надежности, ненадежна. Мы просто не в состоянии всего предугадать в силу несовершенства логического аппарата, в силу психологического несовершенства, а может быть, и биологии. До связи на Земле, камрады.
– Все же попытайтесь объяснить маатанам, в чем дело, – попросил Ромашин. – По сути, мы пытались обезопасить в первую очередь не себя, а их.
Уэрт не ответил.
Виом свернулся в нить и погас.
Ромашин и Шевчук смотрели на глазок проектора, словно ждали, что он вспыхнет вновь и Уэрт весело прокричит: «Все в порядке, камрады, маатане все поняли и передают всем привет!»
– Если бы мы еще были уверены, что Мальгин отыщет беглеца… – произнес Шевчук. Ромашин встрепенулся.
– Не стоит думать о потерянных возможностях. Временная неудача лучше временной победы. Если у Мальгина все получится, как он задумал, и удастся выплыть вслед за Шаламовым или в Горловине, или на Орилоухе, это рационально. Что говорят наблюдатели?
– Молчат. Может быть, все же потревожим СЭКОН еще раз, объясним ситуацию? Пусть кто-нибудь прибудет для соблюдения квалитета.
– Поздно, – сухо сказал Ромашин. – Мы в цейтноте, и думать, как действовать, поздно, надо действовать. Зонды на Маате уцелели?
– Все пять, передачи вполне чисты… пока.
– В таком случае уходим в Горловину, здесь останется Лютый с обоймой прикрытия. Гони вызов на «Конунг».
Шевчук замешкался.
– В чем дело? – моментально отреагировал Ромашин, от внимания которого не ускользала ни одна мелочь.
– Есть сообщение с Земли, но я не знаю, настолько ли оно важно, чтобы заниматься им сейчас.
– Короче и по существу.
– Некто Марсель Гзаронваль самовольно, без подготовки и уведомления соответствующих служб, попытался пройти третий полигон.
– «Ад-3»?! Он что, сумасшедший? Что с ним?
– Сняли с трассы в состоянии грогги.
– В каком месте?
– В зоне информационно-топологической развертки.
– Для непосвященного он еще легко отделался. Кто он профессионально?
– Спасатель из группы курьеров Жостова.
– Что?! Ты понимаешь, о чем речь? Шаламов тоже из группы Жостова и, возможно, встречался с этим Гзаронвалем. Немедленно проверить и сообщить!
– Проверяется, – сказал Шевчук без тени самодовольства, он был умен и надежен как скала.
На борту спейсера «Конунг», которым командовал Хольгер Сваллинг, похожий на Шевчука как родной брат, Ромашина ждало сообщение об инциденте на острове Спасения, как его окрестили наблюдатели, где некогда произвел посадку верхом на маатанском корабле шаламовский «Кентавр».
Наблюдатели заметили Шаламова одновременно с маатанским «сторожем» и вынуждены были на своем когге, замаскированном под аппарат «черных людей», предпринять марш-бросок к «храму» вслед за маатанином. Они же смогли помешать «сторожу» в тот момент, когда тот пытался напасть на появившегося в поле зрения «черного человека», не сразу распознав под его видеокамуфляжем скафандр Мальгина. А когда наблюдатели, уничтожив «сторожа», достигли «храма», Мальгин уже проник в здание, не ответив на прямой вызов.
– Так. – Ромашин думал несколько мгновений, просматривая некоторые фрагменты записи еще раз, сел за пульт оперативного выхода. – И вы его, конечно, упустили.
Сваллинг, флегматичный и корректный, сел рядом.
– Не совсем так. Мальгин, как и Шаламов, проник в артефакт… извините, вы еще не знаете изменений в терминологии. Паучниками исследовательской дружины с некоторыми оговорками доказано, что все эти «храмы», «башни», «здания» и прочие «постройки» не что иное, как скелеты живых существ.
– С гипотезой я знаком, что за оговорки?
– Похоже, это не совсем скелеты, вернее, по внешнему виду – да, именно скелеты, а внутри у них как будто еще тлеет жизнь. Странная, судя по всему, жизнь.
– А из чего видно, что «храмы» – это все-таки скелеты?
– Машинный анализ показал, что все их пропорции от больших до малых подчиняются закону золотого вурфа, как и все живое. Кстати, артефакты, как мы тут их называем, очень сильно «фонят» в пси-диапазоне. Жуть берет, как подумаешь, что это останки живых существ, строителей Стража Горловины, со встроенными в них механизмами мгновенного – «струнного»! – транспорта. Хотя кто знает, может, это и не останки вовсе.
– Паучники считают, что они погибли? Или умерли от старости?
– Скорее всего вымерли, но по этому поводу, да и по другим тоже, идут жаркие споры.
– Но ведь многие, если не все, архитектурные сооружения на Земле также построены с учетом канона пропорций, в том числе и с учетом золотого вурфа, золотого сечения, иконографических норм. Даже древние зодчие тысячи лет назад знали эти законы и создавали потрясающие по красоте архитектурные комплексы, храмы, соборы, церкви. Разве не так?..
– Вы правы, но ни одно сооружение на Земле, какой бы сложности оно ни было, не построено еще и по закону фрактального кластера, это прерогатива только живой природы. Для создания эстетического эффекта человеку этот закон не понадобился, хватило законов более общих.
– Хорошо, оставим эту тему, пусть ею занимаются паучники и другие компетентные службы. Вы не ответили на вопрос, где Мальгин.
– Он в артефакте, имеющем, кстати, несколько прямых выходов на «струну» мембранного типа, а «струны» здесь соединяются наподобие сети метро, уходящей в глубь Горловины вплоть до объекта, который мы назвали форпостом Границы. Возможно, есть выходы и на межзвездные «струны».
– «Храм»… артефакт обследован? Куда делись Шаламов и Мальгин? Ушли по «струнной» сети в Горловину? Прячутся в глубине здания?
– Если ушли, то найти их практически невозможно, они могут появиться где угодно, в любой точке Горловины, а само здание еще исследуется. Что касается форпоста Границы, то автоматы из его глубин не возвращаются, а люди… глубже двух сотен метров от уровня входа, если судить по датчикам, пройти не удается, пси-фон возрастает до величин, расстраивающих нервную систему до сильнейших фантомных болей и галлюцинаций. Мы едва не потеряли двух разведчиков… Шаламов и Мальгин исчезли.
Ромашин молча натянул эмкан «спрута», включаясь в интегративную систему связи оперативной группы в Горловине, вылущивая из памяти базового компьютера те сведения, которыми располагал банк оперативных данных по «серой дыре».
С момента открытия «серой дыры» Шаламовым и его спасения ситуация в Горловине изменилась. Доказав с необходимой и достаточной достоверностью приоритет открытия «серой дыры» за двумя представителями разных цивилизаций одновременно – человеческой и маатанской (хотя социологи и ксенопсихологи отдавали предпочтение землянам «по очкам», потому что Шаламов пришел в себя раньше и обнаружил Стража Горловины), – люди с многократным дублированием передавали свои доказательства на Маат, а так как ответа не последовало, сочли возможным действовать по своему усмотрению.
Маяк маатан, вопивший на весь космос: «Владение Маата. Заходить, исследовать, пользоваться запрещено!» – был выключен, а вместо него установлен бакен с высветом на всех мыслимых диапазонах электромагнитного спектра фразы: «Заповедная зона! Применение в частных целях запрещено! Разрешены только исследовательские работы с чистой экологией». Аппараты маатан, прозванные «дикими сторожами» за их агрессивность в отношении к земной технике, сначала были несколько раз предупреждены, о чем немедленно передавались сведения на Маат, а потом уничтожены. Оставшиеся автоматы, а может быть, и управляемые живыми «черными людьми», стали избегать встреч с земными кораблями, испробовав на них свои излучатели и убедившись в тщетности попыток атак на уничтожение. Но поскольку они все равно оставались опасными соседями с непредсказуемым поведением, земные наблюдатели глаз с них не спускали.
Встречались в Горловине и другие аппараты, не похожие на маатанские и предположительно относящиеся к орилоунским. Были они странными, иррационально неконтактными, неуловимыми и так же, как и аппараты «черных людей», не отвечали на запросы землян. Как правило, они уходили из-под наблюдения, едва люди обращали на них внимание, и не подпускали к себе никого ближе чем на несколько километров, за редким исключением типа того, что случилось во время проникновения Мальгина в «храм». Исчезали и появлялись в пространстве они бесшумно, как призраки, то есть не оставляли после себя ни ударных ТФ-волн, сотрясающих вакуум, ни «суперструнного тайм-фагового» эха или «шипения», ни электромагнитного излучения, за что их прозвали «фантомами», хотя были они не менее материальны, чем земные спейсеры и когги или маатанские «дикие сторожа».
Выслушав мысленные рапорты командиров ведомых станций и постов, исследовательских баз, разбросанных по узкому пространству Горловины, Ромашин сделал вывод, что его присутствие на борту лидера погранслужбы «Конунг» необязательно, да и на Земле ждало много нерешенных проблем. Пробыв на «Конунге» еще несколько часов и убедившись, что Шаламов и Мальгин действительно затерялись в таинственных недрах форпоста Границы, начальник отдела безопасности вернулся в управление. Первым, кто встретил его в зале метро, был Джума Хан.
– Что с Климом? – спросил врач, как всегда собранный и как-то особенно серьезный.
Ромашин в двух словах обрисовал ситуацию, добавив, что рад видеть Джуму живым и здоровым. В своем кабинете он усадил гостя в кресло, поколдовал над столом, пробуждая ото сна киб-секретаря, сказал негромко:
– Джума, у меня к вам два вопроса, от точности ответов на которые будет зависеть многое.
У глаз врача СПАС-службы собрались в ироничном прищуре морщинки, но он только молча поклонился. Ромашин искоса посмотрел на его спокойно лежащие на коленях руки.
– Вопрос первый: что случилось между вами и Шаламовым, когда он выбрался из реанимакамеры?
Джума ничем не выдал своего состояния.
– Ничего. Практически ничего.
Ромашин безмолвно смотрел на него.
– Я до него не добежал, – продолжал врач, нахмурившись, вспоминая, и нехотя добавил: – Можете смеяться надо мной, но перед тем, как я… мне показалось, что я вижу внутри Даниила хищного зверя.
– Какого именно? – быстро спросил Ромашин.
– Д-да… в общем-то… – Джума ошеломленно взглянул в его изменившееся на мгновение лицо. – Мне показалось, что это была… странная помесь тигра и крокодила… или варана.
– Продолжайте.
– Это все. «Тигрокрокодил» прыгнул на меня, и… я потерял сознание.
– Спасибо. – Ромашин откинулся в кресле, не сводя взгляда с лица врача. – Это коррелируется с впечатлениями экипажа «Скифа», хотя их видения несколько отличаются от ваших. Второй вопрос: вы хорошо знаете Мальгина?
Джума Хан оторопел, затем усмехнулся, покачал головой, будто отвечая каким-то своим мыслям, выражение затаенной иронии в его лице стало заметней.
– Вряд ли. Хотя суть его характера, по-моему, постиг. Знаете, как его прозвали товарищи по работе и друзья? Человек-да. Он весь в этом определении. Хотя, с другой стороны, если он скажет «нет» – значит, так оно и будет.
– И мне так показалось. – Взгляд Ромашина смягчился, стал задумчивым. – Как говорил Бернард Шоу: «Существует пятьдесят способов сказать слово «да» и «нет» и только один способ написать его». Это изречение в известной мере можно отнести и к Мальгину, его «да» и «нет» словно отлиты в металле.
– То есть? Поясните, пожалуйста.
– Его «да» и «нет» почти не имеют оттенков, они словно написаны, впечатаны в металл раз и навсегда. Недаром он одинок.
Врач покачал головой, колеблясь, будто силясь что-то сказать, но так и не заговорил. Встал, собираясь уйти.
– С какой целью вы спросили о нем?
– Просто хочу знать, чего от него можно ждать. Как вы думаете, что он предпримет, догнав Шаламова?
– Не знаю. Простите, но действительно не знаю.
– И я не знаю, а должен. Едва ли он воспользуется «василиском».
– Вы снабдили его гипнотизатором?!
– Да, а что?
– Если Клим включит его, он погиб! Черт бы вас побрал! – Хан круто повернулся и пошел к двери.
– Вернитесь, Джума, – сказал Ромашин, не повышая голоса.
Врач остановился, бросил через плечо:
– Извините…
– Почему вы считаете, что он погибнет? «Василиск» – не обычный гипнотизатор, он способен усыпить любое живое существо, с любым соматическим и генетическим аппаратом.
– И «черного человека» тоже?
– При чем тут «черный человек»? Шаламов биологически и физиологически – человек, гуманоид, несмотря на усиление некоторых качеств и засевшую в генах память маатанского компьютера.
– Дремлющую до поры до времени.
– Пусть дремлющую, но, даже если память пробудилась, она не способна разрушить органы чувств Шаламова.
– Шаламов – оборотень, вы это прекрасно знаете, иначе не поднимали бы панику по поводу его бегства. А если, усыпив в Шаламове человека, вы тем самым разбудите в нем «черного»? Что произойдет? Я уповаю только на то, что Клим удержится от выстрела из «василиска». До свидания.
Джума вышел.
Ромашин, глубоко задумавшись, опустил голову на кулаки.
Во второй половине дня он вспомнил заинтересовавшее его сообщение Шевчука о спасателе по имени Марсель Гзаронваль, который проник на полигон «Ад-3» ради острых ощущений, и что случилось это вскоре после бегства Шаламова из клиники. Связи между этими событиями могло и не быть, но Ромашин обязан был проверить, тем более что Гзаронваль и Шаламов работали когда-то в одной упряжке. Узнав, где находится пострадавший начальник отдела, он за несколько минут добрался до клиники «Скорой помощи» СПАС-центра, занимавшей левое крыло управления.
Гзаронваль лежал в отдельной палате, вернее, сидел перед виомом и смотрел какую-то комедию. Сопровождавший Ромашина врач выслушал доклад автомеда и вышел. Гзаронваль – красивый, мускулистый и загорелый парень с капризным изгибом губ и острым хищным носом – покосился на Ромашина, потом понял, что это не врач, и повернулся к нему лицом.
– У меня один вопрос, – сказал Ромашин стоя. – Извините, я не представился: Игнат Ромашин.
– Я вас знаю, – кивнул спасатель хмуро. – Не хватало, чтобы мной еще занималась безопасность. Чем могу быть полезен? Или вас интересует, кто меня пропустил на полигон?
– Это я уже знаю, – спокойно ответил Ромашин. – Вопрос такой: что вас толкнуло на этот странный поступок? Ведь для того, чтобы пройти третий полигон, необходимо закончить курс спецподготовки, в который входит не только оптимайзинг, но и социотренинг, неформальное эс-моделирование, интепэальный пилотаж, тень-маскировка, а после этого необходимо еще и пройти проверку на сюрприз-сопротивляемость и стрессовую закалку. Вы понимаете, что могли погибнуть? С чего вдруг у вас возникло столь дикое желание?
– Ничуть не дикое… Мальгин смог пройти «Ад-3», и я смогу.
– При чем тут Мальгин? – Ромашин озадаченно погладил левую бровь.
– Был у меня с ним… разговор.
– Так это с его подачи вы кинулись в омут? – догадался начальник отдела.
– Да, – нехотя ответил Гзаронваль, помолчав.
– А откуда вы знаете, что Мальгин проходил третий?
Спасатель кривовато улыбнулся.
– Слухом земля полнится… Разве узнать об этом сложно?
– Понятно. А с Шаламовым вы давно виделись?
– Да, почитай, с момента его последнего «кенгуру». Вообще-то по графику идти курьером на Орион-6 должен был я, но у меня были… свои… в общем, я попросил Дана, и он согласился.
«М-да, насколько все было бы проще, – подумал Ромашин, оставаясь с виду бесстрастным, – вряд ли этот красавчик стал бы спасать маатанина столь изобретательно, как Шаламов. И не получилось бы этого кавардака с бегством и вынужденными нештатными режимами. Как говорили в старину, sublata causa, tollitur effectus».
– Спасибо. – Ромашин откланялся. – Желаю скорейшего выздоровления. Извините за беспокойство.
Он почувствовал облегчение и одновременно странное сожаление, что случай с Гзаронвалем не связан с Шаламовым. Правда, не совсем ясной была роль Мальгина в этом деле, но то была уже другая опера, неподвластная партитуре отдела безопасности. Ай да Мальгин! Вот тебе и тихоня хирург, упустивший жену из рук. Пройти «Ад-3» надо умудриться!
По пути в управление Ромашин зашел в бар, выпив брусничного соку, поговорил с коллегами из погранслужбы, забежавшими в бар «перехватить по капле смысла», и вернулся в отдел. В кабинете его ждала женщина с тонким красивым лицом, бровями вразлет и лучистыми серыми глазами. Он узнал ее сразу – Купава, жена Шаламова. Она встала при появлении Ромашина, молча ожидая его реакции.
Начальник отдела остановился на пороге, глядя женщине в глаза, потом поздоровался, усадил ее в «личном» углу кабинета и сел напротив. Он редко ошибался в оценке собеседника, поэтому, не ожидая ее вопроса, заговорил сам:
– Будем откровенны, Купава. Вы сильная натура, насколько я знаю, и в разговоре с вами не нужно искать путей обхода острых углов. Ничего утешительного сообщить не могу: он жив, но исчез.
– Кто? – шепотом спросила Купава; глаза ее наполнились слезами.
Ромашин опешил, оставаясь с виду спокойным и доброжелательным. Подумал: кажется, она одинаково беспокоится за судьбу обоих. Во всяком случае, ее вопрос явно не о муже… хотя такой паритет мне абсолютно непонятен. Зачем в таком случае надо было уходить от одного к другому? Захотелось проверить свою силу? Чувства? Впрочем, как говорят философы, единственная действительно непрогнозируемая вещь – женская логика.
– Мальгин исчез тоже, – сказал он ровным голосом.
Купава судорожно вздохнула, погладила живот – машинально, прислушиваясь к себе, потом глаза ее затуманило облачко недоумения.
– Клим? Как… исчез? Почему?
– Он участвовал в операции по перехв… поиску вашего мужа. Подробности вам ни к чему. Оба замечены в Горловине… редчайшем астрофизическом объекте, оставшемся от эпохи инфляционного расширения нашей Вселенной… и открытом вашим мужем. Дальнейшее местопребывание их неизвестно, хотя уверен, что они оба живы.
Купава с заметным усилием справилась с собой, улыбнулась сквозь тоску и внутреннюю боль.
– Простите… думаете, я всегда такая… рева?
– Не думаю, – как можно мягче ответил Ромашин. – Все дело в маленьком, так? – Он кивнул на ее живот.
– Вы проницательны. Но я жду не мальчика – девочку.
– Уже есть имя?
– Нет.
– Хотите, предложу?
Купава недоверчиво посмотрела в глаза Ромашину, мудрые и всепонимающие, и вдруг поняла, что он далеко не молод, хотя с виду выглядит не более чем на тридцать пять – сорок лет. И еще она поняла, что ее успокаивают – ее, всегда гордившуюся своим самообладанием, с насмешкой относившуюся к любому проявлению женской, равно как и мужской, слабости.
– Спасибо, но все же пусть имя дают ей те, от кого это зависит.
– Резонно, – кивнул Ромашин, скрывая улыбку.
– А хотите в ответ выслушать мою историю? Вы не торопитесь?
Ромашин встал, наклонился над столом, негромко произнес:
– Я занят, беспокоить только в ЧП-режиме.
Сел снова.
И Купава вдруг, неожиданно для себя самой, рассказала ему все о себе и о своих отношениях с Мальгиным и Шаламовым…
Несколько минут он молчал, постукивая по столу указательным пальцем, потом поднял голову. Женщина виновато улыбнулась.
– Никогда не думала, что когда-нибудь вот так… ни с того ни с сего разоткровенничаюсь перед незнакомым человеком о наболевшем… но мне больше не с кем делиться… хотя вру, есть такой человек, отец Клима. Но так уж получилось… извините. Клим как-то сказал, уже после… после нашего разрыва: все проходит, но мы остаемся. Я не верила, что эта простая фраза способна мучить больней, чем физическое страдание, особенно когда понимаешь, что во многом была не права… Что-то словно погасло во мне и вспыхнуло вновь, когда я увидела его глаза и поняла, что он все еще любит и страдает, как никто другой, потому что больше всего мучаются и страдают именно сильные люди, просто это мало кто видит. И у меня появился… есть такой термин в медицине: синдром стресса ожидания, – у меня внутри все заледенело и не тает. А самое страшное – я жду их обоих! И люблю обоих… – Последние слова Купава произнесла шепотом, с изумлением и страхом. – Или так не бывает?
– Бывает, – сказал Ромашин. – Но недолго. Рано или поздно выбор делать придется, а сейчас они в равном положении… для вас.
– Не знаю… Марс говорит, что оба они любители острых ощущений и не способны… думать о других.
– Кто это – Марс?
– Марсель Гзаронваль, друг Дана, они вместе работали.
«Вот это сюрприз, – подумал Ромашин изумленно. – Снова Гзаронваль! Теперь только в качестве «друга семьи»… Что же это он отзывается о своем друге так нехорошо? Ладно бы о Мальгине, как-никак «списанный» муж, но о Дане?.. Интересная ситуация, надо бы с ним повстречаться еще раз…»
– Что молчите? – не выдержала Купава.
– По-моему, ваш Марс не прав, Мальгина никак нельзя отнести к любителям острых ощущений. И относить его в разряд людей, мало заботящихся о других, я бы тоже не стал.
– Разве он не может измениться?
– Он – нет, – покачал головой Ромашин. – Хотя я могу и ошибаться. Вам судить о нем, несомненно, легче.
Тишина повисла в комнате, тонкая и хрупкая, как льдинка на стекле. Ромашин сидел, полузакрыв глаза, и Купаве даже показалось, что он задремал, но губы собеседника вдруг шевельнулись:
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ромашин вспомнил Есенина!..
Дочитал. Купава сидела не шевелясь. По лицу ее трудно было определить, о чем она думает.
– Клим однажды произнес интересную фразу, – проговорил начальник отдела словно про себя. – В душе каждого из нас сидит свой «черный человек». Понимаете? Не тот, не маатанин – есенинский «черный человек». У него, у меня… у вас тоже. И знаете, какой я сделал вывод? Мальгин, легендарный человек-да, спасший многие десятки жизней, сильный, властный и решительный человек, – раним и беззащитен, как никто из нас! И как никто из нас нуждается в поддержке. Но в чем я уверен на сто процентов – он никогда, ни при каких обстоятельствах не даст себе сорваться, какой бы «черный человек» внутри его ни сидел! Он всегда верен себе и, наверное, поэтому так одинок.
Купава покачала головой, порываясь что-то сказать, скорее всего возразить, но так ничего и не ответила.
Они посидели молча еще несколько минут, потом женщина встала. На пороге оглянулась.
– Простите меня еще раз за этот визит и спасибо за терпение, вы мне очень помогли. Я почему-то верю, что вы вернете их… Что касается Клима… до сих пор я была уверена, что сильным натурам не требуется ничья поддержка, вы поколебали во мне эту уверенность. Но я уверена и в другом: Дан тоже сильный человек и не позволит себе нанести вред другим. Марс здесь не прав. Просто Дан болен, вот и все. Клим вылечит его, вы только найдите. До свидания.
«Мне бы твою веру, девочка! – с неожиданной тоской подумал Ромашин. – Когда личность ломается – это одно, последствия такой ломки предсказуемы и поступки человека легко предугадать, а когда личность раздваивается и не знаешь, маатанин с тобой контактирует, динозавр или человек, – это совсем другое дело. Тогда дело из рук вон плохо! Потому что приходится не только страховаться, но и перестраховываться, шарахаться из крайности в крайность и совершать ошибки, не поддающиеся формализации и расчету…»
Над столом всплыло алое кольцо аварийного вызова, пронзительно свистнул сигнал интеркома. Ромашин дотянулся и снял блокировку сенсора ответа.
– Они появились на Орилоухе, – доложил возникший из воздуха дежурный по отделу. – Все трое: Шаламов, Мальгин и «черный человек».
– Где именно?
– Квадрат аш-сорок один-юг, «дефиле духов». Самое загадочное место на планете, по-моему, – добавил дежурный. – Ландшафт там никогда не держится более суток, то и дело плывет и трансформируется.
– Готовьте «струну» на Орилоух. Шевчуку с обоймой усиления прибыть туда же. Тренажу отбой «три девятки» в эфир! От меня только что ушла Купава, жена Шаламова, прошу взять ее под наблюдение. Кто знает, вдруг ее супруг неожиданно объявится на Земле, возможности у него имеются. А для этого случая включите в постоянную готовность тревожную обойму. Все!
– «Три девятки» проиндексированы?
– АА.
– Может быть, «Шторм»?
– Нет, – отрезал Ромашин. – Выполняйте.
Дежурный кивнул, исчезая.
– Держись, Мальгин! – вслух сказал Ромашин, делая шаг к двери. – Все теперь зависит от тебя.
Когда-то состязание в силе и ловкости, открытая схватка с силами зла, кто бы их ни олицетворял – природа или человек, стремительный темп событий были его стихией, способствующей вскрывать резервы организма и полнее почувствовать вкус бытия; теперь же, на шестидесятом году жизни, на «пороге мудрости», как говорили философы, такие схватки расценивались уже как акты отчаяния после проигранной дуэли умов. Безопасник обязан выигрывать бой до его начала, только тогда он специалист своего дела. Правда, если приходится вступать в борьбу с опозданием, как в случае с Шаламовым, когда принципы и правила игры навязываются извне, ультимативно, то времени на обдумывание адекватного ответа почти не остается…
ГЛАВА 6
Мальгин напрягся, но не испугался – Шаламов почувствовал это без удивления, как само собой разумеющееся; Клим был не робкого десятка, но чувствовалось, что на душе у него тьма и мука. На мгновение у Шаламова в ответ шевельнулось чувство жалости, желание как-то успокоить друга, однако тут же в голове родилось знакомое ощущение проскочившей электрической искры: щелк! – и волна безразличия потушила желание, как вода – затлевший фитиль.
– Возвращайся, Клим, – глухо сказал Шаламов. – Я вернусь на Землю сам, когда мне будет нужно. Этот «ледяной айсберг» – то же самое, что метро на Маате – Хранитель Пути, только он еще молодой, ему всего несколько тысяч лет. Все они наполовину растения, а наполовину животные плюс интеллект. Когда-то их вырастили Вершители, пришедшие сюда из другого мира, и с тех пор они живут как флорафиты, а функционируют как живые станции метро. На Страже Горловины ты видел их скелеты, там они почему-то не прижились… хотя с ними мне еще не все ясно. Залезай внутрь «горы», ищи «окно» и уходи на Землю.
– А разве они имеют связь с Землей?! – невольно изумился Мальгин. – И никто из людей этого не знает?
– Скелет заплыл почвой, и распознать его издали очень сложно.
– В таком случае орилоуны посещали Землю?
– Задолго до появления на ней человека, поэтому легенд об их пришествии не сохранилось. К тому же, вероятнее всего, орилоуны сами не путешествовали.
– Что ты имеешь в виду? По крайней мере один из орилоунов – тот же Хранитель Пути – сидит на Маате.
Шаламов почувствовал нарастающее раздражение: время уходило на пустопорожнюю болтовню, игру в вопросы и ответы, разговор затягивался, Мальгин явно тянул паузу – для того чтобы их успели заметить земные наблюдатели, вдобавок «черный человек» начинал приходить в себя.
– На Маате сидит не орилоун, а универсальная транспортная машина, квазиживой организм, созданный или, если хочешь, выращенный орилоунами. Живых орилоунов еще никто не видел, даже маатане, а все «орилоуны», с кем имели дело наши пограничники, ксенопсихологи и контакторы, – это изделия Вершителей, наделенные разумом в необходимых для функционирования пределах. Так что наши специалисты искали способы контакта с «машинами» орилоунов, если их так можно назвать. – Шаламов хихикнул: прорвалась одна из эмоций его былого «я». – Есть еще вопросы? Уходи, Клим, ради бога, мне действительно некогда с тобой возиться.
– Тогда ответь на последний вопрос. – В мысленном «голосе» Мальгина отразилось его возбуждение, волнение, изумление и недоверие. – Значит, на Орилоухе… нет живых орилоунов?!
– Я же сказал – нет.
– А откуда ты знаешь?
– Ты же только что утверждал, что вопрос последний. Знаю, Клим. Как и все маатане.
«Черный человек» рядом шевельнулся. Шаламов переключил диапазон мыслесвязи и быстро спросил по-маатански:
– Маатанин решил покончить с собой? Или хотел по «струне» «серой дыры» уйти в иное пространство? Зачем?
– Я исчерпать моменты бытия, – ответил «черный человек» почти на чистом русском языке. Шаламов даже присвистнул от удивления: в языке маатан не существовало местоимения «я», и говорили они о себе в третьем лице, а его спаситель вдруг свободно перешел на пси-язык, адекватный земному разговорному.
– Ты явно прогрессируешь, старик!
– Мне более тысяча лет, хомо, – продолжал маатанин, не слушая пилота, – и я устать хранить в себе жизнь. Хомо получить представление о цель жизни маатан?
– В самых общих чертах, но хочу разобраться глубже.
– Мне жаль, но я ничем не помочь. Силы иссякать и долго удержать в себе жизнь я не смочь, и это очень опасность для хомо.
– Чепуха, – отмахнулся Шаламов, – не отказывайся от беседы в небезопасной для себя ситуации, ответь лучше на вопрос: зачем ты это сделал?
– Что есть? Точность формулировка вопрос, хомо.
– Сообщил обо мне на Землю зачем?
«Черный человек» помолчал: в мозгу Шаламова вспыхивали и гасли странные картины, соответствующие переживаниям негуманоида, но что они означали, спасатель не понимал, несмотря на приобретенные знания маатанских обычаев, истории и психологии.
– Хомо знать, что есть обратная связь? Когда он открыть шлюзы компьютера проникателя, я быть подключен другая сторона. И теперь я – наполовину хомо…
– Об этом я не подумал. Но все, что ни делается, – делается к лучшему, я ведь тоже – наполовину маатанин, хотя меня это беспокоит мало. К тому же есть желание разобраться во всех «складах» памяти вашего компьютера, которые остаются закрытыми для меня до сих пор. Помоги осмыслить их и применить. Зря я, что ли, гонюсь за тобой по Галактике?
– Хомо сейчас есть наполовину маатанин, ему этот мало? А стать маатанин он не смочь, как бы ни хотеть, им надо родиться. Хомо быть чужой для соплеменники и не стать свой для маатан, у нас разность цели существования.
– Цель жизни есть жизнь.
– Цель жизни – ничтожество хаоса в пространстве жизни, хомо, а люди способность поддерживать стабильность уровень энтропии только в масштабах оболочка свой тело, увеличность энтропия окружающей среды. И при этом называть себя разумными. Маатане жить иначе.
– Люди разумны, потому что стремятся познать мир.
– Как хомо мочь познать мир, не познав себя? Ему пора знать смысл маатанской цивилизации: объем используемость информация стремит в бесконечность, и ее принципиальность невозможность ни запомнить, ни освоить. Зачем тогда? Все связи с хомо – лишнесть. Не трать время, хомо, у маатан и людей разность цель жизни, им не понять друг друга.
– Но раньше маатанин был вообще некоммуникабелен, и все-таки мы нашли общий язык.
– Кто знать, хомо, можно ли считать этот разговор, мне для общение достаточность один контур память, в то время как я вмещать миллиард такой контур. Люди устроенность проще, их место внизу лестницы эволюции, как и у всех биологические существа.
– Место людей – между богами и зверьми, – пробормотал Шаламов. – Маатанин ошибается. Еще раз по-хорошему прошу помочь расшифровать во мне криптогнозу, мне это очень важно.
– Пусть хомо не обольщаться, помочь ему мочь только соплеменники, например, один из них, что приходить ко мне ради хомо. Он рядом, пусть хомо обратиться к он.
– Что?! Мальгин приходил к тебе? Когда? Зачем?
– Он хотел познать маатан, чтобы вылечить хомо. Прощальность, хомо. Я уходить, время мой возвращение в колыбель прийти.
– Дан, – послышался извне слабый пси-вызов.
– Что? – очнулся Шаламов, услышав наконец, что его окликают.
– Я спрашиваю, кто построил Стража Горловины? – повторил вопрос Мальгин, ничего не понявший из разговора Шаламова с маатанином.
– Не знаю, – машинально ответил Шаламов. – Его никто не строил, он выращен задолго до появления в космосе Орилоуха и Маата. Снова ты со своими дурацкими вопросами?.. Это правда, что ты был на Маате и встречался с «черным»?
– Правда.
– И что ты узнал?
– «Черный человек» получил отпечаток твоей личности, Дан, и положение его в его мире от этого не улучшилось.
– Чепуха, его положение меняется не от внешних причин, не подходите к маатанам со своими мерками. Так ты узнал, как меня можно вылечить?
– В общем… да, хотя подтекст твоего вопроса явно скрывает иронию.
– Да потому, что никто не знает точно, от чего меня надо лечить. И я не знаю, Климушка. И разговор о моем лечении излишен. Прощай. Или, как сказал «черный», прощальность. Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся.
– Ты изменился, Дан. Раньше ты больше думал о своих друзьях… не говоря о Купаве. Неужели ты забыл о ней?
– Шел бы ты к черту! – выругался Шаламов. – Достал-таки! О Купаве я позабочусь сам, не трогайте вы эту тему! Дайте мне разобраться с этим булыжником, возомнившим себя «вершиной эволюции», вот тогда, может быть, и вернемся к старой теме.
Спасатель включил антиграв, устремляясь вслед за «черным человеком».
Он не знал, что Мальгин в это время борется с собой, решая вопрос, включать «василиск» или нет. Время шло, но гипнотизатор так и не был задействован… В последнее мгновение Мальгин, обливаясь холодным потом, заблокировал выстрел и успел скомандовать скафандру следовать за двумя «черными людьми», уносящимися прочь…
Маатанин не свернул к «ледяной горе» орилоунского «живого метро», а направился к стене ущелья, возле которой росла сложнейшая головоломная конструкция, от взгляда на которую в душе пробуждались древние атавистические страхи и тревоги.
– Ваш друг следует за нами, – предупредил Джордж. Шаламов оглянулся: Мальгин в защитном скафандровом комплексе спасателя – камуфляж под маатанина он выключил – держался в кильватере как привязанный.
– Черт с ним, – буркнул Шаламов. – Я его понимаю: он меня упустил и теперь будет лезть из шкуры, чтобы оправдаться перед безопасностью. Македонский в свое время выразился правильно: избави меня, Боже, от друзей, а с врагами я и сам справлюсь. Будет надоедать – остановим.
– Он вооружен.
– Не имеет значения. Я его знаю, он не способен выстрелить в человека, которого считал своим другом всю жизнь. Так воспитан. Догоняй «черного».
Но догнать «черного человека» они не успели. Впереди вдруг с ревом разверзлась земля, из гигантской трещины выметнулся бешено вращающийся смерч дыма пополам с огнем, все вокруг зашаталось, загрохотало, волна искажения пробежала по ущелью, меняя очертания предметов, скал, строений и конструкций. Ударивший от смерча вихрь увлек Шаламова за собой, закрутил, бросил вниз, едва не разбив о голую поверхность обнажившегося скального дна. А потом на месте смерча вырос жуткий, ни на что не похожий стеклянно просвечивающий призрак, заполненный «рыбьей икрой». Приглядевшись, Шаламов понял, что каждая «икринка» – на самом деле не то птичий, не то человеческий глаз!
В первые мгновения Шаламов опешил и упустил фигуру «черного человека» из виду, но Джордж не сплоховал, выполняя приказ хозяина и не обращая внимания на свистопляску орилоунской природы вокруг. Маатанин вонзился в тело «призрака», превратился в черную струю жидкости, эта струя собралась в каплю и нырнула в растущую трещину в дне ущелья. Джордж замешкался, прежде чем повторить маневр «черного человека», и Шаламов крикнул:
– Вперед, не дрейфь!
– Мы в зоне полтергейста, это опасно.
– Вперед, я сказал!
– Предупредите хотя бы вашего друга. Кстати, чую локацию, нас догоняют.
Шаламов оглянулся и увидел, как в ущелье стремительным копьем падает десантный когг.
– Молодцы, быстро нас вычислили. Клим, слышишь меня? Не ходи за мной, нянчиться с тобой я не смогу.
– Я тебе не мешаю.
– Мешаешь! – В Шаламове вдруг на мгновение проснулся некто свирепый, яростно-агрессивный; волной поднялся слепой гнев, затмил рассудок. Спасатель тут же опомнился, но Мальгин уже тормозил.
– Так-то лучше. – Шаламов унял поднявшуюся было в голове боль и не оглядываясь нырнул в тело танцующего, меняющего форму глазастого «призрака».
Мальгин, беспомощный, потерявший сознание от пси-удара, остался висеть в воздухе, не отвечая на тревожные запросы Клауса и командира десантного шлюпа.
