Книга: 500 лет до Катастрофы
На главную: Предисловие
Дальше: ЭПИЗОДЫ 5–6. ПОСЛЕДНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ ДО ПЛАНА

Владимир Ильин
500 лет до Катастрофы

ЭПИЗОДЫ ИЗ ХРОНИКИ ПОКОЛЕНИЙ

Гибель и через двадцать тысяч лет остается гибелью.
Ларри Нивен

ЭПИЗОДЫ 1–4. ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ ДО ПЛАНА

1
Лекция подходила к концу. Орест Снайдеров машинально сунул мел в карман своего «парадного» пиджака, с удовлетворением пробежал взглядом длинную строчку формул, которую только что вывел на доске, и обернулся к аудитории.
Вот уже целых десять минут аудитория безмолвствовала, как пресловутый народ из «Бориса Годунова», но Орест относил это на счет чрезвычайной занимательности сегодняшней темы. В самом деле, если основной курс теоретической астрофизики с его сухими расчетами и нудными рассуждениями исключительно умозрительного характера не способствовал повышению интереса студентов к науке, то уж нынешняя тема могла бы, как полагал Снайдеров, высечь искру любознательности в сумерках души даже самого отъявленного разгильдяя и оболтуса.
Ведь сегодня речь шла о такой проблеме науки о Вселенной, которая неизменно привлекала к себе внимание публики и особенно любителей научной фантастики.
Тема лекции звучала так: «Черные дыры» как возможный этап эволюции некоторых звезд» — и шла она в качестве этакого аппендикса к основному курсу. Скорее всего деканат включил эту тему в учебный план исключительно ради того, чтобы размочить сухарь астрофизической теории и сподвигнуть обучаемых на написание курсовых работ.
Читать эту лекцию никто из университетских корифеев не брался (маститые профессора лишь морщились при одном упоминании термина «черные дыры», как от внезапного приступа пародонтита, хватали зама декана по учебной части за рукав или за пуговицу и принимались нудно втолковывать, что не намерены публично пропагандировать гипотезы, сомнительные с общенаучной точки зрения), и традиционно эта горькая участь доставалась молодым преподавателям как своеобразное общественное поручение. А поскольку даже среди «молодых преподавателей» Орест Валентинович Снайдеров был самым молодым, то именно ему чаще всего и доставалась нештатная должность лeктора-затейника…
Поэтому методика чтения данной лекции была отработана им безукоризненно. Для начала следовало рассказать вкратце о катастрофах звезд вообще, затем перейти к изложению различных теорий, начиная со знаменитого доклада Джона Митчелла Лондонскому Королевскому обществу, потом, когда слушатели окончательно уверятся в существовании «черных дыр», обрушить на них водопад фактов и практических доказательств в пользу того, что данные объекты никак существовать не могут, а в завершение провести кое-какие умозрительные, но весьма поучительные эксперименты на материале наиболее известных научно-фантастических произведений.
— Какие у вас есть ко мне вопросы? — спросил заученно Снайдеров, пытаясь тыльной стороной ладони оттереть рукав пиджака от мела.
Вопрос был своего рода сигналом к окончанию занятия.
Под его влиянием аудитория обычно пробуждалась, с сожалением отрывалась от полуподпольных развлечений и принималась собирать вещички, готовясь покинуть лекционный зал.
Однако на этот раз, оглядев ряды, Орест с некоторым удивлением заметил чью-то поднятую руку.
— Да-да, пожалуйста, — сказал он, принимаясь закрывать разложенные на преподавательском столе книги популярные брошюры и свои конспекты.
Из задних рядов с трудом воздвигся на полусогнутых нижних конечностях некто по фамилии Ломакин. Закоренелый двоечник, нарушитель дисциплины и ярый ненавистник каких бы то ни было лекций. Само по себе его желание задать вопрос было чем-то из ряда вон выходящим, и Снайдеров внутренне приготовился к возможной провокации. От Ломакина можно было ожидать чего угодно. Доцента Северскую с третьей кафедры он, например, доводил методичными замечаниями по поводу ее взаимоотношений с мужем (которые в самом деле не были идеальными) и о влиянии данного феномена на отношение к студентам.
Но Ломакин неожиданно изрек:
— Скажите, Орест Валентинович, а как по-вашему, могут ли эти самые «черные дыры» иметь искусственное происхождение?
— То есть? — ошеломился Снайдеров, прекращая возню с книгами.
— Ну, вот вы говорили о том, что подобные объекты возникают… ну да, могут возникать из-за этих… как их?.. флуктуации плотности вакуума…
— Это не я сказал, — перебил его Снайдеров, вновь обретая дар речи. Вообще-то автором этой теории является английский физик Стивен Хокинг…
— Да какая разница, — отмахнулся Ломакин. — А что, если «черные дыры» специально создаются какой-нибудь суперцивилизацией?
Аудитория зашумела. Кто-то громко сказал: «Ну ты, Лом, загнул!» Кто-то захихикал. С «галерки» раздался чей-то недовольный бас: «Ты что, не мог в перерыве к нему подойти? Время — „баксы“, слыхал когда-нибудь?»
— Что ж, — медленно произнес Снайдеров, рассеянно пытаясь оттереть пальцы от проклятого мела. — Гипотеза ваша, Ломакин, конечно, выглядит весьма сенсационно и соблазнительно, но я вынужден задать вам встречный вопрос… Зачем какой-нибудь суперцивилизации создавать «черные дыры», если, как мы уяснили, подобные объекты способны представлять огромную опасность и в первую очередь — для своих создателей?
— Как это — зачем? — упрямо осведомился Ломакин, переминаясь в неудобной позе. — А на хрена на Земле создали ядерное оружие и смертельные вирусы? Если какая-то одна разумная раса воюет с другой, то она может использовать такие штуковины, которые нам и не снились!.. Например, взяли, уплотнили сами этот… вакуум… и зафиндячили получившейся «дыркой» по супостату… как детишки снежками бросаются, видели? Ну и здесь может быть то же самое!..
Кто-то запустил в Ломакина комочек туго скатанной бумаги, кто-то обличающе заорал во всю глотку:
«Послушайте, бойз, да Лом просто дешевой фантастики начитался!»
Орест криво улыбнулся.
— Тихо, тихо, — сказал он. — Звонка все равно еще не было, так что занятие не окончено… А что касается вас, Ломакин, то могу вас лишь разочаровать. Вы выдвинули предположение, что «черные дыры», якобы являясь делом рук некой суперцивилизации, способны летать по космосу. Подобно ядерным ракетам, не так ли? Однако если в отношении искусственности происхождения данных объектов я могу лишь развести руками и поздравить вас с неординарностью мышления, то относительно перемещения «черных дыр» официально заверяю: на сегодняшний день науке неизвестны какие бы то ни было факты, подтверждающие сию гипотезу. В конце концов, даже если бы нечто подобное имело место, то последствия такого путешествия «черной дыры» неизбежно были бы зафиксированы путем астрономических наблюдений.
Орест уже отошел от первоначального шока и теперь говорил с прежней академичной уверенностью и тонкой иронией. Небрежным жестом усадив Ломакина на место, он собрался уже продемонстрировать все безумие гипотезы студента с помощью математических выкладок, но тут прозвенел звонок и в зале сразу всё смешалось.
Как всегда бывало, стресс после общения со студентами не проходил у Снайдерова вплоть до того момента, когда он уже стоял на остановке в ожидании автобуса. Накрапывал мелкий противный дождь, и, хотя до метро ехать было минут пять-семь, не больше, идти пешком под этой моросью, да еще без зонта (собираясь в университет, Снайдеров легкомысленно решил не обременять себя антидождевыми приспособлениями), никак не хотелось.
В возбужденном сознании плавали остатки мыслей, вызванных прочтением лекции, но их постепенно сменяли другие, более прозаичные будничные заботы и проблемы. Например, нужно было не забыть, выйдя из метро, заскочить в аптеку, чтобы купить матери ориго-фан, потому что имевшиеся запасы были на исходе. И придется приобрести на своем оптовом рынке что-то из продуктов, иначе сегодня можно остаться без ужина. В принципе не страшно, конечно, но ведь он живет не один, а матери, как сказал лечащий врач, требуется, помимо всего прочего, регулярное, тщательно сбалансированное питание. Тоже мне, умник нашелся «тщательно сбалансированное»! Это в наше-то время! Ладно, что-нибудь придумаем.
Во рту стоял нехороший привкус. Сильно тянуло курить, и поскольку автобуса на горизонте все еще не было, Снайдеров наконец решился. Сигареты и зажигалка у него хранились в специальном «потайном» карманчике сумки-кейса — на всякий случай. Хотя мать не имела обыкновения проверять его вещи, но лучше было соблюдать меры предосторожности.
Зачем-то воровато оглядевшись, Орест чиркнул зажигалкой и жадно затянулся горьковатым «Космосом». Он всегда старался курить только «Космос», в крайнем случае, «Союз-Аполлон» — видимо, сказывалось подспудное влияние профессии «звездочета». Вскоре голова закружилась, как после приличной дозы спиртного. Еще две затяжки — и можно будет швырнуть окурок в урну.
В этот момент кто-то сзади тронул Снайдерова за рукав. Вздрогнув от неожиданности, преподаватель оглянулся.
Перед ним стоял детина в замызганных одеяниях и с небритой физиономией. Кажется, от него даже исходил слабый запах алкоголя.
Сначала Снайдеров принял его за ординарного алкаша, который собирается клянчить мелочь на опохмелье. Оресту почему-то неизменно везло на подобных просителей. В его микрорайоне бомжи и почитатели Бахуса сшивались на ближних подступах к бывшему универсаму, ныне превращенному в шикарный магазин самообслуживания, и из потока прохожих почему-то безошибочно выбирали Снайдерова. Наверное, всем своим видом Орест внушал им надежду на легкую добычу.
Снайдеров собрался уже сказать детине, что мелочи у него в данный момент не имеется, а следовательно — удовлетворить его просьбы вкупе с сетованиями на печальное стечение обстоятельств он никак не может.
Однако детина не оправдал прогноза Ореста. Вместо того чтобы сипло излагать аргументы, согласно которым ему позарез требовался рубль (на худой случай — полтора), он довольно приятным голосом осведомился:
— Скажите, пожалуйста, товарищ, вы верите в конец света?
Ну вот… Не алкаш, так один из тех бродячих миссионеров, которые неустанно пристают к прохожим с религиозными проповедями. «Свидетели Иеговы»… Или даже «Аум Сенрикё»… Правда, обычно эту функцию выполняют вполне прилично одетые женщины, но, может быть, речь идет о попытке маскировки — чтобы, так сказать, быть ближе к народу?
Орест глубоко вздохнул и ответил вопросом на вопрос:
— А вы?
— При чем здесь я? — искренне удивился небритый детина. Только теперь Снайдеров разглядел, что из-под мышки у него торчит замурзанная кожаная папка, из которой выглядывают какие-то мятые бумаги.
— Я представляю Ассоциацию социальных опросов населения, уважаемый, и мое мнение в счет не идет. Так как насчет конца света?
Снайдеров подчеркнуто внимательно оглядел своего собеседника с давно не мытой головы до грязных башмаков. Краем глаза он заметил, что из-за угла вынырнул долгожданный автобус.
— Конец света, уважаемый, — с невесть откуда взявшейся иронией произнес Снайдеров, — происходит ежедневно, так что не верить в него было бы, по меньшей мере, абсурдно.
— Да? — поднял кустистые брови детина. — Это как же понимать?
— А очень просто, — сказал Снайдеров, с наслаждением наблюдая за реакцией собеседника. — Каждый день происходит закат солнца, и это, как известно, влечет за собой конец света и начало тьмы. Надеюсь, я понятно изложил свое мнение?
Догоревший до фильтра окурок напомнил о себе ожогом пальцев, и Орест резко отбросил его в сторону. «Опять от рук будет вонять никотином так, что никаким мылом не отмоешь», — мелькнула у него невольная мысль.
Автобус, сердито разбрызгивая лужу у бордюра, резво подкатил к остановке и со змеиным шипением распахнул грязные створки дверей. Детина, явно опешив от нестандартной точки зрения на конец света, ухватил было Снайдерова за полу плаща, но Орест сумел вырваться и устремился внутрь автобуса. «Послушайте, что вы хотели…» — бубнил ему в спину небритый представитель социологической ассоциации, но Снайдеров лишь свысока (в буквальном смысле) бросил: «Ноу комментс, сер», — и проскользнул подальше в салон.
Однако данный инцидент все же оставил след в сознании Снайдерова. Грязный и весьма загадочный, как отпечаток одинокой босой ступни на потолке, который Снайдеров наблюдал вот уже год на своей лестничной площадке. Трясясь вначале в автобусе, а затем — в вагоне метро, он невольно размышлял о странных социологах, вздумавших интересоваться мнением населения по абсолютно ненасущному и даже дурацкому вопросу. Потом, по очевидной ассоциации, его мысли вернулись к сегодняшней лекции и к заявлениям этого балбеса Ломакина.
Когда Снайдеров вынырнул из зева метро, он и думать забыл о всяких аптеках и продуктах. Торопливым шагом, срезая углы, где это было возможно, он рвался домой, к компьютеру. Занятый мыслями, он не заметил, как опять закурил, хотя курить за две минуты до появления дома было чревато неизбежным разоблачением. Запах никотина сохраняется не только во рту, но и на одежде, на руках, на волосах. Чтобы ликвидировать его за короткое время, требуется целая упаковка германского «Антиполицая» и подфлакона туалетной воды «Плейбой» — и то острый нюх некурящего способен уловить табачную вонь. Кстати, ни «Антиполицая», ни даже «Тройного» одеколона у Снайдерова с собой не было, а жвачкой он не пользовался по принципиально-идейным соображениям — чтобы не чувствовать себя жертвой телерекламных роликов.
Открыв дверь квартиры, он прислушался к неразборчивому журчанию голосов героев какого-то телесериала, доносившихся из комнатки матери, быстро скинул с себя плащ и промокшие ботинки и, стараясь ступать на цыпочках, проследовал в свою комнату.
Включив «пентиум» и модем, запустил «Интернет Эксплорер».
Для начала выбрал из перечня постоянных адресов сайт Крымской обсерватории. Доступ к ее рабочим данным был закрыт секретным паролем, но у Снайдерова в этом учреждении работал бывший однокурсник, который любезно посвящал Ореста в соответствующие служебные тайны.
Проделав необходимые манипуляции, Снайдеров вывел на экран снимки звездного неба, сделанные в ходе наблюдений за последнюю неделю. Он не знал, что именно ищет и как это искомое должно выглядеть. Положившись на интуицию, Орест до рези в глазах вглядывался в белые точки на черном фоне, кое-где размазанные в виде призрачных полосок или облачков. На какой-то миг фокус его зрения сместился, и диаграммы показались ему похожими на куски черной траурной ленты, пробитой в разных местах снарядными осколками и множеством пуль разного калибра, и он даже тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения.
И тут наконец он увидел искомую несообразность. Она была пока еще настолько мала, что взгляд неискушенного исследователя скользнул бы мимо, не заметив ее, но Снайдеров вел целенаправленный поиск чего-нибудь в этом роде, и от него не сумела укрыться эта странность.
Конечно, сначала он не поверил. Ни картинке на экране, ни своему зрению. Мало ли что могло ему померещиться на диаграмме, к тому же исследуемой не «вживую», а посредством компьютера, — ведь разрешение экрана монитора могло запросто исказить мельчайшие детали изображения звездного неба.
Снайдеров очертил «мышкой» заинтересовавший его сектор и включил режим его максимального увеличения. Точки сразу же расплылись до размеров пятнышек; а наиболее близкие звездные облака и скопления превратились в пылающие протуберанцы.
Теперь несообразность отчетливо проступала на диаграмме, как иногда в халтурном фантастическом фильме сквозь тела актеров, выполняющих очередной трюк, просвечивают предметы заднего плана.
Но Снайдеров все еще не верил ни компьютеру, ни монитору, ни снимкам, ни даже самому себе.
Забыв обо всем, он занялся убеждением себя в том, что речь идет либо о неисправности компьютерной техники, либо о чисто техническом дефекте в системах обсерватории, хотя последнее было маловероятным — все-таки всемирно известный телескоп! Если только нынешний бардак не добрался и до них…
Первое из возможных объяснений отпало, как только Снайдеров с помощью тестов убедился в исправности «софтвера», «хардвера» и монитора. Со вторым было посложнее…
Для начала Орест запросил данные по соответствующему сектору Галактики за последние полгода. Данные показали, что динамика «несообразности» — Орест пока даже мысленно воздерживался называть ее как-либо иначе — явно имела место быть. Причем не в сторону уменьшения, а в сторону роста.
Тогда Снайдеров кинулся во все тяжкие. Он принялся вламываться в архивные базы данных наблюдения других астрообсерваторий. Разумеется, не всех — лишь тех, к чьим архивам коды доступа за чисто символическую плату были взломаны одним знакомым хакером.
Пулково… Бюракан… Орбитальная Эйнштейновская… Кембридж… Телескоп Хаббла…
Он не знал, сколько времени у него ушло на сравнение и изучение снимков одного и того же кубика Вселенной. Ему казалось, что как минимум сутки, но когда он вернулся в реальность, то оказалось — меньше двух часов.
Голова у Снайдерова горела, как будто в ней пылал костер, во рту все пересохло, и чертовски хотелось курить. Он украдкой прокрался в прихожую, чтобы вытащить сигареты и зажигалку из своего «тайника», потом осторожно, стараясь не скрипеть балконной дверью, вышел на балкон и с жадностью свел сигарету на нет в несколько приемов, почти без паузы между затяжками. Голова опять закружилась, но зато в мыслях появилось просветление. Рука сама собой нашарила в пачке вторую сигарету — все равно мать сейчас увлечена сериалом, так что едва ли застанет его на месте преступления.
Кстати, было бы неприятно, если бы это произошло. Будь проклят тот день, когда он поддался на уговоры матери и пообещал ей навсегда покончить с вредной привычкой! Она же не знает, как это трудно для него, курившего столько лет подряд почти по две пачки в день! Правда, поступить иначе тогда он не мог, не имел права: мать как раз прихватил очередной приступ, и никто не ведал, выкарабкается ли она вообще. В такие моменты можно поклясться в чем угодно лишь бы родной тебе человек не умирал! А жизнь есть жизнь, и стоически вынеся почти полтора безникотинных месяца, после очередного стрессового общения с учебной частью деканата Снайдеров сорвался и опять начал курить. Теперь уже тщательно скрывая этот факт от матери. И чем больше длилась его тайна, тем все более шокирующим обещал стать тот эффект, который произвело бы на мать уличение сына в нарушении клятвы. А ведь ей ни в коем случае нельзя испытывать сильные эмоции!
На душе у Снайдерова стало так же горько, как и во рту. Послав щелчком окурок, от поспешных затяжек ставший похожим на уродливый черный сучок, за балкон, он втянул в себя всей грудью прохладный сырой воздух.
«О чем я думаю, — упрекнул себя мысленно он. — Тут… тут такое открытие намечается, за которое… ну если не Нобелевская, то пожизненные почет и признание в мире астрофизики светят! Если только, конечно…»
Он испугался — словно ушатом холодной воды его окатило вмиг.
«И как это я сразу не подумал?!»
Ведь не может быть, чтобы какой-то там рядовой преподаватель открыл ТАКОЕ!
Тысячи намного более квалифицированных людей непрерывно несут дежурство, и не может быть, чтобы никто, абсолютно никто из них не заметил того, что обнаружил он, новоиспеченный кандидат наук!
Орест вернулся — правда, все с теми же предосторожностями — в комнату и вновь уселся за письменный стол. На этот раз ему нужен был не комп, а телефон.
Рука дрогнула на секунду, набирая длинную цепочку цифр. Интересно, сколько сейчас стоят подобные переговоры — ведь целый век никуда, кроме как по Москве, не звонил!.. Не пробьет этот звонок ощутимую брешь в и без того скудном бюджете их с матерью? Ладно, это все мелочи, как-нибудь выкрутимся…
В ухо ударил далекий длинный гудок вызова. Потом еще раз и еще…
Наконец в трубке послышался мужской голос:
— Хеллоу? Ху из спикин, плиз.
— Шерстяной, это ты?
— Я-а, а кто? Это ты, что ль, Ор?
— Узнал?
— Узнал… Что-нибудь стряслось?
— Почему обязательно что-то должно было стрястись? — деланно удивился Снайдеров. — Может, я просто соскучился по старому приятелю…
— Ладно тебе, не ври. Стал бы ты так просто будить меня посреди ночи…
— Ночи?! — Снайдеров машинально оглянулся на окно, за которым серел ненастный день, но тут же спохватился:- Ах да, я и забыл про ризницу во времени… Извини, Шерстяной.
Шерстяным приятель, а точнее — бывший коллега по стажировке, был не в силу экзотической фамилии. Прозвище было обусловлено тем, что и грудь, и спина у него были покрыты кучерявыми черными волосами — как он сам пояснял, сказывалось влияние «кавказских» прапрадедовских генов. Как его зовут в действительности, Снайдеров уже забыл, в памяти сохранилась лишь эта нелепая кличка. Пять лет назад Шерстяной перевел свои гены из разряда кавказских в более котировавшуюся в цивилизованном мире национальность и умотал в Штаты, где каким-то образом устроился по своей специальности. Ходили слухи, что работа его связана с НАСА и поэтому якобы засекречена до невозможности. Но скорее всего это были лишь сплетни.
В течение следующих пятнадцати минут Снайдеров попытался осторожно выведать у своего старого приятеля, что нового открыли американские астрофизики и вообще — есть ли какие-нибудь сенсации, а то, дескать, мы в России совсем уже отстали от жизни.
Шерстяной ответствовал адекватно. То есть с недоумением и нескрываемыми опасениями насчет умственного здоровья Ореста. Тем не менее разглашенной им информации оказалось достаточно для того, чтобы Снайдеров мог сделать вывод: ничего из ряда вон выдающегося американцы в глубинах Вселенной не видели. Сплошная рутина и серые будни.
— А в чем дело-то, ты хоть можешь мне сказать? — поинтересовался в свою очередь Шерстяной.
Снайдеров хотел было изложить ему суть своего открытия, но вовремя спохватился.
— Нет-нет, — торопливо заверил он своего далекого партнера по общению. Это я так, ради расширения своего научного кругозора.
— Ну-ну, — хмыкнул Шерстяной. — Тогда сходи на прием к психиатру и побыстрее выздоравливай!
И отключился, не попрощавшись.
Некоторое время Орест тупо вслушивался в короткие гудки в трубке.
Потом он сделал еще несколько звонков — на сей раз по России. Но все запрошенные им источники весьма правдоподобно сообщали, что никаких странностей в состоянии Сектора за последний год не наблюдалось.
Тогда он бросил это гиблое дело.
Объяснений отсутствия данных о «несуразности» могло быть два. Либо ее действительно никто, кроме него, не удосужился заметить, либо… либо остается предположить, что по каким-то причинам всякая информация о ней сразу же была строжайшим образом засекречена, с осведомленных лиц взята подписка о неразглашении и так далее. Но с каких это пор научное открытие, связанное с дальним космосом, причисляется к разряду великих тайн?!
И вот тут Снайдерова обдало ледяным холодом.
Выведя на экран монитора карту звездного неба, он пустился в выкладки, связанные с расчетом траектории того грозного, невидимого Нечто, которое росло, как ядовитый гриб, в соседнем секторе Галактики.
Потом он в изнеможении откинулся на спинку стула. Подозрения оправдывались на все сто. Этак лет через пятьсот траектория Дыры — если это, конечно была действительно именно она — должна пересечься с Солнечной системой, и тогда…
Непроизвольно вспомнился небритый «социолог» на остановке с его дурацким вопросом: «Скажите, вы верите в конец света?» А теперь речь шла уже не о вере или неверии, теперь он знал это.
Снайдеров вскочил со стула и закружил по комнате.
«Что же делать? Как мне быть с этим неожиданно навалившимся на меня знанием? Так-так-так… Постой, постой, а может, этот, с виду нелепый опрос населения, на самом деле является тщательно замаскированной попыткой тех, кто ОСВЕДОМЛЕН, прощупать почву? Может, они сейчас колеблются: стоит ли обнародовать информацию о Дыре или надежно упрятать ее в сейфы? Конец света… Это же не шутки и не те дешевые сенсации, коими время от времени пресса кормит народ, особенно сейчас, на рубеже тысячелетий! И, кстати говоря, это не какой-нибудь там всемирный потоп или шальной астероид, примчавшийся из космоса, чтобы пасть на Землю. От любого подобного катаклизма в принципе спастись можно — вопрос лишь в затратах сил и средств, в крайнем случае — в количестве возможных жертв. Но в этом случае человечеству не поможет никто и ничто слишком велик масштаб. Если уж звезды-гиганты рушатся в это Нечто подобно стальным шарикам, притянутым мощным магнитом, то что говорить о нашей планетке!»
Легко понять, думал Снайдеров, причины, которые способны побудить власти предержащие хранить в секрете открытие Дыры. В конце концов, это не так уж мало — пятьсот лет. Пять веков. По меньшей мере десять поколений сменится. Зачем раньше времени будоражить население? Если уже сейчас людям авторитетно объявить, что Земле грозит неминуемая гибель, не надо никаких опросов, чтобы представить, что может начаться в мире. Всеобщая паника, растерянность, утрата ориентиров жизнедеятельности, развал и хаос. Весьма возможно, что до Катастрофы наша цивилизация попросту не доживет — скорее всего она постарается покончить с собой раньше этого срока…
«И что это значит? — спросил он самого себя. — Что отныне и ты должен молчать и делать вид, что ничего не ведаешь? Не высовываться со своим открытием ни в прессе, ни в научных кругах? Ухаживать за больной матерью, как ни в чем не бывало читать лекции жизнерадостным балбесам — в том числе и о „черных дырах“?
Но ведь тайное знание будет сжигать тебя изнутри не хуже напалма. Ты будешь каждый день носить в себе эту мину замедленного действия, ты будешь смотреть на людей, на только начинающих жить детей и сознавать, что они, а вернее — их далекие потомки, обречены на гибель. Сможешь ли ты до конца дней своих никому не обмолвиться даже словом? И если у тебя самого когда-нибудь появятся дети и внуки, то сумеешь ли ты даже перед смертью не поделиться с ними своим горьким открытием?..»
Он ужаснулся подобной перспективе.
Да, конечно, знание — сила, сэр Бэкон был прав, но оно еще — и источник мук. Тяжкая, невыносимая ноша для одиночки. Как там у Экклезиаста говорилось? «Многие знания суть многие печали» — или что-то в этом роде…
«Интересно, а как Осведомленные намерены пресечь и запретить распространение запретной информации? Ну да, разумеется, в мире должна возникнуть целая система, ставящая перед собой целью воспретить утечку сведений о Дыре. Руководители наиболее развитых держав будут налаживать и поддерживать соответствующее взаимодействие. Тут уж будет не до распрей и не до политических игр: ведь стоит обвалиться хотя бы одному камешку с вершины горы — и возникшая по законам цепной реакции лавина сметет все на своем пути. Утечка информации в отдельно взятой стране грозит всемирным хаосом, и это нельзя не учитывать даже самым отъявленным авантюристам. Поэтому наверняка к этому делу будут подключены спецслужбы и прочие органы, привыкшие охранять всякого рода тайны и секреты. Нетрудно представить себе, какими методами и средствами они будут пользоваться при этом. Уж если по менее значимым вопросам ни одна спецслужба не останавливается перед самыми грязными приемами, то тут, когда на карту поставлено существование человечества, — и подавно. Сейчас, пока еще странный объект находится за много парсеков от Земли, его способны обнаружить и распознать лишь профессионалы — довольно ограниченный круг. Но ведь есть еще целая армия астрономов-любителей, жаждущих назвать своим именем какой-нибудь новый астероид или комету, которые по ночам наблюдают за звездами из самодельных телескопов, а некоторые, как и я, учреждений. Как Они собираются бороться с ними? Принять закон о запрещение наблюдений за небом? Чушь, этим Они только еще больше разожгут любопытство людей. Значит, Им останется взять всех астроисследователей-дилетантов под строгий контроль».
Кому-то из случайно узнавших попытаются заткнуть рот деньгами… не каждому, конечно. Кого-то достаточно будет припугнуть или всенародно высмеять как шарлатана и обманщика. Кого-то нелишне будет упрятать до конца жизни в психушку или даже в тюремную камеру. Ну а самых упрямых и несговорчивых придется убрать, ликвидировать, уничтожить.
В любом случае, все каналы, ведущие к сведениям о Дыре, уже сейчас должны быть надежно перекрыты, все запросы — отслеживаться и регистрироваться, а все, кто имел несчастье поинтересоваться состоянием звездного неба в опасном Секторе, — браться «на карандаш». Такой остро-остро заточенный карандашик, которым можно не только ставить галочки в «черном списке», но и вычеркивать кое-кого из жизни.
«Стало быть, и я уже засветился, — кольнула Снайдерова неожиданная мысль. — Может быть, в эту секунду машина тайного контроля набирает обороты, в различных инстанциях раздаются тревожные звонки, и серьезные люди в штатском устанавливают наблюдение за мной, подключаются к моей телефонной линии, инструктируют агентов и вербуют осведомителей из числа моих знакомых и соседей.
Стоп, — одернул он себя. — Не впадай в панику. Так недолго и паранойю приобрести. В конце концов, ты же еще не рванулся оповещать весь мир о своем открытии, утечки нет, поэтому максимум, что тебе пока грозит, — это негласное наблюдение».
Снайдеров подошел к окну и, прячась за шторой, как персонаж детективного фильма, обозрел двор и здания напротив. Ничего неестественного видно не было. Хотя если работают профессионалы, то они и не должны себя выдать. «Это тебе не за звездами наблюдать», — сказал он себе.
Он отошел от окна и внезапно разозлился. На себя самого. За то, что посмел испугаться за свою шкуру. За то, что отныне был обречен на вечные терзания и угрызения совести. За то, что еще до начала открытых боевых действий с невидимым соперником поднял лапки кверху и смирился с неизбежностью поражения. И вместе с этой злостью к нему пришла внезапная решимость.
Они хотят, чтобы человечество спокойно дремало, не ведая о предстоящей гибели. Но ведь это низко и подло. Все равно что убить кого-то из-за угла. Все равно что усыпить бдительность приговоренного к смерти сказкой о помиловании, а потом, улучив момент, когда он заснет, перерезать ему горло. А тот, кто будет знать правду, но будет молчать, невольно окажется соучастником этого преступления — ведь именно так трактует Уголовный кодекс бездействие лиц, знавших о готовящемся нарушении закона, но не сделавших ничего, чтобы предотвратить его.
«Ну уж нет! — мысленно воскликнул Снайдеров. — Пособничества в этом мерзком деле Они от меня не дождутся!»
2
Академик Феоктистов, подняв изумленно брови, смотрел на Снайдерова так, как обычно ученые-эксперты разглядывают очередную модель «вечного двигателя», созданную энтузиастом-изобретателем из какого-нибудь села Коврижкина.
— Верю ли я в конец света? — повторил он вопрос юноши. — Позвольте уточнить, юноша, что конкретно вы имеете в виду?
Орест криво усмехнулся.
— Разумеется, не то, о чем обычно твердят газетные писаки и нострадамусы всех времен. Речь идет совершенно о конкретном космическом явлении, несомненно, известном новейшей астрофизической науке. Имеется странный объект, который перемещается в секторе с координатами… — Он наизусть назвал координаты Сектора. — Этот объект очень похож на «черную дыру», и вся изюминка его заключается в том, что он движется! Полагаю, ученый вашего ранга не может не иметь сведений на этот счет, а поэму…
— Мой юный коллега! — вежливо, но решительно перебил его академик, склонив к плечу благородно-седовласую голову. — Вы, кажется, кандидат наук?
Снайдеров закусил губу.
— Да, я уже вам говорил, — тоном, далеким от почтения к светилам науки, ответствовал он. — А какое это имеет значение?
— Жаль, — произнес академик Феоктистов. — Жаль, что в наше время ученые степени присуждаются таким легковерным и, я бы сказал, далеким от истинной науки людям, как вы. Потому что даже самый последний студент ныне знает, что науке неизвестны практические доказательства существования пресловутых «черных дыр».
Снайдеров тут же вспомнил Ломакина.
— Ну, во-первых, студенты бывают разные, — возразил он. — А во-вторых… Официальной науке неизвестно многое. Можно даже утверждать, что ей на сегодняшний день вообще мало что известно… Но я хотел бы вести с вами разговор не как с представителем официальной науки, несмотря на все ваши ученые регалии. Максим Федорович, я вполне допускаю, что по отношению к вам осуществляется определенное давление со стороны… некоторых органов, и вы наверняка дали обязательство хранить в тайне определенную информацию.
Академик взглянул на Снайдерова так, что тому стало ясно: сейчас знаменитый астрофизик либо взорвется и прогонит его к чертовой матери, либо попросту развернется и уйдет, не пожелав продолжать разговор.
— Вы уж простите меня за наглость, — заторопился Снайдеров. — Поймите, Максим Федорович, у меня нет иного выхода, и мне больше не к кому обратиться, кроме вас!
— Не пойму, — пожал плечами Феоктистов. — Чего вы все-таки от меня хотите? Чтобы я публично позволил вам выступить с сенсационными, но, к сожалению, абсолютно беспочвенными заявлениями? Вы хотите, чтобы и меня, и вас упекли в сумасшедший дом?
Орест в отчаянии переминался с ноги на ногу.
— Да нет же! — наконец воскликнул он. — Извините, Максим Федорович, но вы меня, наверное, неправильно поняли… Я вовсе не намерен прикрываться вашим авторитетом, как щитом, подставляя вас под удар! Единственное, что мне требуется от вас, — это та информация о Дыре, которая имеется в вашем распоряжении! Я обещаю вам, что не буду упоминать вас в качестве источника и что не воспользуюсь этими сведениями для публикации сенсационных, как вы говорите, статей!
Академик отвел взгляд в сторону.
— Допустим, вы искренни в своих побуждениях, — после короткой паузы пробормотал он. — Также предположим, что вы правы в своих… э-э… гипотетических измышлениях и что у меня действительно есть кое-какие данные… Но, даже если это все соответствует действительности, зачем вам нужна такая информация?
Снайдеров вздохнул. Его всего внезапно стала сотрясать нервная дрожь.
— Мы не имеем права покорно ожидать своей гибели, — сказал он. — Неужели вам, как всякому нормальному человеку, было бы не обидно знать, что человечество, затратив столько усилий и принеся столько жертв ради выживания, через каких-нибудь пять веков погибнет? Неужели у вас как у выдающегося деятеля науки не вызывает протеста тот факт, что наша цивилизация, со всеми ее научными достижениями и культурным наследием, канет когда-нибудь в пучину мрака без малейшего следа? Неужели вам все равно, что искорке Разума, возможно единственной во всей Вселенной, суждено погаснуть, так и не разгоревшись? Академик иронически поднял брови.
— Знаете, коллега, — сказал он, — ваша речь все больше становится похожей на монолог некоего положительного героя из отечественной фантастики пятидесятых годов, а из фантастики я лично предпочитаю что-нибудь более позднего периода. Например, Лема и Стругацких. Вот вы усиленно пытаетесь завербовать меня в число ваших сторонников. Но, даже отложив пока в сторону мысль о вашей психической полноценности, я не могу не задаться вопросом: как именно вы собираетесь спасать человечество?
— Прежде чем спасать кого-то, сначала надо сообщить спасаемому о том, что ему грозит опасность, — изрек Снайдеров. — В конце концов, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Я вовсе не претендую на роль спасителя человечества. Люди сами способны себя спасти — но лишь в том случае, если будут вовремя извещены об угрозе! А если дотянуть до последнего дня и лишь тогда объявить: мол, спасайтесь кто как может или молитесь, чтобы смерть ваша была быстрой и безболезненной, — это будет просто бессмысленным садизмом!
— Хоть наша дискуссия носит и чисто умозрительный характер, молодой человек, — язвительно проговорил после паузы академик, — но позвольте вам заметить, что вы слишком верите в человечество. К сожалению, история показывает, что так называемый человек разумный не всегда проявляет это свое отличительное свойство в минуты, когда ему грозит гибель. Предлагаю вам провести небольшой мысленный эксперимент. Представьте себе, что вы едете в вагоне метро в часы пик и вдруг голос из динамика объявляет, что через несколько минут поезд на полной скорости сойдет с рельсов и что затормозить вряд ли удастся. Какова, по-вашему, будет реакция пассажиров?
— Ваш пример некорректен, Максим Федорович, — возразил Снайдеров. — Но даже в этом случае лазейки для спасения людей все же имеются — пусть не всех, но хотя бы некоторых. Да, большинство предастся панике и бессмысленным метаниям. Но кто-то разобьет окно и прыгнет с поезда, чудом уцелев при этом. А кто-то сорвет стоп-кран и до самой последней секунды будет стараться разжать двери, чтобы обеспечить эвакуацию пассажиров. Наконец, кто-нибудь обязательно будет стараться открыть межвагонные двери, чтобы люди могли покинуть головные вагоны как наиболее опасные места, а кому-то даже придет в голову отцепить часть вагонов от состава. В человечество надо верить, Максим Федорович, иначе… иначе, наверное, просто не стоит жить!
Над их головами заверещал пронзительный звонок, и скрытые динамики объявили: «Уважаемые участники и гости симпозиума! Приглашаем вас занять места в зале заседаний для продолжения дискуссии».
— Извините… э-э… Орест Валентинович, если я правильно запомнил?.. озабоченно покосился на часы Феоктистов. — Я должен идти. Было весьма любопытно с вами побеседовать, но никак не могу манкировать заседанием астрофизической секции — тем более что мне предстоит выступать с докладом… Желаю вам… впрочем, даже не знаю, чего вам пожелать, мой Друг. Понимаете, успехов в таком нелепом и даже опасном предприятии желать было бы просто неразумно с моей стороны…
— Значит, я вас не убедил, — с горечью произнес Снайдеров. — Что ж, этого и следовало ожидать… Но запомните, Максим Федорович: то, что вы сейчас избрали, называется предательством, и потомки вас не простят!
Не прощаясь, он круто развернулся и устремился к выходу из вестибюля, навстречу потоку ученых, который, вопреки законам физики, тек по лестнице наверх к залу заседаний.
Перед тем как войти в зал, академик Феоктистов на минуту задержался и нашел взглядом человека, чем-то неуловимо выделявшегося из толпы докторов, профессоров и прочего ученого люда. Поманил его к себе и что-то тихо сказал ему почти в ухо. Человек понимающе покивал стриженой головой и, отойдя за ближайшую колонну, поднес к уху сотовый телефон.
3
Вернувшись домой, Снайдеров сразу почуял, что в квартире стоит какая-то нежилая тишина. Сбросив ботинки, но не сняв куртку, он бросился в комнату матери. В голове мелькнуло: «Опять я забыл купить оригофан! Все из-за этого осла Феоктистова — слишком он вывел меня из себя».
Мать лежала на своем диванчике в одежде, накрытая теплым пледом. Глаза ее были закрыты, и по синеватому оттенку ее лица Орест мгновенно понял: случилось то страшное, чего он постоянно боялся в последнее время.
Сердце его сорвалось в бездонную пропасть.
Подскочив к дивану, он тронул мать за плечо, и от этого движения у нее безжизненно упала вниз рука. Пульс не прощупывался ни в запястье, ни на шее. Снайдеров отбросил в сторону плед и припал ухом к груди матери.
Сердце ее еще билось, но очень слабо.
Он рванул на себя ящик тумбочки, заставив загреметь многочисленные пузырьки и склянки. Куда же запропастился этот чертов нитроглицерин?!
Наконец он отыскал пачку алых таблеток величиной с шарики немолотого перца и трясущимися руками извлек из нее сразу несколько штук.
— Мама! — позвал он. — Мам, ты меня слышишь?
Нет, она его не слышала. Глаза ее по-прежнему были закрыты, лицо синело все больше.
Снайдеров попытался открыть рот матери, но зубы ее были слишком сильно стиснуты, чтобы между ними можно было протолкнуть шарик нитроглицерина. Бросив таблетки прямо на пол, он выскочил из комнаты и схватил телефон. Набрал ноль-три. «Слушаю вас, говорите», — сказал усталый женский голос.
— У моей матери сердечный приступ! — выпалил он. — Ей нужна помощь.
— Адрес? — перебила его телефонистка. Снайдеров сбивчиво назвал адрес.
— Фамилия больной? — тем же усталым голосом продолжала телефонистка. — И скажите возраст…
По опыту общения со «Скорой» Орест уже знал, что вопрос о возрасте не случаен. Если выяснится, что речь идет о пожилом человеке, бригада особо торопиться не будет — мол, отжил человек свое, и хватит ему доставлять проблемы окружающим.
— Снайдерова Елизавета Александровна, — сказал он. И с тайным злорадством убавил возраст матери вдвое: — Тридцать три года ей.
— Понятно, — не удивилась телефонистка. — Ждите, бригада прибудет через несколько минут.
И отключилась, не уточнив, какой временной отрезок следует понимать под столь туманным определением.
Оказалось, что эта странная единица измерения времени соответствует двадцати двум минутам. Все это время Снайдеров пытался хоть как-то помочь матери, но с каждой секундой жизнь все больше покидала ее хрупкое тело.
Уже когда ему показалось, что все кончено и надежды больше нет никакой, мать внезапно широко открыла глаза и еле слышно шепнула посиневшими губами:
— Сынок… а почему от тебя… пахнет табаком? Снайдеров приободрился и принялся нести какую-то чушь, но это прояснение сознания оказалось всего лишь предсмертным всплеском, потому что мать вдруг сильно вздрогнула и вытянулась. Черты лица ее сразу стали незнакомыми и застывшими.
— Мама, — беспомощно сказал Снайдеров. — Ты Держись, «Скорая» сейчас приедет!
Словно в подтверждение его слов, в дверь позвонили, и он бросился в прихожую. В квартиру ввалились несколько человек в белых халатах, с носилками и сумками, не давая Снайдерову произнести ни слова и оттесняя его к стене. Они проследовали в комнату и плотно закрыли за собой дверь.
Забыв закрыть дверь, Орест машинально поплелся на кухню и там жадно выкурил несколько сигарет подряд — уже без всяких предосторожностей.
Наконец дверь комнаты распахнулась настежь, и врачи стали выходить из нее по одному. Снайдерова они почему-то упорно не замечали. Лишь вышедший самым последним хмурый парень в белом халате поверх куртки «болоньи» заглянул на кухню и осведомился:
— Кем вы приходитесь покойной?
— Я ее сын, — с трудом выдавил Орест, гася окурок в чайной чашке. Перед его глазами черными траурными буквами мельтешило страшное слово «покойной». Неужели уже ничего нельзя сделать?
Парень покачал головой.
— Слишком поздно, — сказал он. — Вот полчасика назад еще можно было дергаться. Что ж вы сразу-то не позвонили?
— Не позвонил?! — какая-то красная пелена затмила зрение Снайдерова. Опомнился он только тогда, когда парень, ловко уклонившись от его неумелого удара, обхватил его за плечи и крепко прижал к себе.
— Успокойтесь, — сказал он сочувствующим тоном. — И выбросьте из головы всякие дурацкие мысли, а то вам сейчас лезет в голову бог знает что! Поверьте, мы летели к вам на всех парах. И даже поставили своеобразный рекорд — шесть с половиной минут с момента вашего вызова. Если бы можно перемещаться, как пишут фантасты, с помощью телепортации, то тогда бы точно успели, а так… Да и, судя по всему, сердечко у вашей матушки ресурс свой выработало окончательно, так что — извините. Вот свидетельство о смерти, держите.
Он сунул Снайдерову в руку какую-то бумагу с кружевными черными виньетками по краям, повернулся и вышел из квартиры.
И тогда до Ореста дошло.
«Вот, значит, как… Вместо того чтобы церемониться со мной, вести душещипательные беседы и делать многозначительные предупреждения, Они решили нанести по мне удар. Даже не по мне самому, а по самому близкому мне человеку. Так сказать, превентивный удар, дабы продемонстрировать всю мощь своего оружия и отбить у потенциального противника охоту продолжать наступление. Причем особых ухищрений не требовалось — всего-навсего надо было перехватить мой вызов „Скорой помощи“ и передать его по назначению с небольшой задержкой — и все! И теперь некому предъявлять претензии, и не докажешь, что в данном случае имело место самое настоящее хладнокровное убийство. Ведь подобное происходит ежедневно».
Снайдеров рухнул на жесткий кухонный табурет и прислонился затылком к прохладной стене. Неутихавшую боль в груди перекрыла ослепительная вспышка ярости и ненависти к тем, кто объявил ему с этого дня открытую войну.
«Только вы просчитались, сволочи! Наверное, вы думали, что я сломаюсь от вашего предупредительного залпа, а если не испугаюсь, то, по крайней мере, опущусь, уйду в запой, стану заговариваться — и тогда, по вашему замыслу, можно будет брать меня голыми руками и помещать либо в психушку, либо на принудительное лечение от алкоголизма в ЛТП. Не дождетесь, гады! Теперь-то я начну воевать с вами по-настоящему, и вы еще пожалеете о содеянном, потому что теперь я буду умным, осторожным и безжалостным к вам. Убив маму, вы одновременно лишились того рычага, с помощью которого могли бы шантажировать меня, потому что отныне мне нечего и некого больше терять!»
4
Сразу после похорон матери первым побуждением Снайдерова было нанесение немедленного ответного Удара по врагу. Таковым, по его мнению, могла бы стать открытая публикация в Интернете разоблачительной статьи со всеми фактическими данными снимками и выкладками, причем в переводе на несколько европейских языков. Однако, остыв и поразмыслив хорошенько, он решил этого пока не делать слишком велик был риск выстрелить вхолостую. В том смысле, что статью, конечно, сразу же перехватят и изымут из Сети, а его самого отправят вслед за матерью.
Против системы надо было действовать системно. То есть создать свою собственную систему противодействия, накопить побольше сил, привлечь сторонников, а уж потом выступить единым сплоченным фронтом сразу по нескольким направлениям.
Между тем незримые боевые действия продолжались, но их жертвами становились хотя и знакомые, но в принципе посторонние Сндерову люди. Ближе к Новому году телевизионные программы новостей сообщили, что скоропостижно скончался видный деятель науки, лауреат… и прочее… академик Максим Федорович Феоктистов. Потом как-то на лекции Снайдеров обратил внимание на отсутствие студента Ломакина. Староста учебной группы доложил, что Ломакин отчислен из университета за регулярную неуспеваемость и что, будучи иногородним, уже отбыл из Москвы обратно в свою тьмутаракань.
Складывалось впечатление, что Ореста, выражаясь военным языком, «берут в клещи». Несколько раз ему даже сон снился на эту тему: будто бы идет или едет он по городу, и вдруг слева, в нескольких километрах от него, раздается сильный грохот, и над домами вырастает знакомый лишь по документальным фильмам мрачный гриб ядерного взрыва. Люди на улице устремляются в панике в противоположную от взрыва сторону, но и там, на таком же удалении гремит другой взрыв. Третий удар наносится за спиной Снайдерова, четвертый — впереди, и он с ужасом понимает во сне, что речь идет об элементарной пристрелке и что следующая крылатая ракета угодит как раз в то место, где он торчит, оцепенев от страха. Последней — и весьма нелепой — мыслью Снайдерова в этом жутком сне было то, что смерть будет мгновенной и, следовательно, безболезненной.
Однако он и предположить не мог, какой неожиданный маневр предпримут его противники на следующем этапе ведения войны…
Она подошла к Снайдерову, когда он выходил после очередного лекционного дня из университета. Похоже было, что она изрядно промерзла, ожидая его, — во всяком случае, вид у нее был неважнецкий. Это была женщина в годах, с простым лицом и простонародными замашками. Во всяком случае, Орест не удивился бы, если бы она лузгала семечки, плюя шелуху прямо на тротуар, как это делают рыночные торговки. Одета она была соответственно: дешевая кожаная куртка поверх грубого свитера, потертые джинсы и уродливые, сильно смахивающие на мужские башмаки. Лицо у нее было красное, словно большую часть времени ей приходилось проводить под открытым небом в самых суровых погодных условиях.
— Это вы — Снайдеров? — спросила она Ореста без особых церемоний.
Голос у нее оказался, как ни странно, вполне интеллигентным, а не хрипло-прокуренным. И не пахло от нее ни семечками, ни спиртным.
Снайдеров решил, что это скорее всего — мамаша какого-нибудь лодыря-студента. Наверное, будет сейчас умолять, чтобы ее непутевому сыночку поставили зачет, который он не в силах сдать по весьма веским причинам чисто семейного характера. Возможно, даже будет неуклюже совать какое-нибудь унизительное подношение — если деньги, то не больше сотни рублей, а то и вообще конспиративно завернутую в цветастую «Экстру-М» бутылку армянского коньяка подпольного «московского розлива». Такой опыт общения с родителями обучаемых у Снайдерова имелся в избытке, и он обычно стремился пресечь всякие попытки его подкупа в самом зародыше.
— А в чем дело? — довольно агрессивно ответил он вопросом на вопрос, всем своим видом показывая, что у него нет времени на пустые разговоры.
Но женщина в кожанке не смутилась.
— У меня к вам очень важное дело, Орест Валентинович, — продолжала она. Не бойтесь, я вас постараюсь долго не задержать. Может быть, присядем? — Она кивнула на ближайшую скамью в университетском парке.
— А с кем имею честь? — начал было Снайдеров все тем же задиристым голосом, но женщина почему-то молча протянула к нему раскрытую ладонь.
В ладони ее была раскрыта какая-то книжица с фотографией, печатями и российским гербом. Ошеломленный Орест даже не успел прочитать как следует фамилию, имя и отчество своей собеседницы, а в следующий момент она захлопнула удостоверение и неуловимым жестом убрала его в карман куртки.
Он был так ошарашен неожиданной встречей с представителем тех, против кого решил воевать, что безропотно позволил отконвоировать себя к указанной скамье. Мысли и побуждения наскакивали друг на друга в заработавшем на предельных оборотах мозгу.
«Интересно, в качестве кого собирается со мной беседовать эта дама? Парламентера, прибывшего с ультимативным требованием капитуляции? Следователя, пытающегося определить, какое нарушение закона на меня можно „повесить“? Или дипломатического представителя, вынужденного сесть за стол переговоров, дабы не допустить ненужного кровопролития с обеих сторон? Во всяком случае, те, кто ее подослал, разбираются в психологии интеллигента, пережившего недавно великое эмоциональное потрясение. Если бы на месте этой „торговки“ был представитель мужского пола, то, независимо от его типажа, он рисковал бы по меньшей мере получить по морде, и ни о каком разговоре между нами не было бы и речи. А на пожилую женщину, пусть даже такую отвратную, у меня просто рука не поднимется это уж точно. Чего же они все-таки хотят от меня?..»
— Орест Валентинович, — начала женщина, когда они уселись на холодные деревяшки скамьи, — вы уж, ради бога, извините, что нам приходится беспокоить вас в такое… такое печальное для вас время. Кстати, примите мои самые искренние соболезнования по поводу смерти вашей матери.
Снайдерову показалось, что он сейчас задохнется. «Да как они посмели?! Это же кощунство — упоминать о той, которую они собственноручно погубили, да еще и выражать фальшивые соболезнования!..»
— Попрошу короче! — несколько невежливо перебил он «торговку». — Что вы хотели?
Женщина в кожаной куртке тяжко вздохнула.
— Речь идет о вашей полуподпольной деятельности, связанной с поиском информации о так называемой «черной дыре» в таком-то Секторе, — с внезапной прямотой призналась она. И без запинки назвала координаты Сектора.
Снайдерову показалось, что внутри его сжимается пружина. Такой лобовой атаки он не ожидал.
— И что же? — выжидательно осведомился он. Женщина внезапно хохотнула и покачала укоризненно головой.
— Послушайте, Орест Валентинович, — сказала она, взяв Снайдерова за руку своими жесткими и не совсем женскими пальцами. — Мне кажется, вы как-то предвзято относитесь к нашей конторе. Во всяком случае, вы так сжались и напряглись, словно перед вами — какой-то убийца-маньяк, а не представитель государственной службы.
Еще бы, захотелось сказать Снайдерову, вы и есть самые настоящие убийцы, а если учесть вашу одержимость во что бы то ни стало сохранить тайну Дыры, то и маньяки тоже! Но от подобных высказываний он пока решил воздержаться и лишь плотнее стиснул губы.
— Может быть, вы боитесь нас? — провокационно продолжала «торговка». — Что ж, ваши опасения понятны в свете того, что о нас пишут в газетах, особенно в бульварных, но уверяю, что в данном случае никаких оснований для беспокойства у вас нет. Если согласны, то давайте забудем о том, кто из нас есть кто, и поговорим просто как человек с человеком.
— Но о чем? — искусственно удивился Снайдеров. — Что касается упомянутого вами космического объекта, то разговаривать на равных я мог бы лишь с тем, кто разбирается в астрофизике, а заниматься популярным изложением научных трудов я не собираюсь! Даже — и тем более — для вашего ведомства!
— А между прочим, я разбираюсь в астрофизике, Орест Валентинович, насмешливо сообщила представительница спецслужб. — Тоже заканчивала ваш факультет энное количество лет назад. Только прошу поверить мне на слово, а не устраивать экспресс-экзамена — у меня проблема со временем.
Я хотела бы передать вам мнение руководства, Орест Валентинович, продолжала «торговка с астрофизическим уклоном», как мысленно окрестил ее Снайдеров, — что вы — поистине незаурядная личность. Чтобы в одиночку, не имея ни инструментов, ни всей полноты информации, обнаружить во Вселенной буквально «на кончике пера» невидимый объект, лишь косвенно выдающий свое существование, — для этого надо обладать определенным талантом. Это почище поисков пресловутой иголки в стоге сена! Не, сделав это потрясающее и даже, смею предположить, шокировавшее вас открытие, вы повели себя весьма и весьма странно. В итоге у нас создалось впечатление, что вы собираетесь в самом скором времени предпринять какие-нибудь опрометчивые шаги. Например, опубликовать данные о Дыре.
При этом женщина пытливо уставилась на Снайдерова, словно ожидая услышать от него подтверждение или опровержение своих слов, но поскольку Орест хранил упорное молчание, то она продолжала:
— Однако мне кажется, что вам как человеку в высшей степени умному и порядочному — а именно так вас характеризуют ваши коллеги — очевидно, что такие действия принесли бы больше вреда, нежели пользы, не правда ли?
— Кому именно? — не удержался от ехидной подковырки Снайдеров.
Женщина отвела в сторону свой грубый профиль.
— Зря вы так, Орест Валентинович, — пробормотала она. — Вы что, думаете, мы с потолка взяли отрицательную оценку обнародования подобной информации? Да у нас целый аналитический отдел над этим пыхтит, и они спрогнозировали, какие последствия повлечет за собой официальное объявление о предстоящей катастрофе! Поверьте, ничего хорошего миру это не сулит.
— Значит, по-вашему, надо хранить это в тайне? — наконец сорвался Снайдеров. — А тех, кто, как вы выразились, «предпринимает опрометчивые шаги», отправлять на тот свет?!
— Что вы такое говорите, Орест Валентинович? — изумилась собеседница Снайдерова. — Вроде бы умный человек, а несете, извините, какую-то чушь!
— Не считайте меня идиотом, — огрызнулся Снайдеров. — Стоило мне обратиться к академику Феоктистову, как вы расправились с ним и убили мою мать! Даже некто по фамилии Ломакин из числа моих студентов, имевший неосторожность намекнуть на возможное происхождение Дыры, был отчислен и выслан из столицы! Да после всего этого я не то что разговаривать с вами не должен, но, по идее, обязан добиваться, чтобы вас и ваших начальников судили!
Женщина снова покачала головой.
— Боже мой, — сказала она. — Вот что значит начитаться газет! Хотя в этом вы не представляете исключение, я уже не раз сталкивалась с тем, что люди видят в нас этаких убийц и злодеев на государственной службе. Я знаю: вас трудно переубедить… как бывает трудно переубедить страдающего манией преследования в том, что никто не строит ему козни. Хотя вы, несомненно, психически вполне нормальный человек. Но одно я могу вам сказать, хотите верьте, хотите нет: никого из перечисленных вами людей мы не убирали. В том числе и вашу маму, царство ей небесное. Вот скажите честно: вы, наверное, подумали, будто я подослана к вам моим начальством, чтобы попытаться запугать вас или подкупить, так или нет?
Снайдеров дернул плечом.
— Какая разница, что я подумал? — пробормотал враждебно он. — Я вам все равно не верю.
— И не верьте себе на здоровье, это дело ваше, — подхватила, не смутившись, женщина в куртке. — Только вот что я вам еще скажу, дорогой Орест Валентинович. Вы глубоко заблуждаетесь и в другом. Вы почему-то вбили себе в голову, что мы заняты исключительно тем, чтобы избежать разглашения информации о Дыре. Да, отчасти это так. Но у нас есть и другие направления работы. В том числе — разработка планов спасения Земли. Да-да, не смотрите на меня, как на вурдалака. Создан специальный комитет — естественно, секретный, — который разрабатывает и анализирует проекты, которые позволили бы в будущем избежать катастрофы. К этой работе привлечены специалисты в самых разных областях, и, я надеюсь, теперь вы понимаете, зачем вы нам нужны. Мы хотим предложить вам принять участие в работе такого комитета.
Снайдерову показалось, что над ним грянул гром. Чего-чего, а предложения сотрудничать с теми, кого он считал своим противником, он никак не ожидал. Буря мыслей опять пронеслась в его голове.
— Мы намерены обнародовать информацию о Дыре, — продолжала его собеседница, — именно тогда, когда у нас будет что предложить человечеству в качестве спасения. Это, на наш взгляд, смягчит психологический шок. Ведь одно дело — узнать, что гибель неизбежна, и совсем другое — что да, опасность существует и риск очень велик, но есть кое-какие шансы на спасение, которые было бы глупо не использовать.
Что ж, в этом она была права, и Снайдеров, несмотря на все его внутреннее сопротивление, не мог не признать этого — хотя бы мысленно.
— Я понимаю, Орест Валентинович, — говорила далее представительница спецслужб, — что такие вопросы не решаются мгновенно, и потому не требую от вас ответа сейчас же. Вот контактный телефон, по которому вы можете позвонить, когда примете окончательное решение. — Она протянула Снайдерову полоску бумаги, на которой от руки был написан длинный ряд цифр. — Пусть вас не смущает, что номер такой большой, это не «междугородка».
— И сколько времени вы мне отпускаете на размышления? — поинтересовался недоверчиво Снайдеров.
— Это вы сами решите, — усмехнулась женщина.
Мы в любой момент будем рады принять вас в свои ряды. Только учтите, что пятьсот лет — это не так уж и много, чтобы спасти целую планету.
Дальше: ЭПИЗОДЫ 5–6. ПОСЛЕДНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ ДО ПЛАНА