— Кстати, познакомься, — кивает Шепотин на человека, сидящего за рулем. — Гульченко Владимир Сергеевич.

Водитель разворачивается ко мне всем своим фасадом, и я хмыкаю:

— А мы уже три дня как знакомы.

— Вот как? — поднимает белесые брови Игорь Всеволодович.

— Правда, в момент нашего знакомства господин Гульченко почему-то представился сотрудником ОБЕЗа, — продолжаю я. — С каких это пор наши люди стали маскироваться под обезовцев, Игорь Всеволодович?

И не удерживаюсь от ехидного вопроса к Волосатому Носу:

— Кстати, Владимир Сергеевич, а та штуковина, с помощью которой вы меня поселили в этом теле, еще при вас?

И без того неискренняя улыбка на лице водителя превращается в кривую усмешку, но он не считает нужным отвечать на провокацию. Молча отворачивается от меня и, запустив двигатель, глядит на экранчик ретровизора, выжидая момент, когда в потоке уличного движения возникнет прогал.

Шепотин умиротворяюще произносит:

— Ну-ну, Владлен Алексеевич, не будем забегать вперед. Я понимаю, какой психологический шок вы испытали, но. тем не менее, я бы посоветовал вам хладнокровно проанализировать сложившуюся ситуацию. Давайте разложим все по полочкам, по порядку… Да, он ничуть не изменился за эти пять лет. Все тот же любитель занудных разбирательств и хладнокровного анализа.

— Давайте, — соглашаюсь я. — Предлагаю начать с того, куда мы сейчас едем и как вы собираетесь действовать, когда родители Королева узнают, что их мальчика похитил какой-то самозванец? Тем более что ОБЕЗу не составит труда выйти на вас по вашим приметам — достаточно будет запустить базу данных…

Шепотин морщится.

— И это вы называете — по порядку? — спрашивает с кислой гримасой он. Однако я требовательно гляжу на него в упор, и он пожимает плечами: — Ладно, как хотите, Владлен Алексеевич…

Машина наша уже несется в плотном потоке уличного движения.

— Что касается вашего первого вопроса, — так же невозмутимо и размеренно продолжает шеф, как будто выступая на очередной утренней «летучке» в Конторе, — то сейчас мы едем в ближайший аэропорт и летим, естественно, в Москву. Домой, я бы сказал… А в отношении вашего так называемого похищения могу сказать только одно. Во-первых, Королевы хватятся вас не так скоро, как вы предполагаете, а во-вторых, когда у них появится желание увидеть вас, то люди, которые осуществляют информационное прикрытие вашей эвакуации, сделают все возможное, чтобы заверить их во временной невозможности такой встречи… Ну и, наконец, никакой ОБЕЗ искать мальчика Сашу не будет.

— Почему?

— Потому что Владимир Сергеевич — не мой подчиненный, — кротко поясняет Шепотин. — Он на самом деле работает в Общественной Безопасности, Дело в том, что вся эта операция проводится нами совместно с ОБЕЗом.

Я откидываюсь на мягкую спинку сиденья, подтянув к подбородку голые колени и обхватив их руками. Меня начинает бить какой-то странный озноб, и хочется как-то удержать внутри себя тепло, которое стремительно улетучивается из моего тела подобно воздуху, вышвыриваемому разницей давления в вакуум через пробоину в борту космического корабля. Шепотин недоуменно косится на меня (видимо, он не ожидал, что я буду вести себя, как настоящий ребенок), но воздерживается от комментариев.

— Ничего не понимаю! — после паузы признаюсь я. — Чем вызвана эта возня вокруг меня? Нуда, я стал одним из тех «вундеркиндов», которым удавалось воскреснуть после смерти в новом теле. Реинкарнация, чудеса, загадки и все такое прочее… Но разве мое возвращение с того света не было вызвано вами искусственно? Я же раскусил, что за приборчик вы с напарником тогда ко мне применили, Владимир Сергеевич. В нем наверняка содержалось что-то вроде архива моей личности, со всеми ее воспоминаниями и сведениями. — (Гульченко на секунду отрывается от вождения, глянув на меня через плечо. Я жду, что он что-то скажет, но он лишь непонятно хмыкает, крутит головой и вновь впивается взглядом в лобовое стекло-экран.) — И непонятно, почему вам потребовалось проводить эти манипуляции украдкой. И почему, когда мое сознание было успешно подсажено Саше Королеву, вы бросили меня и сбежали, как нашкодившие школяры?.. А дальше вообще идут одни сплошные загадки. Например, как объяснить, что заявились вы лишь сегодня, а не на следующий день после моего звонка?

Возможно, со стороны гневная тирада пятилетнего мальчугана в адрес двух немолодых представительных мужчин выглядит неестественно, но я уже не воспринимаю Шепотина как своего начальника, а питать теплые чувства к Волосатому Носу не хочется.

Исчерпав мысленный перечень первоочередных вопросов, я умолкаю. На несколько секунд в кабине «Аспарагуса» воцаряется предгрозовое затишье. Потом Гульченко издает сдавленное, нечленораздельное междометие.

— Ну и ну, — более внятно произносит он, обращаясь к моему бывшему шефу. — Неужели у вас в Инвестигации все такие неблагодарные, Игорь Всеволодович?

Вопрос этот не нравится не только мне, но и Шепотину.

— Попрошу без обобщений, — требует он. — Тем более что в вашем ведомстве тоже не ангелы трудятся…

— Да нет, — опять крутит головой Гульченко. — Я не в том смысле, Игорь Всеволодович… Согласитесь, что все это странно: мы, понимаешь, вернули к жизни вашего сотрудника, а он, вместо того чтобы радоваться, недовольство проявляет!.. Кстати, за его реинкарнацию нам с напарником еще и выговор сунули — мол, не углядели, что он — «невозвращенец»!..

Развить эту тему обезовцу мешает темно-синий фургон с рукотворной надписью на заднем борту: «Осторожно! За рулем — камикадзе!», вывалившийся прямо перед нами откуда-то сбоку на приличной скорости. Ругнувшись, Гульченко бросает машину влево, избегая столкновения, и я валюсь на Шепотина, а тот, в свою очередь, на дверцу.

— Вы лучше ведите машину как следует, — ледяным голосом просит Игорь Всеволодович. — И предоставьте мне самому разбираться со своими сотрудниками… Тем более что я вас и старше по возрасту, и выше по служебному положению!

— Да пожалуйста, — пожимает плечами Гульченко. Неприятный тип. И хотя все физиономисты — бессовестные шарлатаны, но кое в чем они правы. Люди с волосатыми ноздрями явно не заслуживают доверия.

— Послушайте, Владлен Алексеевич, — обращается ко мне Шепотин, перестав уделять внимание обезовцу. — Я думаю, наступил момент расставить все точки над «I». Боюсь, что у вас сложилось несколько превратное представление и о ситуации в целом, и о своем положении в частности. Насколько я понял, вы отнюдь не осчастливлены реинкарнацией и вас тяготит необходимость пребывать в образе малолетнего ребенка… Но вы же сами попросили, чтобы я забрал вас из Дейска, разве нет? И я исполнил ваше пожелание. Поперся к вам на выручку, как идиот, хотя мог бы отправить любого из своих сотрудников!.. Так что же вы, в конце концов, хотите от нас? В чем суть ваших претензий?

Каждое слово, которое выплевывают его полные, мясистые губы, наполняет меня отвращением. Теперь понятно, за что я всегда подсознательно ненавидел Игорька. Не за его занудство и стремление в любой ситуации выглядеть благородным, воспитанным джентльменом. Я всегда чувствовал, что за внешним лоском и сдержанностью Игоря Всеволодовича скрывается черствость и равнодушие к окружающим. И не только к своим непосредственным подчиненным. К людям вообще.

Поймет ли он меня, если я выложу ему все то, о чем думал, ворочаясь бессонными ночами на узкой детской — на чужой — кроватке? Дойдут ли до его зашоренных объективными необходимостями и целесообразностями мозгов мои возражения против такого пути к познанию Истины, который, как бетоноукладчик, прокатывается по чьим-то жизням, плюща и трамбуя их безжалостным прессом?

И поэтому вслух я говорю, ткнув пальцем себя в грудь:

— Я хочу, чтобы вы вернули сюда сознание Саши Королева. И звонил я вам, Игорь Всеволодович, только ради этого.

Разумеется, он не удивляется моему нелепому желанию.

Он вообще старается ничему не удивляться. Аристократ хренов!

— Боюсь вас разочаровать, Владлен Алексеевич, но это невозможно сразу по двум причинам. Во-первых, потому, что вы ошибаетесь в своем предположении о некоей матрице вашей личности, которую якобы переписали в мозг этого мальчика сотрудники ОБЕЗа. Все это — чушь, достойная лишь дешевых фантастических триллеров. На самом деле все обстоит гораздо сложнее. Помните то дело «вундеркиндов», которое мы начинали еще при вас?

— А как же? — кривлюсь я. — «Кто они — врожденные гении или вернувшиеся с того света?»… «Генетическая память или ясновидение?»… «Сколько жизней мы можем прожить?»… Примерно такие вопросы задавались со страниц газет и с экранов имиджайзеров, а мы отрабатывали каждую из этих версий, так и не находя окончательного ответа…

— Вы зря иронизируете, — невозмутимо возражает Шепотин. — Ответ мы все-таки нашли. Правда, не очень давно и, разумеется, не для широких кругов общественности. Реинкарнация существует, и это такой же достоверный факт, как шарообразность Земли. И, как нам удалось выяснить, осуществляется она примерно в семидесяти пяти случаях из ста. То есть почти каждый человек, погибший насильственной смертью — это особенно важно, хотя нам пока неизвестно, чем это объясняется… может, все дело в том, что ноосфера таким образом пытается вторично реализовать не исчерпанный до конца ресурс… — так вот, каждый преждевременно погибший имеет шанс оказаться в чужом теле. В виде этакого архивного файла, скрытого в генах носителя. И имеется еще одна любопытная закономерность, которая проливает свет на механизм этого явления… Как правило, все реинкарнированные погибли именно в тот день, когда на свет появился их будущий носитель. Видимо, в этом проявляется стремление природы избежать затрат энергии, которые повлекло бы длительное хранение ноо-матриц. Едва рождается новая телесная оболочка, как сознание умершего внедряется в нее, и если учесть, что рождаемость на Земле в среднем превышает смертность, то недостатка в носителях не наблюдается — во всяком случае, в обычных, мирных условиях… Правда, никто не подозревает о том, что носит в себе чужое сознание. А без дополнительных стимуляторов реинкарнация может и не реализоваться. Это происходит лишь в редких случаях, под влиянием либо аномальных природных условий — как, к примеру, в Индии, где таких случаев было больше всего, — либо случайных событий, способных активировать ноо-матрицу. В то же время широко известны отдельные проявления латентной деятельности чужого сознания, которые ощущает на себе почти каждый человек. Прежде всего, я имею в виду явление «дежа-вю». Или сны — яркие, настолько реальные и достоверные, которые кажутся людям просмотром документального фильма о чьей-то жизни. А возьмите трансвеститов, гомосексуалистов… В прошлой жизни они наверняка принадлежали к другому полу, и теперь заложенная в их генах программа другой личности заставляет их вести себя по-женски. Есть предположение, что и многие психические расстройства — шизофрения, раздвоенность сознания, беседы с таинственными голосами — тоже являются следствием того, что в одной телесной оболочке могут сосуществовать две психических сущности, которые попеременно захватывают власть над сознанием носителя…

Тут мой бывший шеф внезапно умолкает, озабоченно вглядываясь в окружающую местность (город закончился, и мы мчимся по автостраде, которая петляет по лесным холмам), и я пользуюсь этим, чтобы спросить его:

— Значит, вы научились возвращать в этот мир души умерших? И, значит, в каждом человеке, как в футляре, хранится чья-то душа?

Шепотин отрывается от созерцания пейзажа за окном и вновь поворачивается ко мне.

— «Души», «душа», — брюзжит он. — Вы же — инвестигатор, Владлен Алексеевич, так не опускайтесь до религиозной терминологии! Мы предпочитаем использовать понятие «ноо-матрица» или, если вам угодно, «слепок личности». Это во-первых… А, во-вторых, вовсе не каждый является носителем чужих матриц! Я ведь объяснял вам, что рождаемость…

— Это мне понятно, Игорь Всеволодович, — обрываю его я. — Другое меня интересует: зачем вам это понадобилось и почему вы решили проводить эксперименты именно на детях?

Он усмехается:

— Позвольте начать со второго вопроса… Дело в том, что когда мы разработали методику искусственной активации ноо-матриц, то сразу столкнулись еще с рядом нюансов. Например, оказалось, что реинкарнация возможна лишь в том случае, если носитель не достиг тою возраста, когда его сознание полностью подавляет «альтер эго». Это происходит где-то к годам шести-восьми, хотя, конечно, бывают и исключения, и вы их сами прекрасно знаете…

Да, это так. Американке Лидии Джонсон исполнилось тридцать семь лет, когда под гипнозом она начала видеть странные картины реальных событий, происходивших в прошлом, и разговаривать на шведском языке, который до этого абсолютно не знала и даже не слышала. Однако у большинства других всемирно известных «перевоплощенных» — жителей Индии Сворнлаты, Шанты Деви, Бишема Чанда, у араба Имада аль-Аввра, у бразильянки Тины, у русской девочки Оли Зайцевой — память о «прошлой жизни» проявлялась в возрасте от трех до пяти лет.

— К тому же, — продолжает Шепотин, — нас пока интересуют не все люди на Земле, а лишь те, кто родился в один определенный день. И тут мы вплотную приближаемся к ответу на ваш другой вопрос: зачем мы принялись в массовом порядке реинкарнировать всех тех, кто имел несчастье, как и вы, погибнуть в этот день… Впрочем, это уже не моя епархия, и я могу лишь предоставить слово Владимиру Сергеевичу.

Волосатый Нос вклинивается в наш разговор, не дожидаясь дополнительных приглашений.

Говорит он по-военному четко и кратко, словно сочиняет рапорт начальству.

…Когда операция по штурму плавбазы Дюпона закончилась мощным взрывом, унесшим жизнь всех, кто находился в непосредственной близости от эпицентра, Раскрутка в частности и ОБЕЗ в целом вздохнули с тайным облегчением. Конечно, было жаль, что за уничтожение неврастеника, возглавлявшего всемирную террористическую сеть, пришлось заплатить жизнями оперативников, включая Слегина. Но зато «Спираль» теперь была обезглавлена, а значит — обречена на медленную агонию. Так оно и произошло. Постепенно всех Слепых Снайперов удалось загнать в угол, и, чтобы избе-. жать ареста и суда, почти все они покончили собой.

Не прошло и года, как безумцев, портивших жизнь людям, не осталось ни одного.

Однако еще через год откуда-то из глубин всемирной компьютерной Сети, с анонимного и доселе не существовавшего сервера новому руководству Раскрутки пришло сообщение, которое впоследствии получило наименование «завещание с того света». Его автором был не кто иной, как покойный Дюпон. В своем письме, которое было явно заготовлено заранее, он уже ничего не требовал и не выдвигал никаких условий. Это было всего лишь предупреждением, но таким, от которого вставали дыбом волосы на голове даже у тех, кто не мог похвастаться пышной шевелюрой.

Смертный приговор человечеству — вот что это было такое.

И. в отличие от обычных мер наказания, он не подлежал ни пересмотру, ни отмене, ни обжалованию. Потому что тот, кто вынес его, был уже недосягаем для приговоренных.

Покойник сообщил, что ОБЕЗ допустил огромную ошибку, уничтожив физическую оболочку, в которой он, Дюпон, пребывал на этом свете. И теперь отдуваться за эту ошибку придется всей планете. Потому что он оставил на Земле некий сюрприз замедленного действия, который должен сработать так, что вся планета перевернется вверх тормашками. Впрочем, это произойдет еще не скоро, издевался автор сообщения. Ровно через тысячу четыреста дней с момента отправления этого письма. Вы спросите — почему не сразу? А чтобы продлить ваши предсмертные муки, ха-ха-ха…

Садист даже после смерти оставался садистом.

Дабы ни у кого не возникало сомнений в реальности угрозы, Дюпон заготовил доказательство. Веское доказательство. И даже о-очень веское. В энный момент должен сработать промежуточный сюрприз. Правда, поменьше весом, чем основной, но и от него содрогнется человечество. Как у вас обстоит с географией, ребята? Столицу Японии, надеюсь, помните? Так вот, скоро вы ее забудете. Потому что через полгода Токио исчезнет с лица земли. Как, впрочем, и сама Япония… Не прощаюсь, но говорю вам: до встречи на том свете!

Первой реакцией ОБЕЗа, естественно, было недоверие. Дескать, это проделки неизвестного шутника, которому удалось получить доступ к архивам Раскрутки. Но на всякий случай и больше для очистки совести, чем всерьез, определенные меры с целью проверки достоверности «завещания с того света» были предприняты.

За несколько месяцев спецслужбы провели проверку невиданных масштабов. Был буквально обыскан каждый квадратный метр японской столицы — в основном в поисках ядерного устройства. Были предприняты беспрецедентные меры безопасности по защите от оружия массового уничтожения. Токио был закрыт для въезда не только иностранцев, но и жителей других областей Японии. До полной эвакуации населения дело не дошло — во-первых, руководство ОБЕЗа не восприняло угрозу покойника всерьез, а во-вторых, уже не было ни времени, ни средств для такого масштабного мероприятия.

Во время работы на Японских островах «раскрутчики» испытывали ощущение напрасной траты времени и сил. Как это не раз бывало у них на менее крупных объектах, когда приходилось проверять якобы заминированную школу, здание городской администрации или концертный зал лишь из-за того, что какой-то придурок решил развлечься анонимным звонком в полицию…

Однако на этот раз интуиция их обманула. В назначенный Дюпоном день на дне океана, в непосредственной близости от Японских островов, сработали мощные вакуумные бомбы. Остров Хонсю разломился пополам, и не только Токио, но и другие японские города и поселки оказались смытыми в море гигантскими волнами и разрушенными землетрясениями чудовищной силы.

Три четверти населения японской столицы погибли сразу. Еще процентов двадцать, получив тяжкие травмы и ранения, умирали в течение нескольких месяцев.

Мир действительно содрогнулся.

И тогда «завещанию» террориста поверили. Во всяком случае, те, кто знал о нем (до самого последнего дня эта информация Дюпона хранилась в строжайшей тайне от общественности).

Но что можно было сделать за оставшиеся три с лишним года, если никто не ведал, откуда и как будет нанесен смертельный удар по планете?

Первоначально этой проблемой занялись маститые эксперты и специалисты. Цвет науки, лауреаты различных премий, забросив работу над своими собственными исследованиями и экспериментами, по двенадцать, а позже — и по шестнадцать часов в сутки ломали голову над тем, каким образом один-единственный человек, даже обладавший значительными финансовыми средствами и запасами смертельного оружия, может уничтожить целую планету. При этом было рассмотрено множество теорий катастроф и искусственного апокалипсиса. Однако к окончательному выводу ученые до сих пор не пришли. Их мнения сходились лишь в том, что в качестве орудия конца света маньяк наверняка будет использовать мощное взрывное устройство с детонатором замедленного действия. Но оставалось загадкой, где именно такое устройство установлено и какую цепную реакцию оно призвано спровоцировать…

В принципе, оставалось два выхода: либо уповать на то, что, в конечном счете, Дюпон блефовал, либо надеяться, что глобального и мгновенного катаклизма, на который он рассчитывал, не получится, а значит, полной гибели планеты можно будет избежать.

И тут неожиданно на горизонте забрезжил свет надежды. Он был очень слабым и тусклым, но это был единственный шанс на спасение человечества.

К тому времени Инвестигации удалось создать устройство, позволявшее активировать личности умерших. Так называемый «реинкарнатор». И тогда стало возможным то, о чем еще недавно нельзя было и мечтать. Например, оживить этого мерзавца Дюпона и выбить из него сведения о предстоящем конце света.

Правда, объем предстоящей работы обещал быть гигантским. Исходя из выводов инвестигаторов о том, что ноо-матрица «пересаживается» в тело новорожденного практически без задержки, требовалось обработать «реинкарнатором» всех, кто родился вдень гибели Дюпона. Не только в Сообществе, но и по всему миру, поскольку, как показали предварительные эксперименты, никаких географических закономерностей для реинкарнации не существует.

Плюс ко всему, надо было обеспечить полную секретность этой необычной операции. Прежде всего, от средств массовой информации, а в конечном счете — от населения планеты. По мнению руководства ОБЕЗа, гласность грозила ненужным усложнением условий проведения «спецмероприятий».

В итоге решение было принято. На самом высшем уровне. Были созданы специальные группы из числа тщательно отобранных сотрудников ОБЕЗа и Инвестигации. Был проведен сбор данных о возможных носителях искомой ноо-матрицы. Результат оказался удручающим: несколько десятков тысяч детей, разбросанных по всей планете. А с учетом того, что еще не везде велся строгий учет новорожденных, вероятность успешного исхода розыска снижалась еще больше. А если учесть, что так называемое «переселение души» осуществляется почти мгновенно лишь в девяноста случаях из ста, то не стал ли Дюпон исключением из этого правила? Или его ноо-матрица по каким-то причинам вообще не внедрилась в новорожденного?

В общем, обезовцам было от чего прийти в отчаяние и заранее опустить руки.

Но лучше было, стиснув зубы, методично и планомерно проверять известных кандидатов, ставя галочки против отработанных пунктов в длинном списке.

Что они и продолжают делать до сих пор…

— Значит, вы пока не нашли этого подонка? — спрашиваю зачем-то я.

— Конечно, нет, — отвечает за обезовца Шепотин. — И знаете, почему? Мартин Лютер Кинг однажды сказал: «Если мне скажут, что завтра наступит конец света, то еще сегодня я посадил бы дерево»… Вот они, наши коллеги, в большинстве своем и руководствуются этим изречением. И не только сажают деревья, но и занимаются другими делами. Мелкими и ничтожными для планеты, но зато важными для самих этих людей… Понимаете, Владлен Алексеевич, проблема заключается в том, что даже самые честные и добросовестные исполнители все еще не осознали свою ответственность за порученное дело. Тем более такое, как спасение всей нашей цивилизации…

— Послушайте, господа инвесгигаторы, — с внезапной горечью говорит Гульченко, — а вам не кажется, что критиковать — проще всего? Вы хоть представляете себе, какую задачу нам приходится выполнять? Вон про иголку в стогу сена даже пословицу сложили, а тут все гораздо сложнее… И, кстати говоря, работать нам приходится в абсолютно неудобных условиях. Да если бы вы знали, на какие ухищрения порой приходится идти, чтобы проверить ребенка быстро, надежно да еще так, чтобы ни его родители, ни няньки всех мастей ничего не заподозрили! Ведь у всех сразу возникает куча вопросов: а зачем, а почему, а что случилось? Правда, на разные случаи жизни у нас есть свои заготовки, но в последнее время все чаще наши «легенды» летят ко всем чертям, потому что сталкиваешься с упрямым нежеланием отдельных несознательных граждан подвергать своих отпрысков тестированию… А в результате — играем в конспирацию, под киднепперов маскируемся, под врачей-педиатров, под полицию, черт знает под кого!.. Сочиняем сценарии, как какие-нибудь массовики-затейники, как лучше и незаметнее подступиться к каждому кандидату на роль Дюпона, тратим массу времени, нервов, сил и денег — да-да, и, между прочим, не своих собственных, а тех бюджетных средств, которые могли бы пойти на строительство школ, больниц, на выплату пенсий старикам и пособий инвалидам!.. Спим кое-как, урывками, потому что людей не хватает для такой работы, а порой бывает нужно не только мотаться по нашему материку, но и мчаться сломя голову на другой континент, в дебри какой-нибудь сельвы или в пекло пустыни, потому что там в одном из голопузых аборигенов внезапно прорезалась чья-то русскоязычная душа!..

Он умолкает, а потом совсем другим, надтреснутым голосом произносит:

— А самое-то страшное не в этом заключается, поймите… Самое страшное — что осталось до назначенного этим гадом срока всего ничего, каких-то несколько месяцев, а результатов пока нет!

— Ну-ну, — отеческим тоном говорит Шепотин. — Вы уж не бейте себя в грудь с такой силой, Владимир Сергеевич. А не то публика обольется слезами над вашей горькой долей… Между прочим, все хлопоты и лишения вам компенсируют сполна.

— Что вы имеете в виду? — вскидывается обезовец, и я невольно беспокоюсь, не повлияет ли стресс на его водительские навыки.

— Как — что? — невозмутимо говорит Игорь Всеволодович. — Как будто вы сами не знаете… Властных полномочий вам дали — выше крыши. Полный карт-бланш. Вы ж теперь у нас вне закона и морали, что хотите — то и творите! А что касается последствий — так ведь цель-то какая благородная и гигантская! Такая все спишет впоследствии, любые издержки и злоупотребления… Если, конечно, она будет достигнута…

Во дает, шеф-то мой! А я уж было записал его в ранг бессердечных, циничных администраторов и бюрократов. А оказывается, и в нем сохранились остатки человеческого…

— Издержки, говорите? — сипит Гульченко, и в ретровизоре отражается его перекосившаяся от гнева физиономия. — Вы что, издеваетесь? Издержки в любом деле могут быть, а уж в таком сверхъестественном, как это, — и подавно!.. И потом, уж кто бы говорил об издержках, только не вы, Игорь Всеволодович!

Может быть, вам напомнить, кто нам подсунул этот якобы чудодейственный приборчик, именуемый реинкарнатором, а? Кто заверял на все лады, устно и письменно, что он работает эффективно и безотказно? Не Инвестигация ли ваша?.. А мы теперь, значит, отдуваться должны за вас? Не выйдет!

— Ладно, ладно, — успокаивает его Шепотин. — Что это вы так разошлись, голубчик? Давайте не будем пенять друг другу на ошибки, а будем делать одно общее дело, каждый на своем участке…

«Общее дело». Хм, знакомый термин… Интересно, где сейчас Костя-Референт? Небось докторскую степень без диссертации получил, если вообще не звание членкора… Как же — ведь именно с его подачи Инвестигация сумела проникнуть в самую великую тайну природы!..

— А вам не кажется, господа, что кроме вас в машине есть еще кое-кто, кому непонятен ваш эзопов язык? — подаю голос я, и оба моих спутника удивленно косятся на меня так, словно действительно забыли о моем присутствии. — Что это за издержки, о которых вы толкуете? И почему…

В этот момент машина сворачивает с шоссе куда-то вбок, и Игорь Всеволодович перебивает меня на полуслове:

— Мы уже прибыли, так что приберегите ваши вопросы для более подходящего случая, Владлен Алексеевич.