ДОРОГА К ХРАМУ
Весь путь до Москвы – преодолели за час с четвертью! – Матвей размышлял о предупреждении Ульяны и о том, что за ним стояло. Было ясно, что Ульяна послужила транслятором – авешей кого-то из иерархов, внедрившихся в ее сознание, но кого именно, определить с ходу не представлялось возможным. Это мог быть декарх, или экзарх, или еще кто-то рангом пониже, мог выйти в запрещенную реальность и Тарас Горшин, хотя более вероятным Матвей считал выход Светлены, спутницы-«секретарши» инфарха. Но почему она советовала «не соглашаться работать на „федепасов“, догадаться было трудно. В любом случае это была одна из контор, не запятнавшая себя так, как другие.
Что ж, придется держать ухо востро, подумал Матвей. Светлена, если это она, предупреждать зря не станет. Как и Горшин.
В кабине машины их было всего трое: водитель, генерал Первухин и Матвей Соболев. Вторая машина с отрядом захвата следовала в кильватере и не отставала, хотя мчались они по ночному шоссе со скоростью никак не меньше двухсот километров в час.
Разговаривали мало. Первухин задал несколько ничего не значащих вопросов, перекинулся парой фраз с водителем и замолчал. Матвей же сделал вид, что дремлет, и послал ментальный призыв Кристине, но, поскольку ответа не получил, вскоре и в самом деле задремал. Проснулся же, когда машина подъехала к Лубянке.
Шел пятый час утра, когда они вошли в вестибюль левого крыла здания ФСБ. Матвей здесь никогда не был, но по описанию тех, кто знал, хорошо представлял, куда идти. Может быть, все-таки не стоило лезть в пасть льва, подумал, поднимаясь на второй этаж вслед за Первухиным по мраморным ступеням, покрытым красным ковром. Выбраться отсюда будет гораздо сложнее, чем войти.
Генерал Коваль Сергей Вениаминович работал в своем кабинете, несмотря на столь поздний – или, скорее, ранний – час. При случае он, конечно, мог бы прилечь и здесь, имея неплохо оборудованную спальню, но в этот раз даже не прикорнул, что было заметно по красным глазам и припухлостям под ними. Адъютанта, естественно, в приемной не оказалось, хотя был охранник, прозрачноглазый молодой человек с цепким взглядом и уверенными движениями профессионала. Первухин кивнул ему и прошел в кабинет. Матвей последовал за ним.
Директор Федеральной службы безопасности отложил в сторону электронный щуп-стило для работы с настольным дисплеем компьютера, потер лицо, включил верхний свет и некоторое время рассматривал Матвея глубоко посаженными темными глазами.
– Так вот он какой, волкодав-«абсолют» Соболев, – произнес наконец. – С виду и не скажешь, а, Федор Ильич? Может быть, ты не того сокола прихватил?
– Того, – улыбнулся Первухин. – Он вычислил нас еще до начала операции. А в машине, кстати, спал как младенец.
– Да ну? – удивился Сергей Вениаминович не слишком натурально. – Отличные нервы. Молодой человек, вы догадываетесь, по какому поводу вас доставили сюда?
Матвею вдруг показалось, что струя холодного тумана попыталась проникнуть ему в затылок. Он напрягся: ощущение прошло, но заноза чужого взгляда в спине осталась. Вспотели пальцы ног. Неужели Конкере?! Здесь?! Первухин? Или сам директор?..
– Догадываюсь, – проговорил Матвей равнодушно. – Поскольку без наручников, следовательно, вербовка всветлую.
– Ишь ты! – снова удивился Коваль. – Умен. Что ж, все правильно, поговорим о вашей работе в нашей конторе.
– Поговорим о вашем предложении работать на контору, – поправил Матвей.
– Хамишь, ганфайтер, – укоризненно покачал головой Первухин. – Перед тобой все-таки директор Федеральной безопасности, а не директор цирка.
Матвей глянул на него холодными голубыми глазами, и генерал ощутил внутреннюю силу этого совсем еще молодого, но безусловно знающего себе цену человека.
– Ну, насчет этого у него может сложиться собственное мнение, – усмехнулся Сергей Вениаминович.
– Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверия начальства? – удивился Первухин.
Матвей с любопытством посмотрел на простоватое с виду лицо начальника Управления специальных операций, который только что процитировал Козьму Пруткова.
– Не будем ходить вокруг да около. – Директор ФСБ откинулся в кресле, потянулся, так что хрустнули кости. – Извини, капитан, пора возвращаться на службу. Положение таково, что требуется твой навык ганфайтера-перехватчика. Дел невпроворот: утечка оружия, информации, ультраправые подняли голову, набрала мощь Сверхсистема, все активнее вмешивается в политическую жизнь страны «Чистилище»… В общем, ты нужен. Мне тебя рекомендовал один… уважаемый человек, так что не подведи.
– Генерал, у вас неверное представление о ганфайтерах и обо мне в частности, – бесстрастно сказал Матвей. – Ганфайтеры всегда стояли вне политики, подчиняясь конкретным задачам перехвата шпионов, диверсантов и террористов. Что касается меня, то я – контрактник, понимаете? Да, я работал на «Смерш», но срок моего контракта истек, и теперь я волен принимать любое решение. Кстати, я его и принял: в нынешней адской сшибке амбиций и стремления к власти мне вариться не хочется ни в чьем котле.
– Капитан, боюсь, ты не совсем верно оцениваешь ситуацию, – недовольно сказал Первухин, лицо которого мгновенно изменилось: оно стало жестким, властным, решительным. – Отсюда у тебя только два пути – в нашу команду или в Бутырку. Так что выбор невелик.
Матвей покачал головой, в глазах его мелькнули грусть и сочувствие, и Сергей Вениаминович, внимательно наблюдая за ним, невольно преисполнился восхищения: бывший контрразведчик держался так естественно, что его спокойствие вызывало уважение. К тому же от него исходило некое магнетическое поле внутренней силы и готовность в случае чего к мгновенному отпору, что говорило и в самом деле о необычных способностях этого парня.
– Я мог бы уйти от ваших мальчиков еще в Рязани, – сказал Матвей, внутренне напрягаясь, потому что снова почувствовал спиной темный взгляд. Но теперь уж точно знал, что ни начальник Управления спецопераций, ни директор ФСБ не были авешей Монарха.
– Чего же не ушел? – усмехнулся Первухин.
– Не хотел будить семью.
И генерал сразу поверил ему.
– Короче, волкодав. Предлагаем возглавить оперативную спецкоманду быстрого реагирования из двенадцати человек, в которую входят семь «суперов», охотники, стрелки, техники.
– Нет, – без колебаний ответил Матвей. – Я всегда работал в одиночку.
– Ты даже не хочешь спросить, чем будет заниматься команда?
– Не хочу.
– Ну, тогда…
– Погоди, Федор Ильич, – перебил Первухина Сергей Вениаминович. – Дай-ка мне поговорить с ним наедине.
– Но…
– Позови Хватова, сам посиди в приемной.
Первухин подтянулся, глянул на стоявшего в свободной, расслабленной позе Соболева и вышел. И сразу же в кабинете появился давешний молодой человек приятной наружности. Матвею не нужно было даже приглядываться к нему, вся его нервная система тут же отреагировала соответствующим образом: это был авеша – внедренный в сознание обычного человека пси-двойник Монарха Тьмы. Или кого-то из иерархов.
– Итак, он не принимает нашего предложения? – произнес капитан Хватов, подрагивая уголками губ, словно сдерживая смех.
– Увы, мой друг.
– Кто вы? – медленно проговорил Матвей, выдерживая стремительный удар чужого импульса внушения.
– А он мне нравится, – рассмеялся Хватов, показывая ровные, крепкие белые зубы. – Сразу быка за рога… Я пашу-бхава, если будет угодно. Знаком термин? В отличие от вира-бхава – иерархов. Но ведь и ты не дивья-бхава , ганфайтер, хотя и стремишься создать впечатление благородного рыцаря, постоянно подвергаешь опасности тех, кто рядом, не так ли?
– Может быть, не задумывался. – Глаза Матвея потемнели, стали синими, излучающими. – Я просто придерживаюсь принципа апариграхи .
– Неплохой принцип, но не для меня. Я исповедую другие.
– Поздравляю. – В голосе Соболева проскользнула ирония, но глядел он в этот момент не на Хватова, а на директора ФСБ. – Кажется, генерал, вы приобрели себе достойного союзника. Только учтите, год назад он играл на другой стороне.
– Я всегда играю на своей стороне, – подчеркнул Хватов. – Времена меняются, вчера я играл против, сегодня играю за.
– Разве добро и зло тоже поменялись местами?
– Ну вот, ты опять затеваешь схоластический спор! Как зло, так и добро – это отклонение от нормы. Таков закон вашей реальности. Но что такое зло в твоем понимании? Да, очевидно, сами по себе войны, преступность, болезни типа СПИДа – страшные вещи, но для рода хомо сапиенс они эволюционно полезны! Кто выживет – тот будет иметь иммунную и психическую устойчивость.
– Зачем вам понадобилось превращать насекомых в людей вопреки воле остальных Аморфов?
Глаза Хватова округлились, он опять рассмеялся.
– Парень, неужели ты всерьез считаешь, что я Монарх? Если бы здесь появился ОН, лично, реальность просто изменилась бы в нужную ему сторону! Я же просто авеша, одна из реализаций его Проекции на реальность, в масштабном сравнении – один из муравьев гигантского муравейника, который и есть Монарх. А что касается превращения… – Хватов самодовольно ухмыльнулся. – Мне, вернее, ему было интересно, что получится. Но ты не совсем прав – не вопреки воле Аморфов, ибо я, то есть Он, – тоже один из Аморфов.
– Погодите, погодите, – обрел наконец дар речи Сергей Вениаминович, едва успевая переводить взгляд с одного на другого. – Какие превращения?! Какие насекомые?! О чем вы болтаете? Как это можно превращать насекомых в людей?!
– Ну, процесс это длительный, – дернул уголком губ Хватов, подмигивая Матвею, – но возможный. Сотни миллионов лет назад некто, скажем, Аморф или, точнее, Безличный Творец – этот молодой человек называет его Монархом Тьмы, – проделал эксперимент с отрядом Блаттоптера сапиенс…
– Тараканов разумных, – перевел Матвей, сочувствуя директору ФСБ. – Не по-человечески разумных, конечно, но сути это не меняет. В те времена на Земле жили разумные насекомые. Инсекты, не угодившие чем-то истинным хозяевам нашей реальности, которые взяли и просто уменьшили их в размерах. Так образовались современные насекомые. А вот тараканы, Блаттоптера сапиенс или какой-то их вид, метаморфически изменились, дав начало роду человеческому. Я понятно объяснил?
Хватов пристально смотрел на Матвея, и по лицу его бродили тени, отражавшие внутреннюю, не ведомую никому борьбу эмоций.
– Чушь! – очнулся Коваль, стукнув ладонью по бумагам на столе. – Прекратите пороть чепуху, вы, оба! Главное – он отказался, понимаете, капитан? И теперь следует решить, что с ним делать.
– Не надо ничего решать, – тихо сказал Матвей. – Я ваших секретов не знаю, работать на спецслужбы не буду и опасности не представляю… если меня не трогать. Прикажите своим людям выпустить меня отсюда.
Сергей Вениаминович побагровел, рванул пальцами узел галстука.
– Ты… да что ты о себе возомнил, мальчишка?! Я же тебя… одним пальцем… лично… – Директор ФСБ выдернул из ящика стола небольшой красивый пистолет. – Что с ним церемониться, капитан!
В то же мгновение Матвей, давно готовившийся к сверхрежиму, вошел в меоз и… исчез. Для генерала, конечно. Потом возник уже сзади, ловко выдернул пистолет из руки Сергея Вениаминовича, направил на Хватова.
– Пошли, капитан?
Хватов сморщился, покачал головой.
– На авешу «глушак» не действует, Соболев. Он в состоянии отключить лишь сознание нормального человека, но не пси-матрицу авеши. Меня тебе не пройти. Боюсь, ты в патовом положении.
– Я пройду тебя, – сказал Матвей, бросая суггестор «удав» в угол кабинета.
Это был самый странный и самый напряженный бой из всех проведенных Матвеем когда-либо.
Ни Матвей, ни его противник не тратили силы на кихон – «разгон воздуха», то есть на какие-то замахи, уклоны, хитрые телодвижения, прыжки и подкаты, они просто замерли друг против друга, глядя поверх головы соперника – то есть на уровне инстинктивного перехвата атаки еще до окончательного ее формирования. Оба отлично знали уязвимые места на человеческом теле и готовили молниеносную атаку в одну из болевых точек. Но ни одна мысленно перед этим проигранная атака ни у того, ни у другого не прошла! Оба, что называется, были наглухо закрыты своими рефлекторно-защитными ответами на уровне психического восприятия, а значит – и на уровне физического действия.
Разум в принципе – самый убогий и ненадежный инструмент сознания, в бою мастеров он участия не принимает. Матвей на режиме всегда уходил в состояние мусин, то есть состояние полного «отсутствия разума», именно поэтому его реакция намного превосходила обычную человеческую. Но и капитан Хватов владел мусин и мог жить ускоренно в режиме меоза, поэтому их столкновение было невидимо нормальному человеческому глазу, и даже директор ФСБ, единственный свидетель поединка, почувствовал его необходимость и скрытую мощь.
Наконец они закончили этап анализа мастерства друг друга. Настал черед приемов: Матвей работал в стиле карате-дзицу, двойной удар-блок-укол и встречный стопорящий удар, прерывающий атаку противника, Хватов – в стиле саватт – французского бокса.
Удары прошли!
Капитан отлетел к двери, сбив стул, но на ногах все же удержался, а Матвей вдруг почувствовал подступившую дурноту и слабость, хотя костяшки сжатых пальцев Хватова едва коснулись его груди.
«Техника смертельного касания! – произнес кто-то внутри Матвея хладнокровно. – С передачей раппорта на паралич нервного узла. Не подпускай его на дистанцию поражения…»
«Сам знаю!» – огрызнулся Матвей, покрываясь холодным потом от усилия, способного очистить нервную систему: меоз не позволил развиться процессу парализации, но и сил отнял немало.
– Отлично, ганфайтер! – похвалил Хватов, наблюдая за ним. – Ты хорошо подготовлен к тонгла, но я еще не все показал, что умею. Впрочем, как и в тот раз, когда вас было двое.
– Самандар! – озарило Матвея.
– Авешей Монарха может быть любой светящийся в моей реальности. Самандар – один из достаточно ярких светящихся и наиболее подготовлен к восприятию внешнего волеизъявления. Ну что, продолжим урок?
– Э-э, – вышел наконец из ступора Сергей Вениаминович, – какой Самандар, о чем вы бормочете? Капитан, в чем дело? Я могу просто вызвать охрану…
– Не стоит, генерал, мы договоримся. Пусть Соболев денек погуляет на воле, подумает, а завтра вечером даст ответ.
– На воле?! Да он же просто сбежит!
– Не сбежит, и он знает почему.
– Почему?
– Существуют две причины. Первая: сентиментальная привязанность к семье… пусть и чужой, странная для ганфайтера класса «абсолют». И вторая: отсутствие надежного убежища. В этой реальности его можно отыскать везде, куда бы он ни спрятался.
– Вы уверены, капитан? – Коваль остыл и, поскольку Хватов не ответил, вызвал Первухина. – Федор Ильич, проводите.
В шесть часов утра Матвей вышел из здания ФСБ к станции метро «Лубянка». Подумал немного, отмечая редких еще пассажиров, и вдруг решил навестить Марию. В сущности, идти ему было больше не к кому.
Он проспал до двух часов дня, заснув на диване прямо в том, в чем был, едва Мария ушла на работу.
Перед самым пробуждением приснился сон: он стал огромным и пустым, как только что рожденная Вселенная. Протянул свои руки-щупальца вперед, дотронулся до Бесконечности, ощутил холод, раздвинул сам себе грудь и вошел в нее… оказавшись в сверкающей алмазами пещере!
Где-то тихо играла тоскливая музыка, непередаваемо прекрасная, неземная, рождающая сладкую муку забытых детских воспоминаний. Изредка стены пещеры отражали шепчущее эхо чьих-то легких шагов, голоса и звуки падающих водяных капель. Своих шагов Матвей, однако, не слышал и шел как по вате. Вскоре он оказался в самом большом зале пещеры, увидел среди сталагмитовых столбов и шпилей красивую снежно-белую колонну, сотканную из паутины, на которой висел распятый человек. Подошел ближе и с ужасом понял, что это он сам!
Распятый зашевелился, поднял голову, глянул на застывшего Матвея, печально улыбнулся. Из уголка его губ на шею скользнула струйка крови.
– Ну что, дружок, нашел себя? Определил свое положение в системе Мироздания?
– Кто… ты? – хрипло пробормотал Матвей.
– Твое внутреннее состояние. Изменил бы ты его, идущий, а то мне тут не очень-то сладко. Ищи себя побыстрей.
– Где?
– Там, где ты не ищешь…
– Схоластика. Уточни.
– Тут я тебе не помощник…
Распятый Соболев растаял вместе с «паутинной» колонной, и там, где он только что был, на миг проступили очертания креста, потом – знакомой гигантской книги, и все мгновенно исчезло. Матвей проснулся. Однако облегчения не почувствовал и решения никакого не принял. Сон был слишком неопределенным, а намеки на «запасной выход» из положения помочь в реальной жизни не могли.
Мария оставила ему от квартиры ключи, но Матвей, уходя, бросил их на стол. Он знал, что сюда больше не вернется. Не то чтобы девушка ждала его все это время, но их случайные встречи давали ей какую-то надежду на продолжение их отношений, которая никогда не могла вернуть прошлых чувств.
До вечера Матвей бродил по Москве без особой цели, пока не понял, что его ведут. Тогда он посетил церковь Спаса, вход в подземный Храм Инсектов не нашел и поехал на Берсеневскую набережную, к церкви Николая Чудотворца, из которой, по словам Самандара, ход под Москвой-рекой вел в Кремль, а оттуда – еще в один Храм древних инсектоцивилизаций, вернее, в Модуль Иной Реальности.
На церкви и на древних палатах думного дьяка Аверкия Кириллова все еще висели чугунные доски с надписью: «Исторический комплекс принадлежит Научно-исследовательскому институту культуры», но церковь уже действовала по своему прямому назначению, отданная в пользование Московской епархии, и усилиями прихода была полностью восстановлена.
Матвей зашел внутрь, одарив милостыней двух древних старушек, постоял в трансепте, разглядывая темные лики святых на стенах и своде, вышел во двор. Те, кто следовал за ним, в церковь не шли, ждали на набережной: машина, три человека с аппаратурой, и на площади – двое утомленного вида пожилых мужчин со сканером в дипломате, настроенным на биопараметры ведомого, то есть Матвея Соболева. Работали они отменно, но для Матвея установить их принадлежность спецслужбе не составило особого труда.
Во дворе он, естественно с помощью выхода в меоз, определил примерный план подземелий церкви и направился к флигелю из потемневшего от старости красного кирпича. В нем когда-то располагалась трапезная дьяка, и именно из него, этажом ниже, из подвала, начинался подземный ход, ведущий, судя по инфразвуковому эху, в сторону кремлевских стен.
Дверь во флигель была открыта, в одном из помещений горел свет, там были какие-то люди. Матвей тихо обошел первый этаж строения, нашел спуск в подвал и вскоре стоял перед штабелем коксовых шашек: котельная, отапливающая церковь, работала на угле. За штабелем в стене подвала зияла ниша, из которой тянуло сырым холодом, запахами гнили и тления. В нише на проволоке висела табличка: «Осторожно! Работы запрещены! Свод рухнул!»
Несмотря на инфракрасное видение, Матвей потратил немало времени, пока не забрался в нишу и не спустился по старым каменным ступеням в другой подвал, откуда, собственно, и начинался туннель. Дальше идти стало легче, хотя туннель больше напоминал саперный лаз, не всегда высокий, но очень узкий, так что приятного в этой прогулке было мало. Наконец Матвей достиг поворота и остановился: чутье подсказывало, что рядом, за тонкой стеной из окаменевшей глины, тянется еще один ход, и это был уже ход не в Кремль, а глубже, в его недра, в пещеру, где и должен был располагаться МИР Храма Инсек-тов. Самандар не солгал.
Постояв немного в задумчивости, попытавшись прозондировать ход до его спуска под холм Кремля, Матвей повернул обратно. Он не собирался искать Храм тотчас же, главное – появилась уверенность в существовании МИРа и в том, что проникнуть в него можно сравнительно легко.
В подвале флигеля его ждали асы слежки ФСБ.
Вспыхнул фонарь, едва не ослепивший Матвея, оглушила команда:
– Не двигаться! Руки за голову!
Матвей повиновался без единого слова.
– Обыщи его, Панас.
Чьи-то руки прошлись по одежде, помяли карманы, подмышки, брюки.
– Чисто.
– Выходи.
Во дворе церкви Матвея уже поджидал генерал Первухин.
– Что за шутки, Соболев? Неужели хотел уйти в Кремль?
– Вы что же, знаете о подземном ходе? – вопросом на вопрос ответил Матвей.
– Там их целых два, оба завалены, насколько мне известно: рухнули своды. Один пытались расчистить, но средств изыскателям не хватило, и работы свернули. Так что будем делать?
– Я согласен работать. Но мне нужно три-четыре дня на сворачивание дел в Рязани. В понедельник я буду у вас.
Первухин хмыкнул, оглядел Матвея с ног до головы, бросил ему ключ.
– Машина за церковью, на набережной, джип «мицубиси» темно-фиолетового цвета. И благодари Хватова, капитан, это он посоветовал шефу не чинить тебе препятствий, если попросишь отпуск на несколько дней.
С этими словами начальник Управления спецопераций растворился в темноте за воротами церкви, сгинула и его обойма «наружки», а Матвей остался стоять, обуреваемый желанием вернуть генерала и сказать, что передумал. Хватов не мог знать, какое решение примет Соболев, но Конкере знал. Как и Ульяна Митина, вернее, та, что передала через нее совет не работать на «федепасов» и вообще ни во что не вмешиваться.
