Ливень зачастил еще пуще, потом ненадолго утих, но вскоре снова послышался шум капель. Стояла душная ночь.

Восемнадцатого дня 15-й луны 13-го года Эйроку (1560 г.) в горной крепости Киёсу, замке Ода Нобунага, где курился туман от нескончаемых дождей, горели огни: в главной приемной замка шел военный совет.

Сорокатысячная армия Имагава Ёсимото, объединившего под своей властью провинции Цуруга, Тоотоми и Микава, приближалась к Куцукакэ, к границе провинции Овари. Под напором войск Имагава Ёсимото, наводнивших округу, как воды разлившейся реки во время муссонных дождей, форты Нобунага пали один за другим.

Для Имагава Ёсимото враг оказался неожиданно слабым, а Ода Нобунага, столкнувшись с угрозой нападения армии, мощь которой превосходила воображение, чувствовал себя попросту безоружным.

Военный совет должен был решить, какую тактику избрать — нападение или оборону.

Сакума Нобумори настаивал, что надо выйти из замка и принять сражение, Сибата Кацуиэ утверждал, что наилучшая тактика — остаться на позициях в крепости и отбить атаку армии Имагава. Главный управляющий клана Ода, Хаяси Садо-но ками, хранил тяжелое молчание, но на его лице было написано: теперь, когда расстановка сил стала окончательно ясна, самая выгодная тактика — по возможности заключить перемирие с Имагава Ёсимото. Однако предложить такое Нобунага он не решался и потому не говорил ни слова. Остальные сидевшие в ряд на этом совете уже высказались о своих предпочтениях — кто за атаку, а кто за оборону крепости.

От того, как разрешится ситуация, зависело все — поднимется род Ода или падет, да и жизни присутствующих также зависели от этого. Доводы в защиту своей точки зрения приводили в основном сторонники решительных действий, сторонники перемирия помалкивали. Обсуждение главного вопроса на совете то и дело превращалось в бурный спор.

— Это что же, вы предлагаете отдать на погибель форты Такацу и Марунэ? — гневно вопросил Сакума, обращаясь к Сибата. При этих словах брови Нобунага, до тех пор молчавшего, шевельнулись. Форт Такацу защищал его родственник, Ода Гэмба-Нобухира, а форт Марунэ — старший брат Сакума, Дайгаку-Морисигэ.

— Вовсе не на погибель. Как только мы примем решение удерживать эту крепость, Имагава немедленно направит сюда свои главные силы, стало быть, его войска, осаждающие форты Такацу и Марунэ, окажутся ослаблены, и тогда мы сможем, по обстоятельствам, вывести наши войска из обоих фортов и нанести удар по армии Имагава с тыла, — сказал Сибата Кацуиэ.

— Такая тактика мне давно известна и без ваших поучений! — закричал Сакума Нобумори. — Но дело-то в том, что, по донесениям разведчиков, войска Имагава уже приступили к осаде и форта Такацу, и форта Марунэ. Скорее всего, все силы Имагава будут брошены на их захват. Когда оба падут, враг целиком передислоцируется в сторону Нагоя, и тогда уже вся провинция Овари точно станет добычей Имагава. Именно форты Такацу и Марунэ — наша линия жизни!

Однако сторонников Сакума среди присутствовавших офицеров было не так-то много. Ведь даже если вывести в атаку все войска, находящиеся в крепости Киёсу, их будет меньше тысячи. Тысяча всадников против сорокатысячной армии — это просто ничто, яснее ясного. К тому же форты Такацу и Марунэ — скорее небольшие укрепления, чем форты. Враг легко может подавить их одной своей численностью. Помогай им или нет — очевидно, что сорокатысячная армия мгновенно раздавит их в лепешку. Замок Киёсу — единственный в Овари, который можно назвать крепостью. Крепость для того и существует, чтобы малыми силами суметь отразить нападение большой армии, для таких случаев ее и возводят. Чем больше горячился Сакума Нобумори, тем больше мнение совета склонялось в пользу противоположного решения. Нобумори бросил умоляющий взгляд на Нобунага. Достаточно было одного его слова, и, что бы ни говорили остальные, оно перевесило бы и положило конец спору. Сакума Нобумори надеялся, что в последнюю, решающую минуту Нобунага поддержит его точку зрения. Такое у него было предчувствие. Сакума казалось, что его страх потерять старшего брата передастся Ода Нобунага, который тоже не захочет потерять Ода Нобухира. К тому же он не сомневался: даже если бы не было этих кровнородственных связей, все равно Нобунага в создавшейся ситуации предпочтет выступить навстречу врагу и атаковать его.

А Нобунага продолжал хранить молчание. Это было странно. До сих пор военный совет еще никогда не перерастал в перепалку. Стоило Нобунага прикрикнуть, и спор тут же прекращался. Однажды сделав выбор — правильный или нет, — он держался его до конца. Такой уж был человек.

Сакума посмотрел в лицо Нобунага. Почему же сегодня он молчит? Этот вопрос явственно читался во взгляде Сакума. Нобунага поймал его взгляд и выдержал его. Выдержал хладнокровно, хотя обычно в таких случаях его ответный взгляд был полон ярости, а от крика содрогался потолок. На этот раз ничего подобного не было. Только в глазах его тлел скрытый огонь и лицо постепенно багровело. Перед вассалами стоял совсем иной, чем всегда, Ода Нобунага. Он и сам это почувствовал.

Наступила глухая ночь.

Выйдя вперед и обращаясь к Нобунага, слово взял Хаяси Садо-но ками:

— Как изволите видеть, военный совет зашел в тупик. Будь то мир или война, все равно надо быть готовыми к сражению, поэтому мы нижайше просим изъявить нам ваше соизволение. — Хаяси низко склонил голову перед Нобунага. Это тоже был для Нобунага повод вспылить. Сказавши «мир или война», Хаяси хотел тем самым спросить — покоримся или будем сражаться? Сейчас мир уже невозможен, а он говорит о мире — Нобунага читал в его душе, как в открытой книге.

«Вот ведь идиот».

В другое время Нобунага разгневался бы на такое. Разнес бы провинившегося в пух и прах, а то и приказал бы совершить харакири. Однако на этот раз он молчал. Только лицо его побелело от сдерживаемой ярости.

— Решаю остаться в крепости и защищать ее.

Бросив эти слова, Нобунага поднялся. Вот до чего дошло — дела совсем плохи, Нобунага это чувствовал. Настало время, когда большая провинция неизбежно должна будет поглотить маленькую. Разумеется, он этого и раньше опасался, но, пожалуй, как-то слишком быстро все свершилось. Было бы в запасе еще лет пять, можно было бы самому удерживать крепкой рукой провинции Овари и Мино, но теперь уже и это поздно. Разные обстоятельства оказались против Нобунага. Даже единственный оставшийся способ ведения войны — оборона крепости — тоже не сулил никаких шансов на победу. На соседнюю провинцию Мино рассчитывать не приходилось, так же как и на то, что Такэда ударит по армии Имагава с тыла. На внезапную удачу надеяться не было оснований.

Нобунага прислушался к себе. На этот раз он не чувствовал гнева не потому, что ситуация была неблагоприятной. Почему он не дал выход ярости, почему сдержал себя, даже когда Хаяси сказал и вовсе нечто несусветное? Он и сам этого не понимал. Пересев в другое место, он приказал подать сакэ.

— Ну вот, решение оборонять замок принято. Вероятно, вот-вот армия Имагава подойдет сюда и возьмет крепость в кольцо. Тогда уж не придется беззаботно распевать арии из пьес Но. Так что давайте уж сегодня ночью повеселимся напоследок…

Сказав «напоследок», Нобунага прикусил язык. «Да что это сегодня со мной такое: вместо того чтобы рассердиться, подавляю гнев, вместо того, чтобы выругать их всех, молчу, да тут еще это неудачное словцо вырвалось…»

Он велел налить себе до краев большую чашу и поднес ее к губам. В его душе разрасталось чувство отчаяния. Но полководец не должен поддаваться ему, это все равно что оробеть перед врагом; если полководец в таком настроении — войску конец.

— Ну, что приуныли? Исход сражения — это судьба. Давайте же сегодня пить и петь песни! — закричал Нобунага. Не столько для вассалов, сколько для самого себя, чтобы немного взбодриться. Теперь, когда у него прорезался громкий голос, его уже легче было узнать.

Принесли сакэ, лицо его раскраснелось, теперь он все больше походил на себя прежнего. Он даже встал и сам начал разливать сакэ по чашам вассалов. Такое случалось и раньше, когда он был в подпитии, сейчас же, на трезвую голову, это казалось несколько странным. Присутствующие, подавляя страх, по очереди протягивали ему свои чаши.

«Плохо дело, совсем как прощальный кубок получается…»

Нобунага перестал разливать по кругу вино и велел приближенным вассалам начать пение. Застучал барабанчик, послышались звуки песен, люди задвигались в танце, но среди них не было обычного оживления: те, кто пел — пели, те, кто плясал — плясали, те, кто смотрел — смотрели, но, казалось, мыслями все были далеко отсюда. К тому же в замке уже началась подготовка к осаде, слышался шум, люди беспрестанно входили и выходили. Все это не располагало к тому, чтобы беззаботно радоваться пению и танцам.

— Эй, хватит вам, остановитесь, никуда ваши танцы и пение не годятся. Вот сейчас вам сам Нобунага покажет, как надо, смотрите хорошенько!

Нобунага поднялся и, танцуя, запел на собственные слова:

— «…Сравню я век человеческий — пятьдесят лет — с чредой бесконечных превращений, и покажется он смутным сном, и найдется ли хоть один среди тех, кому было дано существовать в этом мире, кто бы сумел не погибнуть…»

Исполняя этот напев, Нобунага почувствовал, что и сам впадает в самое жалкое состояние духа. Эта его песня не то что не сулила непременной победы, напротив, выражала полную покорность судьбе и предвещала поражение. Влетевший в зал ветер погасил огни.

Нобунага остановился и перестал петь. В наступившей тьме он словно прочел свое ближайшее будущее. Только барабанчик продолжал стучать. Как будто ему было все равно — светло ли, темно ли, звук его раздавался гулко и сильно.

В замке Киёсу в эту дождливую ночь царили шум и беготня. Поскольку на военном совете было решено держать осаду, многие из жителей окружающих замок кварталов, как только развернулась подготовка, принялись собирать пожитки на случай бегства. Ведь сорок тысяч воинов Имагава были набраны откуда только возможно, и никто не сомневался, что грабежи и мародерство неминуемы. Всю ночь во дворе замка рвалось багровое пламя факелов, подготовка к предстоящей осаде шла полным ходом.

Нобунага услышал стук барабанчика издалека. К звуку этому он давно привык, в нем не было ничего странного. Вот только почему-то не слышно было пения, которому обычно вторит барабан. Кто это играет и почему не поёт, собрался спросить Нобунага и проснулся.

Начинало светать.

Может быть, оттого, что накануне выпил лишнего, Нобунага почувствовал тупую боль в затылке. Барабанный стук болезненно отдавался в голове. По манере игры он сразу понял, что это Хиратэ Сакёноскэ.

«Странный парень, что это он надумал спозаранок бить в барабан…»

Нобунага поднялся с ложа.

Хиратэ Сакёноскэ был младшим братом Хиратэ Киёхидэ, назначенного наставником Нобунага, когда тому было лет 19. Киёхидэ совершил самоубийство, чтобы хоть как-то обуздать буйный нрав своего питомца. Для этого человека единственно важным было соблюсти преданность и верность своему сюзерену, остальное для него не существовало. Сакёноскэ совсем не походил на брата, он словно витал в облаках; в ранней молодости он отправился в Киото, одно время служил там в придворной Палате Небесных Знаков, потом увлекся ритуальными танцами Ковака-маи, бросил службу, а теперь прибился к Нобунага.

— Ты что, так все и стучишь со вчерашнего вечера? — подойдя к нему, спросил Нобунага. Сакёноскэ, не отвечая, продолжал бить в свой барабан.

«Вот и вчера, когда огни погасли, он тоже вот так стучал, и с тем же выражением на лице…»

Нобунага заглянул ему в лицо и сразу понял, что никакого удовольствия от игры тот не получает. Просто монотонно бьет в барабан — не медленно, не быстро, не громко и не тихо.

— Ты что это делаешь-то? — довольно строго приступил к нему Нобунага, и видно было, что если на этот раз он не получит ответа, прощение не последует.

— Я вопрошаю стихию Ци, — отложив барабан, сказал Хиратэ Сакёноскэ.

— Что такое? Вопрошаешь Ци?

— Именно так. Я пытался измерить движение десяти тысяч Ци.

Нобунага, кажется, начал понимать, о чем говорит Хиратэ Сакёноскэ, но по-прежнему неясным оставалось, каким образом возможно барабанным стуком узнать, куда движется Ци.

— Мы, люди, живем внутри Великого Ци, поэтому ничего не ведаем о его движениях. Все равно как человек, находящийся в трюме корабля, понятия не имеет, куда плывет корабль. Изволите видеть, внутри этого барабана заключено Малое Ци. Оно никак не соединяется с Большим, поэтому способно через кожу барабана чувствовать движения Большого. И вот я, недостойный, бью в барабанчик, чтобы с помощью его Малого Ци вопрошать о Большом.

Сакёноскэ поднял глаза, чтобы удостовериться в одобрении Нобунага.

— Так что, говоришь, по звуку барабана можно понять, каково Ци? Ну так разрешаю тебе сказать — в какую сторону меняется сегодняшнее Ци? — Нобунага прямо посмотрел в лицо Сакёноскэ.

— Сейчас движется в сторону Ян. Уже со вчерашнего вечера, изволите видеть, Ци стало меняться, и начало Ян к утру стало гораздо сильнее.

— Ян стало сильнее? — Нобунага посмотрел в сторону двора.

Дождь, вчера вечером тихо накрапывавший, теперь лил как из ведра.

— Начало Ян разрастается довольно заметно. Вероятно, сегодня, во второй половине дня, будет сильнейший ливень, зато завтра сезон дождей уже окончится.

— Во второй половине дня, говоришь?

Нобунага сразу связал сказанное с предстоящим сражением. Он словно воочию увидел фигуру Имагава Ёсимото. Одержав череду побед, вполне уверенный в себе, Ёсимото смотрит в небо, сдерживая поводья коня. За ним следуют солдаты, насквозь промокшие под потоками дождевой воды. Обернувшись через плечо, он говорит:

— В такой дождь глупо двигаться такой большой армией. Нобунага теперь как мышь, попавшая в мешок. Сразу его хватать и есть необязательно, так что сегодня пусть войска отдыхают. — Нобунага, казалось, слышал, как Ёсимото произносит эти слова…

— Скажи-ка, а это точно — что сегодня во второй половине дня будет ливень?

— Сезон дождей, изволите видеть, продолжается уже месяц. Судя по вчерашней духоте, по характеру дождя, а также по звуку барабана, сегодня ливень будет непременно. Может быть, и гроза тоже. Господин изволит знать, что сезон дождей часто завершается грозой, — сложив руки на полу и почтительно кланяясь, сказал Сакёноскэ.

— Великое Ци склоняется в сторону Ян, будет сильный ливень… — прошептал Нобунага.

Если выйдет так, как говорит Сакёноскэ, обстоятельства, возможно, сложатся в его, Нобунага, пользу. Если сейчас разработать план действий…

Как знать, вдруг благодаря новому плану удастся переломить ситуацию… Однако, как именно надлежит действовать — непонятно, ничего подходящего в голову не приходило.

Вошел Хаяси Садо-но ками и, сгибаясь в поклоне, сказал:

— Господин, передовые отряды Имагава сегодня утром уже добрались до замка Оохаси. Надо бы подумать о плане защиты замка — каким образом мы будем отбивать вторжение врага…

— Что такое?! Молчать! Что еще за разговоры — какая там защита!! — загремел Нобунага. И только тут, вспылив и увидев крайнее замешательство на лице Хаяси Садо-но ками, он впервые осознал, что на самом деле принял решение об атаке.

Вошел с докладом Сибата Кацуиэ.

— Подготовка к обороне замка полностью завершена. Почтительно ожидаем, чтобы господин проверил, что и как.

— Ах ты дурень! Что — так уж тебе хочется в замке остаться? Ну так можешь оставаться! — свирепо закричал Нобунага, нарушив свое молчание последних дней.

Заслышав разгневанный голос Нобунага, вокруг стали собираться самые близкие и доверенные из его вассалов. Узнав, что Нобунага меняет тактику с защиты на нападение, вперед выступил Сакума Нобумори.

— Вчера вечером на военном совете я позволил себе отстаивать именно эту точку зрения — нападение. Однако на совете было принято решение о защите, и теперь, когда мы полностью подготовились к обороне замка, не опрометчиво ли будет говорить об атаке? И еще — есть ли у господина новый план?

Сакума Нобумори говорил довольно решительно. Только крайностью положения можно было объяснить эти его слова, граничащие с оскорблением сюзерена.

— Ну и олух! Ты что, до сих пор не разгадал мой план? Решение об обороне замка я принял для отвода глаз. Передовые отряды Имагава в десяти ри отсюда. Округа замка Киёсу кишит его лазутчиками, кое-кто из них уже наверняка пробрался на территорию замка. Прежде чем обмануть врага, надо обмануть самих себя. Немедленно трубите сбор. Выступим немедля. Следующий пункт сбора — Ацута. Там уточняем расположение главных сил врага и наносим удар. Чье-то копье должно войти в грудь Имагава Ёсимото прежде, чем его лазутчики успеют добежать до него и доложить, что Нобунага выступил. Не опередим их — Нобунага погиб. Но другого способа остаться в живых у меня нет.

Нобунага был словно опьянен собственной речью. На вчерашнем военном совете он промолчал и сдерживал свой гнев отнюдь не из хитрости, а от безнадежности. Однако утром, благодаря дождю, он нашел способ объяснить свое молчание военной уловкой.

Он собрался в один момент, как сумасшедший взлетел на коня и стегнул его. Офицеры последовали за ним. По лицу Нобунага теплыми сильными струями стекал дождь. В голове звучали слова Сакёноскэ о том, что Великое Ци поворачивается в сторону Ян. Он скакал навстречу грозе, все более набираясь уверенности, что она станет его союзником.

Дорогу в шесть ри они промахали единым духом и вскоре прибыли в Ацута, но там их поджидала печальная весть. Оба форта — и Такацу, и Марунэ — пали. Сакума Морисигэ погиб. Войска защитников фортов буквально раздавлены во время ночного нападения Имагава Ёсимото.

Нобунага распорядился восполнить недостаток лошадей в Ацута и выступил, избегая двигаться по тракту — надо было, чтобы в расположении частей Имагава не узнали о его передвижениях. Войско Нобунага теперь перевалило за тысячу — к гарнизону замка Киёсу присоединились солдаты из фортов Такацу и Марунэ.

И тут дождь полил с неистовством. Вокруг стало темно, как ночью, ливень низвергался водопадом. Впереди на 10 кэн уже ничего не было видно. Принесли известие о том, что пал замок Оотака. Таким образом враг прорвал цепь обороны Овари.

В ставку Нобунага в Ацута прибыло пять всадников — это вернулась разведка.

— Ставка Имагава Ёсимото находится сейчас в Дэнгаку-Хадзама, они пируют — празднуют победу.

В тот момент, когда эти сведения дошли до Нобунага, дело было решено: победа — за ним, Ёсимото будет разбит.

Когда войско Нобунага покидало Ацута, небо раскалывалось от молний, дождь лил как из ведра. Верно сказал Хиратэ Сакёноскэ, Великое Ци в самом деле повернуло в сторону Ян. Почти полторы тысячи всадников Нобунага мчались сквозь дождь под водительством знающего дорогу Цукида Масацуна из Наруми по секретной тропе вверх до вершины Тайсиганэ, оттуда они одним броском добрались до ставки Ёсимото. Хаттори Кохэйта и Моори Синскэ застрелили Имагава Ёсимото, — так, под раскаты грома, изменился облик Поднебесной.

Удача неизменно сопутствовала Нобунага — с эры Гэнки (1570–1573 гг.) и всю эру Тэнсё (1573–1592 гг.). В 4-ю луну 1-го года Тэнсё (1573 г.) умер Такэда Сингэн, в 8-ю луну того же года Нобунага напал на провинцию Этидзэн и поверг Асакура Ёсикагэ, вынудил Асаи Нагамаса в Оми совершить харакири, в 9-ю же луну 2–го года Тэнсё подавил крестьянское восстание в Исэ-Нагасима.

Армия Нобунага, сосредоточенная в провинции Гифу, постепенно прирастала, и похоже было, что цель Нобунага — объединить под своим правлением всю Поднебесную — близка к осуществлению.

Одно только препятствие, как бревно в глазу, оставалось у Нобунага. Это был Такэда Кацуёри.

Хоть Сингэн, отец Кацуёри, умер, но поддерживавшие его военачальники были невредимы. Такэда Кацуёри молод, однако это не значит, что у него нет способностей, только неизвестно, каковы они.

Три года назад, в битве при Миката-га-хара, было разбито наголову войско Токугава, и был убит Хиратэ Хирохидэ, которого Нобунага послал с отрядом на выручку Токугава. Нобунага внимательно выслушал подробный рассказ офицера, участвовавшего в той битве: конный отряд Такэда, мчащийся, как ветер, отряд воинов с пиками, не отступающих ни при каких обстоятельствах, тактика Такэда — внезапное появление и столь же внезапное исчезновение, твердость духа и превосходная организация… Такэда не шел у Нобунага из головы. Пока Такэда в силе, он, Нобунага, не мог распоряжаться в Накахара. Было понятно, что если Нобунага со своими войсками отойдет, Такэда тут же нанесет удар по Токугава, последнему же в одиночку вряд ли удастся справиться с Такэда. Токугава Иэясу, потерпевший сокрушительное поражение в Миката-га-хара и бежавший в замок Хамамацу, теперь трепетал от страха перед Такэда.

Когда Такэда выдвигал свои отряды, Токугава избегал их, не принимая сражения; если же Такэда отходил, Токугава, чтобы хоть до некоторой степени сохранить лицо, наносил отдельные удары по задним отрядам.

Началась 5-я луна 3-го года Тэнсё, и вскоре от Токугава Иэясу снова пришла просьба прислать подкрепление. «Опять», — подумал Нобунага.

— Видно, Иэясу изрядно боится Такэда, — вслух отчетливо проговорил, принимая посланца, Нобунага. На лице его ясно отражалось: нечего слать гонцов один за другим, умел заварить кашу — сам и расхлебывай. Однако просьбы о подкреплении все шли и шли к нему в Гифу.

Замок Нагасино был окружен основными частями армии Такэда, Нобунага донесли, что все висит на волоске и, скорее всего, на этот раз Такэда Кацуёри сам станет во главе войска и даст решающее сражение армии Иэясу.

— Этот Такэда очень уж любит замки брать. Однако, заняв замок Нагасино, он вскоре наверняка уйдет оттуда подобру-поздорову… — так сказал Нобунага и опять не стал ввязываться в ситуацию.

Кацуёри и в самом деле любил сам процесс осады крепостей. Например, захватив замок Така-тэндзин, выгоды он не получил никакой и к тому же заплатил большими людскими потерями. Однако на этот раз, как сообщали разведчики, которых посылал сам Нобунага, цель Такэда — не просто захват замка, благодаря этой осаде он надеется завлечь в ловушку основные силы Иэясу и одним ударом расправиться с ним. Сигналы об этом поступали из разных мест. Стало известно, что один из отрядов Такэда скосил всю рисовую рассаду, только что высаженную на поля. Для такой провинции, как Микава, скосить посадки риса означало обречь крестьян на голодную смерть. Ясное дело, крестьяне не пойдут за господином, который мирится с этим. По тем временам косить рисовую рассаду было самым злокозненным делом и верным способом вызвать на бой.

Десятого дня 5-й луны Нобунага решил помочь Токугава Иэясу. Он собрал главных военачальников на военный совет и прежде всего спросил Сакума Нобумори, каким оружием они располагают.

— Тысяча пятьсот ружей. То есть ружей-то тысяча пятьсот, а вот стрелков не более тысячи наберется. — Сказав это, Нобумори с опаской посмотрел в лицо Нобунага. «В последнее время владетели очень увлечены огнестрельным оружием, однако разве в предстоящих сражениях этого будет достаточно?..»

— Нобумори, добудь еще полторы тысячи ружей и две тысячи людей. У Цуцуи Дзюнкэй и Хосокава Фудзитака хватает ружей, да и стрелки должны быть. Одними ружьями мы не обойдемся. Надо будет распределить — сколько ружей и сколько стрелков от каждого, понятно? И всех военачальников распределить по замкам в столичном округе и в прилегающих к нему. А если станут роптать и мешкать и не успеют до тринадцатого, следует довести до их сведения, что я сам явлюсь к ним со своими ружьями, чтобы лично их поприветствовать.

Нобумори хотел что-то ответить. Хотел объяснить, что опасно полагаться только на огнестрельное оружие, но не знал, как это получше выразить, слова не шли с языка. Нобунага пристально смотрел на него.

— Понимаю. Прекрасно понимаю, что ты хочешь сказать. Верно, опасаешься коней Такэда не меньше Иэясу. По правде говоря, я, Нобунага, тоже их побаиваюсь. Именно поэтому мне и нужны ружья!

— Ваша милость говорит чистую правду, однако же конница Такэда не имеет себе равных в Поднебесной, надежно ли полагаться только на ружья? А если враг разгадает наш замысел и подорвет наши планы?.. — Сказав это, Нобумори и сам запутался, не зная, какие меры может принять в этом случае враг, и, подавленный, умолк.

— Наши планы подорвет вовсе не враг, — сказал кто-то из задних рядов.

Нобунага приподнялся, чтобы разглядеть говорившего — это был Хиратэ Сакёноскэ, лицо его выражало отрешенность и безнадежность. Не будучи ни военачальником, ни даже военным советником, он, однако, всегда присутствовал на военных советах. После сражения при Окэ-Хадзама Нобунага питал к нему особое доверие, однако тот не кичился покровительством Нобунага, высказывался обычно вполне свободно и поступал по-своему. Вассалы Нобунага всегда отдавали должное этому человеку, который, впрочем, оставался для них загадкой.

— Так кто же подорвет наши планы, касающиеся стрелковых войск?

— Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу сам нижайше спросить — каким образом господин собирается использовать эти три тысячи стрелков, и тогда я смогу дать ответ, — с бесстрастным лицом произнес Хиратэ Сакёноскэ.

— Да это очевидно. К тринадцатому числу соберется стрелковое подразделение, мы выступим из Гифу, единым броском совершим переход к крепости Нагасино и начнем обстрел конницы Такэда из трех тысяч ружей. Когда боеприпасы кончатся, выдвинем основные отряды. У Такэда пятнадцать тысяч человек, у нас, вместе с Токугава, — сорок тысяч, так что, думаю, к пятнадцатому числу все будет кончено.

Нобунага, изложив свою тактику, обвел ряды присутствующих взглядом — дескать, ну как, поняли? Однако на лицах вассалов ничего не отразилось, наверно, каждый знал — что ни думай, все равно будет так, как решил Нобунага. Отклика не последовало, но на каждом лице была заметна тень тревоги. Уж слишком распространялся Нобунага насчет оружия.

— Что ж, если вы, ваша милость, принимаете этот план, тогда, думаю, так оно и произойдет, как вы изволите говорить — к пятнадцатому все будет кончено, — сказал Хиратэ Сакёноскэ.

— Ну и хорошо, а кто же тогда, по-твоему, подорвет наши планы? — Нобунага только с Сакёноскэ говорил так миролюбиво. На своих военачальников он любил покричать, однако Сакёноскэ к ним не относился и не был подчинен ему по службе, так что Нобунага обращался с ним скорее как с гостем.

— Да ведь когда я говорю, что к пятнадцатому все будет кончено, я имею в виду разгром нашей армии.

Сакёноскэ начал с вывода, но, прежде чем удивление и растерянность всех присутствующих военачальников, начиная с Нобунага, сменились гневом, он приступил к объяснениям:

— Наши планы подорвет сезон дождей. Под проливным дождем ружья использовать не удастся. Сейчас дожди уже начались, и пятнадцатого, я думаю, будет лить, да и дожди в этом году необычно сильные. Так сколько ружей из трех тысяч останутся годными к тому моменту, пятнадцатого числа, когда наше стрелковое подразделение подойдет к крепости Нагасино и наставит ружейные дула на конницу Такэда? Предполагаю, что эта конница легко рассеет наших стрелков и ворвется в ставку Ода — Токугава.

Слушая объяснения Сакёноскэ, Нобунага вспомнил сражение при Окэ-Хадзама. Тогда, воспользовавшись сезоном дождей, их небольшой конный отряд внезапно налетел на ставку Имагава Ёсимото, и если представить себе, что то же средство может использовать теперь Такэда… — по спине его побежал холодок.

Приведя свои резоны, Сакёноскэ умолк. Поднял голову Нобумори, и на лице его явственно читалось, что Сакёноскэ высказал его собственные мысли. Он собрался было что-то сказать Нобунага, но, увидев, как зажглись огнем его глаза, передумал. В такой момент лучше было со своими репликами не соваться. Нобумори снова опустил голову.

— А у тебя, Сакёноскэ, есть какие-нибудь предложения?

— Предложение только одно — отложить поход в крепость Нагасино на более поздний срок, чтобы дождь не помешал действиям стрелкового подразделения. Сезон дождей длится примерно месяц, но обычно бывает еще несколько дней без дождя. Исстари такие дни называли «теплым просветом». По моим предположениям, в этом году «теплый просвет» наступит после двадцатого. До тех пор стрелковые части двигать не следует.

На лице Нобунага отразилось полное одобрение. Ружья с фитильным запалом во время дождя не используешь — не то чтобы они будут совсем непригодны, но для сражения не годятся. Сакёноскэ прав, однако же, с другой стороны, жаль оставлять крепость Нагасино на разорение и гибель. Падет Нагасино — следующей опасности подвергнется крепость Хамамацу. Нобунага погрузился в глубокое раздумье.

— И еще одно хочу сказать. Есть только один способ обстрелять из ружей конницу Такэда — возвести забор, преграду для коней. Пусть три тысячи воинов, без различия — офицер ли, простой ли солдат, принесут колья, по одному каждый, длиной в полтора кэн и толщиной в четыре сун, а также по мотку веревки. Если из этих трех тысяч кольев построить изгородь, ее не сможет преодолеть даже конница Такэда. Лошади в замешательстве остановятся перед преградой, тут-то стрелки и возьмут врагов на прицел.

— Точно! — воскликнул кто-то.

Однако уж очень ловко все это было придумано. Да и захочет ли Нобунага, всегда больше склонный заставать противника врасплох, принять тактику, требующую столь кропотливой подготовки?

Тринадцатого дня 5-го месяца 3-го года Тэнсё (1576 г.) Нобунага вышел из Гифу, ведя за собой трехтысячную армию. Обычно выступление его армии обставлялось пышно и сопровождалось музыкой, на этот же раз все было на удивление тихо. Отчасти это объяснялось сезоном дождей, но главная причина была в другом — просто каждый офицер и солдат нес длинный шест. Конные самураи как-то ухитрились приторочить свой шест к седлу, остальные же вынуждены были тащить его на плече, что создавало крайние неудобства. Воинам с пиками на правом плече пришлось нести шесты — на левом. Стрелки тоже примостили на одно плечо ружье, а на другое — шест.

Такой марш армия совершала впервые. «Не поймешь, то ли на войну идем, то ли всем миром монастырь строить, — жаловались некоторые. — Ладно бы эти шесты, но ведь еще и мотки веревки». Процессия действительно выглядела довольно странно.

— Видать, здорово наш господин изволит бояться конницы Такэда, — переговаривались за спиной Нобунага воины, уставшие тащить длинные палки.

Армия с шестами и веревками выступила без особого воодушевления, но, уже начав двигаться, довольно скоро — к вечеру четырнадцатого числа — подошла к Окадзаки. Однако далее войска продвигаться не стали, а дня на четыре остановились. Солдаты тем временем учились делать изгородь из принесенных с собой шестов и веревок. Они собирали ее и вновь разрушали. Разрушали и вновь собирали. Делать изгородь можно было по-разному, и к концу четвертого дня внутри каждого отряда было устроено состязание — кто сноровистее возведет свою часть изгороди.

Стрелки же каждый день набирались мастерства. Шли дожди, стрелять по-настоящему было невозможно, так что главный упор был сделан на учения. В течение этих четырех дней прибыло подкрепление стрелков, также ружья и запасы пороха, — все это Нобумори затребовал из столицы и прилегающих к ней областей.

Несмотря на понукания со стороны Токугава Иэясу, Нобунага только посматривал в небо и не двигался с места.

Семнадцатого числа дождь наконец на время прекратился. Нобунага спросил Хиратэ Сакёноскэ, что тот думает о погоде.

— По-моему, сейчас самое время выступать. А когда прибудете на поле сражения, самое важное — построить изгородь. Дождь, вероятно, продлится еще дня два-три.

Армия Нобунага двинулась к Сидарано восемнадцатого числа. Нобунага сперва устроил временную ставку на горе Гокуракудзи-сан, а когда вдоль реки Рэнко-гава была возведена изгородь, ставку перенесли на гору Дандзёсан, на одну линию со ставкой Иэясу на горе Такамацу, прямо напротив ставки их противника — Такэда Кацуёри.

С тех пор как армия Нобунага выступила в поход, то есть с тринадцатого числа, Кацуёри регулярно поступали донесения о ее передвижениях. Он немало позабавился, когда ему доложили о странном шествии солдат и офицеров с кольями и веревками. Ему очень хотелось увидеть лицо Нобунага, напуганного конницей врага. До Такэда дошли слухи, что многие из воинов Нобунага недовольны тем, что он заставил их нести такую ношу.

— Вот ведь как он боится моей конницы! — сказал Кацуёри, обращаясь к Ямагата Масакагэ.

— Потому и вооружен тремя тысячами ружей, что боится наших коней. Однако такая возня обычно ему не свойственна, и это меня тревожит. Не задумал ли чего наш враг? — Старший военачальник Ямагата Масакагэ то и дело отправлял людей в разведку и знал все о передвижениях и привалах объединенной армии Ода и Токугава. Когда он понял, что десять тысяч воинов Токугава вместе с тридцатью тысячами Ода составят сорок тысяч, Ямагата стал просить Такэда отступить:

— Давайте эту забаву — взятие крепости Нагасино — отложим на потом. А в настоящий момент лучшей тактикой будет отвести наши силы.

Однако Кацуёри его не слушал. Не только Ямагата Масакагэ, но и Хара Масатанэ, Найто Масатоё, Обата Нобусада, Итидзё Нобутацу, Цутия Масацугу, Баба Нобухару, — все его военачальники в один голос твердили, что о решающем сражении нечего и думать, но Кацуёри настоял на своем и на отступление не согласился. Им владело желание раздавить копытами своих коней ставку Нобунага и Иэясу. Наступило восемнадцатое число, солдаты Нобунага и Токугава продвинулись к берегу реки Рэнко-гава и принялись ладить изгородь. Примерно в то же самое время Ямагата Масакагэ предложил Кацуёри начать решающий бой:

— Если нападать, то сейчас, пока изгородь еще не возведена. К тому же, во время дождя, вражеские ружья будут бездействовать. Так что стрелковый отряд в три тысячи ружей можно не принимать в расчет.

Однако Кацуёри покачал головой.

— В такой дождь ездить верхом невозможно. Подождем, пока прояснится, и покончим с ними.

И Кацуёри не сдвинулся с места. Дождь шел восемнадцатого и девятнадцатого. Тем временем изгородь была достроена. Наступило двадцатое, и во второй половине дня дождь перестал. Нобунага вызвал Хиратэ Сакёноскэ, чтобы узнать о погоде на завтрашний день:

— Ну, что? Это и есть тот «теплый просвет», о котором ты говорил?

— Точно я смогу сказать только ближе к вечеру, поэтому нижайше прошу немного подождать.

Сакёноскэ вышел на улицу и огляделся. На горе Дандзёсан, где стояло войско Нобунага, и на горе Такамацу, где была ставка Иэясу, не ощущалось ни малейшего дуновения, даже военные вымпелы повисли. Сакёноскэ долго сидел не двигаясь. Солнце понемногу начало склоняться к западу, наконец подул ветер, которого он ожидал. Ветер был западный. Флаги объединенной армии Нобунага и Токугава разом взметнулись в сторону армии Такэда.

— Да, мы действительно вступили в период «теплого просвета». Пока ветер попутный, хорошая погода будет продолжаться. Вероятно, сегодня к ночи тучи рассеются, завтра будет солнечно.

Услышав эти слова, Нобунага кивнул и тут же послал нарочного на гору Такамацу, к Иэясу, с распоряжением, чтобы к нему явился Сакаи Тадацугу, а также приказал силами стрелкового отряда произвести обстрел ставки Такэда Нобудзанэ, расположенной к востоку от крепости Нагасино, на горе Тоби-но-су. Ночной штурмовой отряд выступил из лагеря на горе Такамацу часов в восемь, прошел два с половиной ри по горным тропам и на рассвете атаковал крепость Тоби-но-су.

Двадцать третьего дня 5-й луны 3-го года Тэнсё (1576 г.) Такэда Кацуёри, заснувший прямо на складном стуле, был разбужен на рассвете ружейными выстрелами. Вскоре над крепостью Тоби-но-су взвилось пламя.

— Это коварная уловка врага. Он хочет, чтобы мы переключили внимание на крепость Тоби-но-су, но мы не поддадимся на обман. Наша цель — Ода Нобунага и Токугава Иэясу, и сегодня мы покажем им всю мощь нашей конницы.

Кацуёри решил дать бой.

Решив не поддаваться на обман, Кацуёри тем не менее уже попался в расставленные ему силки. Небо было ясное, дул изрядный ветер, стало довольно прохладно.

Бой начал первый отряд Ямагата Масакагэ. Конница Такэда направилась было к изгороди, однако одним махом преодолеть ее не удалось, и кони встали. В этот момент начался обстрел. Несмотря на огонь, войско Такэда сделало несколько попыток прорваться. Согнувшись в седлах так, что прикрепленные к спинам флажки легли почти горизонтально, с длинными пиками в руках, всё прибывающие и прибывающие конники Такэда один за другим валились в канаву перед забором.

Сражение окончилось полной победой объединенной армии Ода и Токугава. Все те военачальники, что некогда были союзниками Такэда Сингэн, погибли в этом бою, армия клана Такэда была полностью разгромлена.

Во 2-ю луну 10-го года Тэнсё Нобунага, желая добить войска Такэда, уже и без того ослабленные, вторгся на территорию его клана сразу с трех сторон — через области Кисо, Ина, Хида; одновременно с этим Иэясу проник на землю Каи через Суруга, а Ходзё — через Канто-гути. Все крепости Такэда практически уже не могли сопротивляться и сдались объединенной армии. Вассалов Кацуёри и его сына Нобукацу предали их вассалы, которые тут же перестали им повиноваться, и в 11-й день 3-й луны в Тано, у подножия горы Тэммоку-сан, настигнутые солдатами Нобунага, отец и сын покончили с собой, зарезавшись мечами.

Нобунага на этом не остановился; когда к нему с просьбой о мире явились главные советники клана Такэда, все они были убиты. Из военачальников Такэда прощение получили только те двое, кто тайно сносился с Нобунага, — Анаяма Байсэцу и Кисо Ёсимаса. Даже несмышленые младенцы подлежали казни, если они были связаны кровными узами с кланом Такэда. Бывало, что совсем неизвестных людей убивали без зазрения совести, просто потому, что они подвернулись под руку. Среди тех, кто сдался войскам Нобунага и надеялся на помилование, многие поняли, что будут казнены, и попытались бежать, но были убиты за попытку побега, а потом жертвами пали и те, кто были свидетелями этой попытки и не донесли о ней.

Убийства такого рода продолжались довольно долго. Наблюдая за этими жестокими расправами, Нобунага поднимал заздравный кубок.

Четырнадцатого дня 3-й луны головы Кацуёри и Нобукацу были доставлены самому Нобунага в Намиаи.

— Скотина! — выругался Нобунага, глядя на голову Кацуёри, но, видно, этого ему было мало, и он встал, чтобы пнуть голову ногой.

— Господин, вы собираетесь причинить вред мертвецу? — остановил его не кто иной, как Хиратэ Сакёноскэ.

— Кажется, ты не прочь, Сакёноскэ, взрезать себе живот, подобно брату твоему Киёхидэ?

Эти вырвавшиеся слова застряли у него в горле, он тут же замолчал и вышел, но из слов его было понятно, что речь идет об отчаянной смерти старшего брата Сакёноскэ «ради исправления» его питомца.

Хиратэ Сакёноскэ в тот же день покинул Нобунага. Некоторые вассалы хотели пуститься за ним в погоню, но Нобунага остановил их.

— Дело того не стоит, он человек со своими капризами, потом когда-нибудь опять явится ко мне…

Разбив армию Такэда, Нобунага подчинил себе тридцать провинций, объединение всей Поднебесной, казалось, было уже совсем близко. 21-го дня 4-й луны в прекрасном расположении духа он с триумфом вернулся в Адзути. 17-го дня 5-й луны ему пришло послание с просьбой о помощи от Хасиба Хидэёси, осаждавшего замок Такамацу в Биттю. Битва была перенесена к востоку. Нобунага отдал распоряжение Акэти Мицухидэ, Хосокава Тадаоки, Цуцуи Дзюнкэй, Икэда Цунэоки, Накагава Киёхидэ, Такаяма Сигэтомо, Хори Хидэмаса и другим, чтобы они отправились в свои владения для подготовки к военному походу, сам же двадцать девятого числа вместе с десятками приближенных вассалов вошел в столицу и обосновался в монастыре Хоннодзи на скрещении улиц Сидзё и Ниси-но тоин.

На следующий день высокопоставленные аристократы один за другим навестили Нобунага в монастыре. Осведомлялись о его самочувствии. В том числе неожиданно явился Хиратэ Сакёноскэ, который покинул ставку Нобунага в Намиаи.

— Опять пришел — видно, любишь воевать-то!

Нобунага встретил Сакёноскэ приветливо. Он чувствовал нечто вроде вины перед Сакёноскэ из-за истории с головой Кацуёри. Со временем Нобунага все больше раскаивался в своем поступке. Потому он сразу же распорядился, чтобы его вассалы были готовы исполнять арии из пьес театра Но, — чтобы Сакёноскэ поиграл на малом барабане.

— Нет, я не для того испросил позволения явиться пред ваши очи, — сказал Сакёноскэ, лицо его, как всегда, ничего не выражало.

— А зачем же тогда ты пришел?

Сакёноскэ оглянулся и обвел взглядом всех вокруг. Пусть все присутствующие отойдут подальше, говорило выражение его лица. Нобунага отдал соответствующее приказание.

— Я полагаю, что вам, ваша милость, лучше не ехать самому верхом в Биттю. Я долгое время находился при вашей особе и вынес из этого опыта, что удача сопутствует вам во время сезона дождей. В битве при Окэ-Хадзама вы разбили Имагава Ёсимото во время сильного ливня, в сражении за крепость Нагасино вы использовали краткий промежуток между дождями, и войско Такэда были повержено вами. Ныне, когда Поднебесная почти вся объединена, вам предстоит скрестить копья с войском в далеком Моори, и вот теперь опять сезон дождей.

— Как это — разве сейчас сезон дождей? — удивился Нобунага. Он находился в этих краях уже с двадцатого числа, но дождя за это время не пролилось ни капли.

— Да, мы уже вступили в сезон дождей, но в этом году он проходит совсем без осадков — так называемый «пустой сезон дождей». Можно считать, что это — отклонение. Думаю, что в такое время лучше не совершать резких движений. Кроме того, вчера вечером, в Палате Небесных Знаков я наблюдал красное Ци. В старых книгах говорится: «Если видно красное Ци, это значит, что среди приближенных — измена…»

— Замолчи! — загремел Нобунага. Он собрался обругать Сакёноскэ: стоит позволить ему говорить, и неизвестно, что он еще нагородит, но, заслышав громкий голос Нобунага, стали подходить приближенные, и он умолк. — Ты что, слышал какие-нибудь разговоры про измену?

— Нет, ничего не слышал. Я это просто чувствую. Человек обычно меняет образ мыслей вместе с изменениями Великого Ци. Вот ваш дух, ваше Ци, господин, взмывает ввысь во время дождя. Когда вы усмирите всю Поднебесную, я буду называть вас — «Ода Нобунага, полководец муссонных дождей». Однако же на свете есть люди с прямо противоположным характером. Строй их мыслей претерпевает резкие изменения в ясную погоду. Нынешняя сушь не по сезону вполне способна свести кого-нибудь с ума. Так мне кажется…

Услышав, что бывают люди, настроение которых зависит от погоды, Нобунага почему-то вспомнил Акэти Мицухидэ, который нынче находился на горе Камэяма. Тот в пасмурную погоду впадал в крайнее уныние, а в погожие деньки его словно подменяли — он становился бодрым и деятельным.

«Уж не Мицухидэ ли?..»

Нобунага потряс головой, чтобы отогнать видение, и громким голосом повелел своим приближенным подготовить сакэ. В тот вечер он допоздна просидел за пирушкой, где с ним был сын его, Нобутада, а также главный начальник Киотоской полицейской управы Мураи Садакацу и другие. Когда Нобутада стал прощаться, чтобы идти в монастырь Мёкакудзи, где он остановился, была уже глубокая ночь.

Проводив гостей, Нобунага задремал, но вскоре очнулся от неглубокого сна — в памяти снова всплыли слова Сакёноскэ о том, что красное Ци означает измену в ближнем кругу. Думая об этом, Нобунага никак не мог заснуть снова. И как ни старался он отвлечься, мысль о Мицухидэ стала назойливой и неотвязной.

Вскоре послышался шум борьбы и ружейные выстрелы.

Потрясая копьем с крестообразным острием, Нобунага ринулся на врагов, но, получив удар копьем в локоть, отступил внутрь дома. Там он приложил свой меч к животу. На мгновение перед ним мелькнуло и растаяло лишенное выражения лицо Хиратэ Сакёноскэ.

Живот Нобунага вспорол себе мастерски.