На крыльце Гарс невольно задержался. Каждый уважающий себя разведчик, которому предстоит вылазка в глубокий тыл противника, для начала изучает окружающую местность.

Коттедж располагался на самом краю поселка, состоявшего из нескольких длинных улиц и довольно широкой площади в центре. Шагах в десяти за калиткой, сразу за утоптанной песчаной тропинкой, начинались заросли кустарника и густая высокая трава, а вправо и влево уходили живые изгороди, пестрые от больших желтых и красных цветов, и облупленные стены домов, между которыми росли разнокалиберные деревья. Через равные интервалы стояли аккуратные фонарные столбики. Как в парижском парке Фонтенбло.

Днем с крыльца Горизонт был хорошо виден. Он призывно синел слева, где заканчивалась улица и начиналась плоская равнина, пересекаемая речкой и покрытая редкими кустами и отдельно стоящими деревьями. Он простирался впереди, поверх стены кустарника, и только справа его закрывали лес и здания коттеджей. Что и говорить, место для наблюдений здесь было отличное. А если забраться на чердак или крышу, что Гарс частенько делал, то Горизонт открывался во всей своей недоступной красе. Раньше, еще до женитьбы, Гарс жил с матерью через две улицы отсюда, а там, чтобы увидеть Горизонт, приходилось залезать на самое высокое дерево. Люмина иногда даже шутила, что он выбрал ее в жены только из-за того, что коттедж, доставшийся "ей от покойных родителей, был расположен именно здесь… А может, и не шутила. Ведь, если честно, то, может быть, подсознательно он действительно учитывал это обстоятельство, когда ухаживал за красивой застенчивой девицей, рано потерявшей родителей…

День был опять жарким и ясным, над рекой видела голубая парная дымка, а небо было пустым и прозрачно-голубым, как глаза младенца. Солнце, пока они с Люминой завтракали, успело побелеть, набирая температуру, необходимую для нагрева земли и испарения влаги. Дождя сегодня явно не предвиделось — видимо, климатизатор, решетчатая башенка которого выглядывала из-за деревьев, оценивал влажность воздуха как вполне достаточную.

Горизонт магнитом притягивал к себе взгляд, но Гарс только бегло обежал его глазами, убедился, что за ночь никаких изменений в нем не произошло, и спустился с крыльца.

Возле калитки он еще раз задержался и машинально втянул ноздрями воздух.

Как всегда, воздух был очень хороший. Таким дышать — не надышаться. Интересно, подумал Гарс, а в больших городах тоже такой чистый воздух?.. Скорее всего, ответил он себе. Иначе люди, живущие в крупных агломерациях, давно задохнулись бы от газов, вони и углекислоты. Но если так, то какие же мощные установки нужны, чтобы непрерывно озонировать миллионы кубометров воздушного пространства!..

Впрочем, это и неудивительно. Те, кто создал Оазисы, должны были обладать грандиозной мощью и техникой высочайшего уровня. Только вот понятия о том, что хорошо, а что плохо для человечества, у них были весьма оригинальные…

Мастер Друм жил на другом конце поселка, и по дороге к нему Гарсу пришлось поздороваться со множеством людей. Его не очень-то любили, но еще здоровались…

День уже был в разгаре, и обитатели Очага трудились в поте лица.

Конечно, не все. Только те, кто хотел чем-то заниматься. Но, как ни странно, трудиться желали почти все взрослые жители поселка. Иногда у Гарса складывалось странное впечатление, будто для жизни под Куполом создатели Горизонта отбирали не всех подряд, а только самых трудолюбивых особей обоего пола. Иначе чем объяснить это безумное стремление днями напро лет вскапывать и поливать грядки, как это делает огородник Ким; выводить все новые сорта комнатных цветов, как это делает старушка Роза; засаживать все пространство вокруг поселка, вплоть до самого Горизонта, яблонями, сливами и прочими плодовыми деревьями, на чем буквально помешан садовод Бар; изобретать никому не нужные приборы и безделушки, как это делает мастер Друм; наконец, держать целую свору собак, как это делает мама?..

Это не труд, а фикция, думал Гарс, шествуя по все еще блестящей металлопластовой дороге между аккуратными домиками и заборчиками. Нет необходимости выращивать овощи и держать скот, раз у каждого на кухне имеется конвертор, который, если загрузить в него любые отходы, начиная от разбитого стакана и кончая протухшей котлетой, выдаст по твоему желанию любые продукты. Да, синтезированные из атомов и молекул исходных веществ, но на вкус ничем не отличающиеся от натуральной пищи… Нет необходимости разводить цветы — тем более комнатных уродцев, обреченных на увядание в темном пыльном углу, — если цветы повсюду растут сами. И пахнут, между прочим, не хуже комнатных!.. Нет необходимости разводить собак, если их все равно нужно будет держать на цепи… А если в труде нет смысла, то это и не труд, а так, один из многих способов убить время. Ничем не хуже и не лучше, чем торчать весь день на скамейке возле своей калитки и тупо пялиться в пространство и на проходящих мимо, как это делает старик Пиллис…

И он невольно вспоминал строки своего любимого поэта Эрнеста Созонта — слишком рано ушедшего за Горизонт, но не в прямом, а в переносном смысле…

Жизнь для иных лишь тем и хороша,

Что можно жить и думать не спеша,

Что можно лишь идти, а не лететь,

От трения об воздух не гореть,

И горлом не хрипеть на всем бегу,

А прошептать: «Я больше не могу!»,

Не мчаться, не опаздывать туда,

Где нас никто не встретит никогда…

А жизнь — это движение вперед,

В покое кроется врастанье в гиблый лед".

И если даже тернии в пути —

Ты должен добежать. Иль доползти.

Даже в том труде, который мог бы кому-то пригодиться, Гарс не видел особого смысла. Многие обитатели Очага занимались так называемым творческим трудом — писали книги и картины, сочиняли музыку, лепили керамические статуэтки, вышивали крестиком и плели макраме. Но кому это, по большому счету, было сейчас нужно? Человечеству или самим авторам? Разве не преступно тратить время на творчество, когда перед всеми людьми стоит одна великая задача — понять, что происходит с миром, и решить, что следует делать, чтобы вернуть себе утраченную некогда свободу?!.

Между тем он все шел и шел между рядами светлых коттеджей с большими окнами и открытыми верандами под блестящими пестрыми навесами, с затаенной ненавистью и плохо скрываемым отвращением взирая на то, как в поселке течет осточертевшая до тошноты, размеренная, скучная и правильная суета, по какой-то нелепой ошибке именуемая жизнью…

У композитора Арда играли на чем-то музыкальном и пели стройным, задушевным хором. Видимо, исполняли свеженький опус, сотворенный хозяином дома в пароксизме гениального озарения. Судя по минорно-мажорным метаниям, что-нибудь вроде Героической кантаты для хора с оркестром… Тоже мне, герои, не высовывающие носа дальше калитки!.. Кантата ничего особенного из себя наверняка не представляет: кошачье мяуканье скрипок, истеричные взвизги рояля, действующее на нервы дребезжание литавр и заунывный вокал — но самое удивительное, что за это творение уже завтра может уцепиться какой-нибудь самодеятельный оркестр хельсинкского клуба слесарей-водопроводчиков, а через неделю его уже будут исполнять в Лондонском мюзик-холле для избранного светского общества, а еще через месяц ему будут поклоняться во всем мире, и Арда опять засыплют поздравлениями, похвалами и восторженными посланиями по голосвязи…

Как и следовало ожидать, семидесятишестилетний Пиллис торчал на своем излюбленном месте. Маленькие глазки на морщинистом лице смотрели в пустоту, а высохшие, темные от загара, узловатые руки зачем-то сжимали нелепую трость, словно старик собирался вот-вот встать и куда-то двинуться, но, сколько себя помнил Гарс, никуда Пиллис не ходил, если не считать нескольких шагов от крыльца своего скособочившегося домишки до скамейки и обратно. Вот так он и сидел оцепенело весь день, созерцая кусты напротив и прохожих, до самой темноты. Своим перманентным ступором он был похож на идола, которому должны поклоняться все лодыри и бездельники.

Бездельников Гарс презирал еще больше, чем тех, кто изображал видимость работы.

Старуха Пиллиса крючилась в дальнем конце огорода, пропалывая грядки, на которых зеленели чахлые кустики не то укропа, не то моркови.

Проходя мимо старика, Гарс неожиданно для себя бросил вместо приветствия:

— Дед, ты бы хоть корзины плел, что ли… Пиллис не повернул головы и не шелохнулся, но в выцветших глазах его мелькнула какая-то тень. Может, это было недоумение, а может — возмущение. Узнать точно, какую реакцию в старике вызвало замечание Гарса, не представлялось возможным. И вообще с ним давно уже было бесполезно разговаривать. Все равно что вести светскую беседу с мумией Рамзеса Пятого.., Гарс покачал головой и двинулся дальше. Он миновал вычурный, с дурацким балкончиком на втором этаже коттедж Рилы, стараясь не глядеть на него — слишком живы были в памяти клеветнические намеки жены. Но пройти так просто ему не удалось, потому что как раз в этот момент Рила занималась аэробикой на лужайке возле веранды. Судя по всему, сегодня она тоже встала поздно. Впрочем, Рила всегда вставала поздно. По ночам она позировала для какого-то модного американского видеожурнала, где изображения ее стройной фигурки охотно использовали для рекламы спортивных тренажеров и туалетного мыла. Гарс подозревал, что одной только рекламой деятельность Рилы в качестве видеомодели не ограничивается, потому что пару раз, блуждая по Сети, встречал ее смазливую мордашку (правда, всякий раз под кокетливым псевдонимом) в каталогах эротических изданий для мужчин и даже в разделе «Виртуальный секс», но Риле он об этом, естественно, не говорил…

— Привет, Гарс! — крикнула Рила поверх решетчатого заборчика. — Куда путь держишь?

При этом она не переставала крутить всеми частями тела попеременно под бодрую, ритмичную музыку.

— Да так, — смешался Гарс. — Ничего особенного…

— Как там твоя Люмина поживает? — почему-то поинтересовалась Рила.

— Нормально.

— Когда же ты за Горизонт уйдешь? — безапелляционно спросила Рила, провокационно вращая бедрами. На ней был спортивный костюм в обтяжку, нисколько не скрывающий, а, наоборот, подчеркивающий все детали ее ладного, стройного тела.

— Да хоть завтра, — откликнулся ей в тон Гарс. — Если ты составишь мне компанию… Она хохотнула.

— Пусть с тобой твоя Люмина идет! — сказала она с насмешкой. — Вот если бы ты меня куда-нибудь в другое место пригласил, я бы еще подумала…

— В кусты, что ли? — с невинным видом поинтересовался Гарс.

От возмущения Рила даже прекратила выполнение очередного упражнения.

— Ой, да пошел ты! — наконец, обретя дар речи, крикнула она вслед Гарсу. — Тоже мне, первопроходец нашелся!..

Гарс показал ей язык и последовал ее совету. В смысле — пошел себе дальше…

Он миновал обширный спортивный городок, огороженный высокой упругой сеткой. Там в это время носился кругами по гаревой дорожке Сван. Видно, на этот раз он решил поставить рекорд в марафонском беге. Это был молодой человек, буквально изнемогавший от избытка энергии. Только, как считал Гарс, направлял эту энергию он не туда, куда надо. Еще с детства Сван словно поставил перед собой цель: истязать себя как можно интенсивнее, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Какими видами спорта он только не переболел! Начиная от культуризма и кончая прыжками в высоту. Одно время он даже собирался испытать свои силы в гребле на байдарке, но речка, протекавшая рядом с Очагом, не позволяла Свану развернуться, и от водных видов спорта ему пришлось отказаться. Поставив очередной рекорд — по вполне понятным причинам, достижение это нигде, кроме как в голове самого Свана, не фиксировалось и в анналах мирового спорта не упоминалось, — мазохист терял к побежденному виду спорта всякий интерес и переключался на что-нибудь другое. Постоянное насилование самого себя, как ни странно, привело к тому, что сложен Сван был весьма гармонично. Одно время Гарсу казалось, что это идеальный кандидат на роль спутника в походе за Горизонт, но спортсмен и слышать не хотел об этом. «Не-е-е, — мотал он своей коротко стриженной головой так, что на шее его перекатывались бугорки мышц. — Че я там не видел? Мне вон надо еще метанием диска позаниматься, а там я где буду упражняться? Может, там и стадионов-то никаких нет…» Интеллекта в Сване было ровно столько, сколько оставалось жира в его мощных бицепсах. Гарс попытался было соблазнить спортсмена перспективами участия в соревнованиях на лучщих стадионах мира — разумеется, когда будут найдены пути к другим Оазисам, но Сван по-прежнему гудел: «А че я на этих стадионах забыл? Мне и тут неплохо, понятно? Я рекорд в беге на пятьсот метров с барьерами поставил? Поставил! Я высоту десять двенадцать с шестом взял? Взял!.. Так с какой стати я буду еще где-то корячиться? Ради славы, что ли? Так мне эти вонючие цветы и овации не нужны, мне важно», что я себе доказал, что могу… Понятно?" — «Понятно», — сказал устало Гарс и с тех пор больше не приставал к неизвестному всему миру рекордсмену…

Наконец Гарс достиг площади, на которой располагались такие опорные пункты местной цивилизации, как клуб, салон красоты, лечебница, школа, диспетчерская и детский городок.

Оживленнее всех в этот час был последний из вышеозначенных пунктов. Малышня шумно возилась в песочницах и с дикими воплями взмывала в небо на качелях, сорванцы постарше играли в прятки и в футбол. Идея создания детского городка принадлежала Грону. У Грона вообще было много разных идей насчет благоустройства поселка и улучшения условий жизни людей. Именно поэтому его и выбрали полгода назад мэром, хотя он был младше Гарса на год. Прошлые руководители Очага были пожилые, а значит — опытные и мудрые люди… Только почему-то никому раньше не приходило в голову собрать малых детей в одно место, где можно было бы присматривать за ними, и они гонялись, предоставленные сами себе, по поселку и окрестностям. Иногда чье-нибудь чадо пропадало бесследно, и тогда безутешным родителям оставалось лишь проклинать проклятый Горизонт. Впрочем, даже пропажа чада не могла вынудить людей отправиться за пределы Очага…

Зато теперь, как выражался Грон, явно подражая политическим деятелям больших городских агломераций, «ситуация с детьми была под контролем». Она действительно была под контролем: вся территория детской площадки была окружена высокой решеткой, за детворой присматривали аж три дежурные няни, а еще на каждом ребенке был специальный медальончик — изобретение мастера Друма, — который подавал сигнал на переносной пульт, имевшийся у Старшей няни, в случае, если ребенку удавалось каким-то образом покинуть площадку.

Проходя вдоль решетки, Гарс невольно замедлил шаг. Он смотрел на беззаботно играющих друг с другом, бегающих и орущих во всю мочь маленьких пленников, а на душе у него было почему-то горько.

— Дяденька, — вдруг услышал он детский голосок. Малыш лет шести в коротких шортиках и маечке с веселым динозавриком на груди стоял, прижавшись к стальным прутьям решетки, и смотрел на Гарса. «Чей же это? Не помню…»

— Ты не поможешь мне выбраться отсюда? — спросил он, когда Гарс подошел к нему.

— А что такое? — спросил Гарс, присаживаясь перед малышом на корточки.

— Я хочу домой, — с готовностью захныкал малыш. — К маме… Мне здесь совсем не нравится. Потому что я хочу пойти купаться на речку, а няня меня не пускает!

Гарс развел руками:

— А что я могу сделать? С собой я тебя взять не могу, малыш.

— Ты же сильный, — размазывая слезы по щекам, упрекнул малыш. — Раздвинь прутья, и я вылезу. Я сразу пойду домой, честное-пречестное!..

Гарс закусил губу.

— Нет, нельзя, — сказал он. — Нельзя тебе уходить с площадки, малыш. Во-первых, няни будут искать тебя, и им потом попадет от твоей мамы… А во-вторых, я не такой сильный, как ты думаешь. С этой решеткой не смогу справиться даже я. Ты лучше вот что… Но что будет лучше, он не успел сказать.

— Мак! — послышался женский голос из глубины площадки. — Мак, ты где? Опять торчишь у самой решетки? Ну-ка, быстро иди ко мне!..

Малыш горько вздохнул.

— Это меня зовут, — сообщил он. — А я не хочу сидеть в этой клетке, не хочу!..

— Расти быстрей, малыш, — посоветовал Гарс. — Вот вырастешь большой, и никто тебя не посадит в клетку…

Из-за кустов выскочила няня — та самая Плюгавая Татра, о которой упоминала сегодня Люмина, — и схватила малыша за руку, вежливо улыбаясь Гарсу.

— Ну что ты, Мак, — с укоризной сказала женщина, отрывая детские ручонки от стальных прутьев, — ну пойдем же… Посмотри, сколько ребятишек играют, и никто не хочет домой, а ты что же?.. Ты должен научиться вести себя, как все!..

Гарс стиснул зубы и двинулся дальше.

Бедный мальчик, подумал он. Он и не подозревает, что самый главный барьер у него в жизни впереди,, и имя этому барьеру — Горизонт. Со временем он научится быть таким, как все, и не станет обращать внимания на то, что его со всех сторон окружает невидимый забор. У него отобьют охоту лезть из клетки на волю сердобольные родители, заботливые няни, не понимающие его стремления быть «белой вороной» сверстники, эгоистичные жены, и при этом все они искренне, от всего сердца и от всей души будут желать строптивцу только добра…

«А ведь именно из такого малыша выйдет неплохой спутник в походе за Горизонт, — подумал Гарс. — Когда он вырастет, конечно… Только я не могу ждать, когда он вырастет. Слишком много времени пройдет. Я сам тогда, возможно, буду уже не тот. Стану этаким пиллисом, и мне будет даже доставлять удовольствие ежедневное отсиживание задницы на скамейке или на крылечке под ласковыми лучами солнца, в тепле и сытости. В крайнем случае, займусь выращиванием каких-нибудь рододендронов или араукарий вокруг своего дома. Чтобы меньше видеть этот проклятый Горизонт, значит…»

Он свернул в кусты жимолости, чтобы срезать угол, и вспугнул целовавшихся там Таха и Макдену. Скамейка в укромном скверике под раскидистой акацией была словно специально поставлена для влюбленных парочек. Молодые люди учились в Агломерации заочно, Tax — на биолога, а Макдена, кажется, — на модельера одежды. Хотя, по мнению Гарса, и то и другое в Очаге не котировалось.

Когда юноша и девушка испуганно отпрянули друг от друга и с усиленным вниманием уткнулись в видеокниги, лежавшие у них на коленях явно для маскировки, Гарс счел нужным насмешливо объявить:

— Если вы боитесь оскорбить мои представления о морали, господа, то могу вас успокоить: я отнюдь не ярый противник сближения полов. Сам когда-то пользовался этой скамейкой вовсе не для того, чтобы штудировать науки…

Макдена пунцово покраснела и еще глубже влезла носом в книгу, a Tax пробурчал, не глядя на Гарса:

— Между прочим, тактичные люди сделали бы вид, что ничего не заметили…

Он явно нарывался на грубость, и вообще вид у него был довольно отвратный: этакая демоническая личность, чья голая грудь расписана, как тело зебры, черно-белыми татуировками, а в глазах вставлены декоративные линзы а-ля «кошачий глаз». Но Гарс не стал осаживать юнца, а кротко заметил:

— Хорошо, в следующий раз обещаю стучаться…

Макдена хихикнула, a Tax что-то буркнул себе под нос и презрительно отвернулся.

Чтобы окончательно закрепить наметившийся успех в исправлении неловкого положения, Гарс поведал молодым людям один старый, но весьма поучительный анекдот об английском джентльмене, по ошибке наведавшемся в женский туалет и заставшем там даму. Макдене анекдот явно понравился, хотя она покраснела еще больше. Tax же скривил непонятную гримасу, но от язвительных выпадов воздержался.

Пожелав молодым людям успехов в учебе, Гарс отправился своей дорогой и вскоре достиг цели.

Над воротами перед домом мастера Друма висела роскошная жестяная вывеска, на которой фосфоресцирующей краской было начертано:

«ВСЕ ВИДЫ РАБОТ. РЕМОНТ, ПОЧИНКА, ВОССТАНОВЛЕНИЕ МЕТАЛЛОИЗДЕЛИЙ, ДЕРЕВЯННЫХ И ЭЛЕКТРОННЫХ ВЕЩЕЙ. ВЫПОЛНЕНИЕ ИНВИДУАЛЬНЫХ ЗАКАЗОВ ЛЮБОЙ СЛОЖНОСТИ».

Чуть ниже, буквами помельче, значилась приписка:

«Быстро, надежно, качественно. Дешевле не бывает! Обращаться в любое время».

Еще ниже указывались номер домашнего телефона и пароль, электронной почты хозяина мастерской.

Вывеска поражала Гарса самим фактом своего существования. Непонятно было, зачем она нужна, если и так в Очаге все знали мастера Друма и, в случае необходимости, обращались именно к нему, потому что других специалистов-универсалов в поселке все равно не имелось.

Рабочее место Друма располагалось под большем навесом рядом с домом. Там, где у других обычно разбиты либо клумбочки с цветами, либо сараи для ненужного инвентаря и старого барахла, либо грядки для всяких нефункциональных растений.

Судя по звукам голоса, мастер был на своем рабочем месте. И причем не один…

Вместо звонка или колокольчика, которые в приличных заведениях принято вешать над входом, функцию оповещения о посетителях у Друма выполнял пес мелкой, но чрезвычайно голосистой породы — один из той своры, которая была вскормлена и взращена матерью Гарса. Может быть, когда песик был еще беспомощным кутенком, Гарс и его помогал поить молоком. Однако, когда Гарс вошел во двор, пес тут же выбрался из конуры и добросовестно залился гневным лаем. Мол, мало ли что было между нами раньше, мне на это — лапу задрать, потому как у меня теперь новый хозяин, который меня кормит и которому надо служить на совесть…

— Эх ты, предатель, — заклеймил его на ходу Гарс. Из-под навеса показалось круглое веселое лицо Друма.

— А, Гарс! — воскликнул он. — Проходи, проходи, клиентом будешь!..

Говорил он всегда с таким воодушевлением, что у него получались одни сплошные восклицания, и Гарсу казалось, будто он воочию видит в воздухе после каждой фразы мастера жирные восклицательные знаки, поставленные невидимым топографическим маркером.

— Привет, Друм, — сказал он, входя под навес и озираясь в поисках собеседника мастера. — С кем это ты только что разговаривал?

— Да вот с ним! — Мастер фамильярно похлопал по капоту кузов ярко-желтого турбокара без единого колеса, который уже несколько сот лет успешно врастал в землю между верстаками, заваленными железками, инструментами и какими-то непонятными приспособлениями. — Машины любят, когда с ними разговаривают! — пояснил Друм, продолжая натирать и без того сияющий корпус турбокара мягкой тряпкой. — Думаешь, почему у меня во всем поселке этот агрегат сохранился?! Нет-нет, не потому, что я не давал ему ржаветь и не разобрал по частям, как когда-то сделали другие автовладельцы!.. Я с ним время от времени беседую, и ему это нравится!

— Зачем он тебе нужен? — пожал плечами Гарс. — Все равно ведь на нем теперь никуда не уедешь… Бензина нет, колес нет, да и нормальных дорог в поселке тоже нет…

— Да ты что, Гарс! — вскричал Друм, не переставая, однако, натирать бока турбокара. — Это же реликвия! Ни в какой музей не надо ходить, если хочешь узнать, как раньше люди передвигались! Пришел сюда и посмотрел!.. Я уже нашему учителю Айку предлагал устроить детям лекцию о машинах прошлого, с наглядным показом вот этого аппарата!

— А он что? — спросил Гарс без особого интереса.

— А ничего! И не отказался и не согласился!.. Ты же знаешь нашего учителя — у него что ни спросишь, он такие турусы на колесах разведет, что уши сразу в трубочку скрутятся! Ну и пусть!.. Мне-то что!.. Мое дело — сохранить этого ветерана, пока я жив, да детям своим передать! А они там сами пусть думают, что с ним делать!..

Он вдруг отлепился от турбокара и поднял лицо к Гарсу.

— И вот еще что! — воскликнул он, словно осененный внезапной идеей. — Ты вот все за Горизонт намыливаешься, верно?! Я, честно сказать, в твою затею не очень-то верю! Но допускаю, что когда-нибудь ты все-таки уйдешь за Горизонт! А вдруг тебе удастся добраться до какого-нибудь города, где еще сохранились машины?! Ты уж тогда не забудь про меня, Гарс! Ладно? Все ж таки я тебе всегда помогал!-И было бы прекрасно, еслибы ты раздобыл мне кое-какие запчасти, — я тебе потом список приготовлю! А когда вернешься, то мы с тобой восстановим мой агрегат и прокатимся с ветерком!..

— За Горизонт? — не без ехидства спросил Гарс, терпеливо выслушивавший восклицательную тираду мастера.

Друм заработал тряпкой с удвоенной энергией.

— Зачем за Горизонт? — немного погодя спросил он. — Нет, мы, пожалуй, и до Горизонта не доедем, а уж тем более — за Горизонт… Там же пустырь, бездорожье… Да что там, разве нам мало места в поселке?! — воскликнул он, опять воодушевляясь. — Вон, на перекрестке перед площадью даже светофор сохранился до сих пор! Только лампочки из него какой-то стервец из числа предков выкрутил!.. Но ничего, лампочки у меня в запасе еще есть, это мы тоже восстановим!

— Ну ладно, — подвел итог общению Гарс. — Я к тебе, между прочим, не так просто пришел, Друм. Ты сделал то, что я просил?

Друм швырнул тряпку на верстак и отступил на шаг, любуясь результатами своей работы.

— Конечно! — сообщил радостно он. — Что там делать-то? Для меня это — раз плюнуть!.. Ты же меня знаешь, Гарс!

Гарс знал. Друм действительно брался за любую работу, от починки перегоревших утюгов до ремонта трансформаторов солнечной энергии. И делал ее быстро, мгновенно и с удовольствием. Как ремонтник он был незаменим. Но беда его заключалась в том, что на восстановлении исправности вещей он, как правило, не останавливался. В нем сидел какой-то миниатюрный Змей-искуситель, который толкал его совершенствовать починенные вещи, чтобы они работали еще лучше. Причем для этого Друму зачастую требовалось использовать в качестве вспомогательного сырья другие работоспособные механизмы, разбирая их до основания без всякой надежды на последующую сборку. К искреннему изумлению мастера, усовершенствованная вещь почему-то либо сразу отказывалась функционировать, либо корчилась в безуспешных потугах, пока окончательно не выходила из строя. Правда, неудачи не подводили Друма к унылым философским выводам. Наоборот, они наполняли его фальшивой надеждой, что в следующий раз у него обязательно все получится, потому что теперь-то он знает, как надо сделать. На внесение определенных корректив в конструкцию он изводил еще одну вполне исправную вещь, но и эта затея оборачивалась крахом, и тогда Друму ничего не оставалось, кроме как переключиться на следующую «блестящую идею»…

— Ну, так где же она? — нетерпеливо осведомился Гарс.

— Не она, а он! — поправил его Друм. — Эм-бэ-дэ-дэ!.. Мини-передатчик биотоков дальнего действия то есть…

Он подошел к одному из верстаков, усеянных останками зародышей его прежних блистательных идей, и, покопавшись в грудах деталей, блоков и микросхем, торжественно вознес в воздух перед лицом серую коробочку таких малых размеров, что она умещалась в ладони.

— Вот он! — провозгласил мастер. — С виду прост, зато внутри сложен! Прямо как человек, ха-ха-ха!.. Но это еще не все! Это только датчик, который ты крепишь на теле объекта!.. А к нему полагается иметь приемник! Пэ-бэ-дэ-дэ, стало быть!..

Он взял другой рукой коробочку побольше, на которой виднелся маленький экранчик и ряд каких-то кнопок.

— Да это же калькулятор! — присмотревшись, опознал «чудо-прибор» Гарс.

— Бывший! — поднял палец в воздух Друм. — Я его взял за инженерную основу! Вот, смотри…

Он вручил коробочку поменьше размерами ошеломленному Гарсу и, отойдя на несколько метров, нажал на «калькуляторе» какую-то кнопку. В «пэ-бэ-дэ-дэ» что-то тонко запищало, а по экранчику побежали какие-то цифры…

— О! Работает! — радостно удивился мастер. — Транслирует параметры твоего организма то есть!..

Но Гарс был настроен весьма скептически. Он оглядел коробочку со всех сторон и осведомился:

— А как ее крепить на теле? Надо было тебе хоть какие-то присоски приделать к этой… к этому… ПБДД!..

Друм почесал в затылке. .

— На теле?! А зачем — на теле?! Засунь ее… то есть его… в карман — и вся недолга!

— А если кармана нет? — настаивал Гарс. — Что же, я в рот должен ее взять тогда? Или еще куда-нибудь… засунуть?

Мастер нежно погрозил Гарсу испачканным в машинном масле пальцем:

— Карманы у каждого объекта есть! — категорически заявил он. — А иначе это и не объект вовсе!.. А вообще-то ты прав! — после паузы заключил он. — Это моя недоработка! Надо чуть-чуть усовершенствовать пэ-бэ-дэ-дэ!.. Ты знаешь что? Оставь-ка мне. приборчик еще на пару дней, и я что-нибудь к нему присобачу!

— Ну уж нет! — решительно возразил Гарс. — Не надо никаких усовершенствований, Друм, я уж как-нибудь сам…

— Горит у тебя, что ли?!

— Горит!

— Ну, как знаешь! Только чтоб потом ко мне никаких претензий не было!

— Какие претензии! — Сам того не замечая, Гарс тоже перешел на восклицания. — И так спасибо тебе большое!..

Мастер выразительно почесал за ухом, оставляя на коже черные пятна.

— Вообще-то мне пришлось здорово повозиться с этим агрегатом! — сообщил он как бы между прочим. — Тут одного «спасибо» маловато будет!.. Ты что-нибудь принес?!

Особенность его деятельности заключалась в том, что он брал плату, так сказать, натурой. В виде каких-нибудь бесполезных деталей, механизмов или приборчиков. Не такая уж малая цена, как это могло бы показаться. В Очаге издавна очень бережно относились к вещам, пусть даже самым ненужным и испорченным. На протяжении многих поколений жители поселка не выбрасывали и не пускали на переработку в конверторы утиль, скапливавшийся на чердаках, в подвальчиках и сараях, — мало ли что могло еще пригодиться в жизни! Не себе, так детям или внукам… К тому же Друм не случайно был мастером в единственном числе на весь поселок. Вещи, изготовленные сто пятьдесят — двести лет назад, были такими добротными и износоустойчивыми, что их хватало надолго…

Гарс достал из кармана предусмотрительно припасенный еще с вечера сверток. Там лежала яркая пластиковая штучка с тремя кнопочками и шкалой радионастройки. Старый, но еще вполне работоспособный держатель для туалетной бумаги. Ничего более подходящего Гарс в домашних запасах не нашел. Не будешь же, в самом деле, лишать Люмину электроманикюрщика или инфракрасного массажера!..

Друм повертел в заскорузлых пальцах хрупкий приборчик, потом нажал кнопку включения радиоприемника. Потом — кнопку включения встроенного магнитофона.

— Он же работает! — удивленно сообщил он Гарсу.

— Работает, — подтвердил Гарс. — Только устарел он уже… Музыку шпарит такую допотопную, что никак не способствует опорожнению кишечника… Может, его усовершенствовать надо? — провокационно предположил он.

Глаза Друма блеснули, и он уже более внимательно оглядел прибор.

— А красная кнопка зачем? — осведомился он.

— А это для маленьких детей. Представь, сел какой-нибудь карапуз на унитаз, сделал свое дело, а подтереться еще не умеет. Тогда он нажимает эту красную кнопочку, чтобы позвать мать или няньку поухаживать за ним…

— Да-а, чего только предки не придумывали!.. Ладно, посмотрим! Значит, ты скоро уходишь?

— Уже пошел… Вот только заберу у тебя часть номер два… пэ-бэ-дэ-дэ то есть, — и пойду…

— Да нет! Я про Горизонт спрашиваю.

— Я еще не решил, — честно признался мастеру Таре. И вспомнил старую присказку, которую так любил в свое время повторять отец: — Как только — так сразу!..