Своим большим умом и политической проницательностью Бисмарк уже очень рано постиг, какую роль играет Россия на международной арене. Как политик и дипломат, поставивший перед собой определенную цель, он понял также, что Пруссия никогда не сможет разрешить задачу воссоединения Германии, не сможет стать крупной европейской державой, если не добьется благоприятного к себе отношения со стороны своей великой восточной соседки. Подлинное понимание роли России и задач всемерного укрепления отношений с нею пришло вместе с окончательным формированием его взглядов на пути воссоединения Германии. Это было в годы Крымской войны. Англо-французская коалиция совместно с Турцией и Сардинией вела войну против России. Она стремилась привлечь на свою сторону и Австрию. Возможности для этого были. Еще в 1849 г., вскоре после того как царские войска под командованием Паскевича, придя на помощь Габсбургской монархии, задушили венгерскую революцию, австрийский канцлер Шварценберг бросил свою знаменитую фразу: «Мы удивим Европу своей неблагодарностью». Эти слова были произнесены в ответ на опасения, не вынуждена ли будет Австрия превратиться в вассала царской России. Теперь, в период Крымской войны, Австрия имела возможность продемонстрировать «неблагодарность»: нацеливаясь на придунайские княжества, она готова была выступить на стороне англо-французской коалиции против России. В таких условиях позиция Пруссии приобрела неожиданно большое значение. Опираясь в Пруссии на либерально-буржуазные элементы и придворную группу, возглавляемую принцессой Прусской, Англия стремилась привлечь Пруссию на свою сторону. Она соблазняла ее «компенсациями» в виде Прибалтики и русской части Польши. В противном случае она угрожала Пруссии блокадой. В конце концов Пруссия согласилась подписать с Австрией конвенцию, направленную против России. Она обязалась выставить на своей восточной границе довольно значительную по тому времени армию. Война между Россией, с одной стороны, Австрией и Пруссией, с другой стороны, все же не вспыхнула. Царское правительство, стремясь избежать войны, вывело свои войска из Молдаво-Валахии.

Какова была в этой обстановке позиция Бисмарка? Воспоминания о недавней роли русской политики в Ольмюцском соглашении могли скорее восстановить Бисмарка против России. И все же Бисмарк протестовал против западнического курса прусской политики. Он противился английским планам расчленения России, которые должны были быть осуществлены с участием Пруссии. Тут сказалось то, что было присуще Бисмарку и в его последующей деятельности: голый политический расчет, сообразный с интересами Пруссии, так, как он их понимал. «Самое опасное для дипломата, — говорил он впоследствии, — это иметь иллюзии». В данном случае он боролся против распространенных тогда иллюзий о возможности для Пруссии добиться положения великой державы путем благоволения со стороны Лондона, Парижа и Вены. Этого можно было достигнуть только участвуя в соглашении, направленном против России. Это для Пруссии означало, считал Бисмарк, опуститься до положения какого-нибудь индийского вассала, обязанного сражаться в защиту интересов Англии. Территориальные компенсации за счет русских владений, считал далее Бисмарк, как бы они ни были обширны и соблазнительны, Пруссии не нужны. Бисмарк доказывал, что у Пруссии нет никаких оснований воевать с Россией и что даже победоносная война против России в конечном счете принесет Пруссии в будущем огромный политический ущерб: на своей восточной границе Пруссия в таком случае всегда будет ощущать мощное давление со стороны великой державы, готовой к реваншу. К тому же присоединение русской Польши к Пруссии ослабит внутреннее положение в первую очередь самого Прусского государства и даже будет угрожать его целостности. Бисмарк предостерегал, что было бы крупнейшей политической ошибкой третировать «60 миллионов великорусского народа, … не опасаясь, что он станет верным союзником всякого будущего врага Пруссии».

До войны с Россией дело не дошло, и, казалось бы, Бисмарк мог быть доволен. Но нет, он негодовал по поводу того, что и в данном случае была упущена возможность. Соглашение с Австрией, по которому Пруссия должна была выставить против России большую армию, он расценивал как крупнейшую ошибку, которая, однако, могла быть выгодно использована: стоило только 200-тысячную армию сконцентрировать в Силезии — на стыке границ России и Австрии. Последняя не могла бы протестовать, так как формально дело сводилось лишь к лояльному выполнению Пруссией своих обязательств. Затем, однако, Пруссия должна была, по мнению Бисмарка, направить эту армию не против России, а вместе с Россией против Австрии. Это следовало бы сделать в том случае, считал он, если бы Австрия отказалась предоставить Пруссии гегемонию в Северной Германии. Правда, приходилось считаться с тем, что на стороне Австрии будет находиться англо-французская коалиция, которая и без того угрожала Пруссии блокадой. Но Бисмарк считал, что при добрых отношениях с Россией никакая англо-французская блокада не может быть Пруссии страшна. Вооруженные силы Англии и Франции, занятые на Черном море против России, не смогли бы оказать на Пруссию никакого давления. Так, идя вместе с Россией, Пруссия могла бы добиться многого.

Бисмарковский план свидетельствовал о том, что у его автора, бесспорно, не было недостатка в решимости. Но страх перед Австрией и западными державами был тогда настолько силен в правящих кругах Пруссии, что этот план был отвергнут. Более того, Пруссии пришлось испить еще одну чашу унижения: австрийская дипломатия вновь «удивила Европу своей неблагодарностью», на сей раз в отношении Пруссии. По окончании Крымской войны собрался Парижский конгресс (1856 г.). Австрия постаралась не допустить на конгресс Пруссию до тех пор, пока великие державы окончательно не договорились об основных условиях мирного трактата. Пруссии пришлось в передней ожидать, пока великие державы разрешат ей войти туда, где от имени всех германских государств уже выступала Австрия. Прусское правительство добивалось приглашения на конгресс. Оно заранее готово было согласиться на поддержку политики, продиктованной Австрией в угоду западным державам. Бисмарк считал это крупнейшей ошибкой. Он и здесь исходил из интересов Пруссии в ее борьбе за гегемонию среди немецких государств. Слепо следовать за Австрией — эта означало, считал тогда Бисмарк, что за входной билет на Парижский конгресс Пруссия должна заплатить последними остатками своей самостоятельности.

Впоследствии, бросая ретроспективный взгляд на пройденный исторический путь, Бисмарк указывал, что в истории Пруссии были еще две возможности возглавить воссоединение Германии. Первая возможность была, по его мнению, в 1848 г.: если бы Пруссия вооруженной силой быстро и решительно подавила тогда революцию у себя и на деле показала решимость сделать то же в других немецких государствах, то отдельные немецкие князья сами приехали бы в Берлин искать спасения под главенством Пруссии. Словом, Пруссия, считал Бисмарк, должна была в отношении остальной Германии выполнить ту же роль, какую царская Россия выполнила в отношении Австрии, когда послала свои войска помочь задушить революцию в Венгрии. Вторая возможность, указывал далее Бисмарк, была упущена после Крымской войны, в период войны между габсбургской Австрией и бонапартистской Францией за господство в Италии (1859 г.). Тогдашнее правительство Пруссии склонно было выступить на стороне Австрии. Бисмарк считал это крупнейшей ошибкой. В этом случае всю тяжесть войны против Франции должна была вынести Пруссия, ибо война развернулась бы на Рейне. С другой стороны, Россия обрушилась бы на Пруссию, желая выместить на ней свою ненависть к Австрии. Таким образом, Пруссии пришлось бы сражаться на два фронта. При этом Австрия постаралась бы оказать давление на ту же Пруссию, чтобы не допустить ее успеха. Итак, Пруссии, считал Бисмарк, пришлось бы при всех условиях расплачиваться и за австро-французские противоречия в Италии и за австро-русские противоречия на Балканах. Ей Пришлось бы безнадежно испортить свои отношения с Россией. Во имя каких интересов? Во имя интересов Австрии и Англии?

Бисмарк считал, что предполагавшееся выступление Пруссии на стороне Австрии было бы пагубным. Это выступление, как известно, не состоялось. Во время переговоров Австрия отвергла прусские условия, а тем временем война в Италии закончилась. Немалую роль сыграли и угрозы России, заявившей, что она не допустит вмешательства Пруссии на стороне ненавистной ей Австрии. Таким образом, снова, как и после Крымской войны, Пруссия осталась ни с чем. Бисмарк негодовал. «Моей мыслью было, — писал он впоследствии, — что нам следовало, продолжая вооружаться, предъявить одновременно ультиматум Австрии». Это означало бы удар в спину Австрии, фактический союз с бонапартистской Францией, улучшение отношений с Россией.

И этот план Бисмарка был отвергнут. Впоследствии в правящих сферах решили, по-видимому, ближе познакомиться с внешнеполитической программой Бисмарка. Вкратце эту программу можно было бы сформулировать в следующих словах: решительная борьба с Австрией, укрепление отношений с Россией. Эта программа, изложенная Бисмарком на заседании правительства, не встретила в то время поддержки. Кандидатура Бисмарка, закулисно выдвигавшегося на пост министра иностранных дел, отпала. Вскоре, однако, шансы Бисмарка начали подниматься. В стране назревал знаменитый конституционный конфликт между королем и ландтагом. Он был связан с прохождением военного бюджета, представленного правительством и встретившего сильное противодействие в ландтаге. Конфликт был выражением огромной напряженности внутреннеполитических отношений. Обстановка в стране накалилась настолько, что король собирался отречься от престола. Некоторые круги рекомендовали ему встать на путь государственного переворота и прямой отмены конституции. Король не решился ни на то, ни на другое. Под влиянием военного министра Роона король согласился призвать на помощь Бисмарка, который в борьбе с ландтагом должен был осуществить политику «сильной руки», 23 сентября 1862 г, Бисмарк был введен в состав правительства и через две недели назначен на пост министра-президента. С этого момента он в течение 28 лет бессменно руководил политикой Пруссии, а затем Германской империи.

Нас интересует здесь не его внутренняя, а его внешняя политика, в частности его политика в отношении к России. Поняв необходимость укрепления отношений с Россией, он стал поджидать благоприятного случая и искать к тому возможности. Разумеется, ожидание не было пассивным, а поиски не были слепыми, В недавнем прошлом возможности были упущены, теперь упущенное следовало наверстать,

Среди немецкой буржуазии была крайне непопулярна политика, ставящая своей целью сближение с Россией. Буржуазия усматривала в этом отход от политики, диктуемой западными «либеральными» державами, ущемление интересов немецкой Австрии. Но Бисмарк, который стремился удовлетворить требования буржуазии по-своему, по-юнкерски, вопреки ее воле, и в вопросе об отношении с Россией мало считался с «западническими» настроениями либеральной партии. В качестве основы для сближения Пруссии с Россией Бисмарк выдвинул идею общности династических интересов обеих держав. Когда в русской части Польши вспыхнуло восстание (1863 г.), которое, при поддержке английской и французской прессы, провозгласило лозунг восстановления Польши в границах от Балтийского до Черного моря, Бисмарк понял, что он близок к достижению своей цели. Он предложил царскому правительству заключить военную конвенцию, которая предусматривала возможность совместного подавления польского восстания. Предложение пришлось как нельзя более кстати. Западные державы, Англия и Франция, а под их влиянием и Австрия, предпринимали дипломатическое вмешательство в Петербурге, имевшее целью не столько защитить поляков, сколько подорвать позиции России. Перед взором царской дипломатии промелькнули очертания крымской коалиции. В таких условиях конвенция, предложенная Бисмарком и подписанная с прусской стороны Альвенслебеном, являлась демонстрацией того, что Пруссия на сей раз не идет вместе с западными державами, что она ведёт самостоятельную и независимую от Австрии политику, что она становится на сторону России.

Разумеется, в этом своем первом самостоятельном выступлении на международной арене Пруссия исходила из своих собственных интересов. Впоследствии в своем политическом завещании Бисмарк указывал, что всякое правительство должно в своих поступках сообразоваться со своими интересами, хотя может прикрывать их различного рода правовыми или сентиментальными соображениями и аргументами. И тогда Бисмарк пошел на подписание конвенции Альвенслебена, потому что опасался возможной вспышки польского восстания в Силезии и Познани. Он опасался, что образование самостоятельной Польши ослабит прежде всего Прусское государство. Он подписал конвенцию также потому, что искал случая показать Австрии, что Пруссия не всегда будет тащиться у нее в хвосте. Впоследствии, много лет спустя, Бисмарк раскрыл еще одну цель, которой он добивался, заключая соглашение с Россией: конвенция Альвенслебена, говорил он, окончательно расстроила намечавшееся тогда соглашение между Россией и Францией. К тому же, до выполнения условий конвенции дело не дошло: царское правительство само справилось с подавлением восстания. Но главное, к чему в то время стремился Бисмарк, — это сблизиться с Россией. Однако Бисмарк умел своим побуждениям, продиктованным его собственными интересами, придавать форму политической услуги. А за услугу — об этом он неоднократно напоминает в своих «Мыслях и воспоминаниях» — надо платить. Он и потребовал в Петербурге уплаты в виде нейтралитета России в войне Пруссии против Дании.

Этой войной Бисмарк хотел предотвратить намечавшееся, в силу сложившихся условий, превращение герцогств Гольштейна и Шлезвига в самостоятельные государства в составе Германского союза. В этой войне он хотел испытать силу прусской армии, после того как она была реорганизована и увеличена. Он хотел, наконец, осуществить первый этап на пути к воссоединению Германии под главенством Пруссии. «Бисмарк взялся за дело, — писал впоследствии Энгельс. — Надлежало повторить государственный переворот Луи Наполеона, воочию показать немецкой буржуазии действительное соотношение сил, силой разрушить ее либеральный самообман, но выполнить ее национальные требования, которые совпадали с прусскими желаниями».

С точки зрения соотношения сил на международной арене выбор момента для удара против Дании был очень удачен. Австрия, не желая предоставить Пруссии одной воспользоваться лаврами военных побед, вынуждена была к ней присоединиться. Бонапартистская Франция увязла в своей мексиканской авантюре. Англия порывалась рычать, но без поддержки какой-либо континентальной державы ничего практически сделать не могла. Ключ находился в руках России. Это признал и сам Бисмарк: «С европейской же точки зрения, — сказал он Горчакову, — все зависит от того, бросит ли Россия свою гирю на чашу весов великого герцога или же ограничится тем, что устранится из спора». Правда, в дипломатических переговорах Бисмарк при случае не лишал себя удовольствия припугнуть царское правительство тем, что Пруссия пойдет на сближение с Францией, которая поднимет польский вопрос, и т.д. Но Горчаков, который видел Бисмарка насквозь, понимал, чего тот хочет. Он понимал также, что польский вопрос имеет для Пруссии не меньшее, а даже большее значение, чем для России. Он не придавал существенного значения угрожающим намекам Бисмарка. Россия устранилась из спора. На то у нее были соображения и внутренне- и внешнеполитического характера, и не о них сейчас идет речь. Важно то, что позиция России в датской войне 1864 г. в значительной степени решила успех Пруссии. А это в свою очередь укрепило Бисмарка в понимании того, как важно для Пруссии поддерживать добрые отношения с восточной соседкой.

Хорошие отношения с Россией были необходимы и для осуществления следующего этапа воссоединения Германии, а именно — для проведения войны против Австрии, фактически из-за вопроса о том, кому быть гегемоном в Германии. В дипломатическом отношении Бисмарк подготовил эту войну, как известно, блестяще. Он связался с Италией, задобрил обещаниями Наполеона III и действовал в уверенности, что Россия не будет склонна спасать Австрию. Значительно хуже в то время было внутреннее положение Пруссии. Среди буржуазии эта война была крайне непопулярна. Но Бисмарк, который, как и в войне с Данией, осуществлял, по словам Энгельса, «волю немецкой буржуазии против ее же воли», мало с этим считался: «На богемских полях сражений была разбита не только Австрия, но и немецкая буржуазия. Бисмарк доказал ей, что он ее выгоды знает лучше ее самой… Либеральные притязания буржуазии были надолго похоронены, а ее национальные требования с каждым днем все больше выполнялись. С удивлявшей ее самое быстротой и точностью Бисмарк осуществлял ее национальную программу».

Позиция, занятая Россией в период прусско-австрийской войны, являлась одним из наиболее существенных факторов, определивших успех выполнения этой национальной программы. Бисмарк это понимал и настойчиво добивался благожелательного отношения России к третьему, заключительному акту на пути к воссоединению Германии под главенством Пруссии. Ему нужен был нейтралитет России в предстоящей войне с Францией, не желавшей допустить появления на своих восточных границах сильной воссоединенной Германии. О том, как Бисмарк подготовил эту войну в дипломатическом отношении, он сам довольно подробно рассказывает в своих мемуарах. Позиция России и тут имела решающее значение. Прусская армия под руководством генерала Мольтке неожиданно и быстро разгромила бонапартистскую Францию. Наполеон III, который, со своей стороны, искал войны, ибо видел в ней спасение своей обанкротившейся фирмы, попал в плен к немцам. Вспоминая об этих событиях, Бисмарк замечает, что «действовать медленно было неблагоразумно и опасно с военной и с политической точки зрения». Центральное расположение Пруссии в Европе, обнаженность ее флангов и сосредоточение подавляющей части ее армии на западе, против Франции — все это требовало стремительной победы; надо было произвести впечатление на нейтральные государства. Это признает и Бисмарк. Успех прусской армии в большой степени определялся тем, что Пруссия могла быть спокойна на своей восточной границе. Путь на Париж оказался бы значительно длиннее, если бы русская армия предприняла марш на Берлин. Это было ясно и тогда, осенью 1870 г., когда разыгрались события. Это было ясно и позднее, спустя четверть века, когда Бисмарк писал свои мемуары. Поэтому в обоих случаях он заговорил об «услуге» и о своей готовности ее оказать.

Дело в том, что разгром Франции создал совершенно новую ситуацию в европейской политике. Одна из главнейших участниц крымской коалиции вышла из строя. Система, на которой были воздвигнуты условия Парижского трактата, дала значительную трещину. Русская дипломатия поняла, что настал час уничтожить самые унизительные статьи парижского мира, а именно те статьи, согласно которым Россия не имела права содержать военный флот в Черном море. Горчаков передал европейским державам циркуляр о том, что Россия не может более считать себя лишенной прав на защиту своих черноморских границ. Этот акт вызвал в Англии тревогу и смущение. Английская пресса негодовала, требовала объяснений. Правительство послало за этими объяснениями лорда Одо Росселя, но не в Петербург, а на прусскую главную квартиру — к Бисмарку. В Лондоне поняли дело так, что русский акт об отмене нейтрализации Черного моря — это и есть бисмарковская «услуга». Бисмарк заявил, что ему «ничего не известно». Единственное, что он может порекомендовать англичанам, — это собрать европейскую конференцию. Правительству Гладстона осталось только принять этот совет. В самом деле, что мог противопоставить русской армии английский кабинет? Французская армия была разгромлена, прусская стояла под Парижем и не видела оснований идти на Петербург во имя интересов Англии на Черном море. Не имея возможности воевать чужими руками, правительство Гладстона компенсировало себя тем, что на Лондонской конференции 1871 г. прочитало русскому делегату Бруннову нотацию на тему о вечности договоров и о нежелательности их нарушения. Больше оно ничего сделать не могло. На Бруннова английская нотация никакого впечатления не произвела хотя бы уже потому, что он был стар и ничего не слышал…

В мемуарах Бисмарк освещает свое отношение к акту русской дипломатии, вернувшему России права охранять побережье Черного моря. Бисмарк даже приписывает себе инициативу этого акта. «Немыслимо долгое время, — пишет он, — препятствовать стомиллионному народу осуществлять свои естественные права суверенного владычества над побережьем собственных морей. Длительный сервитут такого рода, какой был предоставлен иностранным государствам на территории России, являлся для великой державы невыносимым унижением. Для нас же, — заключает Бисмарк, — это служило поводом к поддержанию добрых отношений с Россией».

Спору нет, в период образования Германской империи Бисмарк усиленно стремился поддерживать и укреплять отношения с Россией. Страх, обуявший его в связи с Парижской коммуной (он признался, что Коммуна впервые в жизни стоила ему бессонной ночи), послужил дополнительным стимулом к укреплению династических и политических связей с тогдашней Россией. Но несомненно, что уже в начале 70-х годов, вскоре после образования Германской империи, в его политику начали вплетаться новые тенденции, которые с исторической точки зрения представляют тем больший интерес, что в своих «Мыслях и воспоминаниях» Бисмарк предпочитает хранить об этом молчание. Мы имеем в виду его попытки договориться с Англией.