Постфактум-1
Дверь долго не открывали. Так долго, что Бойдин начал сомневаться: а функционирует ли допотопный звонок, кнопка которого на столбике калитки заботливо укрыта толстым листом резины?
«Может, перемахнуть через ограду, как через гимнастического „коня“?» — подумал Бойдин. Заборчик вокруг дома был чисто символическим. Смех, а не преграда. Тем более — для Бойдина. Была у него с младых лет одна полезная способность — уметь проникать туда, куда простым смертным вход был строжайше воспрещен. Сам он это характеризовал так: «Сила абстракции Референта не знает границ».
Однако вскоре Бойдин заметил, как в крайнем окне дома шевельнулся угол несвежей занавески. Значит, не в звонке было дело. Просто-напросто хозяева хотели уяснить, кто к ним приперся. Что ж, они имели на это полное право. Ведь он заявился без предупреждения и без приглашения, а в российской глубинке незваных гостей не жаловали еще со времен татаро-монгольского нашествия, если верить поговорке…
Дверь дома заскрипела, пропуская на крыльцо кряжистую неуклюжую фигуру с буйной шевелюрой. Благодаря серым брюкам и пиджаку вид у фигуры был импозантный. Если бы пиджак не был надет на голое тело, то его носителя смело можно было бы посылать на прием в иностранное посольство.
— Ну, кто там? — хриплым баритоном осведомился вышедший, явно не собираясь идти на сближение с гостем.
Язык Бойдина сам собой собрался было выпалить: «Сто грамм!» — как он делал это обычно в Конторе, когда на его преувеличенно робкий стук в дверь кабинета Станкуса из уст рассеянного Миши слетал этот не подходящий к служебной обстановке вопрос. Однако Константин вовремя прикусил «врага своего».
Не следует проявлять прыткость при первой же встрече с незнакомыми людьми. Бойдин знал это не из книжек Карнеги. Но если ты видишь одно и то же лицо во второй или в третий раз, то кое-что можно себе позволить. Особенно если лицо это — женского пола. Женщины почему-то более склонны к фамильярному общению, чем мужики. Поэтому отношения с ними должны быть простыми и незатейливыми, как спичечный коробок. В первый раз — шоколадку или букетик преподнести. За знакомство, так сказать. Во второй день знакомства можно обронить как бы между прочим: «Ирочка», «Наденька», «Натуля». Ну а при третьей встрече имеешь полное право целовать собеседнице ручку (или щечку, в зависимости от возраста), обращаться к ней «лапочка», «душа моя» и просить ее о каком угодно одолжении.
— Полетаевы здесь живут? — напустив на себя сурово-официальный вид, осведомился Бойдин.
— Ну, живут, — неприветливо подтвердили с крыльца. — А чего надо-то?
— Я из Москвы, — сообщил Бойдин. — И прибыл к вам по делу государственной важности…
Еще не разглядев как следует обладателя хриплого баритона, он уже мысленно составил себе его психологический портрет: типичный российский мужичина «от сохи», дальше областного центра никуда из своей дыры не выбиравшийся, с мозолистыми от лопаты и топора ручищами и с тремя классами деревенской школы за плечами. Такого можно пронять надуванием щек и подчеркиванием своего особо важного статуса.
Как всегда, Бойдин не ошибся. На крыльце густо крякнули, ругнулись вполголоса и торопливо пробормотали:
— Щас-щас, подождите чуток… я только галоши найду… В рот, и куда она их опять засунула?..
Бойдин терпеливо ждал, рассеянно оглядывая соседние дома. В их окнах тоже то и дело колыхались занавески — видимо, гостей тут встречали и провожали всей деревней. Тем более — незваных. Тем более если гость — в очках, в дорогом костюме и (с ума сойти!) в галстуке!..
Когда шаркающие шаги приблизились к калитке, он развернулся к хозяину всем корпусом и выставил перед собой свой служебный кард:
— Бойдин Константин Андреевич, старший инвестигатор.
Мужик отшатнулся от карда, как монах-инок от порнографического снимка.
— Дык… в рот… — сбивчиво забормотал он. — Это что ж, значит, за должность такая — инвис… инстиг…?
— Самая обыкновенная, — небрежно сказал Бойдин. — Сотрудник Инвестигации. Слышали когда-нибудь про такую международную службу?
— Дык мы… дык я… — растерялся хозяин. — Телевизор-то наш еще в прошлом годе перегорел, а на новый все никак не накопим… А газет давно уже не носят… Газеты-то только в городе теперь остались, поди… Даже самокрутки теперя не из чего крутить, хе-хе… И, извиняюсь, вместо туалетной бумаги нечего пользовать…
Смотри-ка, разговорился, снисходительно усмехнулся про себя Бойдин. Обрывая сетования собеседника, спросил:
— Можно войти?
Не дожидаясь ответа, распахнул калитку и шагнул во двор, где вместо дорожки к крыльцу вели три широкие доски.
— Ну и где он? — спросил он Полетаева, не давая ему опомниться. — Где ваше чудо-юдо?
— Так это, — виновато затоптался хозяин, — в доме, где ж ему еще быть?.. Вы вот что, господин… Константин Андреич… Давайте мы с вами пока присядем на лавочку, да и обсудим все как полагается… А то, в рот, мы вас не ждали… сами понимаете… все раскидано в доме… жена пока приберется малость…
К стене дома у крыльца притулилась неказистая лавочка: две почерневшие от сырости доски на толстых чурбанах.
Бойдин сел и достал сигареты. Протянул пачку Полетаеву, но тот отмахнулся:
— Не-е, у меня свои…
И, порывшись в карманах, воткнул в угол рта папиросу. У Бойдина глаза на лоб полезли. Такие табачные изделия он видел лишь в Историческом музее.
— Сам изготовляю, — похвалился мужик. — Табачок на огороде выращиваем. А иначе никаких денег на курево не хватит… Да и крепость у махры — то, что простому народу надо. То есть термоядерная крепость, в рот… Хотите попробовать?
— Спасибо, но лучше в следующий раз, — вежливо ответствовал Бойдин.
— Дык вы, в рот, из-за Колюнчика нашего приехали, что ли? — спросил Полетаев, выпустив сквозь желтые редкие зубы струю слезоточивого дыма в сторону инвестигатора, отчего у Бойдина возник острый приступ кашля.
— Совершенно верно, Федор Степанович. Скажите, вы не замечали за ним ничего странного?
— Хы, странного! — дернул плечом Полетаев. На то, что инвестигатор откуда-то знает его имя-отчество, он не отреагировал, видимо, из природного простодушия полагая, что сотрудники всемирной службы знают каждого живущего на белом свете. — Дык он у нас вообще сто восьмой, в рот!..
— Какой-какой? — удивился Бойдин. Мужчина смутился.
— Это в нашей местности так говорят, — пояснил он. — Когда кто-то — с причудами, как наш Колюня…
«Намек на сто восьмую статью Уголовного кодекса, что ли? — подумал Бойдин. — То есть умышленное убийство, если память не изменяет… Может, когда-то в окрестностях поселка была колония особого режима и от ее посидельцев аборигены и переняли такой странный термин?..»
Впрочем, вся эта лингвистика к делу, по которому он прибыл в эту глушь, наверняка не имела никакого отношения.
— Значит, у вашего Коли все-таки есть причуды? Полетаев заерзал на лавочке, словно решив отшлифовать ее до блеска своими штанами.
— Ну, есть, — признал наконец он. — А у кого их нет, в рот?!..
— И в чем же конкретно они выражаются?
Бойдин решил попробовать взять своего собеседника, что называется, «с пылу, с жару — голыми руками». Иногда эта тактика оказывалась эффективнее словесных маневров со вступлениями издалека и наводящими вопросами.
Однако собеседник его оказался не так прост, как выглядел.
— Вы вот что, — сказал он, выпустив очередной клуб сизого дыма. — Вы зачем к нам приехали-то, Константин Андреевич? И еще позвольте поинтересоваться, откуда про Колюню нашего узнали? Мы-то сами вроде бы никому не сообщали…
Бойдин вздохнул. Достал из внутреннего кармана пиджака простенький почтовый конверт со штемпелями и протянул его Полетаеву:
— Вот, смотрите сами.
На конверте четким, красивым почерком был выведен адрес российского филиала Инвестигации. А в графе «сведения об отправителе» было указано: «Село Малая Кастровка, Старобинский Григорий Яковлевич». В скобках было добавлено: «Он же — Полетаев Николай Федорович».
Полетаев повертел конверт, заглянул внутрь, но там ничего не было. Письмо — вернее, его ксерокопия — лежало у Бойдина в другом кармане.
— Вот, в рот!.. — с чувством воскликнул хозяин. — Это что ж такое творится-то, а?
— Что вы имеете в виду, Федор Степанович? — осторожно поинтересовался Бойдин, гася окурок в ржавой консервной банке, служившей в качестве пепельницы.
— Нет, ну что за народ у нас, а? — по-бабьи всплеснул заскорузлыми ручищами Полетаев. — Хлебом не корми — только дай посудачить о соседях!.. Только откуда они узнали, что наш Колюнчик себя постоянно выдает за этого самого Старобинского?.. Что хоть они там понаписали-то? Небось семь верст до небес?
Однако в планы Бойдина не входило выдавать собеседнику служебные тайны.
— Скажите, а почерк на конверте вам не знаком? — спросил он.
Мужчина вновь повертел конверт перед глазами, щедро обкуривая его махорочным дымом. Бойдину даже показалось, что Полетаев таким образом пытается уничтожить возможные запахи на «вещдоке».
— Нет, — буркнул наконец Полетаев. — Не признаю… Если только учителка наша местная, Варвара Ивановна. Такой грамотный почерк только у нее могут быть, в рот!..
— А сын ваш? Он не мог это написать? Полетаев воззрился на инвестигатора с искренним изумлением. Но сказать ничего не успел.
Дверь дома скрипнула, и на крыльцо вышел белобрысый мальчик. Явление Христа народу, машинально подумал Бойдин. Даже не Христа — христосика… На вид ребенку было годика три, не больше. Одет он был соответственно возрасту: только трусики. Мордочка у него была в меру чумазой, с отчетливым белым овалом вокруг рта — наверное, недавно пил молоко из большой кружки. В руках он держал пластмассовую машину с отломанным передним колесом.
— Па-ап, — протянул он, сверля взглядом Бойдина. — А кто этот дядя?
Полетаева будто подкинуло пружиной с лавочки.
— Сынок, — сказал он, — ты куда это собрался? А ну, быстро зайди в дом!
«Явление» сморщило личико и захныкало:
— А я не хочу дома сидеть, пап! Я гулять хочу!
— Кому сказано — в дом! — нахмурился Полетаев. — А то сейчас сниму ремень да как надеру задницу-то!..
Судя по тому, что мальчика будто ветром сдуло с крыльца в дом, эта угроза была не голословной.
— Во, видал, какая хрестоматия? — повернулся Полетаев к Бойдину. — А ты говоришь — почерк… Да он у нас рисовать-то еще как следует не умеет, в рот, а уж письма писать — и подавно!..
Он вдруг умолк. За соседними домами послышался приближающийся рев мотора, и через несколько секунд у калитки Полетаевых с визгом тормозов зафиксировалась роскошная «Хонда» серебристо-стального цвета, похожая на сильно уменьшенную модель инопланетной «летающей тарелки» из фильмов Спилберга.
Со стороны водителя беззвучно отъехала вбок дверца, и из машины задом, как рак, с трудом выбрался тучный человек с длинными волосами, окладистой бородой и в черной рясе до пят.
— О господи, — простонал Полетаев. — Не вовремя-то как, в рот!..
Священник неспешно перекрестил сначала «Хонду» — видимо, для него крестное знамение было равносильно противоугонной сигнализации, — потом дом Полетаевых, а затем с достоинством прошествовал к калитке. В левой руке у него был пузатый портфель из светло-желтой кожи с золотой монограммой в виде распятия Христа.
— Мир вам, люди добрые, — прогудел он густым басом. — Кто из вас раб божий Федор Полетаев будет?
Хозяин дома кинулся навстречу гостю.
— Проходите, проходите, святой отец, — бормотал он, пытаясь припасть губами к свободной руке священника. — Я — Федор, я — Полетаев…
— Таинство изгнания бесов вы заказывали? — перебил его святой отец.
— Мы, мы, — закивал Полетаев. — Только вот… Он в растерянности оглянулся на инвестигатора. Бойдин сделал непроницаемое лицо.
— Ничего, ничего, — сказал он, пряча усмешку. — Если не возражаете, я бы хотел поприсутствовать… Мне даже, знаете ли, интересно будет… Никогда еще не видел настоящих бесов.
— Ну что ж, — прогудел священник, не обратив ни малейшего внимания на иронию инвестигатора. — Тогда не будем терять время, господа. У меня сегодня напряженный график.
И уверенной поступью направился к крыльцу. Полетаев и Бойдин последовали за ним.
В тесных и темных сенях троица столкнулась с какими-то женскими силуэтами, которые, пискнув от испуганного удивления, попятились, уступая дорогу гостям.
Дом оказался не таким внушительным, каким представлялся снаружи. Скромное убранство комнаты вовсе не свидетельствовало о том, что тут мог проживать человек, обладавший незаурядным «ай кью», хотя именно такой вывод сделали об отправителе письма эксперты Инвестигации.
Тут даже ни одной книги не было видно.
При свете силуэты оказались двумя женщинами. Та, что помоложе, видимо, была супругой Полетаева, другая — его матерью или тещей.
Оказавшись в главной комнате, которая была отгорожена от соседних помещений бархатными шторами, священник торжественно перекрестился на неразборчивую икону в противоположном углу и брезгливо огляделся.
— Ну, давайте сюда вашего отрока, — пробасил он. Жена Полетаева торопливо нырнула за одну из штор, и вскоре оттуда послышались какая-то возня и сердитый шепот. Детский голос отчетливо произнес: «Да не пойду я никуда!.. Как вам не стыдно, гражданочка? Вы же знаете, что я и в бога не верую, и церковнослужителей на дух не переношу!»
Последовал сочный шлепок оплеухи, и женщина выволокла за руку отчаянно сопротивлявшегося Полетаева-младшего. Отец и бабка кинулись на помощь, и вскоре мальчик был усажен на стул в центре комнаты и зафиксирован тремя парами рук прочным захватом, смахивающим на борцовский «тройной тулуп».
Про себя инвестигатор отметил, что ребенок не плакал, хотя любой его сверстник выразил бы протест против насилия истошным ревом.
Наконец Коля перестал вырываться, поднял лицо и презрительно оглядел Бойдина и святого отца с головы до ног.
— Еще Ларошфуко говорил: «Глупцы никогда не бывают добрыми — для этого у них слишком мало мозгов», — с горечью сообщил он. — Послушайте, вы же образованные, взрослые люди!.. Неужели вы всерьез верите в эти религиозные штучки с экзорцизмом? Двадцать первый век на дворе, граждане! Человечество вот-вот примется осваивать дальнее Внеземелье, а вы играетесь в мистицизм! Это же верх глупости! Проявление дремучего невежества!..
Бойдин нажал кнопку диктофона в боковом кармане пиджака. Мальчик свободно — и, кажется, вполне осознанно — произносил своим тонким голоском такие слова, которых его родственники наверняка никогда не слышали.
Похоже, автор письма, кем бы он ни был, оказался прав. Коля Полетаев явно не был обычным вундеркиндом. Но что за этим скрывалось — предстояло выяснить. Одно Бойдин знал точно: о бесах тут не могло быть и речи. Как и о мистификации.
— Во, слыхали? — спросил гостей Полетаев-старший. — Опять у него эти сто восьмые выходки начались!.. И вот так — чуть ли не каждый божий день! То все нормально, пацаненок как пацаненок, а то такое отчебучит, что у нас всех глаза на лоб лезут!.. Давеча мать вздумал учить, как правильно рассаду проращивать! Грит: по лунному календарю надо сажать семена… И откуда в нем эта ученость взялась — ума не приложим, в рот!..
— Эх вы, папаша, — с горечью отозвался Коля. — Между прочим, тема моей кандидатской диссертации была: «Влияние сверхслабых магнитных полей на генезис растений», а вы… консерватор вы, Федор, вот вы кто!..
Святой отец, однако, и глазом не моргнул в ответ на странные речения малолетнего клиента.
— Ну что ж, — сказал он, извлекая из портфеля двухлитровую бутыль из-под кока-колы, заполненную прозрачной жидкостью («святой водой», надо полагать). — Вижу я, что не напрасно вы обратились к церкви и к господу. Плохо дело, но еще не поздно избавиться от бесовских происков… Держите мальчика крепче и постарайтесь не обращать внимания на то, что он глаголить будет.
— А вы кто будете? — вдруг обратился Коля к Бойдину. — Тоже из этих потомков инквизиторов?
— Да нет, — невольно смутился Бойдин. — Я приехал из Москвы… Кстати, это ты… это вы отправили письмо в Инвестигацию?..
— А то кто же? — скривилось в насмешливой ухмылке личико Коли. — Не эти же деревенщины!.. Значит, вы приехали забрать меня из этой дыры?
Бойдин растерянно поглядел на родителей мальчика. Такого оборота ни он, ни его руководство не предвидели. Вообще-то, было бы действительно неплохо поместить этого феноменального парнишку в какую-нибудь спецлабораторию, под наблюдение опытных психологов и педагогов. Но формально он — еще ребенок и полностью зависит от воли своих родителей. А Полетаевы наверняка будут против расставания с сыном… Может быть, потом удастся убедить их? Или — подкупить? Ведь для этих «деревенщин», как их охарактеризовал Коля, хватит официального предписания на бланке с гербовой печатью Сообщества и подписью одного из вице-премьеров…
— Нет, — покачал головой Бойдин. — Извини, Коля, но я не могу вот так, сразу… У меня нет такого права. Пока я уполномочен только побеседовать с тобой…
— Послушайте, любезный, — прогудел у него над плечом бас батюшки. — Некогда мне тут с вами!.. У меня еще на сегодня — два крещения и одно отпевание в округе радиусом полета верст. Потом будете беседовать с кем хотите и сколько хотите. А пока — прошу великодушно извинить…
Он бесцеремонно отодвинул инвестигатора в сторону и принялся брызгать на ребенка водой из бутылки, бормоча под нос что-то на старославянском.
По телу мальчика пробежала быстрая судорога, как от озноба. И сразу же лицо его утратило то осмысленное выражение, которое потрясло Бойдина, и стало обычной мордашкой обычного трехлетнего карапуза, не понимающего, что вокруг него происходит и чего от него хотят взрослые.
А потом инвестигатору показалось, что стены дома завибрировали от пронзительного детского визга.
