Снегопад кончился, и притихший лес медленно обрел глубину и четкость, словно фотография в растворе проявителя. Тишина, завладевшая лесом, перестала быть глухой, неприветливой и настороженной, вернулось первозданное, торжественное, выразительное и чарующее безмолвие заснеженной тайги, не нарушаемое ни одним звуком. Белое и серо-коричневое, с редкими пятнами седой зелени… Белое – снег и небо, серо-коричневое – сбросившие листву деревья, зеленое – сосны и ели. И еще – машины передвижной радиостанции и домики оперативного поста управления комплексной научно-исследовательской экспедиции. И все же главным цветом был белый…

Ивашура оглянулся. Километрах в пятнадцати над лесом вставала черно-голубая громада Башни диаметром около двенадцати километров, вершина которой тонула в облаках. Стены Башни были голубыми, а черными – ряды окон и пятен, ниш и разломов, провалов и трещин. Дикое, непонятное, неизвестно как возникшее на месте паучьего шатра колоссальное строение, непрерывно растущее вширь и не разрушающееся при этом…

В одной из темных брешей в стене Башни разгорелся вдруг пронзительно-зеленый огонек, и тотчас же где-то взвыла сирена тревоги, разбив тишину на тысячи отголосков: огонек означал появление блуждающего источника радиации.

Ивашура потрогал во внутреннем кармане полушубка пистолет Кострова, отобранный им у неизвестного «десантника» (пистолет назвали по-книжному бластером, и Игорь постоянно носил его с собой), и зашагал по глубокому снегу мимо остывающей коробки вездехода к одному из домиков-вагончиков, из трубы которого тянулась струйка дыма.

Бластер он испытал уже дважды, один раз еще с Костровым, второй с Рузаевым, и оба раза поражался силе чужого оружия. В зависимости от регулировки мощности разряда – в этом они разобрались – пистолет мог метать молнии и целые реки плазменного огня, способного пробить брешь в любой стене или броне. Пригодился бластер и в недавнем инциденте возле стены Башни, во время исследовательской вылазки, когда на группу экспертов напала странная шестилапая обезьяна со змеиной головой высотой в два человеческих роста. Лишь направленный на нее ствол бластера заставил обезьяну ретироваться с невероятной прытью, хотя кое-какую аппаратуру она все же успела помять. Нападение было столь стремительным и неожиданным, что с трудом верилось в его реальность. Но синяк на руке Гаспаряна от прикосновения обезьяны остался надолго. В следующий раз они вооружились уже помощней: ружьем и пистолетом-пулеметом.

Раздевшись в крохотной прихожей, Ивашура вошел в центральную комнату. В комнате было тепло, пахло сосновыми поленьями, дымом и сбежавшим молоком. У стола, застеленного коричневой клеенкой, сидели несколько человек, среди них Миша Рузаев, Сурен Гаспарян, директор Центра Богаев и только что прибывшие на вездеходе полковник федеральной безопасности Одинцов Мартын Сергеевич, молодой, поджарый, с пристальным взглядом внимательных карих глаз, и второй вице-премьер правительства, Старостин Николай Николаевич, большой, рыхлый, страдающий одышкой.

В углу на столике стояла переносная радиостанция, радист с наушниками на голове что-то записывал в журнал, подкручивая верньер. Возле аппаратной стойки сидел телеграфист, отдельно стояли телефоны и плоский переносной телевизор.

– Что там? – спросил хрипло Богаев.

– «Глаз дьявола», – сказал Ивашура. – Высоко, метров четыреста под облаками.

– Это и есть Игорь Васильевич Ивашура, – представил его Богаев. – Начальник экспертного отдела Центра и в данном случае руководитель экспедиции. Поскольку ситуация необычна, ему даны особые полномочия.

– Мы осведомлены, – кивнул Старостин. – Извините, что перебил.

Ивашура глянул на Гаспаряна, щелкнул ногтем по футляру проектора, стоявшего на полке. Сурен понял и выскочил за слайдами в соседний домик, где устроили фотолабораторию. Рузаев молча принялся разворачивать проектор.

– Что вас интересует прежде всего? – Ивашура вопросительно посмотрел на Одинцова и Старостина. – Принимаемые меры, факты минувшей недели, научные гипотезы?

Старостин кашлянул, посмотрел на полковника и пророкотал:

– Через два дня мы с Мартыном Сергеевичем должны доложить правительству о фактическом положении дел, потому хотелось бы разобраться в обстановке с минимальной предубежденностью. О мерах мы наслышаны, научных гипотез, насколько я осведомлен, накопилось много, но все они субъективны и больше эмоциональны, чем научно обоснованны. Так?

Ивашура улыбнулся.

– Примерно так. Что ж, я вас понял. Давайте сначала восстановим хронологию, а потом перейдем к последним данным.

В комнату вошел Гаспарян и стал заряжать кассеты проектора слайдами. Рузаев задернул занавеску на окне, выключил свет.

– Пауки появились в Брянском лесу предположительно двадцать третьего сентября. Двадцать шестого над просекой с линией электропередачи потерпел аварию вертолет энергохозяйства района, и уже тогда просека была заткана паутиной. То есть пауки появились раньше – по нашим расчетам, именно двадцать третьего. Откуда они взялись – неизвестно, гипотез несколько, но все они пока бездоказательны. Появившись, пауки начали строить нечто вроде паутинного шатра, достигшего к третьему октября высоты сорока двух метров. Кстати, материал паутины – сложное кремнийорганическое соединение – по прочности не уступает легированной стали, а по упругости превосходит каучук. Толщина нитей – около шести микрон.

Гаспарян включил проектор, и на развернутом полимерном экране у дальней стены комнаты возник пейзаж: хвойный лес, из которого вырос снежно-белый корпус.

– Четвертого октября, ночью, произошел взрыв, – продолжал Ивашура, – уничтоживший паутинный шатер, и на его месте поднялась странная колышущаяся, как студень, опухоль, которая потом выросла в Башню. Диаметр последней к сегодняшнему дню достиг двенадцати с половиной километров. При взрыве… – Ивашура нахмурился, помолчал, – пропали без вести двое: сотрудник Центра Иван Костров и журналистка Таисия Калашникова. Они вылетели к паутинному шатру на вертолете и… не вернулись. Найти их не удалось.

– А вертолет? – спросил Старостин. – Тоже пропал?

– И вертолет.

– Странно.

– Да, странно, хотя и без этого случая странностей хватает.

Гаспарян сменил кадр, и на месте паутинного корпуса возникло изображение паука.

Помолчали, рассматривая.

– Хорош! – нарушил молчание Старостин. – Слабонервного вполне способен довести до инфаркта.

Изображение паука сменилось изображением Башни.

– Эпицентр тайны, – сказал Богаев. – К сожалению, проникнуть внутрь практически невозможно. Она растет, и находиться возле ее стен опасно.

– И что же, так никто и не пытался проникнуть? – спросил Одинцов.

– Для этого нужна отчаянная храбрость или… – Ивашура усмехнулся, – или не менее отчаянная глупость. А вообще-то попытки попасть внутрь Башни были, но не увенчались успехом. Главная ее особенность в том, что растет она скачками. Каждый скачок прибавляет диаметр на один-полтора километра и порождает при этом колебания почвы силой четыре-пять баллов. По данным исследований, высота плотного ядра Башни достигает двух километров, выше она становится зыбкой, дымчатой, полупрозрачной и на высоте трех километров исчезает совсем. То же касается и ее фундамента: до глубины в четыреста метров он виден на экранах эхорадаров и магнитных сканеров отчетливо, а потом как бы растворяется в породах континентального щита.

Гаспарян показал виды Башни со всех сторон, в том числе и сверху, потом стал демонстрировать отдельные участки башенных стен. На одном из снимков была запечатлена длинная струя черного дыма, исторгнутая из провала в стене.

– Мертвый выброс, – сказал Ивашура. – Этот дым превращает все, чего ни коснется, в сверхстранный полиметаллический сплав, в котором соединены почти все металлы – от железа до свинца.

На стене появилось изображение сверкающей металлическим блеском полосы на земле. Кое-где на полосе стояли такие же серо-свинцовые пни и поваленные деревья с отливающей металлом корой. На следующем снимке была запечатлена еще одна полоса, в конце которой стоял гусеничный вездеход «Малыш» – глыба серого металла.

Старостин переглянулся с Одинцовым, и Богаев поспешил вставить:

– Жертв не было, люди успели выскочить. С тех пор никто не подходит так близко к Башне.

– Рискуете, – пробормотал Старостин неодобрительно.

– К сожалению, риск необходим, – сказал Ивашура. – Мы стараемся свести его к минимуму, но избавиться полностью не в состоянии. Да и обойтись без риска нельзя, ведь никто не может сказать, что это за Башня и чего от нее ожидать.

Гаспарян сменил кассету. На экране появился участок серо-голубой стены со зловещим светящимся глазом.

– Мы так и назвали это явление – «глаз дьявола». По сути, это источник жесткого гамма-излучения – пожалуй, наиболее опасное чудо из всего арсенала чудес Башни. И, наконец, призраки.

Последние слайды запечатлели на фоне угрюмых фиолетово-синих стен и лесных зарослей светящиеся зеленые и желтые полосы, языки, жилы и ленты.

Рузаев выключил проектор, отдернул занавеску, впуская в дом сероватый свет пасмурного декабрьского дня.

Старостин покашлял, побарабанил пальцами по столу.

– Хорошо бы познакомиться с этой Башней поближе. Или нельзя?

Ивашура посмотрел на Богаева.

– Отчего же, можно. Перед вашим приездом мы планировали вылазку к подножию Башни, можем проводить.

– Километра на три, не ближе, – ворчливо добавил Богаев. – Все-таки опасно, ратуете за уменьшение риска и тут же сами подаете отрицательный пример.

– Как вы считаете, Мартын Сергеевич? – повернулся к полковнику Старостин. – Имеем мы право рисковать?

– Мы – да, вы – нет, – улыбнулся Одинцов. – Тем более у Башни стали появляться весьма необычные… объекты. Не так ли, Игорь Васильевич?

Ивашура хотел спросить: «Откуда вы знаете?» – но встретил взгляд полковника и понял, что тот осведомлен и о «десантниках», и о черных всадниках, и о шестилапой обезьяне с головой змеи. То есть обо всем. Впрочем, подумал начальник экспедиции, чему удивляться? Наблюдателей-федералов в зоне Башни полным-полно, хорошо еще, что они ни во что не вмешиваются.

– Правильно, – с опозданием согласился Ивашура, отвечая и Одинцову, и своим мыслям. – Опасность необычных встреч существует, но к Башне мы вас все-таки проведем, я сам пойду с отрядом.

Старостин встал.

– Ну и хорошо. Нас послали выяснить, чем грозит ваша Башня району, области, может быть, и всей стране. Вопрос серьезный, и подойти к нему надо со всей ответственностью.

Пока готовилась экспедиция к Башне, Ивашура рассказал Одинцову о мерах по предотвращению утечки информации, мерах безопасности и о координации научных исследований.

В исследовании феномена Башни участвовали почти все отделы Академии наук, Физический институт, Объединенный институт ядерных исследований и другие научно-исследовательские институты страны. Все группы и лаборатории этих научных организаций были подчинены Центру, а координатором комплексной экспедиции был назначен Игорь Ивашура. Его заместителями стали Богаев и академик Гришин.

Вокруг Башни в радиусе десяти километров располагались два кольца оцепления, к селу Ивановскому, в пятнадцати километрах от Башни, были стянуты войска, в которые входили подразделения противохимической и противоатомной защиты, отделения дозиметристов и локаторщиков и вертолетно-десантный полк округа. Все эти воинские части подчинялись командиру Брянского гарнизона полковнику Михайлову, входящему в руководство экспедицией.

– С полковником я знаком, – сказал Одинцов, когда Ивашура закончил. – Как вы с ним взаимодействуете?

– В основном через связь. Иногда требуется техническая помощь, привлекали к работе радиолокационные станции, бывает нужна грубая физическая сила, а иногда приходится отыскивать увлекшихся работой ученых, забывающих о режиме безопасности.

Подошел Богаев, одетый в шубу.

– Тут у нас возник спор: не спешим ли мы с допуском в зону зарубежных ученых? Башня явно создана искусственно, но кем и с какой целью? Конечно, американцы здесь ни при чем, но тогда мы выходим на контакт с другой цивилизацией, как бы сказочно ни звучали эти слова. Не слишком ли серьезна проблема, чтобы решить ее на… – Богаев замялся.

– На уровне полковника, – закончил Одинцов с тонкой иронией. – Вы правы, дело серьезное, но вопрос о допуске зарубежных ученых уже решили в Москве. Через день-два сюда прибудут делегации ученых западных стран, в том числе и американцы.

– Это усложнит работу экспедиции.

– Знаю, но работать придется. Феномен Башни перерос рамки национальных интересов, а если перед нами встала задача контакта с иным разумом, тем более понадобятся усилия ученых и государственных деятелей многих стран. Позиция правительства по этому вопросу диалектически и политически верна.

– Я не спорю. – Богаев нахлобучил шапку. – Однако у меня есть право и на свое мнение. Готовы? Пошли.

Отряд выступил в путь.

Впереди шагали Ивашура и Гаспарян, одетый в черный замшевый полушубок, потом Богаев, Старостин и Одинцов с биноклями, а замыкал отряд Рузаев с рацией на ремне, имевшей поэтическое название «Тюльпан». Гаспарян и Рузаев захватили с собой также различные анализаторы и датчики. Ивашура нес универсальный дозиметр и поддерживал перекинутый через плечо ремень сумки с инструментом.

Снег был глубокий, и идти было трудно, несмотря на протоптанную тропу, но Ивашура уверенно лавировал между деревьями – он ходил здесь не раз. Миновали просеку с поваленными опорами ЛЭП, вышли на край замерзшего и заснеженного болота с островками травы и камыша, виднеющимися из-под снега. Стена Башни придвинулась вплотную, нависла над головой ощутимой тысячетонной громадой, хотя до нее оставалось еще километров шесть.

Остановились, с немым восхищением озирая в бинокли чудовищное здание, испещренное узором непрозрачных окон и дыр.

– Колоссально! – сказал Старостин, выдыхая облачка пара. – Фотографии и телепередачи не передают впечатления.

Пошли дальше и через километр встретили патруль оцепления первой линии, протоптавший дорожку в снегу вдоль проволочной ограды. У солдат на ремнях висели рации и дозиметры. Старший наряда козырнул Одинцову, попросил разрешения обратиться к Ивашуре и доложил:

– За время дежурства происшествий не случилось. Старший наряда сержант Гогиев. А вы снова туда, Игорь Васильевич? – не удержался он от вопроса. – Хоть бы раз взяли с собой.

– Еще доведется, Вахтанг, – ответил Ивашура. – Докладывайте обо всем, что покажется непонятным. Мы вернемся через два часа.

Через несколько минут Ивашура остановился и поднял руку.

– Извините, дальше мы пойдем одни.

Старостин, отдуваясь, вытер вспотевшее лицо платком и долго рассматривал Башню в бинокль. Наконец опустил бинокль и ворчливо заметил:

– Я дальше и сам не хочу идти, отсюда и так все отлично видно.

Одинцов улыбнулся, но возражать не стал.

– Что ж, будем возвращаться. Однако действительно впечатляет! Чувствуешь себя если не блохой, то уж, во всяком случае, не венцом природы. Игорь Васильевич, у меня к вам есть конфиденциальный разговор, вернетесь – загляните в мои апартаменты.

– Непременно, – кивнул Ивашура.

– Идемте, идемте, – заторопился Богаев. – Экипированы мы не для таких рискованных прогулок, а неприятные сюрпризы Башня может преподнести в любой момент и на любом расстоянии от нее.

Делегация отправилась назад, часто оглядываясь то на стену Башни, то на оставшихся экспертов.

– Вперед! – бросил остальным Ивашура. – Надо успеть вернуться засветло, не хочу я ночью связываться с «зоной ужасов».

– Может, еще разок попробуем проникнуть в Башню? – предложил Гаспарян. – На стыке двух точек выхода призраков. Там мы еще не пытались.

– Не сегодня. Придем обратно – обсудим. Этот полковник дал понять, что все знает о наших походах и встречах с порождениями Башни. И мне это активно не нравится. Я хочу поговорить с ним, чтобы федералы не мешали и впредь. А еще лучше, чтобы они нам помогли.

Дальше шагали молча, настороженно всматриваясь в стену Башни и прислушиваясь к нарастающему подземному гулу и клокотанию – звуки эти обычно становились слышны только у самой стены, в пределах одного километра. Подрагивание почвы заметно усиливалось, тем более что болото в непосредственной близости от Башни оттаяло и слой торфа начал пружинить и прогибаться под ногами. Из часто встречающихся ям поднимались струйки испарений.

– Граница, – сказал Гаспарян. На лбу его выступили бисеринки пота. Он оглянулся на Рузаева и растянул губы в неопределенной усмешке. – Что-то сегодня не чувствуется влияния «зоны». Не боишься, Михаил?

– Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем, – ответил Рузаев изречением Коллинза. – Не стучи зубами, Сурен, за версту слышно.

– Конечно, тебе нечего бояться, ты сам как леший. А я человек интеллигентный, нервный, легко поддающийся соблазну…

– Тише ты, нервный! – негромко сказал Ивашура, останавливаясь. – Ох, и надоела мне ваша фасон де парле. Вот только теперь мы подошли к границе, чувствуете? Просто сегодня «зона ужасов» чуть у́же, чем обычно.

То, что они называли «зоной ужасов», было всего-навсего ощущением нависшей опасности, появлявшимся у человека вблизи Башни. У каждого это ощущение сопровождалось комплексом других негативных эмоций – сообразно типу нервной системы, характеру и восприимчивости. Рузаеву, например, казалось, что из-за слепых окон Башни за ними следят недобрые глаза. Гаспарян переставал узнавать товарищей, становился подозрительным и возбужденным. Ивашуре слышались чьи-то голоса, и ему очень хотелось проснуться, хотя он и сознавал, что все это с ним творится наяву.

– Да! – с чувством сказал Гаспарян и облизнул губы. – До сих пор не могу привыкнуть! Пошли, а то я сбегу.

Они двинулись дальше.

Снега здесь, вблизи стены, не оказалось совсем, земля была голой, растрескавшейся, в жесткой шкуре высохшей осоки. Чем ближе они подходили к Башне, тем труднее становилось идти: земля была взломана, разорвана на глыбы, скручена пластами. И наконец перед людьми встал громадный стометровый вал полурасплавленной, спекшейся земли вперемешку с торфом и глиной, исполосованный многометровыми трещинами. Воняло здесь серой, дымом, угольной пылью и порохом. Ощущение опасности усилилось настолько, что каждый шорох отзывался болезненным ударом по нервам.

Они с трудом удерживались, чтобы не побежать назад сломя голову и не позвать на помощь.

– Я пошел вперед, а то закричу «караул!», – быстро проговорил Гаспарян и полез на склон черного вала. Ивашура молча махнул рукой более сдержанному Михаилу и полез следом. Эффект «зоны ужасов» кончился где-то в полусотне метров от подножия стены.

– Ф-фу! – сказал на вершине вала Гаспарян и вытер лоб. – Легче с рогаткой на тигра идти!

На изуродованном ямами и буграми гребне вспученной чудовищной силой земли было жарко, воздух дрожал знойным маревом, источая ароматы паровозной топки и котельной. Стена Башни была рядом, голубая, пористая, как губка, вернее, как вспененный бетон, но Ивашура знал, что материал стены бетоном никогда не был – то же кремнийорганическое соединение, входившее в состав псевдопаутины. Здесь влияние «зоны ужасов» почти не сказывалось, что тоже было одной из нерешенных загадок. Ученые предполагали, что ощущение ужаса возникает у людей в зоне под воздействием какого-то излучения, но какого – было трудно разобраться, потому что параметры среды у стены намного отличались от естественных в любом другом уголке Земли. Башня была чудовищной аномалией сама по себе, и вторичные эффекты, рожденные ею, еще не все были отмечены и зарегистрированы, не говоря уже об изучении и истолковании.

– Расставляйте датчики полей цепочкой, – сказал Ивашура. – Анализаторы поставим прямо под стеной, им все равно, где стоять.

Они быстро установили приборы, включили, проверили настройку и собрались у трещины, расколовшей вал почти на всю глубину. Стенки трещины отблескивали металлом. Ивашура проследил направление трещины и увидел цепочку тусклых стальных пятен на поверхности парившего кое-где торфяного слоя.

– Вот это удача! – сказал он. – Здесь недавно произошел капельный мертвый выброс! А ну-ка поищем выход.

Мертвые выбросы – струи черной субстанции, превращавшей любые вещества и материалы в полиметаллический сплав, обычно извергались струями длиной в сто-двести метров, реже – в километр, и точки извержения в стене Башни тут же затягивались, исчезали. Точки выхода капельных выбросов, когда на землю ложилась очередь черных капель, зарастали медленно, в течение нескольких часов, но и встречались они несравненно реже.

Рузаев первым отыскал на стене неровное темно-серое пятно, края которого заметно отливали металлом. Пятно диаметром в пять метров располагалось на высоте человеческого роста почти у истока трещины, и веяло от него жаром, как от сталеразливочного ковша.

Михаил быстро измерил температуру пятна.

– Триста девять градусов!

– Регистраторы РФВ сюда, – приказал Ивашура. – Пару штук. Для граничных передач останутся еще два, этого достаточно. Что еще мы забыли?

– Вроде бы все сделали.

– Образцы, – подсказал Рузаев, устанавливая у стены под пятном регистраторы физических величин.

– Правильно, собираем образцы и мотаем отсюда. У меня предчувствие дурацкое…

Не мешкая, взяли образцы почвы в разных местах. Рузаев с большим трудом отколупнул пробоотборником крошку металлизированной трещины, попытался взять соскоб темно-серого пятна, но инструмент соскальзывал, а стоять долго у пятна было невозможно – начинали тлеть воротник полушубка и рукавицы.

– Назад! – приказал Ивашура, засняв всю панораму на пленку. – Бегом! Попрошу только не ломать ноги и головы.

– Ну, меня подгонять не надо, – пробормотал Гаспарян. – Я и так побью все рекорды по бегу.

Они спустились с вала вывернутого пласта болотной почвы и припустили к лесу и белой снежной полосе в двух километрах.

Пробежав «зону ужасов», остановились отдышаться, запаренные, хватая чистый и холодный зимний воздух открытыми ртами, глядя на отодвинувшуюся гору Башни.

– Ничего, – сказал Гаспарян. – И никого. Зря пугал.

– Не зря, – возразил Рузаев, доставая бинокль. – Посмотри-ка левей Башни, за кустиками.

Ивашура вскинул к глазам свой бинокль и увидел знакомый силуэт – черный всадник на гигантском животном, напоминающем кентавра, но без головы.

– Кажется, начинается флаттер, – добавил Рузаев, от глаз которого ничего не ускользало.

Ивашура перевел взгляд и увидел, как поверхность стены Башни зарябила, по ней побежали волны, сначала редко и слабо, затем все чаще и сильнее. Потом и невооруженным глазом стала заметна вибрация стены: словно мертвое озеро, сотрясаемое крупной зыбью, поднялось вертикально. Донесся низкий стонущий гул, задрожала земля. Черный всадник исчез.

Они стояли с полчаса, смотрели на непонятное, противоречащее здравому смыслу явление и молчали. Ивашура закончил киносъемку Башни и опустил бинокль.

– Пошли, Миша, дай отбой границе, чтобы не беспокоились. Кстати, мои часы остановились. Сколько на твоих электронных?

Рузаев поднес руку к глазам и хмыкнул:

– Невероятно, но факт! Не видно цифр!

– Сдохли батарейки, – прокомментировал Гаспарян и лизнул с ладони снег.

– Да ведь я только полтора месяца назад их поменял!

Ивашура спохватился и махнул рукой вперед.

– Дома разберемся.

Они побрели по снегу назад, к лесу, где располагался координационный центр экспедиции, или, как говорили все, штаб.