Глава 12
АТАКА

Приятель Елисея Юрьевича, которого Тарас принял за сотрудника ФСБ, оказался старшим советником юстиции, прокурором чеченской столицы. Звали его Антоном Кирилловичем Хованским.

Жил он в собственном доме на окраине Грозного, в полукилометре от реки Сунжи. Дом был окружен глухим деревянным забором и охранялся овчаркой по имени Гриц. Вокруг дома росли яблони и сливы, участок был ухожен, чувствовалось, что ему хозяева уделяли много внимания. Тарас и сам любил возиться в саду, поэтому порядок усадьбы одобрил.

Хозяйство усадьбы состояло из двух строений – сарая и хлева, где содержались две козы и корова. Ни свиней, ни кур семья Хованских не имела.

В доме, накрытом разнокалиберными металлическими листами, было четыре комнаты и небольшая кухонька с русской печью. Мебель везде стояла старенькая, на полу лежали домотканые половики, создавая особый домашний уют. Тарас поразился совпадению: полы у него дома тоже были накрыты половиками, сотканными еще бабушкой Надей.

Встретили гостей домочадцы: дородная женщина с рыхлым, болезненным лицом – мать Антона Кирилловича, Валентина Матвеевна, его жена Дина, тихая и улыбчивая, и дочь Антонина, Тоня, очень похожая на мать, такая же тихая и милая, но почти не улыбающаяся. За весь вечер Тарас увидел ее улыбку лишь однажды, когда отец хвастался, что Тоня рисует «как заправский художник».

В самом деле, как оказалось, она прекрасно рисовала. Стены ее комнатушки были увешаны акварелями и рисунками цветным карандашом, хотя определить сразу, чем они нарисованы, не удавалось.

Рисовала Тоня в манере малевичевского супрематизма , передающей как ритмику и пластику движения, так и многозначительность положений. Такие положения сама Тоня называла «застывшей явью». О Казимире Малевиче и его методе самовыражения она почти ничего не знала, но вполне могла претендовать на место в Витебском объединении художника «Утвердители нового искусства», хотя дар ее был, наверное, масштабнее, чем у последователей Малевича, создателей русского авангарда. Во всяком случае, Тарас, регулярно посещавший художественные музеи и выставки и не раз бывавший на вернисажах Малевича, отметил не только точнейшую и тончайшую технику юной художницы, невероятную палитру и удивительное сочетание форм, но и глубину мысли, заложенную во всех полотнах.

Особенно долго он разглядывал рисунок под названием «Предок».

На нем в манере авангардистов пересечением спиральных и параллельных линий был изображен странный зверь, более всего похожий на… Инсекта! Точнее, на разумного таракана, блаттоптера сапиенс! Тарас готов был отдать голову на отсечение, что изображен именно Инсект, предок Перволюдей, а не просто фантасмагорическое существо Апокалипсиса.

– Что это? – поинтересовался он у девушки, когда взрослые вышли из комнаты.

Тоня покраснела, но ответила простодушно и твердо:

– Это наш предок. Такие звери жили на Земле. Очень давно. Я их часто вижу во сне.

Тарас пристально посмотрел на девушку, перевел взгляд на картину, покачал головой.

– Вам не нравится? – робко спросила хозяйка.

– Вы не представляете, как вы близки к истине! Дело в том, что я тоже иногда вижу таких… гм, зверей. Во сне. – Уточнять, где он видит Инсектов на самом деле, Тарас не стал. – Но главное не в этом.

– А в чем?

– Эти звери существовали реально и назывались Инсектами. Точнее, знающие люди их так назвали.

– Правда? – Глаза Тони стали большими, в них проступило недоверие. – Вы шутите?

Тарас невольно залюбовался девушкой. Ее нельзя было назвать красавицей, по сути она была еще подростком с угловатой фигуркой, тоненькая, длинноногая, с едва наметившейся грудью. Но женщина в ней уже начинала брать свое, и этот зов чувствовался на расстоянии. А лицо Тони, милое, простое, с большими губами, чуть вздернутым носиком и с печального разреза глазами отчего-то притягивало взор и заставляло искать ее улыбку, преображавшую девушку настолько, насколько преображает природу солнце, выглянувшее из-за туч.

Тоня поняла значение его взгляда, вспыхнула, с преувеличенным вниманием поправила висящую на стене картину, покосилась на него. Тарас засмеялся. Девушка смутилась еще больше, но засмеялась в ответ, и им сразу стало легко и свободно, будто упала некая стена, разделявшая их до этого.

Заговорили о художниках. Тоня показала свои пейзажи, выполненные в манере русского реализма, затем удивительные «космические» работы – пейзажи других планет, звездные скопления необычных форм и летящих ангелов, греющих руки у звезд. У девушки несомненно был дар (кроме канала, связывающего ее с Хрониками Мироздания, судя по рисунку Инсекта), и Тарас заговорил об учебе.

– Да, я хочу поступать в художественное училище, – сказала Тоня, складывая рисунки в папку, – во Владикавказе есть, в Ставрополе, но одну меня не отпускают, а родственников там у нас нет.

– Тебе лучше в Москву, в институт Сурикова, – посоветовал Тарас. – Могу посодействовать.

– Правда? – Глаза Тони засияли и тут же погасли. – В Москву меня тем более не отпустят. Да и денег нет на учебу.

– Я поговорю с твоим отцом, что-нибудь придумаем. Будет несправедливо, если твой дар окажется невостребованным.

– Папа говорит, что справедливость в нашей стране спит. А бабушка вообще не хочет выходить из дома, всего боится.

– Один умный человек сказал, что справедливость – это равновесие добра и зла. К сожалению, в нынешние времена это равновесие нарушено, и надо приложить немало усилий, чтобы его восстановить.

– Вы тоже прокурор, как папа?

– Нет, я всего лишь эксперт по экологии. Наш начальник называет нас экоголиками.

– Как? – удивилась девушка.

– Это он соединил два слова – экология и трудоголик. Можешь называть меня на «ты», если хочешь.

– Я думала, вы тоже… что ты тоже в системе правоохранительных органов работаешь. У тебя вид такой… суровый. Неужели где-то есть служба экологии?

– В Москве существует Комитет экологической безопасности, я работаю там уже два года.

– Трудно работать? Наверное, не всем нравится, когда вы к ним приезжаете?

– Не всем, – признался Тарас. – Бывает, что встречают нас как врагов, хотя сами действуют как враги, враги природы.

– Расскажите, – загорелась Тоня. – Вы, наверное, часто ездите по командировкам?

– Довольно часто, раз в месяц. Недавно был в Рязанской губернии. – Тарас принялся рассказывать о своем посещении сигаретной фабрики в Кадоме и вдруг почувствовал дуновение холодного ветра. Спину охватил ледяной озноб.

Тарас замолчал, прислушиваясь к пространству дома, потом к пространству вокруг дома. Тоня посмотрела на него с какой-то странной озабоченностью, и он понял, что ей передалось его беспокойство. Хотя не исключено, что она тоже могла слышать ментальные токи угрозы.

– Тихо! Ваш дом не охраняется милицией?

– Нет, – шепотом отозвалась девушка, вздрагивая в нервном ознобе. – Тут недалеко блокпост…

– Ночью он бесполезен, как пистолет без патронов, никто из бойцов не полезет на рожон, если возникнет перестрелка. Пойдем-ка к твоим.

Они вышли из спальни Тони и наткнулись на спешащего навстречу Елисея Юрьевича.

– К нам гости!

– Я почуял.

– Надо уходить. Антон знает тропку со двора вдоль Сунжи к блокпосту… – Елисей Юрьевич не договорил.

Взвыла собака. И тотчас же по окнам дома сыпанул свинцовый град, круша стекла, насквозь прошивая ставни и мебель. Стреляли, судя по всему, из автоматов калибра семь шестьдесят пять и из девятимиллиметровых пистолетов-пулеметов, а потом к ним присоединился и ручной пулемет.

– Все на пол! – крикнул Елисей Юрьевич, бросаясь в зал, где сидели прокурор, его жена и мать.

Тарас дернул Тоню за руку, заставляя ее лечь на пол. Упал рядом, обнял, вжимая в половик.

Трансовое боевое состояние пришло с первых же выстрелов, заработала сторожевая и анализирующая системы интуиции, раскрывая гипервозможности организма. Поле сознания Тараса охватило объем комнаты, скачком расширилось, обнимая дом прокурора и его окрестности. В прозрачной тьме, обступившей Горшина, обозначились бордовые пятна со злыми пульсирующими огоньками внутри. Это высветились ауры тех, кто открыл стрельбу. Один из пульсирующих огоньков вытянулся факелом, и Тарас, холодея, понял, что это означает.

– Все вон! – рявкнул он изо всех сил. – У них гранатометы!

Сам он успел бы унести ноги из горницы, владея темпом, но рядом была Тоня, и он сделал единственное, что зависело от него в сложившейся ситуации: отбросил девушку к печке и прикрыл ее своим телом.

Граната взорвалась в центре гостиной спустя секунду.

Тарас автоматически перевел себя в состояние пустоты, позволяющее проделывать трюки вроде протыкания руки иглой или ножом без каких-либо последствий, но вовремя вспомнил, что он не один, и успел сменить пустоту на состояние скалы.

Вихрь осколков ударил во все стороны, находя не успевших укрыться людей. Раздались крики и стоны.

Два осколка впились в спину Тараса, но пробить «телесные латы» не смогли, застряли в мышечных тканях, превратившихся в «каменные пласты». Боль в местах ударов вспыхнула довольно сильная, однако осколки не повредили позвоночник и обошли артерии, и Тарас не стал обращать на раны внимания. Двигаться они не мешали.

Подхватив оглушенную Тоню на руки, он выскочил из горницы на кухню, а оттуда в сени и во двор. Вторая граната лопнула в гостиной, когда он со своей ношей был уже под защитой сарая.

– Посиди здесь! – выдохнул он на ухо девушке. – Никуда не уходи! Я сейчас…

Он метнулся вдоль сарая к забору, перемахнул его в один прием и на лету сориентировался в пространстве ментала, чтобы определить местонахождение стрелков. По нему выстрелили – видимо, территория дома отслеживалась через инфраоптику, – но очередь прошла чуть в стороне, и Тарас мгновенно вычислил автоматчика, что позволило ему не потерять ни одного мгновения на контратаку.

Максимально ускорившись, так что туго свистнул ветер в ушах, он преодолел расстояние от забора до какой-то полуразрушенной будки, с крыши которой велся огонь, вспрыгнул наверх и одним ударом «рука – копье» пробил насквозь человека в камуфляже и маске с автоматом «АК-74» в руках.

Стрелок охнул, роняя автомат, упал с крыши будки вниз.

Одновременно стихла стрельба и с других сторон. Доносился только рев раненой коровы и лай потревоженных собак в округе.

Тарас поискал ауры остальных стрелков, обнаружил тускнеющие, удаляющиеся пятна и понял, что боевики отступили.

Где-то в километре от дома прокурора взвыла сирена, послышался рокот моторов бронетранспортера. Это зашевелился потревоженный стрельбой блокпост.

Тарас метнулся назад, к сараю, Тоню там не нашел и ворвался в дом, не чувствуя боли в спине, где застряли осколки гранаты.

Все стекла в доме были выбиты, стены иссечены осколками, мебель изрешечена пулями и разбита вдребезги, уцелели только диван и два кресла. По комнатам витали кисло-горькие запахи взрывчатки и тлеющих тряпок.

На полу посреди горницы лежали прокурор и его жена. Оба получили множественные осколочные ранения и умерли еще во время боя. К тому же Антон Кириллович принял на себя несколько пуль, прикрывая жену, однако это ее не спасло.

Тоня уже находилась здесь, словно окаменев, стояла на коленях над телами родителей.

Елисей Юрьевич сидел рядом с другом, держась одной рукой за грудь, а второй за шею. Поднял голову, когда в горницу ворвался Горшин.

– Что?! – глухо выдохнул Тарас.

– Я не смог закрыть обоих…

– Что с вами?

– Пара осколков в груди, пара в спине… ничего, справлюсь. Посмотри, что там с матерью Антона.

Тарас поискал пожилую женщину и обнаружил ее лежащей на полу у печки. Однако печь защитила ее от пуль и осколков, и сознание Валентина Матвеевна потеряла скорее от шока после взрывов. Передав ей восстанавливающий сознание энергоимпульс – ладонь на лоб, ладонь на грудь, в с п ы ш к а, – Тарас вернулся в горницу, остановился за спиной Тони, не решаясь отвлечь ее.

– Зажги свет, – попросил Елисей Юрьевич.

Тарас щелкнул выключателем, но все лампочки в доме были разбиты и свет не загорелся. Тогда он поискал на кухне свечи, нашел два огарка и зажег. Снова подошел к Тоне.

Она сидела все в той же позе, прижав кулачки к груди, и смотрела на родителей черными ушедшими глазами. Тарас присел рядом на корточки, хотел было передать ей пси-волну успокоения, однако вовремя остановился, заметив мерцающий искрами серебристый столб над головой девушки. Она имела канал связи с силой и не нуждалась в прямой энергоподпитке.

Послышались стоны и охи, затем тихий плач. Это очнулась мать Антона Кирилловича. Женщина с трудом добралась до тел сына и невестки и упала на них с рыданиями, раскинув руки. Только теперь Тоня очнулась и заплакала, припав лицом к груди отца.

С улицы послышался грохот бэтээра, стих, затем долетели команды, звуки шагов бегущих людей. В дом ворвались бойцы спецназа в камуфляже, с фонарями в руках, остановились на пороге, увидев душераздирающую сцену. Вперед вышел офицер в берете, бросил два пальца ко лбу. Хмуро осведомился:

– Ранены, убиты?

– Убиты, – ответил Тарас.

– Нападавших видели? Сколько их было?

– Не знаю. Человек пять, наверное.

– Как вы здесь оказались? Документы есть?

– Возьмите, – проговорил Елисей Юрьевич, протягивая окровавленной рукой удостоверение.

Старлей глянул на красную книжечку, вернул, снова козырнул.

– Прошу прощения. Вы ранены?

– Позаботьтесь о них.

– Слушаюсь. – Старший группы повернул голову к двери. – Савельев, носилки сюда. Обыскали окрестности?

– Так точно. Никого, только труп неподалеку, возле старой трансформаторной будки.

Тарас встретил косой взгляд учителя и криво улыбнулся.

Ночь прошла в суете следственных мероприятий, допросах свидетелей нападения на дом прокурора, в хлопотах по транспортировке убитых в морг той же больницы, где находились и убитые террористами мать и жена Смирнова.

Тарас вылечил себя быстро: самолично выковырнул пальцами осколки из спины и провел сеанс аутентичного «сшивания» тканей. В оздоровительной практике «живы» этот прием работы с тонкими энергиями назывался «мертвой водой». Сам прием выглядел так.

Тарас вытянул руки вверх, раздвинул пальцы, вызвал в памяти образ солнца (днем этого делать не пришлось бы) и всосал пальцами поток энергии, направляя его в солнечное сплетение. Когда энергии набралось достаточно – ощущалась она, как мерцающая огнями раскаленная лава, – он направил ее по соответствующим меридианам к ранам на спине. Через несколько минут раны затянулись.

Как лечился Елисей Юрьевич, пытавшийся прикрыть собой прокурора и получивший в результате несколько пуль и осколков, Тарас не видел, но был уверен, что учитель использовал тот же прием «живы», либо какие-то другие, не менее действенные практики самовосстановления.

Мать Антона Кирилловича пришлось отвезти в больницу – гипертонический криз. Смерть сына и невестки привела ее в шок, и жизнь женщины висела на волоске. Тоня с момента смерти родителей не произнесла ни слова, и вывести ее из состояния фрустрации Тарасу не удалось. Он только снял с нее шоковый морок, а потом просто сопровождал девушку везде, принимая ее переживания по каналу духовной связи. Это должно было помочь ей справиться с горем. В конце концов Тоня осталась в больнице с бабушкой, и Тарас с учителем вернулись в разгромленный дом прокурора, чтобы хоть как-то привести его в порядок.

В начале восьмого они отправили на грузовике трупы животных – двух коз, собаки и коровы, – затем кое-как забили досками дыры в полу гостиной, очистили комнаты от обломков мебели, осколков посуды и стекла, расставили уцелевшие стулья и кресла по местам и сварили себе кофе. Дом еще был оцеплен омоновцами, на улице дежурил БТР, и можно было не опасаться повторного нападения. Елисей Юрьевич разговаривал мало, междометиями, было видно, что он давно решает какую-то внутреннюю проблему, не делясь информацией с учеником.

Следователь и работники прокуратуры, которую возглавлял Антон Кириллович, уехали еще в пять часов утра, пообещав разобраться с нападением и выявить заказчика. Но Тарас почему-то был уверен, что если это и произойдет, то не скоро. Уж слишком наглой была атака прокурорского дома, хорошо рассчитанной и точной. Нападавшие знали, кто у прокурора в гостях, и не пожалели ни женщин, ни дочь Антона Кирилловича, ни гостей.

Впрочем, могло быть и так, что охотились боевики вовсе не за Хованским, несмотря на его жесткое отношение к бандитам, а за его важными гостями, хотя при этом сразу вставал вопрос: откуда к террористам просочилась информация о прибытии москвичей. Знали об этом буквально два-три человека из местного отделения ФСБ.

Выпив чашку кофе, Тарас не удержался и задал этот вопрос учителю. Елисей Юрьевич, сменивший пробитую и окровавленную одежду, долго не отвечал. Пил кофе мелкими глотками. Думал. Потом вспомнил об ученике.

– Цель атаки была – мы. Точнее – я.

Тарас подождал продолжения.

– Почему вы? За что? Ведь они и так убили… ваших… или это месть за что-то? Может быть, кто-то из полевых командиров имеет зуб на вас?

Елисей Юрьевич качнул головой.

– Я не воевал. Дело в другом.

– В чем?

Долгое молчание. Елисей Юрьевич допил кофе, поставил чашку и поднял на Тараса измученные глаза, в которых всплыли долго сдерживаемые тоска и боль.

– Тебе этого лучше не знать.

– Почему?

– Твои реакции на такие вещи не всегда адекватны.

Тарас набычился.

– Зло должно быть наказано… а справедливость восстановлена! Человек, а вернее, нелюдь, убившая невинную женщину, жить не должна!

Елисей Юрьевич снова покачал головой.

– Этому я тебя не учил.

– Меня учила жизнь. Я два года служил в спецназе, воевал в Таджикистане с наркокурьерами. Эта мразь ничем не отличается от здешней мрази. Она должна быть ликвидирована!

– Если таковы твои убеждения, то Герард прав – ты не готов к восприятию ценностей Круга. Хорошенько запомни: месть не дает избавления!

– В данном случае это не месть, – упрямо сжал губы Тарас. – Это возмездие!

– Не будем спорить. Жизнь убедит тебя в конце концов… или не убедит. Выполни только одну мою просьбу. Я уже не смогу тебя чему-либо научить, ты уходишь, и я это вижу. Но все же попробуй тщательнее рассчитывать каждый свой шаг. Иначе путь потерь для тебя будет слишком жестоким.

Тарас отвернулся, сдерживая возражения и желание поспорить, сказал через силу:

– Хорошо, учитель.

Посидев так немного, он спросил:

– Что будем делать?

– Ничего, – ровным тоном проговорил Елисей Юрьевич, поднимаясь. – Поможем похоронить Антона с Диной, отправим домой… м-м, «груз 200» и улетим сами. Здесь нам больше делать нечего.

– Но ведь нас хотели убить!

Глаза Смирнова вспыхнули.

– Они знали, что нас убить нелегко, это была разведка боем. Меня хотели разгневать, заставить потерять голову, броситься в погоню, чтобы нанести внезапный удар. Пойти у них на поводу, значит – проиграть.

– У кого «у них»?

Елисей Юрьевич расслабился, прошелся ладонью по лицу, успокаиваясь, направился к двери. На пороге оглянулся.

– Я мешаю одному нашему приятелю. Кстати, ты тоже. Но если они еще надеются, что ты примкнешь к ним, то насчет меня у них сомнений нет.

– Никогда! Но… кого вы все-таки имеете в виду? Дмитрия?

– Дима Щербань – только пешка в их руках. Мощная, уверенная в себе, с большим потенциалом, с задатками оператора, но пешка. Я имел в виду директоров «Купола». И того, кто над ними.

Тарас помолчал, переваривая услышанное.

– Вы имеете в виду…

– Конкере, – ответил Елисей Юрьевич, выходя за порог. – Наместника Монарха Тьмы на Земле.

Тарас остался сидеть в гостиной, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли в кучу. Буря в его душе улеглась не скоро. Было ясно, что учитель знал, кто пытался его нейтрализовать, организовав убийство близких, а потом и семьи друзей, но не хотел заниматься расследованием и выявлять исполнителей. Ему надо было помочь.

«Нелюди жить не должны!» – повторил Тарас про себя, заканчивая свой внутренний диалог с самим собой. Путь потерь, о котором предупреждал учитель, для него еще ничего не значил.