Самолет вылетел на час позже – по причине тумана в аэропорту Улан-Удэ, и Максим наконец расслабился, утомленный двухсуточной нервотрепкой. Пятнадцатого апреля начальство вдруг потребовало вернуться в столицу Бурятии и доставить в Москву монаха-экстрасенса, работающего на местную мафию. В прошлый раз, три месяца назад, экспедиция группы Разина в Улан-Удэ закончилась безрезультатно, так как, по словам настоятеля Иволгинского дацана, этот монах на самом деле работал «разведчиком» монастыря, предупреждая монахов о преступных замыслах бурятского криминалитета. Группу вернули в Москву, и Разин забыл о бесполезном походе на Улан-Удэ. Однако по каким-то соображениям руководству ФСБ все же захотелось познакомиться с монахом поближе, и группе Максима было приказано найти и тихо изъять «разведчика-экстрасенса» из «криминального оборота». Что группа и сделала за двое суток. И вот наконец самолет поднялся в воздух, имея на борту кроме обычных пассажиров пятерых чекистов и монаха.

Места заняли таким образом: монах, Шаман и Максим – в одном ряду, Кузьмич, Штирлиц и Писатель – за ними.

Молчавший все это время молодой монах (во время захвата он не сопротивлялся, да и Шаман поспособствовал, заговорил с ним на родном языке, объяснил причину задержания) вдруг разговорился с Шаманом, но поскольку беседа шла на бурятском, Максим вскоре перестал прислушиваться, задремал. Проснулся же от того, что собеседники рядом замолчали.

Он открыл глаза.

Оба смотрели на него.

– В чем дело? – хриплым голосом осведомился он.

Молодой монах – звали его Индоржийн Цабха – что-то проговорил.

Шаман с интересом посмотрел на него, перевел взгляд на майора.

– О чем речь? – нахмурился Максим.

– Индоржийн говорит, что тебя ждет резкий жизненный поворот.

– Какой еще поворот?

– Ну, он точно не знает, но уверен, что твоя судьба скоро даст крен. Так что будь готов.

– Он по-русски не говорит?

– Мало-мало, – произнес монах гортанно. – Ты на край перемена… быть неприятность… быть осторожный совсем, ждать.

– Чего именно ждать?

– Неприятность начальник, также лично. Внимание быть хорошо.

– Непонятно, но все равно спасибо за предупреждение. – Максим откинулся на спинку кресла, размышляя, какую еще свинью ему подложит начальство. В том, что оно способно это сделать, Разин не сомневался.

Монах снова что-то сказал. Шаман ответил, дотронулся до локтя Максима:

– Командир, он предлагает помочь тебе восстановить силы.

– Каким образом?

– Это нечто среднее между акупунктурой и точечным массажем.

Монах показал пальцем на шею Разина:

– Здес точка, нажат количество и успокаивать. – Он добавил несколько слов на бурятском, выжидательно глянул на Шамана.

– Я знаю, это действует, – кивнул Итигилов. – Если надавливать пальцами обеих рук на определенные точки от темени к шее, то эта процедура снимает головную боль, общую усталость, убирает сонливость и слабость. Используется цириками для мобилизации перед боем.

– Кем-кем?

– Цирики – военные люди, спецназовцы, одним словом.

– А он не попытается меня зазомбировать?

– Зачем ему это надо? – удивился Шаман.

– Восток – дело тонкое, как говорил красноармеец Сухов.

– Монахам ты не нужен в качестве зомби, – усмехнулся Иван-Доржо.

– Хотелось бы верить. Что ж, пусть попробует.

Максим пересел на место Шамана, подставил шею. Индоржийн потряс кистями рук, ловко прошелся по темени Разина, как бы разминаясь, и принялся нажимать найденные точки за ухом и на шее. Это было приятно, чего греха таить, Максим любил массаж и часто прибегал к услугам массажистов в саунах и банях. Но массаж бурятского монаха кроме удовольствия нес и другие ощущения, и вскоре Максим почувствовал, что спать ему не хочется, по жилам быстрее побежала кровь, голова просветлела, посвежела, обострилось зрение и обоняние.

Монах отнял руки, снова тряхнул кистями, заговорил на родном языке.

– Достаточно, – перевел Шаман. – В бой тебе в ближайшее время не идти, поэтому дальнейшая стимуляция организма вредна. Ты и так сутки будешь чувствовать себя окрыленным. Кстати, этому массажу можно обучиться и делать его самостоятельно.

– Было бы здорово. Может быть, уговоришь его дать координаты активных точек?

– Попробую.

Максим пересел на свое место у прохода, прислушиваясь к своим ощущениям. Радость обладания неплохим мышечным каркасом не проходила. Хотелось что-то делать, заниматься физическими упражнениями, играть в футбол или на крайний случай просто двигаться. Однако в самолете особенно не поиграешь в футбол, и Максим переключил мысли на другие темы.

– Командир, – наклонился к его уху Штирлиц, – что это он тебе делал?

– Массаж, – односложно ответил Максим.

– Давление подскочило? Я слышал, что такой массаж снимает головную боль.

– Снимает.

– А мне он то же самое не повторит?

– И мне, – всунул голову между спинками кресел Кузьмич.

– Отставить галдеж! – сказал Максим без раздражения, но строго. – Он не работает штатным массажистом конторы. Прилетим, я сам сделаю всем массаж головы.

Подчиненные переглянулись и отстали. Скорее всего они поняли командира по-своему, зато больше не приставали.

В Москве группу встретили двое посыльных из Отдела, которым Разин и сдал сопровождаемый объект. Монах-экстрасенс уехал, бросив на Максима странно задумчивый взгляд. Но майора это не огорчило, он все еще находился под воздействием «внутреннего наркотика» – эйфорического прилива сил, и думал не о предупреждении монаха, а совсем о другом.

Высадили его у метро «Сокол», где он снимал квартиру после развода с женой два месяца назад. И первое, что сделал Максим, – позвонил Марине.

К сожалению, близкими их отношения так и не стали. Обоим мешал «хвост» воспоминаний (ему меньше, ей больше), заботы, некие условности, моральные установки, привитые «правильными» родителями. К тому же еще были свежи в памяти эпизоды совместной жизни: Максима с Варварой, Марины с Вадимом. Известный закон психологии: помнится чаще всего только хорошее, плохое забывается быстрей. Вдобавок ко всему у Марины была дочь, которая все понимала, и травмировать ее психику встречами с «чужим дядей» Марина не хотела, так как до конца не разобралась в своих чувствах к Максиму. И тем не менее обоих тянуло друг к другу, и они изредка находили время, не чаще двух раз в месяц, чтобы встретиться.

– Привет, – сказал Максим с забившимся сердцем, услышав милое «але». – Как дела?

По-видимому, она обрадовалась звонку, потому что голос женщины дрогнул:

– Привет. Я уж думала, ты меня забыл, не звонишь уже почти месяц.

– Всего полторы недели и два часа. Но ты же знаешь афоризм: если вам долго не звонят родственники или друзья, значит, у них все хорошо.

– У тебя все хорошо?

– Я соскучился. Очень!

– Странно, с чего бы это?

– Погода весенняя.

– Ну, разве что.

– Боюсь показаться навязчивым, но почему бы нам не встретиться сегодня вечерком? Сходим в ресторан, посидим, побеседуем.

– Знаешь, это было бы замечательно, давно не была в ресторане.

– Правда? Здорово! Куда пойдем?

– Куда угодно, ресторанов в Москве больше тысячи. Но я предлагаю пойти в «Кино», есть такой клуб на Олимпийском проспекте.

– Знаю, но туда без клубных карточек нас не пропустят, – засомневался Максим.

– У меня есть карточка, осталась от… одного знакомого.

– Тогда нет проблем. Могу заехать на работу или домой. Куда подать транспорт?

– На Жукова.

– Дом номер четырнадцать. В котором часу?

– Лучше всего около восьми.

– Мне нравится это «около восьми». Плюс-минус час?

– Ровно в восемь.

– Хорошо, как скажете, буду. А Стешу с кем оставишь?

– Подруга посидит.

– Может, возьмем ее с собой?

Марина помолчала.

– Нет… в другой раз. Спасибо.

– Буду ждать. – Максим выключил телефон, задумчиво походил по спальне, поглядывая на часы, унял волнение, поднявшееся в душе от разговора с женщиной, которая оставалась желанной и недоступной, потом начал собираться.

«Кино» по сути представлял собой бильярд-клуб и слыл одним из самых респектабельных заведений Москвы подобного типа, закрытых для тех, кто не имел отношения к искусству и шоу-бизнесу. Максиму не довелось побывать там ни разу, ни по долгу службы, ни ради любопытства. Хотя он знал, что клуб посещают многие известные актеры, режиссеры, телеведущие и шоумены. Однако едва ли эти люди каждый раз надевали смокинги и галстуки-бабочки. Столичная богема удивительно демократична, а иногда вызывающе беспардонн а. Во всяком случае, Максим бы постеснялся заявиться куда-либо в присутственное место небритым и в грязной рубахе навыпуск, поверх таких же джинсов. Поэтому он выбрал вельветовый пиджак в тонкий рубчик, светло-серого цвета, узкие прямые брюки в тон пиджаку и тонкую шелковую рубашку цвета беж. В молодости Максим любил модно одеваться и по сей день не переболел этой болезнью.

Туфли он надел с узкими носами и красивыми замшевыми вставками.

Оглядел себя в зеркале и остался доволен: до молодого денди уже не дотягивает, но в принципе еще есть порох в пороховницах. Тридцать пять лет с ходу не дашь.

Без четверти восемь он подъехал к дому номер четырнадцать на проспекте Жукова. Дачный сезон еще не начался, хотя погода стояла прекрасная – плюс двадцать, легкий ветерок, редкие облака, солнце, но все же по субботам автомобильная жизнь столицы замирала, и пробок на дорогах становилось меньше. А по воскресеньям кататься по Москве было одно удовольствие.

Марина выпорхнула из подъезда ровно в восемь.

Максим вышел из машины, галантно распахнул дверцу, разглядывая женщину.

На ней был классический двубортный тренчкот с широкими лацканами и отлетной кокеткой на спине, белого цвета, до колен, очень экстравагантный. А также берет, высокие сапоги-чулки и сумочка с расцветкой леопарда. В этом наряде Марина выглядела молодо и эффектно, тем более что у нее была стройная фигура и лицо феи утренней зари. Она была просто умопомрачительно красива, и Максим с трудом удержал себя от лишних слов. Протянул ей букет роз, поцеловал пальцы.

Она кинула взгляд на его костюм, и по выражению глаз он понял, что Марина не ожидала увидеть на нем соответствующий стилю заведения наряд.

Усадив спутницу, Максим сел сам и повел машину к центру города, по Хорошевке, по Третьему кольцу и к Олимпийскому проспекту. Пока ехали, говорили мало. Марина пожаловалась на шумных соседей, – и Максим, посочувствовав, рассказал ей о своем друге и подчиненном Геннадии Пашкевиче, который приобрел на Горбушке СД-диск под названием «Месть». Два француза, Иван Дюваль и Жан Ибес, записали на диск хит сезона, содержащий оглушительный грохот отбойного молотка, визг пилы, скрежет мусоровоза, скрип тормозов и гул транспортера. Эту «музыку» долго не выдерживал ни один нормальный человек, поэтому, по мысли создателей «арии», она должна была прокручиваться для надоедливых соседей. Геннадий так и сделал и за три дня отучил своих шумолюбивых соседей затевать скандалы по ночам.

– Французы, между прочим, разбирают «Месть» влет, – добавил Максим.

Марина посмеялась, посетовала, что она побаивается отстаивать свои права на тишину таким способом, и Максим пообещал ей помочь, поговорить с соседями, а если не поможет, пару раз включить французскую «Месть».

В половине девятого они поставили «Хендэ Революшн» Разина в ряду джипов и «Мерседесов» возле клуба, направились ко входу. Максим взял с собой на всякий случай удостоверение офицера ФСБ, но все обошлось без предъявления документов. Марина показала клубную карточку, и их пропустили.

Под плащом-тренчкотом на дочери Гольцова оказалось невесомое разлетающееся платье с блестками, делающее Марину невероятно женственной. Колье из белого металла с камешками, браслет такого же фасона и сережки дополняли гарнитур.

На нее оглядывались, кое-кто из гостей здоровался, посматривая при этом на Максима, и он понял, что Марину здесь видели с другим мужчиной. Впрочем, скорее всего это был ее муж.

– Веди, – сказал Максим, когда она взяла его под руку. – У нас есть программа или мы просто поужинаем?

– Можем поиграть в бильярд, если хочешь, можем послушать музыку, сегодня здесь поет Меладзе и «ВИА Гра».

– Я как ты.

– А я хочу просто посидеть за столиком и отдохнуть.

– Тогда пошли сразу в ресторан.

Они направились мимо бара ко входу в зал ресторана.

Взгляд то и дело выхватывал среди посетителей клуба знакомые лица.

Пробежал вечно юный Дима Харатьян, важно прошествовал отпустивший бороду, но от этого не ставший более серьезным и мужественным Дима Маликов, прошли мимо Никита Михалков с каким-то пузатым и бородатым господином, похожим на Пласидо Доминго. С криками проследовала на второй этаж группа неряшливо одетых молодых людей во главе с солистами известного среди молодежи дуэта «Трень-хрень».

– Все сливки, – заметил Максим вполголоса, кивая на улыбающегося Олега Павловича Табакова, поддерживающего под локоток юную полуодетую даму.

– Еще не все, – улыбнулась Марина. – Модных писателей не хватает и шоуменов, они приходят попозже.

– Кого ты считаешь модными писателями? Кого ругают или кого хвалят?

– И тех, и других. Здесь часто Илья Сенокосов ошивается, эпатажная личность. Я пробовала читать его опусы – скулы сводит! А многим нравится.

– Как говорил классик: нет той чепухи, которая не нашла бы себе читателя.

– Чехов.

– И я вместе с ним.

Их посадили в уголке зала, между стеклянной вазой с живыми цветами и декоративной колонной. Принесли меню.

Несмотря на субботу, народу в ресторане было мало, что, в общем-то, не огорчило Максима. Все-таки чувствовал он себя не в своей тарелке, находясь под впечатлением встреч с известными личностями.

– Ты какую кухню предпочитаешь? – спросила Марина.

– Вкусную, – улыбнулся Максим. – В таких заведениях огромную роль играет профессионализм главного повара.

– Предлагаю познакомиться с местной грузинской кухней. Здесь работает очень хороший повар, грузин, Вано Чонишвили, его все знают.

– Давай попробуем.

Максим пробежался глазами по рецептам, изучая ассортимент. Мяса на ночь он старался не есть, разве что в тех случаях, когда требовалась физическая нагрузка, но все же на этот раз не удержался и заказал хашламу и аджапсандали.

Марина тоже заказала мясо – харио и чашушули .

– Что будете пить? – возник рядом официант в строгом лиловом пиджаке.

Максим вопросительно посмотрел на спутницу:

– Шампанское, вино или что покрепче?

– Сухое красное, – сказала Марина. – Если можно – «Шабли».

– У вас есть «Шабли»?

– У нас есть все, – вежливо подтвердил официант.

– Бутылочку. Я тоже выпью граммов двести.

Официант удалился, принес бутылку, открыл, налил в бокал на полпальца – попробовать. Марина пригубила, кивнула:

– Оставьте.

– К вину нужны устрицы, – сказал Максим.

– Какой категории предпочитаете? – почтительно склонился к нему официант. – Португальские, категории «2», европейские – «два нуля»?

– Какие посоветуете?

– Европейские круглые.

– Несите. А икры белуги альмас у вас нет?

Официант покачал головой, он был озадачен.

– К сожалению, нет.

– Жаль.

Официант ушел. Марина с интересом посмотрела на Разина:

– Ты понимаешь толк в устрицах?

– По долгу службы, – ухмыльнулся Максим. – Иногда приходится посещать крутые рестораны, да и за бугром я бывал не раз. А устрицы уважали даже древние греки и римляне, знавшие толк в еде. Этот деликатесный моллюск водится только на морском мелководье, там, где реки впадают в море, – он любит сочетание пресной и соленой воды. Особенно устричное фермерство развито во Франции, европейская устрица остреа эдулис категории «два нуля» как раз разводится на средиземноморском побережье Франции.

– Ты говоришь как специалист. Может быть, у тебя имеется своя устричная ферма?

Максим засмеялся:

– К великому сожалению, нет. Но я вряд ли смог бы управлять такой фермой. Мне ближе свинарники и коровники российской глубинки. Я родом из Навли, Брянской губернии. Так что внутри я весь – русская деревня.

– Странно, – задумчиво проговорила Марина.

– Что странно?

– Это папины слова. Хотя вы с ним совсем разные люди.

– Может быть, нас все же что-то объединяет?

– Еще не разобралась. А про какую икру ты говорил?

– Икру белуги альмас. Это я просто выпендрился. Дело в том, что еще совсем недавно за попытку отведать икры изнеженным восточным гурманам отрубали правую руку. Ею мог наслаждаться только один человек в мире – персидский шах.

– А теперь?

– Шахский режим пал, и теперь икру альмас могут отведать и простые смертные. Но она очень дорогая. Я слышал, что стоимость одной порции икры на Национальной неделе салатов в Оксфорде достигала тысячи долларов.

– Ого! Неужели ты ел эту икру?

– Не довелось, – развел руками Максим. – Говорят, ее добывают из белуг, возраст которых перевалил за сто лет, и поэтому у икры удивительно нежный вкус. Так что немного найдется людей, способных заплатить за килограмм икры под двадцать пять тысяч долларов.

– Наши бандиты могут.

– Не только бандиты, крутые бизнесмены тоже, хотя многие из них, отведавших икры белуги альмас, уже сидят.

– Разве между этими явлениями есть какая-то связь? Или икра, как лакмусовая бумажка: съел – значит, ворюга и бандит, садись в тюрьму!

Максим снова засмеялся; близость красивой женщины кружила голову, хотелось шутить, говорить умно и смеяться.

– Такой связи, конечно, нет. Однако позволить себе купить полкило икры альмас может не каждый гурман, зато – каждый «новый русский». А большинство из них – криминальные мальчики. Но хватит о грустном, давай выпьем за встречу, если не возражаешь.

– С удовольствием.

Они чокнулись, сделали по глотку вина.

Заиграла музыка.

На танцевальном подиуме зала появились первые танцующие пары.

К столику подошел небритый молодой человек восточной наружности, в белом костюме и черной шелковой рубашке.

– Потанцуем? – наклонился он к Марине.

Девушка посмотрела на Максима.

– Прошу прощения, – вежливо сказал Разин, – дама пока не танцует.

– Понятно, – кивнул парень, еще раз окинул Марину масленым взглядом и отошел.

– Плейбой, – сказала она со смешком.

– Ну, сюда вряд ли придет человек с улицы. – Максим проводил парня глазами. – Это, наверное, какой-нибудь диджей или ведущий музыкальных телепрограмм. Лицо знакомое. Хотя я не люблю небрежно бритых мужиков. Есть в этой так называемой моде некий оттенок презрения к окружающим.

– Отцу всех туркмен тоже не нравятся небритые мужики.

– Кому?

– Туркменбаши, Сапармурату Ниязову. Он недавно издал указ, запрещающий носить в Туркмении длинные волосы, усы и бороды. Указ действует даже в отношении гостей государства, так что тебе придется укоротить волосы и бриться до зеркального блеска.

Максим хмыкнул:

– Ну, этому деятелю не впервые удивлять мир. Высочайшим повелением он запретил прослушивать музыку в автомобилях, а заодно балет и оперу, под тем предлогом, что «нормальным» туркменам эти виды искусства не нужны.

– Зато он сам пишет стихи.

– О да, кроме поэмы «Рухнамэ» издал еще два сборника стихов и поэм, которые тотчас же подсуетившиеся чиновники ввели в обязательную школьную программу.

– Туркменский эквивалент брежневской «Малой земли».

– Или гитлеровского «Майн Кампфа». А как тебе налог на невест, который он ввел на территории Туркмении? Плати в казну полста тысяч долларов и женись на понравившейся туркменке, ежели ты иностранец.

– Тебя это как-то задевает? – прищурилась Марина. – Уж не собрался ли ты жениться на туркменке?

Максим засмеялся:

– Ты же не туркменка?

– Ну и что?

– Я предпочел бы жениться на тебе.

– «Бы»?

Максим посерьезнел, испытующе заглянул в глаза собеседницы, ставшие вдруг печальными.

– Ты готова к серьезному разговору?

Она покачала головой:

– Нет… я пошутила… не знаю… не спеши. Мне нравится встречаться с тобой, но… я не одна…

– Чепуха! Стеша будет мне как родная дочь!

– Я не одна, – повторила Марина упрямо, – и сама не знаю, чего хочу. Не торопи меня.

– Я и не тороплю.

– Спасибо, благородный идальго. – Она положила на его руку свою прохладную ладошку. – Не обижайся. Я знаю, что… – Глаза девушки вдруг остановились, лицо изменилось, она кого-то заметила.

Максим оглянулся.

К их столику подходили трое молодых людей, в том числе тот самый небритый смуглолицый парень в белом, что несколько минут назад хотел пригласить Марину на танец. Его спутниками были кряжистый белобрысый амбал с круглой короткостриженой головой и субтильного вида, высокий, худой, узкоплечий парень с шапкой рыжих вьющихся волос, бородатый и усатый. Не обращая внимания на Максима, он положил руку на плечо Марине:

– Пошли подвигаемся.

– Э-э, парни, – миролюбиво, но твердо сказал Максим, – дама не танцует.

– А ты не вякай, – наставил на него толстый палец белобрысый амбал. – Ты здесь ноль.

Максим посмотрел на Марину:

– Ты хочешь танцевать?

– Н-нет.

Максим точным движением пальца сбросил руку пышноволосого рыжего красавца с плеча девушки.

– Ребята, повторяю тихо-мирно: мы хотим поужинать и послушать музыку. Найдите тех, кто хочет танцевать, их много.

– Фил, убери таможню, – буркнул рыжеволосый; от него пахло смесью дорогого одеколона и пива. – Пошли, Марин, твой хахаль подождет.

Белобрысый двинулся к Максиму, надавил мощной короткопалой дланью ему на плечо:

– Сидеть, крутой!

В ту же секунду палец Максима воткнулся ему в кадык. Максим сатанел, когда его принимали за лоха, и с удовольствием ставил зарвавшихся мордоворотов на место.

Парень икнул, схватился за горло, присел. Глаза его выпучились, налились кровью.

«Лицо кавказской национальности» в белом костюме попыталось ударить Максима в ухо, но майор уклонился, встал и тычком – тремя пальцами вместе – нашел живот смуглолицего, а вместе с животом – солнечное сплетение. Кавказец, или скорее армянин, охнул, согнулся пополам.

Максим взял за руку рыжеволосого красавца, слегка повернул в суставе так, что тот с тихим воплем сунулся носом в стол.

– Я же сказал, падаль, дама не танцует! Неужели вы не понимаете русский язык?

– Отпусти его, – прошептала Марина, глядя на Максима округлившимися глазами. – Это Вадим… мой муж… бывший.

Максим отпустил руку рыжеволосого:

– Извини, не знал. В отличие от Черчилля, я не люблю хамов и свиней. Парни, выход в другом конце зала. Вас проводить?

– М-мы… с-са… – просипел белобрысый, тяжело поднимаясь, сунул руку в боковой карман пиджака.

– Уходим, – бросил рыжеволосый, тряхнул волосами. – Мы еще поговорим, Мариночка, я к тебе заеду на днях.

К столику уже спешили официант и охранник в черном костюме, но троица во главе с бывшим мужем Марины уже двинулась к выходу.

– Все в порядке? – спросил охранник на всякий случай.

– Да, нормально, – кивнул Максим. – Ребята ошиблись столиком. Извините, я на секундочку.

Он догнал ковылявшего рыжеволосого, крепко взял за локоть, развернул к себе и сказал, глядя в его расширяющиеся зрачки:

– Упаси тебя Бог искать встречи с этой женщиной! Покалечу! Понял?

Белобрысый спутник Вадима попытался было схватить Максима за шею, но тот не глядя щелкнул его по носу, и парень отступил, схватившись за нос.

– Понял, я спрашиваю?!

– П-п-п… – закивал рыжеволосый.

– Отлично!

Максим отпустил его, вернулся к столику.

Троица выбралась из зала, сопровождаемая невозмутимым охранником. На столик еще некоторое время с любопытством посматривали завсегдатаи клуба, потом перестали.

– Что ты ему сказал? – поинтересовалась погрустневшая Марина.

– Посоветовал обходить твой дом стороной. Или я снова спешу?

– Нет, все правильно… хотя ты меня снова удивил.

– Чем?

– Ты всегда так действуешь?

– Как?

– Прямо… и жестоко.

– Во-первых, не жестоко, а жестко. Во-вторых, повторюсь, не люблю хамов и свиней. В-третьих, если не защищаться – унизят и растопчут! Компромиссов в этом деле быть не должно.

– Может быть… не уверена. А что ты говорил про Черчилля? С чем не согласен?

– Это ему приписывают знаменитую фразу: «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных».

Марина улыбнулась:

– Ты довольно начитан.

– Спасибо за комплимент. Служба такая, приходится много читать.

– Ты так и не рассказал, чем занимаешься.

Максим почувствовал неловкость, однако говорить правду о своей работе и признаваться в том, что по долгу службы он вел слежку за отцом Марины, не имел права.

– Обычная канцелярщина, работа с документами.

– Секретными?

– Бывает, что и секретными. Ну, а тебе как работается в гимназии?

– Проблем хватает, но в общем все нормально. Платят только мало, приходится подрабатывать. У меня трое постоянных учеников разного возраста, поэтому почти все вечера у меня заняты.

– А как Стеша?

Марина бросила на собеседника изучающе-недоверчивый взгляд.

– Что именно тебя интересует?

– Все. Как она учится, чем занимается в свободное время, как восприняла твой развод.

– Учится хорошо, хотя и не на все пятерки. Два раза в неделю мы с ней ездим в «Валери-клуб» на теннис. Она любит заниматься бисероплетением, рисует, хотя меньше, чем год назад. А что касается развода… она иногда задает такие взрослые вопросы, что я не сразу нахожу ответы. Во всяком случае, наш развод она перенесла спокойно, даже утешала: не переживай, мамочка, нам и вдвоем хорошо, я закончу институт, стану директором и буду получать много денег.

– Директором чего?

– У нас есть знакомый, он менеджер в одной рекламной компании, так вот Стеша мечтает стать там директором.

Максим засмеялся:

– Красиво жить не запретишь. Давай выпьем, чтобы мечты твоей дочки исполнились. Хотя нет, лучше пожелать ей того успеха, какого она достойна.

Марина подняла бокал, с новым интересом – и сомнением – посмотрела на него:

– Ты искренне желаешь ей добра?

– Да как же можно иначе? – удивился он.

– Ты так любишь детей?

– Да как же их можно не любить? – снова удивился он. – Я давно мечтаю о ребенке, но Варвара, моя бывшая, не хотела детей, говорила, что еще рано, надо пожить для себя, а потом для детей. Впрочем, это уже другая история. Потанцуем?

Марина подала ему руку, и они присоединились к танцующим.

Танцевали, пили вино, потом снова танцевали, забыв о визите бывшего мужа. Максим больше молчал, боясь потерять возникшее ощущение близости. Поэтому когда Марина предложила заехать к ней на кофе, он только суеверно скрестил пальцы на руке. Предложение выпить кофе еще ничего не значило.

Однако интуиция не подвела. Неизвестно, что повлияло на Марину больше всего, схватка ли Максима с подвыпившей компанией мужа, беседы, его отношение к детям, но как-то само собой получилось, что они вдруг оказались в объятиях друг друга. И дочь Гольцова превратилась в покорную и страстную женщину, о которой Максим всегда мечтал.

Сладкая, нежная, дурманящая голову, теплая женская покорность. Покорность, заставляющая ощущать себя защитником и владыкой вселенной. Той вселенной, которую они представляли в данный момент…

Очнулись оба спустя много-много времени.

Побежали в душ. Закутались в махровые полотенца. Пили сваренный Мариной капуччино. Снова целовались.

– Где Стеша? – поинтересовался Максим, откровенно пьяный от переполнявших его чувств. – Почему не дома?

– Она у подруги. Я не знала, что ты так относишься к детям, иначе оставила бы ее здесь. Или ты подумал, что я завлекла тебя сюда специально?

– Конечно, – с серьезной миной кивнул Максим, – уверен. Ты меня соблазнила, беззащитного, и теперь как истинная леди должна выйти за меня замуж. Пойдешь?

Марина улыбнулась. Ей тоже было хорошо. И спокойно.

– Ты такой беззащитный, что палец в рот не клади. Хочется обнять и плакать. А замуж я не спешу. Уже есть опыт, отрицательный.

– Я серьезно. Выходи за меня.

Глаза Марины потемнели, с губ сбежала улыбка.

– Такими вещами не шутят.

– Я и не шучу.

Не сводя с Максима тревожных, вопрошающих, сомневающихся и одновременно полных веры и надежды глаз, она потянулась к нему…

Уснули они в начале пятого утра.

В половине восьмого Максима разбудил мобильник. Он с трудом нашел трубку:

– Слушаю.

– Майор, собирайся в Жуковский, – послышался голос полковника Пищелко. – В понедельник твоя группа должна быть там.

– Что-то стряслось?

– Объект тот же – Гольцов. Понаблюдайте за ним пару дней, еще раз напугайте, только качественно, а потом этапируйте в управление.

Максим помассировал горло – внезапный спазм помешал ему задать вопрос «зачем?».

– Не слышу ответа.

– Есть, – просипел Максим.

В трубке заиграла мелодия отбоя.

Максим снова посмотрел на дверь спальни и подумал, что не сможет объяснить Марине интерес конторы к ее отцу. Он и сам не понимал, что стоит за приказом полковника «еще раз качественно напугать» Арсения Васильевича Гольцова.