Глава 26

Ему опять не спалось. Не то старость, не то нервы, не то этот проклятый ветер, из-за которого ветки старой яблони стучали по карнизу и по крыше коттеджа… Но, скорее всего, воспоминания. Они исправно мучили его на протяжении всего минувшего года. Вот уж, поистине, никогда нельзя полагать, что знаешь самого себя. Планируя пожертвовать отцом во имя достижения высоких целей, он думал, что в подобные моменты достаточно будет вспомнить восемьдесят третий год и снова услышать голос Аси: «Милый, я еще жива» — как всё сразу придет в норму, и никакая совесть не посмеет поднять свою змеиную голову в его душе. Так оно и было. Угрызений совести не было. Но воспоминания все равно оставались, и с этим ничего нельзя было поделать…

И он вновь и вновь, ворочаясь с боку на бок и вслушиваясь в стук веток по оконному стеклу, просматривал события того вечера, словно один и тот же эпизод из фильма, который повторялся и повторялся по воле невидимого режиссера. И перед ним опять стояли какие-то нелепые детали, которые никак не могли, не должны были дать полного представления о том прошлогоднем августовском вечере, однако все же упорно лезли в голову. Например, видел он полные слез глаза отца в прощальном взгляде на него и то, как один шлепанец падает с ноги за батарею отопления, когда тело старика было переброшено его людьми через подоконник раскрытого настежь окна. Или как ворочается на полу, не в силах пошевельнуться, тот, за кем он охотился и кого сумел-таки заманить в западню столь чудовищным способом. И почему-то врезалось в память, как саднит содранный с кровью возле самого ногтя клок кожи вместе с заусенцом и как, чтобы остановить кровь, ему пришлось почти по-детски то и дело сосать свой палец…

Боже мой, каким самонадеянным идиотом он тогда был! Он вбил себе в голову, что, поймав и обездвижив Наблюдателя, он выиграл первый раунд и что теперь-то, когда у него уже имеется опыт обращения с этими сволочами, им не удастся обвести его вокруг пальца, чтобы улизнуть от него либо в безумие, либо на тот свет… Ведь он, умный и хитрый охотник на невидимок, предусмотрел на этот раз всё, что только можно, чтобы воспрепятствовать бегству захваченного агента противника…

Он глубоко ошибался. Потому что и этот Наблюдатель ушел от него, невзирая на массу предосторожностей, на огромное количество задействованных им, вооруженных до зубов людей, на всякие технические прибамбасы в виде передвижных и портативных рентгеноустановок и радиоизотопных меток и даже на бригаду экстрасенсов и свору самых лучших овчарок, способных уловить нужный запах за несколько сотен метров. Он ушел красиво, этот с виду невзрачный парень, и потом оставалось только драть волосы на голове и других местах тела, до хрипоты распекать подчиненных, лично разбить в кровь пару особо виновных физиономий и в заключение напиться до беспамятства в окружении наиболее приближенных соратников…

Ошибкой было то, что они решили перевезти пленника в штаб-квартиру Ассоциации, надежно упрятанную в глубоком подвале на глубине нескольких десятков метров под землей под крышей одного из складских зданий. Надо было допрашивать его прямо там, на месте, в отцовской квартире, используя фактор внезапнности и всякие сильнодействующие препараты, чтобы сломить его волю и способность что-либо соображать…

Однако время поджимало, тело отца с размозженной о тротуар головой вот-вот мог обнаружить кто-нибудь из любителей шататься допоздна по ночам (правда, определенные меры, чтобы исключить преждевременное обнаружение трупа, были приняты, но с рассветом стало бы невозможно контролировать ситуацию). Они понадеялись, что в бессознательном состоянии, да еще будучи напичканным всякими препаратами-иммобилизаторами, да еще в наручниках на руках и ногах Наблюдатель никуда не денется из спецмашины, замаскированной под «Скорую помощь». Как показали ближайшие события, Наблюдатели тоже извлекли урок из того случая с их агентом, когда он, выражаясь словами из песни Высоцкого, сам себе «все мозги разбил на части, все извилины заплел», и в принципе были готовы к непредвиденным засадам. Совсем скоро выяснилось, что химия действовала на нервные окончания и мозг пойманного экземпляра лишь в течение очень непродолжительного времени, что от наручников он способен избавляться не хуже великого Гудини, причем как именно — абсолютно непонятно, и что шесть человек с пистолетами-автоматами, охранявших его в салоне «скорой помощи», ничего не смогут сделать, когда он неожиданным рывком, подобно распрямившейся пружине, выбьет ногами заднюю дверцу машины и вылетит прямо на асфальт, невзирая на огромную скорость движения. Причем сделает он это не где-нибудь, а как раз на Крымском мосту, и, прежде чем люди из затормозившей с бешеным визгом тормозов машины откроют по нему огонь, успеет прыгнуть ласточкой с перил моста в ледяную воду. На мосту было от ртутных фонарей светло, как днем, и Арвин Павлович, подбежав к парапету, отчетливо видел фигуру человека, летевшего вниз. И тут произошло нечто странное. Вместо того, чтобы упасть в воду и поднять тем самым фонтан брызг, Наблюдатель словно застыл в воздухе над поверхностью реки. «Может, они еще и летать умеют?», мелькнуло в голове у Арвина Павловича, и в ту же секунду над водой стало разгораться странное радужное сияние, и рядом загремели выстрелы и автоматные очереди — это стреляли подоспевшие к парапету охранники, и Арвин Павлович успел разглядеть, как одна из пуль угодила в тело неподвижно висящего над водой человека, которое дернулось от попадания, а потом сияние стало совсем ослепляющим, и когда оно погасло, то оказалось, что человек исчез и что вода колышется все так же спокойно, а не разбегается кругами от того места, куда он должен был упасть…

Все оставшееся до рассвета время Арвин Павлович и его люди вели поиски на дне Москва-реки, а потом еще целые сутки — на протяжении нескольких километров вниз и вверх по течению. Все было безрезультатно. Наблюдателю удалось уйти, не оставив ни следов, ни признаков, позволяющих разгадать, как именно он это сделал…

Лишь через несколько месяцев, когда горечь очередного поражения отступила куда-то вглубь, Арвин Павлович смог заставить себя по-настоящему думать о событиях той страшной ночи. Однако до истины додумался вовсе не он, а один из его самых толковых и близких помощников Рим Ветров. Он пришел и показал Арвину Павловичу свежую статью в каком-то американском научно-популярном еженедельнике.

Некий доктор Уилсон убедительно рассуждал на тему топологии времени, причем самой жизнеспособной американцу представлялась модель шара, внутри которого, как червоточины в яблоке, имеются туннели, посредством которых можно перемещаться из одной эпохи в другую. По теории Уилсона, вход в такие туннели обычно закрыт, он открывается лишь в определенные моменты, с неизвестной частотой и регулярностью.

По мнению американского физика, такая модель логично объясняет и таинственные исчезновения кораблей и судов в некоторых районах земного шара, и другие непонятные феномены, вплоть до полтергейста… «А если предположить, что Наблюдатели пользуются такими туннелями? — спросил Ветров Арвина Павловича. — Кстати, Уилсон называет их „трансгрессорами“… Тогда становится понятным, каким образом тому типу удалось исчезнуть во время падения в воду. Просто-напросто он знал, что в данном месте и в данный момент должна открыться „дырка“ темпорального туннеля. Каким образом ему стало это известно, и как он смог рассчитать время до долей секунды, а свои движения — до метра — это уже другой вопрос… Главное, что мы можем теперь…». Он умолк. «Ну, и что же мы можем? — ехидно поинтересовался Арвин Павлович. — Окружить это проклятое место ограждением и ждать до морковкиной заговины, пока туннель не откроется снова? А если это великое событие повторится лет этак через пятьдесят?». «Арвин, ты не понял меня, — сказал Рим. — Ты забываешь, что пространство и время неразрывно связаны друг с другом, это же азбука диамата, старик… У нашего Наблюдателя не было выбора, в какой именно туннель уходить, и, возможно, он ушел в тот, который выведет его в эту же точку, но, скажем, сто лет спустя… А, может быть, выход из трансгрессора состоится и намного раньше, но в другой точке пространства. Ты понял?». «Нет, — признался Арвин Павлович. — Извини, отупел в обратную сторону, как говаривал Кузьма Прутков.» — «Тогда выслушай того, кому еще удалось сохранить здравомыслие, — с напускной скромностью предложил Рим. — Мы знаем, как выглядел наш пленник в момент трансгрессии? Знаем!.. Пусть даже он и обладает способностью менять свои обличия, но будем надеяться, что в момент выхода из туннеля он не успеет сразу перестроиться… Дальше. Мы знаем, что он ранен в… куда?..» — «Куда-то в грудь, — проворчал Арвин Павлович. — Своими глазами видел…» — «Ну вот, в грудь — тем более, это не порез пальца!.. Значит, вынырнуть из туннеля он должен, по крайней мере, в бессознательном состоянии. И вот тут, пока он очухается и придет в себя, пока залечит рану и примет меры по изменению внешности, у нас будет шанс взять его… еще тепленького и голенькими ручками!..» Арвин Павлович недоверчиво поглядел на торжествующе улыбающегося друга и хмыкнул: «Да, но где?.. Где именно он появится и когда? Или ты предлагаешь натыкать по всей Москве скрытых камер и сидеть ждать у моря погоды?». «Я предлагаю дать задание ученым специалистам соответствующего профиля сделать расчеты возможных выходов из туннеля. Земля наша вращается вокруг своей оси, старик, и вокруг Солнца, не правда ли? Так вот, надо всего лишь прикинуть, где будет располагаться та точка, в которой весной девяносто второго открылся туннель, через год, через два и так далее… Затем отбросить все варианты, когда данная точка либо повисает в открытом космосе, либо оказывается под землей, под водой и на большой высоте, а во всех остальных случаях определить с точностью до нескольких сот метров — меньше едва ли получится — район выхода из данного туннеля, и потом, когда наступит расчетное время, окружить этот район плотным кольцом и провести прочесывание»…

Идея была достаточно безумной, но попробовать стоило. Арвин Павлович отдал соответствующие указания, и машина Ассоциации была запущена. Через ряд промежуточных инстанций одному научно-исследовательскому институту, работавшему одновременно и на «космос», и на внешнюю разведку, и на организацию Арвина Павловича, был направлен соответствующий заказ без раскрытия его подоплеки и конечной цели. Задача была, конечно, разрешимой, но отнюдь не так быстро и просто, как полагал Рим Ветров, небрежно говоря: «всего лишь»…

Несколько месяцев лучшие специалисты Института на самых лучших компьютерах считали варианты. Наконец, они выдали ответ, уместившийся на десяти листочках компьютерной распечатки из «Лексикона». Возвращения Наблюдателя из туннеля трансгрессора, согласно институтскому заключению, на протяжении ближайших пятидесяти лет следовало ждать шесть раз: в сентябре 1993 года в Москве (координаты квадрата прилагались), в марте

1999 года — в Мексике, в 2005 году в Туркмении, в 2020 году — в Анголе, в

2033 и в 2042 годах — в Китае и Англии, если, разумеется, к тому времени эти государства еще будут существовать.

Естественно, самым надежным вариантом представлялся первый, и к нему готовились загодя…

Было самое начало сентября, и погода стояла, как по заказу, теплая и солнечная.

Кризис в отношениях между Президентом и Верховным Советом назревал с каждым днем, но Арвина Павловича это сейчас мало волновало. Шли последние дни перед тем периодом времени, когда по оценке экспертов, «дыра», как в Ассоциации привыкли называть вход в туннель Трансгрессора, могла открыться в Центральном округе столицы и вынести, как будто морской волной после шторма, на берег этого мира раненого в грудь человека непримечательной внешности. Каждый день до позднего вечера Арвин Павлович пропадал в штаб-квартире, руководя последними мероприятиями по организации «встречи» беглеца и согласованию их с органами МВД и московскими властями, а на ночь уезжал в свой загородный коттедж, но дежурный по Ассоциации (эта должность впоследствии стала постоянной) в любую минуту мог связаться с ним по «мобильнику»… На всякий случай дежурному была поставлена задача регулярно отслеживать милицейские сводки и реестры приемных отделений больниц на предмет обнаружения раненых в грудь граждан. Мало ли что…

Если бы не эта предусмотрительность Арвина Павловича, то они бы пропустили момент возвращения Наблюдателя.

В эту ночь, когда Арвин Павлович, всласть наворочавшись под одеялом, уже стал задремывать, телефон настойчиво запиликал под самым ухом, и прежде, чем сознание успело обработать сигнал, рука протянулась к «мобильнику».

После первых же слов дежурного (а это был он) Арвин Павлович вскочил и принялся одной рукой кое-как одеваться. Сообщение могло быть и очередной «ложной тревогой», но проверить его стоило…

В районе двенадцати часов ночи мужчина, выгуливавший собаку в районе Патриарших прудов, увидел за деревьями странное сияние, а потом, подойдя к тому месту, обнаружил человека, корчившегося на земле в луже крови. Однако незнакомец оказался в сознании и твердым голосом отверг всякие предложения хозяина пса вызвать милицию или «скорую помощь». Мужчина не разбирался в ранениях, но, по его утверждению, кровь у неизвестного текла из раны на груди. Решив, что в данном случае имеет место быть последствие какой-то криминальной разборки, мужчина все-таки отправился к ближайшему телефону-автомату позвонить в милицию, но когда он вернулся обратно, то на траве уже никого не было, осталось только кровяное пятно… Самое странное заключалось в том, что если бы раненый ушел или убежал от этого места, то он бы оставил на земле следы крови, но ничего этого не было. Вызванный наряд милиции констатировал, что кровь имеется, а раненого действительно нет. Был составлен протокол, затем проводник с собакой пытались на пару взять след, но все было безрезультатно, и в конечном итоге стражи порядка махнули рукой и списали дело на то, что раненого могли увезти отсюда на машине его дружки. Дежурный обзвонил все городские больницы, поликлиники, госпитали и морги, но ни раненыей, ни трупы с огнестрельным ранением в грудь в это время никуда не поступали…

Приехав на Патриаршие, Арвин Павлович и его помощники взяли кровь на анализ и подвергли хозяина пса гипнодопросу. В крови, обнаруженной в парке, эксперты обнаружили наличие странных клеток, которые не присущи обычным людям… что это такое — сказать точно они затруднились. А допрос мужчины показал, что он не выдумал всю эту ситуацию из желания сниматься в передаче «Очевидное — невероятное»…

Значит, это действительно был Наблюдатель. Оставалось выяснить, почему он вернулся раньше, чем это ожидалось Ассоциацией. В НИИ, выполнявший расчеты, было направлено срочное задание на проверку первоначального заключения, и в результате выяснилось, что один из сотрудников математического сектора по рассеянности поменял местами в одном из длинных чисел две цифры после запятой при вводе данных в машину, и дата возвращения после исправления этой оплошности действительно сместилась на сегодняшнее число…

Взбешенный Арвин Павлович рвал и метал, кляня «раздолбаев-математиков» последними словами, но факт возвращения Наблюдателя состоялся, и нужно было принимать срочные меры. Они и были приняты. В ту же ночь, но никто не знал, поможет ли это…

Валентина Григорьевна уже спала, когда в дверь позвонили. Живя одна, она обычно не открывала дверь, не разглядев предварительно гостя в дверной глазок, а уж поздно ночью старалась вообще никому не открывать. Соседка по этажу обожала раздел криминальной хроники в «МК» и постоянно рассказывала Валентине Григорьевне страшные истории об ограблениях одиноких пожилых людей. Валентина Григорьевна над соседкой посмеивалась, но ее рассказы были подобны мине замедленного действия, они срабатывали лишь некоторое время спустя, когда Валентина оставалась дома одна…

Однако сейчас Валентина Григорьевна откинула цепочку и лязгнула замком, даже не поглядев в глазок. Почему-то ей было не страшно. Словно она знала, что никакой опасности за дверью нет.

Опасности там действительно не было, но в следующую секунду ноги доцента института иностранных языков сами собой подкосились, и она едва не лишилась чувств.

В человеке, который, опираясь о стену одной рукой и криво усмехаясь, стоял перед ней, она узнала Анатолия!..

У Валентины Григорьевны пропал дар речи, а он, всё с той же застенчивой усмешкой, осведомился:

— Валя, к тебе можно?

Вначале она хотела сказать, что нельзя, и захлопнуть перед его носом дверь, как вдруг заметила, что рука, которую он прижимал к своей груди, испачкана чем-то красным, и только сейчас до нее дошло, что он держится за стену лишь потому, что едва держится на ногах.

— Господи, Толя, что случилось?! — вскричала она. — Заходи же!.. Откуда ты? Что с тобой? Ты ранен?

Анатолий с трудом шагнул через порог, она закрыла за его спиной дверь, и только теперь, при свете настенного бра, Валентина Григорьевна увидела, что он нисколько не изменился — не только с прошлого года, когда она случайно встретила его в автобусе на Садовом, но и вообще с тех пор, когда они познакомились — а ведь с того времени прошло, ни много, ни мало, двадцать шесть лет!.. Однако, сейчас ей уже было под шестьдесят, и она выглядела соответствующе этому возрасту, а ему как было около тридцати — так и осталось, во всяком случае внешне!..

Но все это можно было выяснить потом, потом, а сейчас следовало решать более насущные вопросы.

— Валя, — сказал Анатолий, прислоняясь боком к стене, — я завтра утром уйду, ты не беспокойся. Мне только нужно какое-то время побыть у тебя, хорошо?.. Кроме тебя, дома есть кто-нибудь еще?

— Нет, — сказала она, не зная, что делать.

— Ну и хорошо, — напряженно улыбнулся он. — Ты не будешь против, если я приму ванну?

— Толя, может быть, тебе нужен врач? У тебя же кровь!..

— Нет-нет, Валя, не беспокойся, это сейчас пройдет, — странно ответил он. — Иди поставь чайник, а я — мигом…

И он направился в ванную комнату.

Она стояла, не в силах сдвинуться с места, и ей казалось, что все это ей снится.

Он так естественно командовал ею, словно они прожили все эти проклятые двадцать шесть лет вместе, как муж и жена…

— Толя, — наконец, крикнула она ему в спину. — Да можешь ты мне, наконец, сказать, что происходит? Откуда ты взялся? И каким образом?..

Он даже не остановился.

— Валюша, — сказал он таким тоном, будто все эти годы любил ее, и от этого у нее защипало под веками. — Родная моя, я всё тебе объясню… Но попозже…

Она успела вскипятить электрочайник и собрать на стол то, что попало под руку в холодильнике из съестного, а в голове у нее по-прежнему был какой-то туман, и она никак не могла сообразить, что же, собственно, случилось и плакать ли ей, радуясь возвращению своему давнему возлюбленному, или впасть в гнев и выставить его за дверь… Нет-нет, это было исключено, учитывая его состояние. Не могла же она выгнать из дома раненого, пусть даже он много-много лет назад предал их любовь! Но и радоваться тоже было нечему — ведь он сразу предупредил ее, что не собирается задерживаться в ее доме. Из вежливости он так сказал или действительно считает ее квартиру этаким запасным аэродромом, на который раз в четверть века можно совершить аварийную посадку, поесть, помыться, выспаться и улететь дальше?.. Господи, я же не предложила ему чистое белье, а ведь ему, наверное, что-то подойдет из старых одежд сына!..

Мысль о сыне кольнула так, что Валентина Григорьевна испугалась за свое сердце и присела на кухонный табурет. Надо было срочно решать: говорить ему или не стуит?.. И кому «ему», поймала она себя на мысли. Сыну или Анатолию?.. Ладно, посмотрим по тому, как он себя поведет. В любом случае, торопиться не надо…

Двадцать шесть лет прожили без него — и еще проживем!..

Когда она, предварительно постучав, внесла в ванную белье и одежду, которую ей удалось отыскать в шкафу сына, Анатолий нежился в ванне, прикрыв глаза, в пушистом облаке пены.

— Спасибо, Валюша, — сказал он и сел в ванне, с силой натирая себя мочалкой.

Она быстро оглядела его грудь, спину и руки, но никакой раны и даже шрама не обнаружила. Привиделась ей кровь на нем, что ли? Может, он какой-нибудь гипнотизер… экстрасенс? Может быть, в свое время именно с помощью гипноза он околдовал ее, тридцатичетырехлетнюю девушку, так, что она, не раздумывая, привела тогда к себе его, абсолютно незнакомого мужчину, да еще и провела с ним незаконно-брачную ночь?.. Может, поэтому и внешность его кажется ей такой неизменной, потому что он заставляет ее так видеть его?.. Фу, какая ересь в голову лезет!..

Потом они подзакусили. Правда, ел только он, да и то довольно скромно, а она вообще ограничилась «пустым» чаем с карамелькой. За столом она все ждала, когда же он поведает ей о себе или хотя бы расспросит ее о том, что с ней было за все эти годы. Но Анатолий либо молчал, либо ограничивался ничего не значащими фразами. Неизвестно почему, но Валентиной Григорьевной тоже овладела какая-то непонятная робость, мешавшая ей задавать вопросы напрямую. Она попыталась стряхнуть с себя странное оцепенение и тут обнаружила, что Анатолий клюет носом в свою опустевшую чашку. Она разобрала в комнате сына диван, постелила наспех и вернулась, чтобы проводить его спать. Он уже спал сидя, подперев голову руками.

Пришлось вести его к дивану, как пьяного. Впечатление это усугубилось, когда он на мгновение очнулся и пробормотал себе под нос еле разборчиво:

— Потом, потом… всё это — потом!..

Потом надо было ложиться спать и ей, но уснуть она не сумела бы, даже если бы приняла сильнодействующее снотворное. Где-то на периферии сознания вертелись мысли о том, что завтра с утра у нее четыре часа занятий в институте и что сыну об Анатолии она вряд ли осмелится написать или сказать… иначе он не поймет ее… А основной вопрос маячил огненными письменами в мерцающем мраке под плотно сомкнутыми веками: «Кто он такой?»…

Черт ее дернул потом включить телевизор!.. Если бы она не сделала этого, то, возможно, всё было бы по-другому! Но, измаявшись на своем ложе, она поняла, что заснуть при столь бурной умственной активности не сможет, и решила посмотреть какой-нибудь ночной канал на минимуме звука… Телевидение, особенно в последнее время, действовало на Валентину Григорьевну лучше всякого снотворного — главное было только вовремя выключить старенький «Рекорд», иначе в глубокий сон врывались, подобно автомобильной сигнализации, резкие гудки: «Не забудьте отключить телевизор!»…

Как назло, телевизор включился на канале «Дважды два», который считался московской городской программой. И не успела на экране отдрыгаться под однообразную малоприятную мелодию какая-то зарубежная певица с сильно намазанной физиономией и розовыми коленками, как вместо очередного выпуска рекламы возникло лицо известного телеведущего, который хорошо поставленным голосом объявил:

«Вниманию граждан, проживающих в Центральном административном округе столицы. За совершение особо тяжких преступлений разыскивается преступник, имя и фамилия которого пока не установлены. — На экране возник аляповатый портрет, сделанный с помощью компьютера, но в котором можно было узнать Анатолия. Ее Анатолия. — Разыскиваемый преступник может быть ранен в грудь, он особо опасен, поскольку владеет приемами воздействия на психику людей…». Диктор добросовестно зачитал напечатанные в нижней части экрана номера телефонов, по которым нужно было обратиться гражданам, имеющим какие-либо сведения об указанном человеке, и после традиционной заставки с многозначительной фразой: «Просто мы работаем для вас» — музыкальная передача продолжалась…

Потрясенная Валентина Григорьевна машинально выключила телевизор и уставилась на тусклый свет ночника, не видя его.

Теперь всё наконец-то становилось на свои места: и нежелание Анатолия вступать с нею в брак двадцать шесть лет тому назад — он, видимо, тогда уже занимался чем-то преступным… может быть, он и познакомился-то с ней тогда, чтобы где-то отсидеться, пока его ищут, — и тот факт, что он канул бесследно в пучину лет — сидел, скорее всего, по тюрьмам да колониям, причем длинный срок — и его испуг, когда в прошлом году она схватила его за рукав в автобусе, и его неизменная внешность, и всё-всё остальное!.. Ладно, с этим ясно, теперь надо решать, что же делать. Насколько помнится, по нашим законам укрывательство преступника, да еще такого опасного, как Анатолий, чревато… сколько, интересно, ей дадут за это?..

Господи, да что же это она всякие глупости обдумывает, ведь решить-то ей нужно, в сущности, совсем простую проблему: все еще любит она его или нет, а от ответа на этот вопрос будет зависеть и всё остальное… Впрочем, дура ты дура, Валька, хоть и звание доцента тебе дали!.. Неужели ты будешь способна укрывать этого человека, даже если тебе станет ясно, что ты его любишь?!.. Неужели ты сможешь помогать ему, убившему на своем веку много ни в чем не повинных людей?..

Господи, я никогда в тебя не верила, но, если ты есть и если даже тебя нет, подскажи мне: как поступить мне, любящей, а значит — глупой и слабой, женщине?!..

Когда она потянулась за телефоном, то шнур его, словно дохлая змея, запутался в ножках стула, и Валентина Григорьевна на миг обрадовалась: если бы шнур сейчас оборвался или если бы телефон по какой-либо иной причине сейчас не работал, то это можно было бы расценивать как совершенно однозначный ответ Бога на ее мысленный вопль.

Но в трубке исправно возник гудок, который показался ей ревом сирены.

В памяти почему-то сами собой всплыли строчки неизвестно где и когда услышанных или прочитанных стихов: