Книга: Последняя дверь последнего вагона
Назад: Глава 3. СПИРАЛЬ СЖИМАЕТСЯ
Дальше: Глава 5. ЖИЛИ-БЫЛИ ДВЕ СТАРУШКИ…

Глава 4. РИГЕРТ

Привет, Ригерт, — говорю я, привычно садясь в машину справа на заднее сиденье. — Как жизнь?
— М-м, — как всегда, откликается он.
Что в переводе с его, ригертовского, языка должно означать: «Привет, нормально». Или: «Привет, хреново». Что, в общем-то, одно и то же.
Да-а. Мне приходилось знавать разных молчунов, но Ригерт — просто рекордсмен по лаконичности. По-моему, он даже испытывает отвращение к устной речи. Иногда мне хочется поинтересоваться, не работал ли он раньше переводчиком-синхронистом по десять часов в сутки.
«Раскрутчик» запускает турбину и вопросительно глядит на меня.
— Тут недалеко, — сообщаю я. — Стартовая, пятнадцать.
— Убийство? — наконец снисходит до слов мой спутник.
Одновременно он косится в ретровизор, проверяя, готова ли следовать за нами так называемая «группа поддержки». В количестве доброго десятка бойцов, вооруженных самым убойным, если можно так выразиться, иммобилизационным арсеналом, на фургоне, замаскированном под мини-рефрижератор.
— Там видно будет, — уклончиво говорю я. — Как говорится: слепой сказал — посмотрим…
В сводке речь действительно идет об убийстве, и не одного, а сразу пяти человек. Автоматная очередь из приоткрытой дверцы машины по автобусной остановке. Бессмысленно и беспричинно. Именно это заставило Слегина выдвинуть предположение о теракте.
Ладно. Вот разберемся со Стартовой — и стартуем (смотри-ка, еще есть силы на каламбуры!) по направлению к дому. Хватит на сегодня. Надо как следует отоспаться за все эти сумасшедшие дни…
Едем на хорошей скорости, злостно нарушая правила движения. «Рефрижератор» отстает, но связь с ним поддерживается постоянно. В виде хрипа в динамике рации: «Ригерт, ты что — охренел?.. Это ж тебе не „Формула-один“ в Монте-Карло!.. Ригерт, имей совесть!»
Ригерт угрюмо мычит что-то себе под нос, но скорость все-таки сбавляет. Ровно на полкилометра в час. Он уже знает, что чем быстрее мы попадем на место вызова, тем больше шансов на успех.
Внутри меня поднимается знакомая волна горячего Давления. Словно я — закипающий чайник, у которого вышло из строя реле отключения.
Судя по интенсивности Вызова, кто-то из этих пяти
расстрелянных — «випер». Наверняка какой-нибудь замухрышка, на которого окружающие обычно не обращают внимания.
А вот интересно, нельзя ли мой Дар использовать не по прямому назначению, а для того, чтобы определять роль и место каждого в системе мироздания? Хм… Вопрос на засыпку: а на хрена? Ведь выяснится это тогда, когда тестируемый уже будет мертв. Для чего может пригодиться знание того, что покойный представлял особую — и, скорее всего, лишь потенциальную — ценность для Вселенной? Чтобы прикрепить к надгробной плите соответствующую табличку с золотыми буквами? Или чтобы назначить семье усопшего дополнительное денежное пособие?..
Это я так, отвлекаюсь. Что-то вроде клапана для стравливания лишнего давления.
Фу-у, хорошо, что это действительно недалеко от Управления.
Приехали.
Ну и что мы тут имеем? Где трупы жертв бандитского расстрела? Где толпа зевак, наконец? Ничего не понимаю.
Ригерт притирает машину к бордюру и тоже с недоумением созерцает «место преступления». Собственно, преступлением тут вовсе и не пахнет. Стоит поперек проезжей части груда мятого, искореженного железа, окруженная скудной кучкой любопытствующих в возрасте от десяти до пятнадцати. При ближайшем рассмотрении «железо» оказывается двумя машинами, слившимися в слишком тесных объятиях. В прошлом белоснежный «Варриор» и старенькая отечественная «тридцатка» с колесами от какой-то иномарки. Неподалеку светится красными мигалками машина Службы Спасения, и несколько мужиков в комбинезонах спасателей возятся с автомобильным металлоломом, то и дело оскальзываясь в лужах щедро разлитого машинного масла — видно, при ударе у «тридцатки» лопнул по швам двигатель. Хорошо еще, что не бензобак…
— Умгу? — спрашивает меня Ригерт. В смысле: что делать будем?
А черт его знает! Опять головотяпы из дежурной части что-то напутали! Ну ладно, раз уж приехали, надо хотя бы узнать, что тут случилось…
Молча выбираюсь из машины и иду к спасателям. Ригерт хрипло дышит за спиной. «Рефрижератор» тормозит чуть дальше, не глуша двигателя. Водитель в засаленной спецовке спрыгивает из кабины и вразвалочку отправляется на другую сторону улицы в продуктовый магазинчик. Обезовцы в кузове фургона наверняка прилипли к замаскированным смотровым щелям, чтобы поглядеть на «чудовищный теракт».
— Проезжайте, мужики, проезжайте, — просит один из спасателей. — Дайте спокойно поработать!
Ригерт взмахивает своей лопатообразной ладонью, в которой светится эмблемой ОБЕЗа служебный кард. А я спрашиваю:
— Что здесь произошло?
— Да ничего особенного, — пожимает плечами спасатель с аккуратно подстриженной, «интеллигентной» бородкой. — Два транспортных средства не поделили дорогу. На скорости этак километров сто в час. Вот и результат.
Он кивает на железную массу, и, приглядевшись, я вижу внутри останков «тридцатки» силуэт человека. Зуд в моих руках становится почти нестерпимым.
— А где еще четыре жертвы? — недоверчиво спрашиваю я.
— Почему — четыре? Какие жертвы? — вразнобой удивляются спасатели. — В машинах только водители были, они-то и пострадали… Один, наверное, в рубашке родился — его вышибло через лобовое стекло, и он, конечно, поломался, но в принципе — жив. Только что отправили его в реанимацию. А второго сейчас будем извлекать… тут ведь резать кузов придется… Вася, тащи гидроножницы!.. Хотя врачи ему уже не помогут, но сделаем все по инструкции…
Я обхожу груду металла со всех сторон.
Спасатели правы. Мужчине в клетчатой рубашке, залитой кровью, действительно уже никто не поможет. Кроме меня, разумеется. Полголовы у него снесено сдвинувшейся при ударе крышей кабины, а тело крепко зажато вспучившимся железом. Должно быть, умер он практически мгновенно, так и не успев осознать, что же произошло.
От «тридцатки» за версту разит спиртным. Ага, вот в чем дело. На сплющенном переднем сиденье валяется чудом уцелевшая откупоренная бутылка, из которой капает жидкость, воняющая сивушными маслами.
«Пьянству за рулем — бой», — как пишут на дорожных плакатах. Покойник явно был с этим лозунгом не согласен, за что и поплатился… Что ж, поскольку терактом здесь не пахнет, можно смело разворачиваться и уезжать. Ригерт по-медвежьи топчется в стороне, больше внимания уделяя окрестностям ДТП, чем его последствиям.
Улица Стартовая не отличается интенсивным движением, потому-то и зевак мало.
Я уже собираюсь двинуться к машине, как вдруг раздается голос бородатого:
— Слушайте, мужики, раз уж вы здесь, то, может, подсобите нам, а?
Спасателям уже удалось разрезать гигантскими щипцами некоторые железяки, мешавшие вынуть труп из салона. Теперь почти все они с разных сторон отгибают ломиками остальные элементы этой страшной головоломки, и для эвакуации мертвеца из кабины остается лишь «интеллигентнобородый», а один он не справляется…
Я уже делаю шаг вперед, но мне вдруг становится не по себе.
А что, если?..
Хм, а ведь все это может быть очень ловко разыграно. Обычное с виду дорожно-транспортное происшествие, в котором виноват пьяный водитель. Никаких изрешеченных очередями мирных прохожих. Никаких намеков на теракт. Все чинно и обыденно. Представители официальной государственной службы ликвидируют последствия катастрофы.
Только почему-то нет свидетелей, жаждущих дать показания. И эта путаница в сводках ОБЕЗа — кто-то ведь должен был сообщить в «дежурку» о мифическом «расстреле»? А что касается спасателей — настоящих, а не переодевшихся в их форму Снайперов, — то они вполне могут сейчас лежать мертвыми в грузовике с эмблемами Службы Спасения…
Так что просьба «помочь» может быть хитрым ходом. Стоит мне дотронуться до полуобезглавленного бедолаги, как он мгновенно оживет, а в следующий момент его место на том свете займу я. В карманах спасательских комбезов можно спрятать не только гранату или пистолет, но и целый компакт-пулемет со скорострельностью сорок тысяч выстрелов в минуту. И пока Ригерт или люди в «рефрижераторе» среагируют, хотя бы одна из этих пуль достанется мне.
Все это проносится в моей голове за считанные секунды. Еще секунда уходит на то, чтобы подать Ригерту условный знак: «БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ!»
Я качаю головой:
— Извините, братцы, но я — пас…
— Что так? — кривится насмешливо бородатый. — Крови боишься, что ли?
Кажется мне или нет, что его подручные напряглись, услышав мой отказ?
— Ну, крови мы все боимся, — машу рукой я. —
Особенно — своей собственной… Но я не поэтому… Понимаете, ребята, я только что из больницы после операции: аппендицит вырезали… А врачи сказали: нельзя тяжести поднимать…
— А-а, — тянет спасатель. — Понятно. Извини. Ну а напарник твой — тоже после операции?
Ригерт не дожидается особого приглашения. Буркнув односложное ругательство (которое выполняет для группы поддержки функцию кодового слова «ВНИМАНИЕ»), он небрежно отодвигает плечом бородатого в сторону и одним рывком выдергивает труп из кабины.
Целомудренно отворачиваюсь, явно не желая созерцать содержимое черепной коробки мертвеца.
— Куда?.. — роняет Ригерт, обращаясь к людям в комбинезонах.
Как ни странно, до них доходит смысл его вопроса.
— Да клади его прямо на асфальт, — машет небрежно рукой бородатый. — В фургон мы сами закинем… Спасибо за помощь, мужики!..
Ригерт укладывает мертвеца на проезжую часть, и кровь смешивается с пылью.
И тут мне становится стыдно.
Не ты ли говорил недавно Слегину, что надо действовать активнее? Вызвался быть наживкой — так исполняй свою роль до конца. А сейчас — самый подходящий момент поставить все точки над «i».
Я подхожу к трупу и присаживаюсь рядом с ним на корточки, спиной к спасателям, которые пытаются расцепить машины, чтобы передвинуть их поближе к бордюру.
— Послушайте, ребята, — с фальшивым удивлением говорю я, — а ведь он жив!
— Если ты пошутил, приятель, то не смешно, — говорит один из спасателей, собирая разбросанные по асфальту инструменты. — У этого типа полбашки снесло, мозг по всей кабине раскидало, а ты говоришь — жив!.. Насколько мне известно, без головы люди не живут!
РАЗРЯД!
Человек, лежавший передо мной, вздрагивает и открывает глаза. Голова у него становится целой и невредимой. В мгновение ока исчезают обломки костей, торчавшие сквозь штанины. Правда, брюки по-прежнему разодраны в клочья, и на рубашке остаются пятна крови. Зато лужица крови на асфальте испаряется чудесным образом вопреки законам физики. Я до сих пор не понимаю, как это происходит. Выходит так, что Дар мой ликвидирует только сам факт смерти человека, возвращая его в исходное состояние. Как своего рода машина времени.
В следующую секунду мужчина садится и обалдело оглядывается.
— Где это я? — спрашивает он хриплым голосом, распространяя в воздухе стойкий запах алкоголя. — Что это было?
Взгляд его падает на искалеченные машины, и он резво вскакивает на ноги. Не обращая внимания на остолбеневших спасателей, недоверчиво трогает распиленный в нескольких местах кузов «тридцатки».
— Ни хрена себе! — вырывается у него из уст. — Как это меня угораздило, а?
Спасатели с открытым ртом переводят взгляд с него на меня. Кто-то из них растерянно матерится. У бородатого выпадает из руки кувалда, чуть не отдавив ему ногу. Мальчишки, наблюдавшие за ликвидацией последствий аварии, возбужденно переговариваются, показывая на меня пальцем.
Пот струится у меня между лопатками и по ногам.
Если это все-таки ловушка, то момент для нападения просто идеален.
— Ну вот, видите? — говорю я спасателям. — Наверное, он в рубашке родился!
Бородатый подходит к воскрешенному и пристально оглядывает его с головы до ног. Неуверенно спрашивает:
— Слушай, ты как себя чувствуешь? Может, тебя в «Скорую» отвезти?
Хозяин «тридцатки» смотрит на него, как на идиота.
— Какая «Скорая»? — изумляется он. — Мне же теперь надо страховку оформлять!.. Вы вон своими железками мне машину уделали так, что теперь ее только на свалку!
— Что-о? — говорит кто-то из спасателей. — По-твоему, это мы ее в металлолом превратили?
— Ну ладно, — объявляю я. — Не будем вам мешать, ребята. Надеюсь, теперь вы разберетесь без нас, что к чему.
Идем с Ригертом к машине. Не знаю, как мой напарник, а я ступаю, не чувствуя ног, и зачем-то считаю шаги. Вот сейчас мне выстрелят в спину… или сейчас?., а может, в этот момент?..
Однако мы беспрепятственно усаживаемся в свой «Ректор» и благополучно отбываем. Перед поворотом на первом же перекрестке я оборачиваюсь и вижу, как спасатели, обступив мужика в клетчатой рубашке, машут руками, что-то ему яростно втолковывая. По-моему, еще немного — и любителю выпить за рулем грозит вторая смерть, на этот раз — от удара кувалдой. Но нас это уже не касается…
Докладываю Слегину о ложном вызове, и он засоряет мембрану микрофона гнусными ругательствами. Обещает разобраться и наказать кого попало за дезинформацию. Потом спрашивает:
— Будете возвращаться в Управление?
— Нет, Ригерт сейчас доставит мое бесчувственное тело домой.
— Устал? — догадывается Булат.
— Как под прессом полежал, — в рифму отвечаю я.
— Ну и правильно, — говорит он, не замечая, что выражается двусмысленно (правильно — что устал или что еду домой?). — Отдыхай, Лен. До завтра.
— Ригерт, слышал? — отключившись, спрашиваю я своего спутника.
Поневоле: с кем поведешься, от того и наберешься. Еще немного пообщаюсь с этим молчуном — и сам забуду человеческую речь.
— Угу, — издает здоровяк, не отрывая взгляда от дороги. Мы уже проезжаем квартала два, не меньше, когда он неожиданно добавляет:
— Валя.
— Что? — не врубаюсь я. — Какая Валя?
— Я, — ответствует этот апологет экономии речевых усилий. — Имя мое…
— А-а, — доходит наконец до меня. И в самом деле, нам с ним пора перейти на имена, а то все по фамилии да по фамилии. Последнее, впрочем, относится только ко мне, потому что меня до сих пор он никак не называл — видимо, по принципу: бог не нуждается в имени собственном. — Валентин, значит… А я — Лен, если сокращенно. Как видишь, в этом мы с тобой схожи: у обоих имена смахивают на женские..
— А отчество?
Хм. Неужели я кажусь ему таким стариком? Хотя я старше его на… ну, лет на десять — это точно.
— Не надо отчества, — объявляю я. — Вон начальник ваш вообще одной фамилией обходится…
— Нет, — отрывисто говорит Ригерт и. набрав побольше воздуха, выдыхает: — Булат Олегович он… для нас…
— Это его проблема. А ты обращайся ко мне по имени и на «ты»…
Кажется, еще немного — и наш разговор станет нормальным актом коммуникации. Однако проходит еще несколько минут, прежде чем Валентин выдавливает из себя очередной вопрос:
— Как тебе… удается?
— Что удается?
— Ну, трупы… это самое…
Вот что он имеет в виду, мой косноязычный друг! Пожимаю плечами:
— Откуда я знаю? Удается — и все…
— С рождения?
— Не-ет, что ты! Если бы я родился таким монстром, то, наверное, не дожил бы до сегодняшнего дня!.. Думаешь, это легко — оживлять покойников?
Валентин неопределенно крутит головой и что-то бурчит. Потом спрашивает более внятно:
— Всех-всех… можешь? Подряд?
— Всех, Валя, наверное, только господь бог мог бы воскресить… Если б захотел. А он, видишь ли, не хочет. Он переложил это на нас, простых смертных и грешных… Причем с одним ограничением. Мой внутренний «диспетчер» принимает Вызовы только от тех, кто погибает не своей смертью, а раньше срока…
— А ты — хочешь?..
Вот пристал, как банный лист!.. Что это с ним сегодня? Не разговор, а настоящее интервью… И что ему ответить?
— Дело не в том, хочу я или не хочу этим заниматься… Пойми: если бы я даже мог спасать всех подряд, я все равно не сумел бы сделать это. Чисто физически. Столица слишком большая, в ней каждую минуту, а то и еще чаще кто-то гибнет.
Ригерт смотрит прямо перед собой, и я догадываюсь, что у него имеются свои мысли на этот счет.
— И вообще, что ты хочешь, Валь? Скажи прямо: к чему все эти расспросы?
Выработка ответа на этот раз занимает у него не больше минуты. Прогресс!..
— Пацан мой, — нехотя говорит он. — Десять лет… Белокровие. Врожденное. С пяти лет — по больницам… Врачи сказали: недолго осталось…
— Ты ж вроде бы не женат? — удивляюсь я. — Пацан-то откуда взялся?
— Не женат, — подтверждает он. — Уже семь лет… развелись… А пацана — люблю… Подумал: может, ты…
Ригерт умолкает, не договорив, но я уже понял ход его мыслей.
Он неуклюже просит меня вернуть к жизни его мальчика, когда тот умрет.
Хорошая просьба. Из тех, на которые невозможно дать отказ. Даже если ты физически не в силах помочь…
— Хочешь, расскажу тебе один случай, который со мной был в прошлом году? — чисто риторически спрашиваю я Ригерта.
…Ему не было и пятидесяти. До сих пор не знаю, как его звали и где он работал. В тот вечер мы встретились с ним в баре, куда я имел несчастье заглянуть поздним вечером. Смакуя порцию коньяка, я обратил внимание на человека за соседним столиком, который выглядел как-то странно. Лицо у него было изжелта-бледным, словно он несколько лет прожил в подземелье, а в глазах плескалась глубокая печаль и непонятная боль. Он был один, и перед ним на столике стояла наполовину опустошенная бутылка водки. Время от времени он наливал себе в стакан чуть больше половины и с жадностью опустошал его, не закусывая, как простую воду. Но нисколько не пьянел. В баре было много людей, но никому не было до него дела. Издержки большого города, в котором каждый занят прежде всего самим собой и не обращает внимания на окружающих, как бы странно они ни выглядели. В то же время на заядлого алкоголика человек за столиком не был похож.
Может быть, у него случилось какое-то несчастье, подумал я. А при сильном стрессе алкоголь не действует.
Прикончив свою «дозу», я уже собирался уходить, но тут мой взгляд упал на любителя крепкого спиртного — и я остолбенел. С явным отвращением выцедив очередной стакан, мужчина достал из кармана лист бумаги, что-то торопливо написал на нем и бережно спрятал во внутренний карман. Потом вытряхнул из серой коробочки без надписи две желтых таблетки, взвесил их на ладони, словно гирю, опустил в стакан, залил остатками водки и залпом выпил, запрокинув голову. Оцепенел, глядя куда-то сквозь прокуренный зал, а потом внезапно рухнул лицом на столик, сметая бутылку и стакан.
Так получилось, что я был ближе всего к нему. Никто в баре еще не успел сообразить, что случилось, а я уже оказался возле его столика и, не думая о последствиях, попытался привести мужчину в чувство.
Кто бы подумал, что человек может покончить с собой в баре, у всех на виду, ни с того ни с сего, выпив в одиночку пол-литра водки? Во всяком случае, я — не подумал. Лишь когда мою ладонь кольнул «разряд», напоминающий слабый удар током, я догадался, что произошло.
В следующую секунду человек пошевелился и открыл глаза. И я прочитал в них такое тяжкое отчаяние, что мне стало не по себе.
Он так и не догадался, бедняга, что это я вернул его к жизни. Он решил, что цианид, который он с таким трудом добыл через десять посредников, оказался подделкой, и на моих глазах выбросил коробочку, где еще оставалось несколько смертоносных пилюль, в ближайший мусоросборник.
А потом он рассказал мне, что пытался покончить с собой не из-за каких-нибудь пустяков вроде увольнения с работы или ссоры с женой. Самоубийство в его положении было единственным выходом. Вот уже пять лет он страдал той неизлечимой болезнью, которая с каждым днем причиняет все более мучительную боль. У него была семья: жена и двое детей. И он сделал все, чтобы никто из них не мог заподозрить, что жить ему осталось совсем мало. По этой причине он отказался от госпитализации. Принимал украдкой обезболивающее, а когда оно перестало помогать — просто терпел. Стоически, стиснув зубы и стараясь вести себя дома и на работе так, будто его нутро не терзает злобная голодная крыса. Он был очень сильным и мужественным человеком. Единственное, что он мог себе позволить, — так это поглощать в больших количествах спиртное. Оно немного сглаживало боль, рвущую тупой пилой внутренности. Каждый вечер он уходил из дома и пил в этом баре. Потом возвращался домой и сразу ложился спать. Вернее, притворялся, что спит.. Спать ему не давала обострявшаяся ночью боль.
Но однажды настал момент, когда он понял, что больше не может выстоять в этой нескончаемой битве с недугом. И что, как бы он ни старался, ему придется выдать себя перед своими близкими. И тогда он принял решение ускорить развязку.
Откуда он мог знать, что я окажусь в этот момент рядом и не дам ему уйти в спасительное небытие? Я вернул его к жизни, но избавить его от болезни было не в моих силах. Я невольно стал реаниматором-садистом, вернув неизлечимого больного к жизни и тем самым продлив его мучения!..
Разумеется, ничего этого я не сказал вслух. Вслух я поинтересовался, стараясь не глядеть на своего собеседника: «Сколько вам еще осталось?»
Он пожал плечами: «Месяца два. Если уж очень не повезет — три… Вам, наверное, этот срок кажется слишком малым, не правда ли? А вот для меня каждый День — как вечность!..»
Потом подумал и добавил, скривившись (видимо, боль вновь настигла его): «Что ж, придется попробовать что-нибудь еще… Хотя другие способы мне не нравятся».
Я молчал. Потом я проклял себя за свое молчание, но в тот момент я не решился сказать правду этому несчастному. Но с тех пор я зарекся бездумно дарить людям вторую жизнь…
— Понятно, — бурчит Ригерт, не глядя на меня. — Бесполезно, значит?..
— Мне очень жаль, — развожу руками я. — Но я не смогу тебе помочь…
— А если я его… сам?.. То есть — заранее? А?
Я на мгновение прикрываю глаза. Мне вдруг становится страшно.
Боже мой, что же смерть делает с людьми! Она может толкнуть их на самое страшное преступление. Внушить им надежду, что этим можно спасти от нее своих близких. И можно не сомневаться: если я сейчас одобрю идею Валентина, то он недрогнувшей рукой лишит жизни своего «пацана»…
— Нет, Валентин. Это не спасет его. Как не спасло того мужика в баре.,.
— Понял, — отрывисто говорит он. — Нет так нет. Никаких претензий. Извини…
Остаток пути до моего дома проходит в молчании.
Да и о чем можно говорить после такого разговора? О тачках? О погоде? О том, как сыграет сегодня футбольная сборная в финале розыгрыша Кубка Сообщества?..
Когда Ригерт высаживает меня у подъезда (ребята из «рефрижератора» успели обогнать нас и проверить дом и его окрестности на отсутствие возможных засад), я предлагаю:
— Может, поднимешься ко мне? Посидим, чайку-кофейку попьем… Да и переночевать можешь у меня, а не в машине.
Из-за меня бедняга Ригерт, наверное, уже забыл, когда последний раз спал в нормальном лежачем положении. Слегин предписал ему сопровождать меня повсюду («И в туалет?» — ехидно спросил тогда я. «И в гости к любовнице тоже!» — ответил Булат), и Валентин дежурил возле моего дома ночами напролет.
Но «раскрутчик» качает массивной головой:
— Тут ребята, — сообщает он.
Завидное стремление разделить тяготы и лишения со своими товарищами. «Рефрижератор» тоже будет торчать у моего дома всю ночь, только спрячется за углом, чтобы не бросаться в глаза.
— Ладно, — говорю я. — Тогда — до завтра.
— Умгу, — доносится в ответ из кабины.
Назад: Глава 3. СПИРАЛЬ СЖИМАЕТСЯ
Дальше: Глава 5. ЖИЛИ-БЫЛИ ДВЕ СТАРУШКИ…