С высоты в пять километров колонна хроноускорителя выглядела блестящей белой трубой, из которой струилось марево нагретого воздуха. Труба торчала посреди черной холмистой равнины, рассеченной надвое голубоватым лезвием реки. На равнине кое-где в низинах сохранились останки деревьев, обугленные пни, угрюмо отблескивали перламутровой глазурью оплавленные остовы зданий. Пятиэтажный куб здания лаборатории у стены Ствола выделялся на черно-сером фоне неестественной фосфорно-снежной белизной.

– Эра Больших и Могучих дел… – пробормотал сосед Павла, щуря глаза с ироническими огоньками в глубине.

Павел покосился на него. Среднего роста, жилист, малоразговорчив, лицо жесткое, волевое, в оспинах мелких шрамов, глаза темно-карие, почти черные. Инженер-хрономеханик Игорь Марич. Впечатление такое, будто его неотступно гложет какая-то мысль.

Их познакомил в кабинете Павла Ромашин, и оба сразу направились к месту происшествия: до Брянска на метро, оттуда в район катастрофы на патрульном куттере.

На небольшой панели управления аппаратом мигнул желтый огонек, звякнул сигнал вызова. Марич, сидевший на месте пилота, тронул сенсор связи.

– Контроль-два, – раздался в кабине грассирующий баритон. – Борт-икс, вы находитесь в зоне работы аварийно-спасательной службы. Ответьте волне «триста».

– Все в порядке, Второй, – ответил Марич в желудь микрофона над плечом куртки. – Машина инспектора Жданова, отдел «Б». Вам должны были сообщить.

– Включите автоответчик, иначе вас будут запрашивать каждую минуту. Спокойной работы.

Марич выжидательно посмотрел на Павла. Пора действовать, понял он. Вспомнил строки отчета о предварительном расследовании катастрофы в лаборатории времени.

Расследование, проведенное экспертами УАСС и учеными Академии наук, специалистами хронофизики и физики единого поля, мало что разъяснило. Ни в здание лаборатории, ни в башню хроноускорителя проникнуть не удалось, и отчет изобиловал словечками «предположительно», «возможно», «вероятно». Со времени катастрофы прошло полторы недели, но до сих пор известно о ней немного, в сущности, только то, что рассказал Ромашин.

– Давайте сядем поближе к зданию лаборатории, – предложил Павел.

– Ближе чем на два километра не подойти. Вокруг Ствола установлен защитный барьер во избежание…

– Тогда сядем у барьера.

Куттер плавно заскользил вниз.

– Лаборатория снабжалась энергией централизованно, через земную энергосеть или имела собственный реактор?

– И то и другое. – Марич говорил отрывисто, хрипловато и тихо. – Реактор вмонтирован в Ствол на двадцатом горизонте – стандартный кварк-кессон. Мощности его хватало только на поддержание резонанса в ускорителе, но в настоящее время Ствол излучает в инфра– и радиодиапазонах в два раза больше энергии, чем может дать реактор. Внутренних источников ускоритель больше не имеет, внешние отключены, значит, откуда-то идет подкачка.

Куттер бесшумно спланировал на вершину невысокого холма, покрытого коричневой губчатой массой, похожей на пемзу.

– Вы хотите сказать, что Ствол откуда-то выкачивает энергию скрытно?

– Выкачивает, но не в нашем времени! Если эксперимент удался, то Ствол в настоящее время является каналом, соединившим наше время с прошедшими эпохами. Выходить будем?

– Пожалуй, на минуту. Потом познакомите с Центром.

Из отчета Павел узнал, что Управлением аварийно-спасательной службы создан специальный пояс защиты вокруг лаборатории. Пояс включал в себя посты наблюдения и контроля за пространством, передвижные генераторы силовых полей, излучатели антиматерии, сейсмостанции, установки зондирования горных пород, локаторы и другую технику. Управлял всем сложным комплексом защиты Центр, начальником которого был назначен Атанас Златков, доктор хронофизики, бывший заведующий лабораторией времени.

Марич вылез из кабины и прошелся по голой поверхности холма, разминаясь. Из-под ног при каждом шаге всплывали облачка желто-коричневой пыли. Павел вылез следом.

– Расскажите о цели эксперимента. В отчете описаны только его последствия. Вы ведь во время эксперимента находились в здании лаборатории?

Марич отрицательно качнул головой, изучающе посмотрел на Павла. Оспины на его лице потемнели.

– Я был в бункере независимой аппаратуры под зданием лаборатории. Бункер имеет отдельный выход, но сейчас он разрушен. Вы по образованию, простите, кто?

– БИС-мастер.

– А-а… конструктор больших информсистем? Что заканчивали? Рязанский Интех?

– Московский Энгу.

– Неплохо, но все же придется упрощать. Давно известно, что путешествие во времени невозможно без перемещения в пространстве. Земля вращается и движется вокруг Солнца со скоростью тридцать километров в секунду. Солнечная система перемещается в пространстве со скоростью двести километров в секунду. Движется Галактика в межгалактическом вакууме, не стоит на месте скопление галактик… Короче, чтобы попасть хотя бы в прошлый миг и в ту же выбранную точку на Земле, необходимо с небывалой точностью рассчитать, где была Земля мгновение назад, и лишь тогда пробивать хроноскважину. Вы знакомы с расчетами Геделя частных эффектов теории относительности?

– В общих чертах.

– Его расчеты используются и в хронофизике. Мы рассчитали и осуществили геделиану на практике. Посылали зонды в прошлое на сотни лет и возвращали обратно.

– Неужели расчеты так точны?

– Для проникновения в прошлое даже на тысячу лет точности расчетов, конечно, не хватало, но мы обошли это препятствие тем, что ввели самофокусировку хроноскважины.

– И на время эксперимента канал хроноскважины сохраняется?

– Вы хорошо схватываете суть. В ходе эксперимента «стволом дискретного временного пробоя» связываются все миллионы Земель в различные эпохи.

– Что же произошло в последнем эксперименте?

– Мы решили уйти в прошлое на глубину в пять миллиардов лет, к моменту образования Земли. – Марич нахмурился. – Но хронобур почему-то глубже одного миллиарда лет не шел, несмотря на увеличение мощности пробоя, словно напоролся на слой времени повышенной твердости. И тогда возникла идея применить направленную реакцию хронораспада.

– После чего и произошла катастрофа?

– Не знаю. Раз двадцать мы запускали хроноускоритель без ощутимых результатов. На двадцать первый… он включился самопроизвольно.

– Как такое возможно?

– К такому выводу пришли эксперты. Но я в эту гипотезу не верю. В Ствол встроены четыре системы безопасности, не позволяющие ему включаться не только спонтанно, но даже если бы кто захотел включить отдельные его системы. Нет, хронобур был инициирован специально кем-то, кто хорошо знал, чем все закончится.

– Но кому это могло понадобиться?! И для чего? Если все знали, что сверлить время опасно… Хотя, может быть, такие вопросы задавать преждевременно. Однако вы не могли не посчитать для себя, что послужило причиной катастрофы.

– Не люблю гипотез, – хмуро отрезал Марич. – Я не хронофизик-теоретик, а инженер-механик, практик, время для меня осязаемо в металле аппаратуры. Вам лучше поговорить со Златковым, начальником Центра, у него идей много.

– А все же? Разве у вас нет своего мнения?

– Считаю, что хронобур ни при чем. – Тон речи Марича остался прежним. – Башня хроноускорителя снизу доверху напичкана системами безопасности и контроля, автоматически прекращающими эксперимент при малейшей опасности. Нет, я не знаю, что случилось.

– Что ж, – вздохнул Павел, – и на том спасибо.

Он достал бинокль и принялся внимательно рассматривать белоснежное здание лаборатории с черными провалами окон. Казалось, все помещения заполнены странным черным дымом, не рассеивающимся со временем и не вытекающим наружу.

Вдруг из-за здания выпрыгнуло круглое черное пятно и стремительно помчалось к близкой белой стене Ствола. Павел разглядел паукообразное существо с длинными суставчатыми ногами, двумя парами глаз, глянцевитым эллипсоидом тела. Поглядывающий на инспектора Марич вскинул к глазам свой бинокль.

– Конкистадор, – пробормотал он через минуту. – Автомат обслуживания ускорителя и оборудования лаборатории. Вполне самостоятелен, дитя второго поколения мыслящих автоматов.

Павел повел биноклем в сторону и в километре обнаружил ряд черных труб, направленных на белую башню хроноускорителя. Трубы иногда неторопливо ворочались из стороны в сторону и становились похожими на стволы орудий древних линкоров.

Павел повернулся к ним спиной.

– Поехали. Центр далеко отсюда?

– Почти под нами.

Центр пояса защиты представлял собой подземный бункер с энергохозяйством и собственным киб-интеллектом высокого класса. Зал управления и контроля площадью в триста квадратных метров был занят низкими, зализанными пультами автоматического монитора защиты, аппаратуры наблюдения, контроля параметров среды, связи и передачи информации. Стены зала служили экранами комбайнов оперативной связи и наблюдения, на один из них был выведен геологический разрез земли до глубины в километр в том месте, где стоял Ствол: на фоне коричнево-черных пластов с вкраплениями красных, оранжевых, желтых полос и трещин – голубоватая круглая колонна, постепенно растворяющаяся в породах равнины на глубине в двести метров.

Людей в зале работало мало – всего пять операторов. Атанас Златков сидел в кресле возле одного из пультов, на рукаве его плотной рубашки выделялся алый ромб с маленьким серебряным сфинксом.

Это был крупный смуглый мужчина с шапкой блестящих черных волос, медлительный и, как показалось Павлу, несколько апатичный. В дальнейшем оказалось, что Златков склонен к быстрым сменам настроения, умеет переходить от конкретной ситуации к сжатой формулировке и абстрактным размышлениям.

– Вы далеко не первый, кто является ко мне с просьбой объяснить причины катастрофы, – сказал он в ответ на вопрос Павла. – Но специалисты вашего ведомства не любят иметь дело с домыслами, им подавай факты, не так ли?

– В общем верно, – согласился Павел, решая, как вести себя с этим известным всей планете ученым. – Вы хотите сказать, что факты, которые знаете вы, в равной мере знают все остальные и что новых фактов не прибавилось. Угадал?

Златков с проснувшимся на мгновение любопытством окинул Павла взглядом.

– Профессиональная интуиция? Впрочем, неважно, новых фактов у меня в самом деле нет. – Он нахмурился, помолчал. – Самый странный из фактов – спонтанное включение Ствола… хронобура. А самый страшный – гибель коллег! Погибли замечательные ученые и механики, готовящие эксперимент… А я вот цел и невредим. И Маричу повезло, он тоже уцелел чудом.

Павел промолчал. Трагедия была настолько свежа в памяти этого человека, что любой вопрос о лаборатории воскрешал события и бередил душу. Но не спрашивать инспектор не мог.

– Ничем помочь вам не могу, – добавил Златков. – Причины самозапуска Ствола неизвестны. Зато известны последствия. Связи с лабораторией нет, внутрь до сих пор пробиться не удается. Обычные жестко запрограммированные киберы просто не возвращаются, а конкистадоры не хотят подходить к зданию даже на сто метров. Знаете, что такое конкистадор?

Павел вспомнил биомеханического паука и кивнул.

– Странное название для кибера.

– Так их назвал сам создатель Фелипе Мендоса, вероятно, из-за того, что предназначались они специально для нашей лаборатории и первыми должны были завоевать время. – Златков задумался, хмуря густые широкие брови, нервно побарабанил пальцами по панели пульта. – В результате эксперимента оказались связанными Стволом хроноскважины сотни Земель в различные временные эпохи и в разных точках пространства. На основе тех данных, которыми располагает Центр, я высчитал, что Ствол соединил не менее трех сотен эпох с промежутками в десятки, сотни тысяч и сотни миллионов лет. Сам хронобур, вероятнее всего, провалился глубже пяти миллиардов лет в историю Земли и не вышел из резонанса. С большим трудом мы получаем крохи информации о точках выхода Ствола на поверхность Земли, но помочь конкистадорам не в силах, им приходится самим удерживать Ствол на грани полного распада. Если бы не они…

– Мне говорили, – кивнул Павел. – Произошла бы цепная реакция хронораспада.

– Мы посылаем конкистадоров в Ствол сотнями, возвращаются единицы, да и те почти без памяти. Вероятно, выход из Ствола в реальное время чреват перепадами темпоральных ускорений, стирающими информацию на молекулярном и атомарном уровнях. Мы, конечно, ищем способы проникновения в Ствол человека, но задача исключительно сложная, необходимы опыты на животных, и нужен доброволец, который спустился бы вниз по Стволу и отключил генератор… – Златков покачал головой, чуть поморщился и снова надолго задумался, уйдя мыслями в себя. Павел терпеливо ждал, посматривая на экраны, показывающие пейзажи вокруг Ствола.

– Собственно, это все, что я могу сообщить, – с неохотой проговорил начальник Центра, очнувшись от своих размышлений, скорее всего невеселых. – Наука о времени, к сожалению, недетерминистская наука. Она не дает однозначных ответов, а предлагает несколько вариантов с разной вероятностью. Коллеги-хронофизики более осторожны в выводах, но они не знают того, что знаю я о работе ускорителя. А я… я боюсь, что генератор хронораспада провалился так глубоко, что нам его уже не достать. Понимаете, на чем висит человечество?

Павел вдруг почувствовал мимолетную неприязнь к этому человеку, наделенному властью и ответственному за безопасность не только отдельного коллектива, но и, может быть, всего рода людского на Земле.

– Если ваши эксперименты со временем так опасны, – тихо произнес он, – то почему вы не объявили мораторий на их проведение?

Начальник Центра откинулся в кресле, побледнел, но глаза его сохранили прежнее равнодушное выражение.

– Прежде чем экспериментировать, ученые создали теорию хронопрокола, или, если хотите, бурения времени. И до последнего опыта теория и практика сходились даже в деталях, так что ни о каком моратории речь не шла. Кстати, за нашей работой пристально следила СЭКОН, а эта организация, как известно, применяет свои особые полномочия весьма успешно.

– Простите, я поторопился с выводами. И все же, несмотря на расчеты, контроль и прогнозы, катастрофа произошла. Подвела техника, наука, теория? Халатность конкретного человека?

– Халатностью назвать подобное происшествие нельзя. Чтобы запустить хронобур, надо было знать коды запуска отдельных его систем. Ни один человек из Центра этого не знал… кроме Шкодана и меня. Но я генератор не запускал. Хотя до сих пор уверен: катастрофа не должна была случиться. Если только в эксперимент не вмешался кто-то чужой… Но об этом мы поговорим в другой раз. Извините, меня ждут. Марич в курсе всех событий, в качестве гида он будет незаменим.

Павел кивнул и отошел.

– Неужели вы заставили шефа задуматься о чем-то еще, кроме науки? – с уважением спросил поджидавший его Марич. – Мало кому это удается.

– Вы с ним не дружите? – спросил Павел.

– А что, заметно?

– Есть немного. За что вы его не любите?

– «Не любите» – слишком громко сказано, скорее мне его жаль. Он теоретик в кубе, для него существуют прежде всего наука, его драгоценные сверхоригинальные идеи, а потом все остальное.

Павел промолчал. По его мнению, Златков искренне скорбел о гибели сотрудников, что же касалось его личных качеств – спешить с выводами не стоило.

Инспектор прокрутил в памяти разговор с начальником Центра защиты. Больше всего его насторожила брошенная вскользь фраза о вмешательстве в эксперимент кого-то чужого. Неужели такое возможно? Но кто мог вмешаться? По данным косморазведки, в звездном рукаве Галактики – рукаве Ориона, к которому относится и Солнце, нет цивилизаций, достигших уровня земной. Но, может, такие цивилизации были в прошлом?..

– Спасибо за информацию, – сказал Павел Маричу, выжидательно смотревшему на него. – Сегодня я вас больше пытать не буду.

Инженер кивнул, пожал протянутую руку и, повернувшись, сказал через плечо:

– Буду нужен – найдете меня у прибористов Полуянова.

Павел присел на свободный стул у стены зала, соображая, чем заняться в первую очередь. Ему надо было ознакомиться с отчетом об экспериментах лаборатории, начиная с момента пуска хроноускорителя, проанализировать рост энергозатрат, запросить информацию о сотрудниках и конструкторах, а также собрать данные наблюдений за Стволом, параметры среды вокруг него. Кроме того, следовало составить сводку странных фактов о работе ускорителя до катастрофы и после. И все это за один день.