Эпилог

Девятнадцать шагов от окна до стола. Девятнадцать шагов от стола до окна. Девятнадцать шагов. От окна до стола. Девятнадцать шагов. От стола до окна. Ровно девятнадцать. Не больше и не меньше. Итак?.. Истекая липким потом, содрогается посреди кабинета жалкий человечишко в сиреневом мундире. На погонах генерал-полковничьи звезды. Глаза затравленно мечутся из угла в угол, и сам он похож на запаршивевшую дворнягу. Его можно понять. Он не знает еще, будет ли жив к вечеру. А жить ему, судя по всему, очень хочется. Ну что ж, возможно, его желание и осуществимо. Все зависит только от него самого…

— Ты все сказал, Эммануил? Ничего не забыл?

— Так точно, Ваше Высокопревосходительство. Все. Только прошу учесть, я ведь пришел сам, и…

— Цыц. Пошел вон.

Человечишко, волоча ватные ноги, убирается прочь. Кажется, левая штанина форменных бриджей потемнела и даже припахивает. Мразь. И все-таки, что правда, то правда: он пришел и покаялся сам. Не зная еще, что к вечеру за ним все равно приедут. Шкурой, что ли, почувствовал? Неважно. Важно другое. То, что пришел. Сам. Значит, жить будет. Но плохо. И недолго. Впрочем, этого ему знать необязательно…

Да и не в нем, ничтожестве, дело…

Девятнадцать шагов от стола до окна.

И обратно.

Девятнадцать шагов от окна до стола.

И обратно.

Хорошо, что ни говори, иметь такой просторный кабинет. С огромной лоджией и широченными окнами, распахнутыми в голубую ширь. Можно гулять, заложив руки за спину, и думать вволю. Наедине с самим собой и горным ветром, колышущим занавески. Когда прогуливаешься, размышляется легче. Мысли чище, прозрачнее. В кресле у камина, зимой или поздней осенью, совсем не то. Хуже. Дремотнее. Не успеешь сосредоточиться, а вот уже и закемарил…

Годы, что с ними поделаешь!

А май на дворе разгулялся вовсю. Жаркий, звонкий, совсем непривычный для теснин Хайленда. Судя по сводкам, такой погоды Шотландия не видывала со времен Кеннета Мак-Алпина. Дурманящий запах листвы залетает даже сюда, на тринадцатый этаж, так что порой хочется плюнуть на все соображения Службы Безопасности и выйти в сад. Просто так, побродить по аллеям. Или хотя бы отдать приказ перенести рабочий кабинет вниз, туда, где за окном свежо и зелено. Нельзя. Не из трусости, нет. Во имя целесообразности. Не стоит рисковать собой, тем паче — сейчас. Нужно учитывать, что в мире не перевелись пока что ни снайперы, ни взрывники, ни, главное, сволота, готовая оплатить их услуги…

К примеру, та же Компания.

М-да. Кстати, о Компании…

Что известно наверняка? Прежде всего: Шамиль начал свою игру. Почти не оглядываясь на Лох-Ллевен. То есть, разумеется, оглядываясь, но при этом позволяя себе утаивать информацию. Если смотреть правде в глаза, он ведет себя так, словно наличие живого гаранта Единства Федерации можно уже и не особо принимать в расчет. А это, между прочим, нехорошо. Больше того, можно сказать, плохо. Совсем никуда не годится…

Называя вещи своими именами, это настоящее хамство.

А хамство прощать нельзя, если хочешь, чтобы тебя уважали. Не так ли?

Второе. Отшельники с Татуанги — кто бы мог подумать, в самом деле?! — тоже активизировались. Впервые за последние тридцать лет «ССХ» полезла в политику. И судя по резвому дебюту, стоять господин Смирнов намерен до конца. До полного выигрыша. Или до окончательного проигрыша. Причем следует отметить: с их подачи в игру включился Эдик Гуриэли, на просьбы которого не может ответить отказом даже Лох-Ллевен…

И как прикажете это называть, если не попыткой оказать давление на гаранта Единства?

А на податливых, как известно, воду возят. Разве не так?

Девятнадцать шагов.

От стола до окна.

И обратно.

Картина ясна. Корпорации готовы приступить к выяснению отношений. Следовательно, под угрозой хрупкая формула стабильности, созданию которой посвящена жизнь. Недаром же он своими указами всемерно поощрял равномерное укрепление позиций Компании и «ССХ» во Внешних Мирах и смотрел сквозь пальцы на почти открытую покупку оптом и в розницу планетарных политиканов. В конце концов, в коррупции нет ничего страшного, если она не влечет за собою возникновение монополии…

Равновесие — вот что необходимо сейчас Галактике!

Сорок, пятьдесят лет согласия, пусть хрупкого, пусть зыбкого, и тогда можно не беспокоиться ни о чем. Внешние Миры просто-напросто не сумеют существовать друг без друга, болтовня о суверенитетах утихнет сама собою, и повторение Катастрофы будет исключено.

Но залог равновесия — мир между корпорациями. Хорошо, пускай не мир, но хоть сколько-нибудь пристойное сосуществование, без драк, без науськивания цепных политиканов!

До сих пор это было вполне реально.

Но сейчас появился дополнительный фактор.

По имени Дмитрий Коршанский…

Девятнадцать шагов от окна до стола.

Девятнадцать шагов от стола до окна.

Девятнадцать шагов.

Димка…

Маленький сопящий колобок. Голенастый недоросль в нескладно сидящем кадетском мундирчике. Щеголеватый курсант…

Последняя веточка рода.

Трудно, думая о нем, заставлять себя произносить сухое словцо «фактор нестабильности».

Но это политика, лишающая людей права на эмоции.

Политика.

Азбучная истина: любая угроза паритету подлежит устранению. Если эта угроза воплощена в человеке, тем более поскольку людей устранять легко и относительно недорого.

Итак, устранение?

Мягко подламываются колени, но человек, неторопливо бродящий по кабинету, заставляет себя выпрямиться.

Прочь, слабость!

Логика, и только она, а все остальное — от Лукавого.

Итак, дано: любая из двух корпораций, заполучив внука, имеет возможность использовать его имя в неразберихе, неизбежной после того, как уйдет дед. Сумеет провести перетряску кадров, реорганизовать структуры — и все это в предельно сжатые сроки. Иными словами, Федеральный Центр с высочайшей степенью вероятности окажется под полным ее контролем.

Но глупо и наивно было бы полагать, что менее преуспевшая сторона смирится с таким поворотом событий. Слишком многое поставлено на карту, и проигрыш означает полнейший крах неудачника, вплоть до физического уничтожения руководящего ядра. Значит, тот, кто будет вытеснен из Центра, перенесет очаги борьбы на периферию. А это чревато мятежом на окраинах Федерации, созданием параллельного Центра, объявлением планетарных суверенитетов, гражданской войной с эскалацией вооружений и, в конечном счете, повторением Великого Кризиса, с той разницей, что после него человечество уже не оправится никогда.

Вывод?

«Нет-нет-нет!» — выстукивает сердце, отрицая доводы разума.

И все же?!

Будем честны: устранение есть наиболее логичный путь к выходу из сложившейся ситуации.

«Не-ет! Не-ет! Не-ет!» — гулко бухает глупое сердце.

А есть ли альтернатива?

Есть.

Ведь фактор нестабильности можно вывести за скобки, не устраняя. Изъять. Вызволить с той проклятой планетки, опередив эмиссаров корпораций…

Разве на это не хватит сил и полномочий у пока еще, слава Богу, живого гаранта Единства?

Хватит.

Должно хватить…

Девятнадцать шагов от окна к столу.

Стоп.

— Ты прочитал, Тахви? — глухо осведомляется хозяин просторного кабинета, остановившись около полированной двухтумбовой громадины.

— Прочитал, — отвечает невысокий, жилистый седоватый крепыш, сидящий — невиданное дело! — за рабочим столом Президента Федерации.

Он находился здесь все это время, не обращая никакого внимания на происходящее в кабинете. Сидел и читал, оторвавшись на мгновение от бумаг разве что в момент особо горестного взвизга давешнего генерал-полковника.

— Да, прочитал, — повторяет он, отодвигая от себя к лампе под зеленым абажуром высокую стопку пластиковых папок, прошитых трехцветными шнурами.

Эти документы, отпечатанные на бумаге, сваренной по древнему рецепту, существуют в одном экземпляре и настолько секретны, что даже не имеют грифа. Никто во всей Федерации, кроме лох-ллевенского затворника, не имеет права даже случайно ознакомиться с ними. А несчастная уборщица, по недоразумению однажды переложившая папки с места на место, вот уже скоро одиннадцать лет числится во Всегалактическом розыске и, невзирая на неутихающую скорбь опечаленной родни, никак не торопится подать о себе весточку…

Впрочем, пенсию родственники получают аккуратно и в срок, а дочка несчастной выдана замуж за вполне добропорядочного государственного служащего, и поздравительный адрес новобрачным подписал сам Его Высокопревосходительство.

— И что скажешь, Тахви?

Сидящий за президентским столом передергивает узкими плечами. Топорщит серебристые усики. Морщинки, густо усеивающие странно, почти до голубизны бледное лицо, становятся похожи на паутинку.

— Скажу, что ты, как всегда, непоследователен, Дан. Хозяин кабинета вздрагивает.

Давненько уже, пожалуй, слишком давно ни единая душа в пределах обитаемой Галактики не набиралась храбрости говорить подобные вещи ему в лицо…

Пару секунд он раздумывает: обидеться или как?

Но иссиня-бледному усачу, похоже, глубоко безразличны амбиции всесильного собеседника.

Он сказал то, что думал.

Он всегда говорил то, что думал, не собираясь считаться ни с авторитетами, ни тем более с чинами. В частности, как раз за это и получил он свое прозвище, которым гордится. Бобер — зверь тихий, не жестокий. Но если приткнет, он не отступит ни перед волком, ни перед самим косолапым. И даже теперь… нет, не так… именно теперь, после четверти века, проведенной в одиночном заключении, он, командант-генерал Валерио Бебрус, некогда — второе лицо в Галактике, а ныне — федеральный заключенный № 00001, не собирается ни поступаться принципами, ни тем более изменять привычкам.

Поздновато, знаете ли.

Так что, если Дану угодно выслушивать прилизанные комплименты подхалимов, — пожалуйста. У Валерио Тахви Бебруса более чем достаточно дел в Винницком Федеральном централе. К примеру, он не успел сегодня проделать обязательный комплекс пятничных упражнений…

Бесконечно долго тянется пауза.

— Валера, — говорит наконец хозяин кабинета, и голос его вздрагивает. — Ты очень злишься на меня?

Щегольские усики подпрыгивают.

— Вздор! — ухмыляется федеральный заключенный № 00001, привычно передергивая плечами. — Не на что! Ведь ты же, если уж на то пошло, не расстрелял меня… — небольшие глазки его весело прищуриваются. — А я тебя, Дан, расстрелял бы обязательно!

— Знаю, — кивает стоящий перед столом. — Знаю! Он никогда не сомневался в этом. Тахви поставил бы его к стенке без размышлений, а потом год, если не два, заливал бы втихую угрызения совести. Валерио Бебрус всегда был сторонником решительных, как он говорил, экстралегальных мер. К счастью, тогда, четверть века назад, за ним пошла только Вторая Гвардейская, и путч удалось подавить, выведя на орбиту космолеты и вычертив горящий рубеж вокруг занятой мятежниками Праги…

— Видишь ли, Дан, — опершись локтями на столешницу, сидящий в кресле кладет подбородок на сплетенные пальцы, — я многое обдумал за эти годы. И знаешь, что? — тон его сделался жестче. — Наверное, хорошо, что тогда победил ты. По крайней мере, теперь мы оба знаем, кто из нас был прав.

Хозяин кабинета медленно опускается в кресло для посетителей. Некоторое время он сидит, прикрыв глаза, словно переваривая услышанное. А затем медленно, с видимой неохотой кивает.

Да. Бебрус тогда не ошибался. Ошибался он, требовавший дать Галактике демократию, на первых порах — хотя бы внешние ее атрибуты. Возможно, согласись он тогда с командант-генералом, Прага не была бы залита кровью, а сегодня ему, Президенту, не пришлось бы ломать голову над поисками спасения Федерации в дни, когда его не станет…

— …но еще не поздно!

Оказывается, Тахви говорил все это время. Как же, однако, глубоко задумался. Или даже задремал?.. Проклятые годы…

— Что ты сказал?

— О, Дан, Дан… — седой крепыш укоризненно покачал головой. — Стареешь. Я ведь немногим младше тебя, а по-прежнему в форме. Великое дело — режим…

Быстрая, незлорадная усмешка.

— Тебе, право, стоило бы посидеть вместе со мной годик-другой. Вышел бы как новенький…

И тотчас, вновь, очень серьезно:

— Я прочел все. Да, бесспорно, как только ты сыграешь в ящик, тут будет бардак. Выход? Он только в последовательности. Ни в чем другом. Дан!! — бывший командант-генерал переходит на крик. — Пока не поздно, разгоняй всю эту братию. Бери власть. Всю власть, ты понял?! Назначай во Внешние Миры наместников, и пускай попробуют вякнуть!

— В цари-батюшки зовешь? — пытается сыронизировать хозяин кабинета.

Но ирония его отметается с порога.

— А хоть в сивые мерины! Стерпится, слюбится. Главное, у тебя есть наследник!

— Ты с ума сошел!

— Нет. Это ты впал в маразм, демократ хренов! Посмотри вокруг: это что, демократия? Или то, что будет после — демократия?! Ну будь же последователен хоть раз в жизни, Дан! Ты думаешь, твоего парнишку оставят в покое? Да кому он без тебя будет нужен?!

Сидящий в кресле для посетителей непроизвольно втягивает голову в плечи, настолько пронзителен этот крик. Кажется, что он ввинчивается прямо в мозг, высверливая виски.

И вдруг, внезапно, приходит понимание: а ведь Тахви абсолютно прав.

Что самое главное?

Избежать кризиса власти после ухода Президента.

Иначе говоря, найти способ обойтись без всей этой бессмысленной, выматывающей тягомотины, без выборной гонки, когда одни неизбежно остаются обиженными и принимаются плести интриги, а другие столь же неотвратимо превращаются в казнокрадов. Кому-кому, а ему, Лох-Ллевенскому Старцу, как никому, известно, на что способны даже лучшие экземпляры из тех, кого он лично назначал на ответственные посты…

А самое главное: Димке и впрямь нет места в раскладах, ложащихся после дедовой смерти.

В лучшем случае марионетка одной из корпораций, и то — не очень надолго. До тех пор пока не улягутся страсти…

В худшем — еще одна строчка в многотомном реестре пропавших без вести граждан Федерации, объявленных во Всегалактический розыск.

Да, следует признать: идея Тахви — ключ к решению практически всех проблем. И Федерации, и внука…

Но — реально ли?

А почему бы и нет? Подразделения Президентской Гвардии стоят гарнизонами на всех планетах, так или иначе подконтрольных Земле. Главы Администраций подобраны на совесть. Личный состав проверен и перепроверен многократно, недаром же армейскими кадрами Верховный Главнокомандующий занимался сам, не доверяя этот деликатный вопрос никому, даже самым приближенным.

А корпорации?

А что — корпорации?!

Им как раз и выгодно иметь стабильного арбитра, третейского судью, чье положение не зависит от глупых зигзагов политической конъюнктуры и прочих несуразиц…

— Димка не справится, — негромко говорит хозяин кабинета.

Но и эта, последняя линия обороны рушится почти мгновенно, сразу после шальной улыбки того, кто вразвалочку восседает в палисандровом президентском кресле.

— А я на что? — удостоверившись, что план его хоть и с многолетним запозданием, но вот-вот будет принят, Тахви делается удивительно спокоен. — Справимся как-нибудь. Не думаешь же ты, что мне лично нужно это дерьмо? Вспомни!

Нечего и вспоминать. Тогда, двадцать пять лет назад, Валерио Бебрус, вожак путчистов, заняв Старо-Място, первым делом пустил в прямой эфир здравицу императору Даниэлю Первому…

Собственно говоря, именно поэтому он сегодня здесь, в Ллевене.

— Ты же сам знаешь, Дан: я справлюсь!

Верно и это. Тахви всегда славился умением натаскивать молодняк.

Во всяком случае, тогда, в Праге, рядом с ним до последнего штурма были не волчары-контрактники, а как раз салажата, почти что Димкины ровесники. И как же они дрались, Господи, как они дрались!..

— Знаю… Справишься.

Медленно оттолкнувшись от подлокотников, Хозяин выбирается из уютных глубин мягкого, располагающего к безмятежной дреме кресла.

Он принял решение.

И как всегда в такие минуты, он кажется моложе и подтянутее, нежели обычно.

— Убедил, — уже не ворчливо, но властно говорит он. — Командант-генерал Бебрус!

Тахви рывком вскакивает, привычно вытягивая руки по швам.

— Я, господин Верховный Главнокомандующий!

— Вы назначаетесь руководителем группы специального назначения. Статус: негласный. Пункт назначения: Валькирия. Подробности задания обсудим позже. Вопросы?

— Никак нет, господин Верховный Главнокомандующий!

— Соображения?

Валерио Бебрус на миг задумывается.

— С вашего позволения, господин Верховный Главнокомандующий, — чеканит он, — я бы взял в качестве костяка спецгруппы отделение «невидимок»!

— Разрешаю. И вот еще что, — возвращенный на действительную командант-генерал замирает у дверей. — В Винницу можете не заезжать. Казенные вещи сдадите по возвращении. Ясно?

— Так точно, господин Верховный Главнокомандующий!

— Исполняйте!

Мягкий хлопок закрывшейся двери.

Коротенький сквозняк взметает легкую занавеску.

И снова: девятнадцать шагов.

От окна — к столу. От стола — к окну.

Итак, решено. Теперь самое главное — не подохнуть раньше времени. Тахви не подведет. Он не подводил никогда. Но и его нельзя подвести…

Значит, жизнь.

Значит, снова капельницы, режущие боли, провалы в памяти, унизительно мокрые по утрам простыни. Значит, опять врачи, с их суетой, с их наукообразной тарабарщиной и ускользающими взглядами…

Боже, как надоело.

Он вдруг остановился на середине привычного пути. Что-то оборвалось и упало в груди. Затошнило. Закружилась голова. Он нащупал ладонью край стола и навалился на него всем телом.

Нет!

Нельзя… Не сейчас… Только не сейчас…

Нужно жить.

Но смерти не прикажешь.

Хотя, собственно, почему бы и нет?

Есть уровень власти, ослушаться которой навряд ли посмеет и курносая, если, конечно, дорожит насиженным местечком…

Большой, рыхлый, красиво седовласый человек, тяжело дыша, дотягивается до чистого бланка с президентским гербом вверху, сжимает непослушными пальцами перо и сначала неуверенно, а затем все тверже и тверже, с красивым нажимом, выводит:

И подписывается кудрявым росчерком: