Глава 24
БАЗа
Семнадцатая комбинация володаря, сложенная крестом, как советовал Георгий, оказалась самой удачной. Рунные дощечки вдруг зазвучали – очень тихо, на грани слышимости, мелодично, тонко, шелестяще, словно ветерок тронул листья деревьев и чаши лесных цветов, но этот звук дошел до сердца и слуха Ильи и заставил его замереть и прислушаться к пространству сакрального трансцендентного смысла, разбуженному рунами деда Евстигнея.
По кабинету прошла струя прохладного воздуха, насыщенного озоном, завилась спиралью над столом с крестом володаря, взвихрила волосы Илье и сдвинула дощечки.
Голос рун истончился до писка, пропал. Разлившаяся по комнате прозрачная световая вуаль втянулась в трикветру – центральную руну с изображением трилистника, пронизанного окружностью. Володарь перестал быть единой композицией рун, как бы погас. Илья ощутил вдруг такую тоску, что едва не заплакал, с трудом заставил себя успокоиться, унял сердце, сгорбился над столом, закрыв глаза. Через минуту открыл, оглядел сдвинутый строй дощечек, прошептал:
– Ну, где же ты, Белобог? Выходи…
Володарь молчал.
– Чего тебе не хватает? Какой малости? Какая руна должна располагаться в центре? Может быть, коловрат?
Илья поменял местами трикветру и тетраскеле – свастику.
Ничего не изменилось.
– Или, может быть, так?
Он поменял свастику на «крест опоры», состоящий из четырех тау-крестов. Покачал головой.
– Нет, не то…
В центре должна быть руна покоя, база всего мира, пришла вдруг трезвая мысль. Что может быть опорой мира? Либо Древо, либо Гора. Попробуем?
Илья поместил в центр креста махамеру – «руну Священной Горы», сдвинул дощечки плотнее. И тотчас же центр володаря метнул прозрачный язычок света, зайчиком вонзившийся в глаза. Илья отпрянул, защищая глаза ладонью, но больше ничего не произошло, руны продолжали молчать и световых зайчиков больше не пускали. Володарь просто дал понять, что связыватель рун на верном пути.
– Не вижу… – прошептал Илья. – Не вижу! Слава, где ты? Помоги…
Шевельнулась на груди цата, отзываясь на мысленно-энергетический посыл. Возможно, это и был ответ Владиславы на его зов, уловленный талисманом Святого Духа, однако нынешний владелец талисмана еще не научился понимать его сигналы.
– Все равно я тебя разгадаю! – стукнул кулаком о ладонь Илья. – Евстигней смог, и я смогу! Потерпи немного, любимая, суженая моя, скоро я вызволю тебя, а врагов накажу!
Илья накрыл разложенный на рабочем столе володарь листом фольги, глянул на часы: шел пятый час ночи, вернее, утра. Начался рассвет. Он просидел над рунами больше четырех часов, не заметив этого! М-да… А впечатление такое, будто сел за стол минуту назад. Чудеса! Или это руны силы придают, поддерживают, энергетически подпитывают?..
Илья залез под душ, постоял под ледяной водой, испытывая наслаждение, и вдруг вспомнил свой разговор с Федором Ломовым во время последнего посещения Парфина. Дядька сказал тогда, что Данила нарисовал русского богатыря (глаз не отвесть!), а орнамент ему подсказал Евстигней. Что, если этот орнамент и есть руновязь?! Не мог ли старый волхв закодировать в орнаменте Даниловой картины Руну Света?
Илья вылез из-под душа, не замечая, что с тела на пол стекает вода. Провел ладонью по лицу.
– Надо найти картину! А она где-то здесь, в Москве! Федор говорил, что ее забрал старший сын, Никита, студент МГУ. И живет он, кажется, в студенческом общежитии на Шверника, недалеко от метро «Академическая».
Он быстро вытерся, оделся, подбрил усы и бороду. Хотел было позвонить Антону, чтобы сообщить о своей идее, потом вспомнил, что Громовых в Москве нет: Антон повез Валерию в деревню, к ее тетке, и должен был вернуться только к обеду. После всех нападений на женщин он решил не рисковать и отправить жену подальше от театра военных действий, в который превратилась Москва.
За это же время Ратников должен был подготовить все необходимое для похода на Ильмень. Поэтому Илья оказался предоставленным самому себе. Душа рвалась в путь, на поиски Владиславы, жаждала действия, и неожиданная возможность занять себя с пользой для дела пришлась как нельзя более кстати.
В семь часов утра он был уже возле университетского общежития на улице Шверника.
Общежитие еще только начинало просыпаться, редкие заспанные студенты выходили из здания и брели в полубессознательном состоянии по каким-то своим ранним делам. Проводив взглядом одного такого местного аборигена в майке и шортах, на лице которого было написано полное безразличие к жизни, Илья подошел к дежурной на проходной, показал свое журналистское удостоверение.
– Простите, пожалуйста, за ранний визит, нужда заставила. Не подскажете, в какой комнате проживает студент третьего курса Никита Ломов? Сессия у них еще не закончилась, насколько я знаю, и он должен быть здесь.
– Не подскажу, милок, – качнула головой средних лет женщина, читающая какой-то детектив в мягкой обложке. – Вам к коменданту надо, а он так рано не принимает.
– Меня примет. Вы только дайте номер его апартаментов. Или он здесь не живет?
– Вообще-то Александр Борисович живет на Пречистенке, но иногда остается. По-моему, сегодня он здесь. Поднимитесь на второй этаж, в конце коридора увидите прозрачную перегородку, а за ней две двери. Та, что без номера, обитая красным дерматином, ведет в комендантскую.
– Спасибо, – поблагодарил Илья словоохотливую дежурную, направляясь по указанному адресу.
Нужную дверь он нашел сразу.
На полу за стеклянной перегородкой валялся разодранный, весь в рыбьей чешуе, журнал «Если», возле двери с номером 202 стояли рядком пивные бутылки, а дверь, обитая красным дерматином, была изрезана ножом. На ней висела бронзовая дощечка с гравировкой: «А.Б. Шильганов, комендант». Буква «е» в слове «комендант» была переправлена на букву «у», буквы «н» и «т» заменены буквой «к», а первая буква «н» и вовсе отсутство-вала.
Илья покачал головой. Студенты явно недолюбливали своего начальника, властителя продавленных кроватей, матрацев, простыней, одеял и хозяйственных удобств. А его пренебрежение к филологическим изыскам жильцов, подправивших наименование должности, говорило о меланхолическом характере этого человека либо о полном безразличии к творчеству подопечных.
Не найдя кнопки звонка, Илья постучал.
Тишина.
Он постучал еще раз, уже не костяшками пальцев, а кулаком. В ответ та же унылая тишина.
Не уследила бабуля за господином Шильгановым, подумал Илья с разочарованием, смылся комендант, наверное, она и не заметила. Где же искать Никиту? Спрашивать всех студентов подряд?
Илья стукнул в дверь ногой, повернулся, чтобы уйти, и услышал за дверью тихую возню. Затем раздался хриплый мужской голос:
– Кто там в такую рань? Эдик, ты?
– Откройте, Александр Борисович, – обрадовался Илья. – Прошу прощения, неотложное дело. Но я вас долго не задержу.
В замке заскрежетал ключ, дверь приоткрылась. На Пашина уставился невысокий, полный, лысый человечек в пижаме, с толстым, в складках, равнодушным лицом. Глазки у него были бесцветные, ничего не выражающие, глядящие сквозь собеседника, и Илья почувствовал себя маленьким и ничтожным.
– Что вам надо? Кто вы такой?
Илья раскрыл удостоверение, показал комен-данту.
– Я веду журналистское расследование и разыскиваю студента третьего курса филфака Никиту Ломова. Будьте добры, скажите мне номер его ком-наты.
– Он что-нибудь натворил?
За спиной Александра Борисовича мелькнуло ослепительное видение в пеньюаре. Возможно, это была жена коменданта, хотя Илье показалось, что женщина в ночной рубашке слишком молода для этой роли.
Комендант оглянулся, прикрыл дверь, оставив небольшую щель.
– Мы не даем таких справок посторонним людям.
– Я не посторонний, он мне внучатый племянник. Его отец – Федор Ломов – мой родной дядя по маминой линии. А дело очень важное, смею вас уверить.
– Все равно я не имею права. Вообще не понимаю, как вас пропустили в общежитие. Сделайте официальный запрос, мы рассмотрим и решим.
«Три дабл ю, дурак, «собака», точка, ру!» – произнес про себя в сердцах Илья, вспомнив афоризм «Русского радио». Вслух же он сказал другое:
– Время идет на минуты, господин комендант. Никита мне нужен сейчас, иначе я не пришел бы так рано.
Дверь начала закрываться.
Илья всунул носок туфли в щель, толкнул дверь, так что толстяк-комендант отшатнулся. Проговорил проникновенно:
– Если вы сейчас же не назовете номер комнаты, в которой проживает Никита Ломов, я напишу в газету такую статью о вашем нежелании сотрудничать, что не отмоетесь потом всю жизнь!
Реденькие брови коменданта взлетели на лоб.
– Вы мне угрожаете?
– Ну что вы, Александр Борисович, только предупреждаю. Если бы я захотел по-серьезному наказать вас, уж поверьте, сделал бы это самым наглядным образом. Хотите рискнуть? Я вижу, у вас ночует некая молодая особа…
– Хорошо, – сдался комендант, – я сейчас посмотрю.
Илья вынул ногу из щели. Дверь закрылась, но через минуту приоткрылась вновь.
– Никита Федорович Ломов?
– Он самый.
– Комната номер пятьсот пять, это на пятом этаже второго корпуса.
– Спасибо, найду. Будьте здоровы. Живите бо-гато.
Илья спустился к проходной, вышел из первого корпуса, нашел второй, предъявил все тот же документ и поднялся на пятый этаж здания. Постучал в обшарпанную, изрезанную ножом дверь с номером 505.
За дверью что-то упало, заскрипело, послышались шлепки тапок по полу. Дверь открылась, из нее выглянул длинноволосый худой парень в очках, с бледным заспанным лицом. Из одежды на нем были только трусы в клеточку.
– Вам кого?
– Никиту Ломова, – сказал Илья.
– А его здесь нет.
– То есть как нет? Разве он живет не в этой комнате?
– В этой, но он сейчас в больнице.
Илья подобрался.
– Почему? Что случилось? Заболел?
– Нет, его избили какие-то подонки, очень сильно. Руку сломали, чуть глаз не выбили.
– За что?!
– Не знаю, я там не был. Говорят, он вступился в баре за какую-то девчонку, ну и получил. – В голосе молодого человека прозвучало осуждение.
– Когда это произошло?
– Позавчера вечером. Мы к нему сегодня всей группой пойдем, проведаем.
– Где он лежит?
– В тридцать четвертой больнице, в травматологии, тут недалеко, на Винокурова.
– Понятно, спасибо. – Илья повернулся, собираясь уходить, но решил довести дело до конца. – Можно, я посмотрю, как он живет?
– Пожалуйста, – отступил в сторону очкарик, не спросив, кто интересуется его соседом и зачем.
За дверью оказалась крохотная прихожая с выходами в две отдельные комнатки, в туалет и ванную. Дверь в одну из комнат была открыта, виднелись угол стола и кровать. Длинноволосый отрок пошарил за трюмо, ключа не нашел, озадаченно подергал себя за волосы.
– Ключ пропал… всегда здесь лежал…
Илья толкнул дверь в комнату Никиты, та отворилась.
– Не понимаю, – пробормотал озадаченно очкарик. – Вчера еще закрыта была…
Илья шагнул в комнату и по разгрому, царившему в ней, понял, что здесь прошел самый настоящий обыск. Все вещи из шкафа были разбросаны по полу, одеяло и матрац также лежали на полу, стол был сдвинут к окну, ящики из него выдвинуты, везде виднелись в беспорядке брошенные книги, учебники, тетради, листы бумаги, ручки и каран-даши.
– Ё-моё! – проговорил за спиной Ильи сосед Никиты. – Кто это сделал?!
– Я тоже хотел бы это знать, – пробормотал Илья, разглядывая разгром.
Было ясно, что в жилище младшего Ломова побывали какие-то люди, но что они искали и связан ли был обыск с избиением Никиты, было неизвестно. Хотя Илья склонен был полагать, что данное происшествие не случайно. Он догадывался, кто мог затеять обыск и с какой целью.
Внимание привлек уголок акварельного рисунка, торчащий из-под подушки у кровати. Илья нагнулся, вытащил смятый лист, вернее, часть листа с изображением воина в кольчуге с поднятым мечом.
Глаз не отвесть! – вспомнились слова дядьки.
Это был русский богатырь-дружинник, нарисованный Данилой. Вся нижняя часть рисунка была оторвана, сохранилась только верхняя половина – торс богатыря, голова и рука в кольчужной перчатке с поднятым мечом. Лицо воина действительно несло печать силы и величавой гордости, хотя в нем легко угадывались знакомые черты Федора Ломова, отца мальчика. Но Илью больше интересовал орнамент картины, в котором явно были заложены рунные древнерусские мотивы. Илья узнал стреловидную «руну потока», трикветру, тетраскеле, махамеру, символы «небесной воды». Но рисунок был оборван, и орнамент не складывался в единое целое.
Илья сложил сохранившуюся часть картины, спрятал в карман. Поискал оторванную часть, понимая, что скорее всего она уничтожена неизвестными грабителями. Сосед Никиты смотрел на беспорядок в комнате, открыв рот. Он действительно ничего не понимал и вряд ли был причастен к обыску и разгрому.
– Вы никого подозрительного не видели? – на всякий случай спросил Илья.
– Шарахнуться можно! – опомнился длинноволосый. – Конечно, нет. Вот гады! Кому это понадобилось? У Ника ничего особо ценного никогда не было, только книги…
– Сообщите в милицию, – посоветовал Илья. – Воры могли унести какие-нибудь вещи. Жаль, картину вот порвали, ее брат Никиты рисовал. Если найдется оторванная часть, сообщите мне, пожалуйста.
– Хорошо, – кивнул очкарик. – Не, ну это ж надо! Вот сволочи! Поймать бы да руки переломать!
С последним пожеланием парня Илья был согласен на все сто процентов. На Руси когда-то за воровство карали сурово, причем независимо от того, кто совершил грех – человек низкого сословия или большой начальник. Двойные стандарты вошли в жизнь уже в нынешние времена. Человека, укравшего килограмм зерна, сажают на пять лет, а тех, кто украл м и л л и о н ы рублей, – даже не судят! И эти люди продолжают спокойно жить, пользоваться всеми благами цивилизации и чувствовать себя героями.
– До свидания. – Илья написал номер своего мобильного телефона на клочке бумаги, сунул соседу Никиты. – Вот номер. Позвоните, если что узнаете.
Ошеломленный очкарик кивнул, продолжая негодовать по поводу действий неизвестных воров, забравшихся в комнату сокурсника. Окинув взглядом комнату, Илья вышел, ощущая сожаление и досаду. Ему следовало вспомнить о картине Данилы раньше, и тогда у него в руках вполне мог оказаться аналог володаря. Теперь же приходилось довольствоваться фрагментом орнамента, и он подозревал, что исчез как раз самый важный фрагмент, по которому можно было воссоздать Руну Света.
В начале девятого Илья был дома.
Умылся.
Переоделся.
Сел за стол, успокаивая дыхание и унимая дрожь в руках.
Снял с креста володаря лист фольги.
Расправил уцелевший клок картины и стал рассматривать орнамент, сравнивая его с развернутой композицией рунных дощечек. Глаз зацепился за махамеру. На рисунке этот символ располагался над стрелой «руны входа». У него же махамеру занимала центральное положение. Илья поменял местами дощечки и услышал тихий тающий звон, будто кто-то тронул гитарную струну.
Он замер, прислушиваясь к звону.
Показалось, что над столом возник и пропал прозрачный струящийся призрак воина в кольчуге и бармице.
Илья подождал немного, но больше ничего не происходило. Руны дали знать, что он близок к решению проблемы, однако недоставало какой-то малости, чтобы закончить руновязь. Рунные дощечки надо было передвинуть еще раз, но он не знал – как.
Надо ехать в Парфино! – озарило вдруг. Данила может вспомнить, какие символы он нарисовал и в каком порядке расположил. Голова у парня светлая, а память хорошая.
– Да! – выдохнул Илья, расслабляясь. – Это идея!
Зазвонил телефон.
Илья вздрогнул, выходя из трансового состояния рассредоточенности, взял трубку.
– Привет, Константинович, – раздался в трубке голос Ратникова. – Что нового?
– Ничего, – ответил Илья, не кривя душой. Похвастаться ему в принципе было нечем. – Готовлюсь к походу, жду Антона.
– Я практически готов. Жду вас. – Капитан помолчал. – Мне только что позвонили…
– Они?! – мгновенно понял Пашин, имея в виду похитителей Ирины. – Что сказали?!
– Пригрозили, что, если я не перестану им мешать, они пришлют мне сначала пальчик Иры, а потом…
Илья помолчал, переживая туманящий голову приступ гнева.
– Мерзавцы! Что ты им ответил?
– Что я достану их из-под земли! – глухо ответил Ратников. – Будете готовы – позвоните, полетим искать храм. Я думаю, Ира уже там, где и твоя жена.
В трубке раздались гудки отбоя.
– Как я тебя понимаю, капитан!.. – проговорил Илья, стискивая зубы.
