Опыт дело наживное
Деревня Ляховцы насчитывала около сотни дворов, окружавших лобную площадь с церковью Бориса и Глеба, построенной в далёком тысяча восемьсот шестьдесят третьем году.
Кроме церкви, достопримечательностями деревни можно было назвать отдельно стоящую часовню, памятник воинам, погибшим в Великую Отечественную войну, двухэтажный гостевой дом с кафешкой и пруд.
На краю деревни располагались домики и выгон ЗАО «Нива», на котором трудилось большинство населения деревни, на другом – пекарня, а за деревней, где улица Центральная переходила в междугородную трассу, красовался небольшой посёлок ВИП-жителей из пяти коттеджей за высоким красным забором.
Дом бабушки Лукерьи Ивановны стоял почти на берегу пруда, нынче замёрзшего и заметённого снегом, ничем не отличаясь от других таких же хат конца двадцатого века. Коттеджем назвать его не поворачивался язык. Весёленькой голубой расцветки, с шиферной крышей, крыльцом и верандой, он тоже утопал в снегу за шеренгами отлично ухоженного яблоневого сада.
Лукерья Ивановна, действительно божий одуванчик, маленькая, седая, улыбчивая, молодоглазая, приняла гостей хорошо, отвела им всю горницу и одну из спален; дети её давно разъехались по городам и весям России, комнаты пустовали, и в них всё сохранялось в том же идеальном порядке, который поддерживался уже полвека.
«Мальчики» Юстины не остались ночевать у хозяйки. На вопрос Прохора:
– А они как же?
Юстина ответила:
– За них не беспокойся, они устроятся.
Таким образом, Юстина с Прохором легли в горнице поздним вечером, а Саблин – в детской.
Проснулись в хорошем настроении, да и утро двенадцатого января выдалось хоть и морозным, но ясным и солнечным.
Русской печки дом Лукерьи Ивановны не имел, зато у неё был ТЭН и система обогрева, поэтому в доме было тепло.
Юстина встала раньше, чтобы помочь хозяйке с завтраком: продуктов они привезли из Суздаля много, – однако, как оказалось, помощи, равно как и привозных продуктов, кроме хлеба, не потребовалось.
Лукерья Ивановна, предупреждённая приятелем Саблина, приготовила овощной плов, сырники, блины и подала со сметаной, вареньем и молоком.
Мужчины налегли на эти простые яства, будто не ели три дня, и умололи за пять минут. Поблагодарили. Саблин преподнёс хозяйке красивую керамическую кружку:
– Это вам от нас!
– Ой, да не надо, милые мои, – застеснялась старушка, – вон их сколько у меня.
Действительно, кружек разного фасона и размера в горнице и на кухне было полно, они теснились на всех полках и в нишах, очевидно, коллекцию собирал кто-то из домочадцев.
– Полно, а такой нет.
– Благодарствую, гостеньки, сын всю жизнь собирал, да мне и оставил, живёт во Владимире, а там квартирки махонькие.
Лукерья Ивановна поставила кружку на одну из полок.
– Я вам помогу прибраться, – встала Юстина.
– Не надо, управлюсь, – отказалась Лукерья Ивановна, – самой делать нечего.
– Пошли во двор, – предложил Прохор, – там есть на что посмотреть.
Оделись, вышли, окунаясь в чистейший морозный воздух и солнечные лучи, шалея от свежести и тишины.
– Красота! – втянул воздух носом Саблин. – Жаль, лыжи не взяли.
– Давайте займёмся делом, – предложила менее романтично настроенная Юстина.
– Предлагаю начать с самого простого, – сказал Прохор, оглядываясь по сторонам; ему самому не терпелось проверить свои способности. – Что мы здесь видим?
Видели они ухоженный, почти свободный от снега двор, окружённый деревянным забором.
Справа стоял сарайчик под железной крышей, прикрывающий бугор погреба.
Слева располагался сарай побольше, кирпичный, где хозяйка содержала кое-какую живность: козу, гусей и кур.
Рядом с сараем виднелся дощатый навес, под которым были поленницами уложены берёзовые и сосновые дрова.
В дальнем углу двора красовался под шапкой снега штабель кирпичей.
По двору бродили куры – белые, рябые и рыжие, и молодой петух, косо поглядывающий на людей. Они выискивали в снегу зёрна пшена.
– Полено, – предложил Саблин.
– Кирпич, – предложила Юстина, не совсем уверенная в трезвости всей компании.
Во двор выскочила Лукерья Ивановна, закутанная в пуховой платок.
– Может, вам чего надо достать из погреба? Так вы не стесняйтесь.
– Не надо, – отказалась Юстина, – спасибо.
– Солёных огурчиков, – вдруг сказал Саблин. – И яблочек мочёных.
Юстина посмотрела на него, сдвинув брови, потом поняла, для чего он просит деликатесы.
– Сейчас, милые мои. – Старушка шмыгнула в погреб.
– Посмотри на улице, – попросил Прохор, – за нашим домом никто не следит?
– Кто надо следит, – бросила Юстина. – Всё тихо.
Прохор понял, что мальчики опергруппы Юстины не просто привезли пассажиров в деревню, а призваны контролировать все подходы к дому Лукерьи Ивановны.
Хозяйка вынесла миску солёных огурцов и мочёных яблок.
– Сейчас будете или к обеду поставить?
– К обеду, – сказал Саблин. – Возьму по одной штуке на пробу.
Он выбрал огурчик и яблоко, понюхал.
– А пахнет! Божественная еда!
Лукерья Ивановна улыбнулась и поспешила в дом.
– Итак, с чего начнём? – подула на пальчики, стянув варежку, Юстина.
– Положи-ка их на чурбачок, – указал Прохор на поставленный на торец дубовый чурбак, на котором Лукерья Ивановна когда-то колола дрова. – А начнём всё-таки с кирпича.
– Я первый! – поднял руку с огурцом Саблин.
– Не лезь поперёд батьки в пекло.
Прохор вытащил облезлый красный кирпич из кладки, положил на срез чурбака. Достал эргион.
Саблин и Юстина следили за ним, как зрители в цирке за фокусником.
«Давай!» – внутренне напрягся он.
Знакомое струение воздуха обняло кирпич, и он превратился в шершавый трещиноватый куб.
Саблин цокнул языком.
Юстина перевела зачарованный взгляд с куба на порозовевшее лицо Прохора, на куб, покачала головой.
– Если бы не видела собственными глазами…
– Ты уже много чего видела и многое умеешь, – безапелляционно заявил Саблин. – По числомирам ходить научилась – и формотрансу научишься. Давай дальше я.
– Попробуй, – отступил Прохор.
Саблин направил свой эргион на бывший кирпич.
Через несколько мгновений куб превратился в тетраэдр.
– Начало Ф-спектра, – авторитетно сказал Прохор. – Надо идти в обратную сторону, к развёртке спектра.
Саблин застыл… и тетраэдр рассыпался горкой красноватого песка.
– Оп-па!
Юстина фыркнула.
– Не туда пошёл, – сконфузился Данимир.
– Ничего, просто надо привыкнуть.
Прохор принёс другой кирпич, сосредоточился.
Кирпич превратился в куб. Затем, спустя несколько секунд, в октаэдр и додекаэдр, становясь всё более трещиноватым и блёклым. На двадцатиграннике он тоже рассыпался на мелкие пластинки и комки.
– Конец спектра, – прокомментировал Саблин.
– Поясни, – потребовала охваченная любопытством девушка.
– Кирпич как твёрдое тело определённого назначения может существовать только как вариант платоновых тел, многогранников, способных выполнять ту же функцию – быть кирпичом, элементом строительного материала. В этих пределах он и сохраняет свою структуру.
Саблин посмотрел на Прохора.
– Я правильно объяснил?
– Можешь читать лекции студентам. Дан прав, кирпич прост, как… как кирпич, поэтому диапазон его формосуществования узок. Давайте возьмём более сложную фигуру.
– Полено, – предложил Саблин.
Прохор вытащил из поленницы берёзовое полешко, положил на торец чурбака.
– Фокус начинается!
Полено «поёжилось» под струёй воздуха и превратилось в красивый ровный цилиндр с бело-чёрным узором коры.
Саблин, скрипя снегом, подошёл к нему, взял в руки, оглядел.
– Ни одного изъяна! Ровный цилиндр. Мы теперь можем изготавливать суперские сувениры, будет на что жить в старости.
– Дай, – протянула руку Юстина.
Данимир передал цилиндр, назвать поленом который было трудно.
– Тяжёлый, – оценила она. – Холодный…
– Давайте пробежимся по спектру, – сказал Прохор. – Это в принципе биологический объект, хотя и засохший, без признаков жизни, углеводороды, окислы, высохшая биомасса.
Установили цилиндр на чурбак.
– Теперь я, – объявил Саблин.
– Может, я попробую? – проговорила Юстина с необычной робостью.
Мужчины переглянулись.
– Почему бы и нет? – отступил Саблин.
– Помнишь алгоритм числоперехода? – строго сказал Прохор. – Он теперь становится и алгоритмом формотрансформации, с некоторыми нюансами, только представлять надо не цифры…
– А геометрические формы, – закончил Саблин.
– Я помню! – бросила Юстина, раздув ноздри.
Она достала свой эргион, и в самом деле похожий на произведение искусства из полудрагоценных камней и серебряных стерженьков.
Рука задрожала, но женщина сжала губы, справилась с волнением, направила эргион на берёзовый цилиндр.
С минуту ничего не происходило.
Глаза Юстины стали как щёлочки.
Мужчины терпеливо ждали.
Прохор хотел предложить подруге передохнуть и обсудить этапы формотрансформации, но уловил косой предупреждающий взгляд Саблина и остался на месте.
Лицо Юстины вспыхнуло.
И тотчас же чёрно-белый цилиндр, бывший обычным берёзовым поленом, разделился на целый пук тонких деревянных прутиков, похожих на лучины. Пучок постоял мгновение и распался на отдельные прутики, упавшие на снег.
Юстина вздрогнула.
– Чёрт!
Саблин и Прохор засмеялись.
– Чего ржёте? – гневно сверкнула глазами Юстина. – Что я сделала не так?
– Успокойся, всё так, – обнял её за плечи Прохор, – ты ничего не сделала лишнего, просто следующий шаг полена по Ф-оси представляет собой вот такие фигуры.
Саблин поднял «лучину».
– Видите форму? Десять граней, словно из-под станка, если считать с торцами.
– Всё равно не понимаю.
– Полену предназначена одна функция – сгореть в печке или в костре. То есть весь спектр его формосуществования будет реализовывать эту функцию. Вот смотри.
Данимир собрал лучины ровной горкой, направил на неё эргион.
Стопка задымилась и превратилась в странный сросток тонких деревянных стерженьков, похожих на гнутые спиралью коренья.
– Блин! – изумился Саблин.
Юстина прыснула, расслабляясь.
– А это как ты объяснишь?
– Ну, палки перепутались…
– Мы взяли для тренинга неудачный объект, – задумчиво сказал Прохор. – Полено – не вывороченная из земли глыба камня, это бывший живой организм, он рос, жил и размножался. Дерево засохло, но состоит из клеток, которые в свою очередь состоят из длинных биологически активных молекул. А они реагируют на формотранс не так, как кирпич.
– Логично, – согласился Саблин.
Прохор направил эргион на «сросток корней».
По «корешкам» прошло искривление, и все они сплелись ещё гуще, закрутились в более сложный объект, близкий по форме к шару.
Во двор вышла Лукерья Ивановна в том же толстом, сером, пуховом платке, неся в руке алюминиевую миску с пшеном, с любопытством посмотрела на чурбак, на шар, на красные полосы пыли. Позвала кур:
– Цыпа, цыпа, цыпа…
Куры без опаски направились к ней.
– Чем это вы тут занимаетесь?
– Решаем геометрические задачи, – бодро доложил Саблин. – Кирпич ваш развалили, не будете ругаться?
– Да за что ругаться-то? – не поняла Лукерья Ивановна. – Кирпич старый, о прошлом годе трубу меняла в сараюшке, вот осталось. Хоть весь кирпич берите.
– Весь нам не надо.
– А это что за колобок? – Старушка кивнула на шар из берёзовых «корешков».
– Мы учимся создавать геометрические композиции из разных материалов, – нашёлся Прохор. – Только это коммерческая тайна, вы уж никому не рассказывайте, ладно?
– Дак ведь и некому рассказывать, – махнула ручкой Лукерья Ивановна. – Ко мне редко кто заходит, а дети раз в год приезжают.
Она ушла в дом.
– Не бойтесь, – понизил голос Саблин, – Ивановна – верный товарищ, всё будет хорошо, я с ней объяснюсь.
– Топчемся на месте, – сердито сказала Юстина, пряча руки в рукава. – Может, в лес уйдём?
– После обеда так и сделаем. Что у нас есть ещё?
– Лопата, – заметил Прохор деревянную лопату для уборки снега.
– Солома, – показала пальчиком Юстина на маленький стожок соломы, прикрывающий бугор погреба.
– Курица, – предложил Саблин.
– Нет, живыми объектами займёмся только после того, как научимся трансформировать неживые, – твёрдо сказал Прохор. – С соломой я не уверен, что она станет менять форму, её функции ограничены одной, максимум двумя позициями.
– Давай проверим.
– Проверяй.
Саблин «выстрелил» из эргиона.
Маленькая копнушка соломы высотой в полметра, покрытая снегом, вскипела… и осыпалась ровным слоем по горбу погреба, перемешавшись со снегом.
Прохор засмеялся.
Саблин подошёл ближе, чтобы рассмотреть результат своего «формотворчества».
– Почему она так легла?
– Потому что ей всё равно, как лежать.
– И солома не изменилась…
– А её форма в данном случае вообще не играет никакой роли. Каждая соломинка – пустая трубочка, не несущая никаких полезных функций. В крайнем случае эти трубочки станут многогранными.
– А если попробовать пойти в другую сторону?
– Валяй.
Саблин «выстрелил» ещё раз – с тем же результатом, и ещё раз, и ещё.
Ворох соломы менять форму не хотел. Правда, соломинки действительно стали многогранными, как и предсказывал Прохор, но, кроме этого, ничего больше с ними не происходило.
– Кончайте играться, – сказала Юстина. – Малые дети. У нас есть другие вещи.
– Ставь огурец, – решил Прохор.
Саблин очистил торец чурбака от кирпичной пыли, положил по центру огурец.
– Сейчас мы его превратим…
– В карету, – иронично закончила Юстина, вспомнив известную сказку.
Прохор прицелился, и солёный огурчик превратился в идеальной формы двойной тетраэдр, склеенный торцами. Вернее, не склеенный, а как бы выросший на грядке с формой двойного тетраэдра. Он был такой же блёкло-зелёный, с беловатыми прожилками, и на огурец походил мало.
– На карету не похож, – глубокомысленно произнёс Данимир, разглядывая бывший огурец. – Можно откусить?
– Откуси, вряд ли он потерял вкус огурца.
Саблин с хрустом откусил острый кончик первого тетраэдра, пожевал, проглотил.
– Вкусно.
– Солёный огурец – он и в Африке солёный огурец, – сказал Прохор. – Клади на место.
– Можно мне? – сделала шаг вперёд Юстина; щёки её запылали, и она сердито сверкнула глазами, как бы предупреждая: попробуйте, пошутите!
– Конечно, – отступил Прохор.
Юстина направила эргион на огурец.
Надкусанный двойной тетраэдр превратился в длинный зеленоватый параллелепипед с чашевидной впадиной на торце.
– Пенал! – определил Саблин.
– Я хотела… другое.
– Ерунда, ты здесь ни при чём, просто диапазон формосуществования огурца допускает и прямоугольные формы. Трансформируй дальше.
Огурец превратился в додекаэдр. Потом в икосаэдр.
– Понятно, дальше можно не продолжать, – сказал Прохор. – Спектр огурца укладывается в стандартные платоновы тела. Потом пойдут многогранники, пока не получится шар.
– А если взять яблоко?
– Будет то же самое.
– Я всё-таки попробую. – Юстина взмахнула эргионом, как волшебной палочкой, и превратила мочёное яблоко в нечто, напоминающее гранату-лимонку со множеством выпуклых насечек.
– Поздравляю, – хрюкнул Саблин, – из вас выйдет прекрасная фея-селекционер.
Юстина ткнула эргионом в «гранату», и та преобразилась в многогранник с выпуклыми гранями блёклого салатового цвета.
– Сорок, однако, – сосчитал количество граней Саблин. – Можно откусить?
– Тебе бы только кусать, – осудил друга Прохор. – Не наелся бабушкиными блинами?
– Я просто хотел сравнить вкус.
– Вкус еды изменение формы объекта скорее всего не меняет, ты уже пробовал огурец. Давайте поэкспериментируем с более сложными предметами.
– Сарай, – предложил Саблин не моргнув глазом.
– С ума сошёл? – поинтересовалась раскрасневшаяся, вошедшая во вкус Юстина. – А если он развалится и мы его не соберём? Будешь потом ремонтировать?
– Об этом я не подумал, – почесал затылок Данимир. – Тогда опять-таки начнём с лопаты. Выбор у нас невелик, если честно.
– Пошли в лес.
– А в лесу выбор больше? Деревья да птицы.
– Хорошо, испытаем лопату. Юстик, ты сможешь?
– Если дополнительных формул не надо…
– Всё то же самое. А ты, – Прохор посмотрел на Саблина с прищуром, – поищи что-нибудь в сарае.
Данимир скрылся за дверью сарайчика.
Прохор вытащил лопату из сугроба, прислонил к чурбаку.
– Вперёд.
– К началу спектра?
– Не имеет значения.
Юстина прищурила правый глаз, будто находилась в тире и целилась в мишень из пистолета.
Облачко струения обняло лопату, и это чудесное изобретение человечества из листа фанеры с жестяной кромкой, деревянной ручки и кусочка жести в месте крепления ручки к фанере превратилось в футуристическое изделие скульптора-авангардиста.
Черенок лопаты остался круглым, но изогнулся ровной дугой. Слегка изогнутый лист фанеры превратился в идеальной формы чашу, прикреплённую к ручке блестящим кружочком металла. Шурупы при этом не выпали, только отвалился изогнутый мыс лопаты, призванный защищать фанеру от задиров.
Из сарая выглянул Саблин.
– Что примолкли? – Он увидел чудо-вещь. – Ух ты! Красота какая! Прямо хоть на выставку декоративно-прикладного ремесленничества.
– Только это уже не лопата, – пробормотал Юстина. – Ковш какой-то.
– Назад прокрути, импульсы к началу и к концу спектра различаются.
Юстина закусила губу, вытянула вперёд руку с эргионом, потом вдруг решительно сунула его в карман шубки.
Тем не менее футуристическая лопата-ковш ожила и превратилась в прежнее неказистое, но очень эффективное орудие для уборки снега. Разве что лежащий на снегу металлический ободок так и остался лежать, не спеша становиться на место. Он явно выпал из поля внимания экспериментаторши.
– Вот это по-нашему! – одобрительно бросил Саблин. – Хотя я не понял, почему ты спрятала эргион.
– Сами же говорили, что не обязательно вытаскивать его и целиться, как из снайперки.
– Нам ДД сказал. Молодец, ты первая проверила тезис.
Прохор подошёл к Юстине, обнял, прижался к холодной щеке своей щекой, посмотрел в глаза.
– Ты не представляешь, какая ты молодец!
– Представляю, – проворчала она с облегчением, подспудно сомневаясь в своих «магических» способностях. – Этот процесс действительно захватывает, не хуже чем игра в карты или в бильярд.
– Эй, я тут нашёл железяку. – Саблин вынес из сарая ржавый серп. – Раритет. Сделай из него меч.
Прохор отнял у него серп, положил на чурбак.
Юстина сосредоточилась, сжав эргион в кулачке, снова сунула руку в карман.
Серп «поёжился» и превратился в идеально круглое кольцо из металла, насаженное на рукоять.
– Ничего себе меч! – удивился Саблин. – Эту штуку метать можно, как японский сюрикэн.
– Иди дальше, – посоветовал Прохор.
Серп-кольцо превратился в сплошной диск металла.
– Понятно, спектр режущих предметов данной фигуры реализуется в круглых и плоских формах. Главное, чтобы она резала траву. Интересно, есть у этой пилы предел?
Юстина продолжала сосредоточенно смотреть на бывший серп, и его круглая модификация начала меняться каждые две-три секунды. Однако форма круга при этом менялась не сильно. Круг с острой кромкой то становился меньше, то расплывался на полметра, то становился вытянутым или кольцеобразным. Стало понятно, что превращаться в другую геометрическую фигуру он не собирается.
И всё же Юстина упорно пыталась довести эксперимент до логического конца, пока ей это не удалось.
Спустя несколько минут «дискосерп» внезапно превратился в ажурно-извивчатую конструкцию, напоминавшую кленовый лист.
Заинтересованные мужчины наклонились над ней.
– Ну и что это за абстракция? – осведомился Саблин.
Прохор взял «листосерп» в руки.
– Чистой воды фрактал!
– Это то самое, о чём говорил ДД?
– Фрактал – фигура самоподобия, есть очень красивые формы, глаз не оторвёшь. ДД рассуждал, что Числовселенная более сложна, чем нам кажется, она реализует не только простой арифметический спектр, спектр целых чисел, но и такие математические загибы, как логарифмы, дроби и мнимые числа. Фракталы – один из реализованных вариантов.
– Не помню, чтобы он такое говорил.
– Ты выходил.
– Хорошо, мальчики, это фрактальная конструкция, – напомнила о себе Юстина, – что дальше? Пройти весь спектр до конца?
– Вряд ли это возможно, – с сомнением сказал Прохор. – Фрактал будет усложняться – и только, у него нет предела. Лучше вернуть серпу прежнюю форму.
– Вот вы этим и занимайтесь, – отрезала девушка, глянув на часы. – Уже обед скоро, пойду помогу Лукерье Ивановне готовить.
Она ушла.
Саблин оценивающе повертел в руках ажурный «серп».
– Не хочу я обратно крутить, там в сарае ещё с десяток таких же серпов висит. Кстати, нет приёма, чтобы превратить эту штуковину в серп одним усилием, минуя этапы формоспектра?
– Не знаю, ДД по этому поводу ничего не говорил.
– Жаль, если такого приёма нет. – Саблин скрылся в сарае и вернулся без серпа. – Продолжим?
– После обеда, подмёрз я что-то.
– Правильно, погреться надо. Но захватывает этот процесс как наркотик, Юстя права.
Оба направились в дом.
После обеда, в начале третьего, решили прогуляться в лес. Взяли с собой нож, вилку (утаив от бабушки Лукерьи), стакан и перегоревшую электролампочку. Остальные наглядные пособия для экспериментов решили поискать в лесу: шишки еловые, ягоды рябины, кусты и какую-нибудь живность.
День по-прежнему был насквозь пронизан солнцем, тишина кругом стояла такая, что звенело в ушах, и хотя мороз держался на уровне минус десяти градусов, холода не чувствовали.
В лес уходила хорошо накатанная дорога. Как пояснила Лукерья Ивановна, это была дорога в соседнее село Липовцы, где располагалась районная школа.
Поискали тропинку от дороги, уходящую в лес, нашли. По ней, очевидно, ходили в лес жители Ляховцев, за хворостом, корой или опавшими сосновыми иголками, которые все, кто имел живность, использовали в хлевах в качестве подстилки.
Нашли шишку, превратили её в чешуйчатый тетраэдр, потом в десяток других фигур, схожих чешуями и цветом, хотя чешуи при этом тоже меняли форму по закону Ф-спектра. В конце концов от шишки осталась только труха.
Маленькая, засыпанная снегом ёлочка долго не хотела изменяться, оставаясь остроносым конусом. Изменялась лишь форма её иголок – от широких лопаточек до узких и длинных игл, превращавших елку в дикобраза. Но в какой-то момент она раскорячилась ажурным многогранником, и Саблин со знанием дела констатировал:
– Вот вам и новый фрактал! Похоже, все Ф-спектры живых и растительных объектов заканчиваются фракталами. Вон сорока на клёне сидит, на нас смотрит, проверим?
– Жалко, – неуверенно проговорила Юстина.
– Чего жалко? Мы же не убивать её собираемся.
– Всё равно придётся экспериментировать на живом, – поддержал Данимира Прохор. – В этом деле нам нужен железный опыт.
– Кто начнёт?
– Я. – Прохор вытянул эргион, потом сунул его в карман, чувствуя ладонью шёлковое тепло многогранника.
Сорока, сидевшая почти на вершине потерявшего листву клёна, что-то прострекотала, переступила с ноги на ногу… и с шумом полетела вниз слитком чёрно-белой «керамики», бухнулась в снег гирей, ошалело вертя головой. Только была это уже не сорока, не птица, а странное голенастое существо, покрытое не то перьями, не то чешуёй, похожее на карикатурного микродинозавра.
– Оба-на! – озадаченно сказал Саблин.
Юстина прижала ладони к щекам.
«Динозавро-сорока» попыталась взлететь, хлопая крыльями, больше похожими на плавники, побежала от дерева к дереву, но завязла в сугробе.
– Верни ей крылья! – сказала Юстина.
– Успеем, пусть потерпит, ворюга. – Прохор «выстрелил», включая процесс формоперехода.
Странное существо подпрыгнуло, обрастая крыльями. У него стало теперь четыре крыла, а ноги потолстели, увеличиваясь в размерах, мосластые, как у страуса, хотя и не потеряли слой зеленоватых чешуй.
Птица зашипела, замахала крыльями, однако взлететь снова не смогла, попыталась влезть на дерево, противно заорала.
Прохор сжал зубы: сороку было жалко, но эксперимент следовало довести до финала, к тому же он надеялся, что вернёт птице её первоначальный облик.
Следующая трансформация преобразила четырёхкрылую «страусо-сороку» в мохнатую зубастую многоножку с десятком маленьких чёрных и белых крылышек.
Многоножка открыла пасть, свистнула по-соловьиному, снова попыталась взлететь, однако и на этот раз ей это не удалось. Возможно, для взлёта такому странному зверю требовался разбег, а по снегу разбежаться, даже имея небольшую массу, было трудно.
Юстина не выдержала.
– Крути назад!
Прохор понял, что эксперименты с живыми существами чреваты последствиями. Что же будет с людьми? – подумал он. В каких существ станут они превращаться, случись нужда в переформировании? ДД почему-то не сказал об этом ни слова. Сам не знал?
Шаг назад по Ф-оси (Прохор уже не напрягался, меняя вектор алгоритма формоперехода, привык) вернул зубастой, крылатой многоножке форму четырёхкрылой птицы.
Кудахча, как курица, она завязла в сугробе, и последующая трансформация вернула ей первоначальную фигуру сороки.
Разволновавшаяся птица заскакала по сугробам, взлетела наконец и, натыкаясь на деревья, стрекоча, метнулась прочь, подальше от страшного места.
Саблин захохотал. Улыбнулась и Юстина.
– Слава богу, бедная, отмаялась. От таких стрессов она птенцов заводить не сможет.
– Придёт в себя и забудет, – махнул рукой Саблин. – Что скажете? Опыт можно признать удачным или как?
– Чтобы так мучить живность, надо быть садистами, – заметила погрустневшая Юстина. – Давайте лучше на чём-нибудь неживом тренироваться.
Прохор хотел возразить, но встретил её взгляд и передумал. Вытащил лампочку.
– Кто первый?
Саблин отобрал у него лампочку, установил на вершине сугроба, наставил на неё палец.
– Бац!
Лампочка превратилась в дымный шарик… и рассыпалась стеклянно-металлической пылью.
Прохор не выдержал, засмеялся, глядя на уморительно-удивлённую физиономию друга, но в это время в ухе клацнул вызов мобильного. Он поднял руку, призывая спутников помолчать.
– Слушаю.
– Прохор Кириллович? – раздался в ухе гортанный мужской голос.
– Он. – Прохор хотел спросить: кто звонит? – но айком выдал цифры номера, и он вспомнил, кому принадлежит голос. – Таглиб?
Саблин замер, услышав имя, подошёл ближе.
– Прохор Кириллович, у нас дурные вести, – продолжал приятель Дмитрия Дмитриевича по-английски. – Дмитрий просил передать, что Прохор-третий попал в психиатрическую лечебницу в своём превалитете. Причина неизвестна. Но это ещё не всё. – Араб помолчал. – Вашего восьмого «родственника» сбила машина.
Прохор сжал зубы. Мысли разбежались, и стоило труда собрать их вместе.
– Почему, как? Попал в ДТП? Несчастный случай?
– Я там не был, поговорите с вашим другом Данимиром, пусть сходит туда и проверит.
– Понял, сделаем. ДД… э-э… Дмитрий Дмитриевич больше ничего не передавал?
– Он сказал: пусть усиленно тренируются. И ещё он сказал: будь сам мерой того, что происходит.
– Как? Извините…
– Это всё. Звоните, если понадоблюсь. – Голос в клипсе мобильного пропал.
Саблин и Юстина молча разглядывали математика, засмотревшегося на зимний лес.
– Кто звонил? – не выдержала девушка.
– Возвращаемся, – очнулся Прохор.
– Что случилось? Кто звонил?
– Таглиб, знакомый формонавт, мы познакомились у ДД. Прохор-третий попал в дурдом.
– Ну и что?
– А восьмого сбила машина. Насмерть.
Саблин сыграл желваками.
– Откуда Таглиб узнал об этом?
– От ДД.
– Тогда действительно надо возвращаться, тренироваться будем дома. Не вздумай ходить туда – в третий и восьмой превалитеты! Я сам наведаюсь.
Прохор первым направился к дороге.
