Глава 32

- Что это? - полюбопытствовал Вахид Тожиевич - Иерихонская Труба, - небрежно ответил Горшин.

– Вы шутите, Граф? - удивился Юрьев.

– Так я ещё не шутил. - Тарас подошёл к Артуру. - Спокойно, Суворов, мы ничуть не рискуем. Отойди чуток и дуй.

Артур, бледнея, глянул на Светлану, в глазах которой сквозь пламя силы вдруг пробился удивительный свет любви. Вздрогнул, выпрямился, сделал несколько шагов к краю обрыва на негнущихся ногах. Приложил «свирель» к губам. Губы свело, как от электрического разряда. Но он всё же героическим усилием удержал трубочку у рта и дунул в отверстие изо всех сил.

Раздалось тусклое шипение.

Лицо Артура пошло красными пятнами.

«Успокойся, Артурчик, милый!» - прилетела чья-то тёплая мысль.

Тогда он глубоко вздохнул, уже не обращая ни на кого внимания, сосредоточился на вызове, успокоил сердце и дунул ещё раз.

Всё пространство монаршей тюрьмы потряс мягкий, чем-то похожий на голос синкэн-гата, трубный певучий звук. Даже не звук - нечто большее, «музыка сфер», трансцендентное сотрясение психики и глубин материи, перехватившее дыхание, вызвавшее у всех невольное рыдание и слезы! В этом звуке чудесным образом сплелись птичьи трели, звон капели, шум водопада, треск огня в костре, певучий вскрик затачиваемой оселком косы, детский смех и женский голос, допевший печальную песню.

И стало совсем тихо.

Черный смерч остановился, закрутился сильнее, перемешивая в спиральных струях образы и хищные оскалы невиданных зверей.

А с другой стороны горы ударил вдруг в небо огненный фонтан и превратился в смерч, только ослепительно белый, и все почувствовали его великодушную и в то же время грозную силу.

Артур выронил «дудочку», покачнулся.

Светлана бросилась к нему, поддержала, обняла, шепча на ухо какие-то слова.

– Я же сказал, он справится, - сказал Тарас, посмотрев на молчаливого Матфея. Подошёл к Артуру, похлопал его по плечу, поднял «свирель». - А эту вещицу надо поберечь до лучших времён.

– Что происходит? - кивнул на белый искрящийся смерч Василий Никифорович.

– Явление Ангела.

– А конкретнее? - не выдержал Самандар.

– Сейчас всё выяснится.

– И всё же я не понял: у Стаса был не настоящий синкэн?

– Идеальная копия - нун, сакральный модус, воплощение силы Даат. Если бы у него был настоящий синкэн-гата, мы бы с вами тут не стояли.

Стас сел на корточки, закрыв лицо ладонями. Все посмотрели на него, кто с жалостью и сочувствием - женщины, кто с осуждением и неприязнью, кто с грустью и верой.

– Как же вам удалось подменить синкэн копией? - продолжал допытываться Вахид Тожиевич. - Я так понимаю, произошло это ещё до встречи Стаса с Монархом?

– Правильно понимаешь.

– Значит, всё было рассчитано заранее? Поход Стаса, выход из тюрьмы Монарха? Наши скитания?

– Ошибка оруженосца запланирована не была. В нашу задачу входило создание в «розе» «божественных» духовно-этических структур для программирования будущих цивилизованных форм человеческой расы. Но тайная деятельность Монарха - все эти «просачивания, вселения и внедрения», скупка человеческих душ, попытки изменить матричную реальность, находясь в тюрьме, - мешали нам. Пришлось пойти на применение стратагем, неизвестных господину Конкере, чтобы вернуться к Изначальному Плану Бытия. А поскольку мне доверили возглавить службу безопасности «розы», пришлось разработать и применить режим скрытой защиты Материнской реальности. Поэтому корректировка почти не коснулась социума Земли. Это доверено сделать вам.

– Кем доверено?

Тарас кивнул на сияющий белый смерч.

– Им.

– Значит, это правда? Иерихонская Труба действительно может вызвать… Создателя?

Горшин улыбнулся.

– Создатель не придёт. Пришёл Аватара, материальное воплощение Творца. Или вас это не устраивает?

Самандар смешался, не зная, что сказать, пожевал губами.

– Хотелось бы повидаться с Самим… А мы знаем этого… Аватару?

– Конечно, - кивнул Тарас, посмотрел на Котова-старшего. - Василий Никифорович, у тебя не пропало желание стать разработчиком технологий Согласия? Помнишь разговор с Юрием Бенедиктовичем в квартире Анны Павловны?

– Помню, - тихо ответил Котов. - Мне предлагали стать кардиналом Союза Неизвестных…

– Но ты отказался, затронув тему баланса сил. У тебя есть возможность стать воспитателем Архитектора Согласия.

Василий Никифорович непонимающе прищурился.

– Сын, - кивнул Горшин на малыша, которого укачивала Ульяна. - Он вполне может вырасти Архитектором.

Котов посмотрел на жену, на сына, изменился в лице.

– Матвейка?! Архитектор Согласия?!

– Почему бы и нет?

Ульяна прижала к себе сына, глаза её стали большими и тревожными.

– Не хочу! Не хочу, чтобы он вечно воевал и вечно скитался по «розе»!

– Никто вас не неволит. И никто не говорит, что ему придётся воевать и скитаться. Архитектору и на Земле полно забот.

– Не знаю… - тяжело сказал Василий Никифорович. - Социум Земли болен… без драк и войн не обойтись… хотелось бы, чтобы эта судьба обошла моего сына.

– Не уверен, что это достижимо. Зло неуничтожимо, но, если его не ограничивать, мы потеряем всё.

– Я никому не желаю зла. Я не желаю зла даже моим врагам. Я просто хочу, чтобы их не было.

– Это правильная философия. Но мы ещё поговорим на эту тему, ладно? Вот она останется для связи. - Тарас указал на Светлану, всё ещё поддерживающую Артура. - Подскажет место встречи.

– А что будет с ним? - Ульяна зябко повела плечиком, глянув на Стаса.

– Я только убил в нём зверя - зомби-программу Монарха, но ему нужно время, чтобы осознать цену ошибки, найти в себе силы преодолеть боль и отчаяние и вернуть душу. Какое-то время ему придётся побыть одному.

– Vae soli , - проговорил Самандар, кинув странный взгляд на Ульяну.

И только Василий Никифорович понял значение этого взгляда. Вахид Тожиевич продолжал любить его жену и поэтому был обречён на одиночество.

Сияющий белый смерч остановился. Стало совсем тихо, как в подземелье. Затем на краю обрыва соткалось переливчатое световое облачко, приобрело форму человека в таком же белом костюме, что был на Горшине.

– Матвей! - выдохнул Котов-старший.

– Соболев!- проговорил Парамонов в унисон с Юрьевым.

– Хранитель, - почтительно склонил голову Матфей.

– Почему Хранитель? - удивился Самандар.

– Потому что он инфарх, - ответил Горшин. - Мастер мастеров. И ещё Ангел-Хранитель «розы».

– Здравствуйте, - звучным голосом произнёс Матвей Соболев; он практически не изменился со времени последней встречи с бывшими соратниками, только в глазах плескался огонь знания, мудрости и… печали. - Рад видеть вас, друзья.

– Здрасьте… привет… добрый день, - недружно ответили ему.

Соболев посмотрел на Тараса.

– Выход перекрыт?

– Разумеется, Мастер, всё готово.

Соболев сделал несколько шагов к замершим людям.

– Вы сделали своё дело, друзья, теперь моя очередь. Подождите меня где-нибудь, я скоро.

Он превратился в облачко света, облачко вытянулось лучом и исчезло внутри белого смерча. Смерч бесшумно двинулся к замершему посреди мультигорода чёрному вихрю.

– Идёмте, подождём его на Земле, - сказал Тарас. - Здесь нам оставаться опасно. У кого можно остановиться?

– У меня, - ожил Артур.

– Отлично, поехали.

– Один маленький вопрос, - поднял руку сомневающийся Самандар. - Ты только что заявил, что выход перекрыт. Я правильно понял? Отсюда никто теперь не сможет выйти?

– Мы сможем. Монарху же в эту щель не пролезть, Он останется здесь навечно.

– Что вы собираетесь делать?

– Объявить ему абсолютный шактипат.

– Разве это возможно?

– Ну, если иметь то, что у нас имеется, да настроить его соответствующим образом…

– Что?

– Игла Парабрахмы.

– Умертвие?!

– Рыков так долго подбирался к нему, что мы успели направить его по ложному пути - собирать Великие Вещи, якобы необходимые для включения Умертвия, и перехватили инициативу.

– Вы действительно всё рассчитали…

Тарас вдруг сделался строгим и серьёзным, оглядел смятенные лица беглецов и иерархов, прижал руку к сердцу.

– Прежде чем мы отправимся на Землю, хочу выразить вам огромную благодарность и извиниться за все беды, тревоги, потери и боль! Только благодаря вам - вы стали силой! - мы вынудили Монарха вернуться в свою тюрьму. Возможно, были и другие варианты остановить Монарха, более оптимальные, но я их не нашёл. Простите ещё раз!

Тарас поклонился, застыл в полупоклоне.

– Вы меня удивляете, Граф, - покачал головой Юрьев. - Никогда бы не подумал, что вы способны признать свои ошибки и просить прощения.

Горшин выпрямился. На миг его глаза стали растерянными и несчастными, полными муки и страдания. Всего лишь на один миг. И всё прошло.

– Я - человек, - просто, без обычной мягкой иронии ответил он. - И остаюсь им, несмотря на соблазны. Хотя, может быть, зря. - Он улыбнулся. - Поехали?

– А… он? - кивнула на Котова-младшего Ульяна.

Все одновременно посмотрели на Стаса.

– Если он захочет, я возьму с собой и его. Поторопимся, друзья.

Смерчи столкнулись!

Земляне подняли глаза, разглядывая два крутящихся гигантских смерча, и на всю оставшуюся жизнь им запомнилась эта картина: чёрная равнина, «жидкое» серое небо, золотые замки и два столкнувшихся смерча - чёрный и белый, олицетворяющие силы Света и Тьмы…

[i] Именно в этот бассейн свалилось ядро кометы, известной под названием Тунгусский метеорит.

[ii] Г а м ч и к о т - «дьявольское милосердие» (Каббала).

[iii] В последний момент казнь Ф.М. Достоевского была заменена ссылкой.

[iv] Сиддхи, паранормальные способности человека; м о х а н а - приведение людей в бессознательное состояние; с т а м б х а н а - введение людей в состояние неподвижности.

[v] Т а м а с - принцип материальной природы в индуизме, означает сопротивление всем изменениям.

[vi] Алдан-Семенов А. На краю океана.

[vii] Ш А Р - Школа адекватного реагирования.

[viii] Е. Лукин

[ix] П р а п т и - получение желаемого (инд. эзотерич. практики).

[x] К х е к а р а - полёт.

[xi] Б р а х м а н - безличная абсолютная реальность, основа всего сущего (инд. мифология).

[xii] С т х у л а - ш а р и р а - одна из сиддх: оставление материального тела.

[xiii] М е р к а б а - единение Духа и тела (египет. эзотерич. традиция).

[xiv] Е. Лукин.

[xv] В прошлом Земля вращалась вокруг Солнца быстрей, что естественно отражалось на продолжительности года.

[xvi] С а р в а с а - у б х а г ь я - д а й а к а - «царство возможностей в духовном восхождении» (инд. йогич. практики).

[xvii] Тяжко одинокому (лат.).