Дверь квартиры была заперта, и я постарался открыть ее бесшумно. Пистолет уже был зажат в моей руке, когда я двинулся по коридору по направлению к комнате. Судя по едва слышным звукам, там кто-то был. Оставалось лишь распахнуть дверь ударом ноги и ворваться, поводя стволом из стороны в сторону, в готовности мгновенно нажать курок.

Я так и сделал, но увидев человека, восседавшего за моим письменным столом, вновь покрылся холодным потом. Потому что это была Катерина. Она уютно расположилась в кресле, задрав ноги на стол, и, грызя большое яблоко, листала какой-то пухлый томик. Увидев меня в позе, характерной для бойца штурмового отряда, да еще и с оружием, она так удивилась, что чуть было не проглотила яблоко целиком.

Я спрятал пистолет в кобуру, сосчитал в уме до десяти, а затем бросился стучать Катерину по спине, потому что она зашлась в судорожном кашле.

– Ну, ты даешь, дядя Рик, – сказала она, придя в себя и утерев выступившие от кашля слезы. – Так и теленком можно запросто сделать! Это что, все полицейские таким образом возвращаются домой, или только ты один?

Я пробормотал что-то нечленораздельное. Разумные оправдания совершенно не приходили мне в голову.

У Катерины давно уже был ключ от моего четырехкомнатного апартамента, доставшегося мне после смерти родителей, и она время от времени пользовалась им, но особенно не злоупотребляла. Еще тогда, когда она поступила в Университет, я предложил ей окончательно перебраться ко мне, но она отказалась и осталась жить с Ролой в той однокомнатной квартирке, которая некогда принадлежала мне. Странное дело – в свое время именно я удочерил Катьку, но потом, когда наши пути с Ролой разошлись, то именно с ней осталась Катерина. И именно ее она звала сейчас мамой, а меня – «дядя Рик». Чту сыграло свою роль – то, что из-за вечной занятости я не имел возможности уделять ей положенного внимания, или потребность девочки в женской опеке – можно было разбираться до бесконечности, но так и не прийти к определенному выводу, а только лишиться сна и приобрести седину в волосах. Проще было принять вс? так, как сложилось, только горечь все равно оставалась на самом донышке души мутноватым осадком…

– Прости, Катюш, – виновато сказал я. – Давно ты здесь?

– Да уж час, наверное, будет, – сказала она, кладя томик на стол. – Как лекции закончились, так и решила к тебе заглянуть, порядок слегка навести, а тут вот книжка интересная под руку попалась…

Она вдруг съежилась и с тревогой спросила:

– А что, дядя Рик, тебя кто-то преследует?

– С чего ты взяла? – криво усмехнулся я. – Это я так тренируюсь. На всякий случай, знаешь ли, чтобы форму не потерять… Кстати, о форме фигуры. Давай лучше переместимся в кухню да сварганим что-нибудь вкусненькое, а то ты, наверное, зверски проголодалась. Одними яблоками сыт не будешь.

– Умгу, – промычала Катерина, – это ты не в бровь, а в глаз попал.

– Тогда вперед, – сказал я.

Пока мы, нацепив фартуки, готовили на скорую руку то, что можно было соорудить из снеди, хранящейся в холодильнике, Катерина делилась со мной впечатлениями об учебе, рассказывала о своих подружках, о дискотеках и прочитанных книгах. Я слушал ее не очень внимательно. Половина моего сознания была занята тем, что, помимо моей воли, прислушивалась к тому, что творится в квартире. Я никак не мог понять, каким образом Демиург мог звонить мне отсюда, если в это время здесь находилась Катерина. Воображение мое разыгралось самым зловещим образом, и я представил, как моя падчерица, напевая, полощется под струями душа, а в это время по квартире крадется тип отвратительной внешности, зажав в руке опасную бритву… Тут мне почудилось, что где-то в недрах квартиры хлопнула дверь, и, оборвав Катерину на полуслове, я стремительно выскочил из кухни.

Все было в порядке. Никаких следов того, что здесь побывал кто-то чужой. Пора перестать терзать себя измышлениями о проникающих сквозь стены маньяках, иначе можно запросто свихнуться… Скорее всего, парадоксы, связанные с Демиургом, объяснялись проще: видимо, у этого психопата была возможность подсоединяться к любым линиям связи. Конечно, такое допущение было неприятно, но все же лучше убедить себя в этом, чем полагать, что за твоей спиной постоянно кто-то дышит…

Я вернулся на кухню, где уже витали заманчивые ароматы горячей пищи, и мы уселись за стол.

– Значит, у тебя все в порядке? – отечески поинтересовался я у Катерины.

– А как же иначе, дядя Рик? – невнятно ответила она, так расправляясь с содержимым своей тарелки, что на нее было приятно смотреть.

На нее вообще было смотреть – одно удовольствие. В свои семнадцать лет Катерина, что называется, цвела и пахла. Я заранее завидовал тому счастливчику, которому лет примерно через пять – а, может и раньше, хотя до окончания Университета нежелательно – достанется это сероглазое сокровище. Умница, красавица, добрая, внимательная – все это про нее, про мою Катьку. И в жизни пытается всего достичь сама, а не прячется за чужую спину, хотя, разумеется, я многое мог бы сделать для нее. Если бы она об этом хоть раз попросила. Но Катерина, наоборот, давным-давно запретила мне вмешиваться в ее дела, и выпускные экзамены в школе сдала с блеском, и на филфак поступила без проблем, хотя конкурс туда в прошлом году был просто умопомрачительным. В принципе, никто и не знал, что я и она связаны полуродственными отношениями.

– Как поживает Рола? – помолчав, спросил я.

Катерина отвела взгляд, и мне стало все ясно.

– Ты не думай, дядя Рик, – тихо сказала она, вычерчивая вилкой на скатерти какие-то загогулины. – Мне с ней, в общем-то, хорошо, вот только слишком увлеклась она в последнее время «пупсиками». Прямо наркотик какой-то!.. Теперь днями напролет не отходит от компьютера, а частенько и ночью встает, чтобы покормить их… И вообще, дядя Рик, слишком близко к сердцу мама эти игрушки воспринимает, так что иногда мне просто страшно становится за нее. Слушай, – она подняла на меня свои прозрачные доверчивые глаза, – может, ты как-нибудь заехал бы к нам, поговорил бы с ней, а?

Я отодвинул от себя почти полную тарелку и закурил.

– Это не так-то просто, Катя, – сказал я. – Ты же знаешь, как она ко мне относится.

– Эх вы, – с горечью сказала Катерина, – что ж вы никак не поймете, что вам обоим было бы лучше, если бы вы были вместе? Ты пойми, дядя Рик, я не за себя пекусь, мне и так неплохо живется, просто мне вас с мамой жалко!..

Голос ее задрожал, и она отвернулась. Я встал, обогнул стол и прижал ее голову к своей груди.

– Ну-ну, девочка моя, – сказал я срывающимся голосом, – будет тебе!.. Как говорит один мой знакомый, к жизненным проблемам надо относиться не объективно, а философски: не будет проблем – не будет и жизни…

– Кстати, – сказала Катерина, потершись щекой о мое плечо, – тут с мамой одна история приключилась, рассказать тебе – не поверишь!

– Поверю, – сказал я, разливая по чашкам чай, – я с недавних пор в какие угодно чудеса могу поверить. Так что – валяй, рассказывай!

Из рассказа Катерины следовало, что месяц назад Рола, отправившись за покупками по ближайшим магазинам, стала жертвой карманника, который, видимо, выследил ее в торговом зале, а кошелек вытащил на выходе из магазина. Воришка сработал чисто, и Рола хватилась довольно плотно набитого деньгами бумажника, только удалившись на два квартала от магазина. Возвращаться не было никакого смысла, а обратиться в полицию она не захотела по известным причинам (чтобы не связываться со мной, подумал я) и вернулась домой, оглушенная приключившейся с ней бедой. Два дня она пролежала в постели, безучастно выслушивая утешения Катерины (Катька пыталась дозвониться до меня, но меня не было ни на службе, ни дома – я как раз в то время мотался по пригородам, вылавливая банду хулиганствующих молодчиков), а на третий день Катерина, возвратившись из Университета, нашла под дверью своей ква-ртиры украденный бумажник. Ошибки быть не могло, потому что в бумажнике имелись какие-то квитанции и прочие бумажки на имя Ролы. Самое удивительным было то, что бумажник не только благополучно пролежал Бог весть сколько на видном месте, и его никто не взял, но и что из него не пропало ни юма!..

Обсудив столь загадочное проявление пробудившейся в воре совести, Рола и Катерина пришли к выводу, что карманнику каким-то образом стало известно о том, что он покусился на благосостояние жены (хотя и бывшей) и дочери (хотя и не родной) самого начальника полиции, и тогда он решил не искушать судьбу.

– А вы говорили кому-нибудь о том, что вас обокрали? – поинтересовался я.

– Да нет, – сказала Катерина, сделав круглые глаза. – Ты же знаешь маму, не в ее привычках делиться с соседями или знакомыми своими проблемами!.. А ты действительно не имел к этому отношения, дядя Рик? Может быть, твои люди поймали этого воришку, он сознался в краже, и ты заставил его вернуть нам деньги, а? Ну, признайся же!..

– Нет, Катюш, ты ошибаешься, – сказал я, – да и не попадался нам в последнее время никакой карманник, это уж я точно по сводкам знаю. Так что понятия не имею, как кошелек мог вернуться к вам – не бумеранг же он, в конце концов!.. Может быть, здесь не обошлось без волшебства?

Я кривил душой. Объяснение этой невероятной истории могло быть только одно, и, если честно, оно мне было не по душе. Даже несмотря на то, что результатом Воздействия – а именно это я подозревал – на сей раз стало восстановление попранной справедливости.

Потом разговор у нас с Катериной зашел об интерактивных сериалах, которыми в последнее время активно пичкало нас родное стереовидение. Как выяснилось, она участвовала в фильме о том, как слепоглухонемой юноша осьмнадцати лет по имени Артем используется спецслужбами в качестве сапера для обнаружения и обезвреживания взрывных устройств, подбрасываемых некими экстремистами в общественные места. Вся соль этого сюжета заключалась в том, что сам юноша не подозревает о том, какую опасную работу ему приходится выполнять: «адские машины» террористов оснащены датчиками, реагирующими на страх, и окружающие вынуждены скрывать правду от бедного парня, потому что, испугавшись, он погибнет и не спасет многомиллионный город от террора…

– А вчера они, знаешь, какой поворотец сюжета отмочили? – азартно блестя глазками, говорила Катерина. – Будто террористы разнюхали, почему их замыслы в последнее время терпят крах, и написали на корпусе очередной мины азбукой для слепых сообщение для Артема: так, мол, и так, знай, что ты держишь бомбу, и стуит тебе сделать неверное движение, как взлетишь на воздух! А вместе с тобой – весь город… Они ведь стали начинять взрывные устройства ядерными зарядами, дядя Рик!.. И нам, то есть зрителям, теперь нужно придумать, что будет дальше.

– Ну, и что же ты придумала?

– Узнав о том, какую работу ему приходилось выполнять, Артем не испугается, а, наоборот, разозлится, потому что до него дойдет, что его все это время обманывали и посылали на верную смерть без его ведома. Мину он обезвредит, но это будет его последнее задание. Потому что он наотрез откажется работать на этих… из службы безопасности. Как ты думаешь, я права? Ведь это… это просто нечестно, что его использовали в качестве пушечного мяса!

– Все правильно, Катя, – сказал я, откидываясь на спинку стула, – но что, если в результате выхода твоего Артема из игры террористы будут диктовать людям свои условия? Представь, что в городе будут греметь взрывы, от которых будут гибнуть люди, много людей – ведь теперь некому будет обезвреживать бомбы…

– Спецслужбы могут использовать специальных роботов, – возразила Катерина, – их-то не запугать ничем. Кстати, так и надо было поступить с самого начала!

– Роботы – это мысль, – согласился я. – А если из этого, по каким-либо причинам, ничего не выйдет? Ну, скажем, стоимость такого робота будет равна стоимости атомной подводной лодки… или еще что-нибудь…

– Ну да, – с сарказмом сказала Катя, – робот – значит, невыгодно, потому что дорого, а человек – это дешевле, по-твоему?.. Прямо как в той шутке: «Если человек у нас дороже всего, то почему за багаж нужно платить больше, чем за пассажирский билет?»…

– Пойми, глупышонок, – сказал я, – ведь кто-то должен спасать других людей, рискуя собой. И я говорю так вовсе не потому, что я сам полицейский и сочувствую тем спецслужбовцам, которые задействовали Артема в качестве живого робота… Просто мне кажется, что этот молодой человек должен сам хорошенько поразмыслить и принять решение – добровольное, заметь, решение – продолжать ли ему оказывать помощь людям или обижаться на них за то, что использовали его без его ведома? В конце концов, стоит ли жить, если не за что умереть? Кто это сказал, не помнишь, будущий филолог? Гете или Гейне?

– Да ну тебя, дядя Рик! – воскликнула Катерина. – Все равно я с тобой не согласна. Они-то использовали Артема еще и потому, что считали: он и так инвалид, к тому же одинокий, и если погибнет, то особого урона от его смерти общество не понесет. Он, мол, и так был ни к чему не пригоден!.. Вот в чем все дело – в заведомой непригодности Артема для чего-то иного, кроме как для того, чтобы быть игрушкой в чужих руках!..

Она раскраснелась от переполнявшего ее праведного гнева. Я не стал больше с ней спорить. В молодости мы все – максималисты, и, помнится, я сам считал, что быть игрушкой в чужих руках – даже ради добра – отвратительно и унижает человека. Собственно говоря, ты же до сих пор сохранил это убеждение, Рик, так что не будь лицемером и не спорь с самим собой в лице Катерины…

Мы еще поболтали о том, о сем, а потом спохватились, что на улице уже темно. Поскольку Интервиль давно уже перестал представлять собой «город ангелов во плоти», как его некогда именовали в рекламных проспектах туристические фирмы, и превратился в обыкновенную современную клоаку, с присущими ей пороками и преступностью, то я решил отвезти Катерину домой на машине.

По дороге Катерина вдруг спросила меня:

– Дядя Рик, а правда, что в городе завелся какой-то маньяк?

Я невольно покосился на нее. Она сидела, держась неестественно прямо и любовалась залитой светом реклам панорамой улиц. Меня коль-нула страшная мысль, и я спросил:

– А тебе кто-то уже угрожал?

– Нет, – сказала она, – все в порядке. Просто в Университете ходят всякие слухи, а у одной девчонки с соседнего потока две недели назад бесследно пропал отец… Вот я и подумала…

– Девочка моя, – стараясь говорить как можно спокойнее, сказал я, – не придавай значения разным глупым сплетням. Маньяков и преступников у нас действительно хватает, но что касается исчезновения людей, то думаю, что все объясняется намного проще, чем это спешит объяснить людская молва. Я даже готов допустить, что кое-кому – на руку распространение подобных слухов, чтобы потом под прикрытием мифического Демиурга творить свои грязные делишки. Ничего, Катя, рано или поздно, переловим мы всю эту нечисть и…

– Дядя Рик, – тихо сказала Катерина, – ты сам-то себе веришь?

Я даже вздрогнул – настолько знакомыми мне показались интонации, прозвучавшие в голосе моей приемной дочери. В голову сразу полезла всякая чушь. Вроде той, что так называемый Демиург вполне может быть порождением Сети-2, и если это так, то становится понятным, каким образом ему удается оставаться невидимкой. Просто тот оператор, который «создал» маньяка, использует в этом качестве «игрушек», а потом вышибает из них память о своих поступках. И, в свете этой версии, вполне возможно, что, например, никакой не Демиург звонил мне из моей собственной квартиры, а Катерина, которая в тот момент являлась марионеткой. Кстати, только так можно объяснить, откуда Демиургу известен код моего служебного канала связи: достаточно было сделать «игрушкой» любого, кому этот код известен – например, того же Штальберга… Или дежурного по Управлению.

Но если все было так, как я предполагал, то соотношение сил в борьбе с этим распоясавшимся мерзавцем складывалось явно не в мою пользу. Получалось, что он способен в любой момент нанести решающий удар руками близких мне людей, а я – беззащитен. Как цыпленок, над которым занесен нож мясника… Но, если это так, то отныне мне не следует доверять кому бы то ни было, а видеть в каждом, с кем я имею дело, прежде всего слепого исполнителя преступной воли. М-да, веселенькая перспектива!.. Так и до мании преследования недалеко. А хуже всего то, что постоянная настороженность способна изменить твое представление о допустимости тех или иных поступков. Скажем, как ты будешь действовать, дядя Рик, если сейчас Катерина полезет в сумочку и достанет оттуда острый ножичек, которым замахнется на тебя с явным намерением убить? Не прибегнешь ли ты к самому простому и естественному для человека, под мышкой которого покоится скорострельный пистолет, способу спасения своей шкуры? Не одержит ли верх в твоей душе инстинктивный страх над сознанием того, что эта девушка – единственное существо, которое ты еще любишь? Все произойдет за доли секунды, а потом тебе останется только клясть себя за отработанную до автоматизма реакцию и кусать локти, и по-садистски мечтать о том, чту ты сделаешь с повелителем марионеток, когда доберешься до него…

И тут я краем глаза заметил, что Катерина действительно открывает сумочку и запускает туда руку. Волосы на моей голове встали дыбом. Я крутнул резко штурвал влево, одновременно ударив ногой по педали тормоза. Машину занесло, развернуло и чудом не ударило бортом о столб. Если бы не привязные ремни, Катерину наверняка бы ударило головой о бронестекло. Содержимое сумочки вывалилось на колени девушки, и я с облегчением увидел, что ничего огнестрельного, режущего или колющего среди стандартного набора женских мелочей нет.

– Ты что, дядя Рик? – спросила Катерина, уставившись на меня широко открытыми глазами. По-моему, она больше удивилась, чем испугалась.

Меня прошиб запоздалый холодный пот, и прошло минуты две, прежде чем руки перестали предательски дрожать.

– Так, ничего, – сипло ответил я, преодолевая комок в горле. – Показалось, что кто-то побежал через дорогу у нас под носом.

Она с тревогой пощупала мой лоб.

– Переутомился ты, дядя Рик, – сказала она с такой заботой в голосе, что мне захотелось взвыть от отчаяния. – И не удивительно: с утра до вечера на ногах, ловишь всяких подонков и негодяев… Отдохнул бы ты пару недель, а?

– Да я бы с удовольствием, – сказал я, запуская заглохшую от резкой остановки турбину. – Только кто ж меня отпустит?

– Ой, да пошли ты их всех подальше! – посоветовала с девичьей непосредственностью Катерина. – Ты, главное, сам себя отпусти – ведь каждый человек имеет право на отдых.

– Мечтать не вредно, – вздохнул я.

К счастью, остаток пути у нас прошел без каких-либо приключений.