31

Стефан карабкался вверх по узкой шахте, ощупью находя осклизлые выступы со сгнившим оребрением – конструктивно эта шахта предназначалась как для червя, так и для человека на случай форс-мажорных обстоятельств, связанных с кораблем. Нижние штреки оказались сверх меры пыльными, но сухими, а здесь что-то капало сверху с упорством метронома, несло сыростью, мокрой ржавчиной и пряным отвратом плесени – то ли земной, то ли местной. Один раз Стефан соскользнул и, холодея от ужаса, повис на одной руке. Дважды попадались недвижно застывшие черви-ремонтники, и он, протиснувшись мимо, обрушивал их вниз на головы тех, кто, возможно, полз за ним следом. Хотя, скорее всего, никто уже не полз. Ему удалось оторваться от погони минут пять назад, и теперь они могли лишь глупо аукать, ползая по лазам наугад и пугаясь друг друга всякий раз, как столкнутся нос к носу впотьмах. Скоро им это надоест – зато какое неподдельное рвение было вначале! как они пресмыкались быстрыми ящерами, струились, выдохнув воздух, по узостям лазов, скверно бранясь тонкими голосами, когда дорогу преграждал дохлый червь, сгоряча проскакивая такие ходы, где при иных обстоятельствах не проскользнул бы и намыленный дистрофик… Могли бы обойти и зажать с двух сторон, но не обошли и не зажали, только заплутали сами и в конце концов подняли вой, требуя доброго дядю, способного вывести их из лабиринта. Сами виноваты, что не изучали схему ходов! Дольше других на хвосте висел Маркус – Стефан слышал позади себя его упорное сопенье и по лязгу металла о металл догадался, что в руке у Маркуса нож. Экий Брут доморощенный, хладнокровный и расчетливый гаденыш, озабоченный сокрытием своей ничтожной тайны… Глупенький, да разве ж ты у меня один такой был?.. Затаившись в ответвлении, он пропустил Маркуса мимо себя, стараясь не дышать. Сердце бухало так, что казалось, резонирует весь корабль, и отзывался в черепе тяжелый молот. Легкие жгло. С минуту Стефан отдыхал, не в силах заставить себя двигаться дальше, еще и еще раз переживая ужас погони и не без острого злорадства сознавая, что облава на него с треском провалилась в самом начале. Он все-таки ушел. Он был один.

Убили бы? Можно не сомневаться. Забили бы, как Дэйва, если бы только не вмешался Питер, – но какой ему резон вмешиваться? Одной проблемой меньше, и кровь не на нем. Удобно, черт подери. Можно было бы позавидовать – прирожденный лидер на взлете! – если бы только он не понимал, как понимаю я, что ничего еще не кончено и не кончится никогда…

Ты думал, я сдамся на милость, Пунн?

Конечно, не думал.

Он полз вверх, отсчитывая боковые штреки. Четырнадцать? Нет, уже пятнадцать. Здесь. Контрольный разъем в специальной нише был тут как тут, на плетеном канате из сверхпроводящей гибкой керамики нарос слой плесени. Бардак на корабле. Стефан немного повозился с разъемом и заорал, когда его ударило током. В шахте отозвалось эхо. Несколько секунд он тряс рукой, чувствуя, как в тело возвращается противная дрожкая слабость. Не то гнездо. А какое же тогда? Пожалуй, вот это. Готово. Теперь надо уходить отсюда, и быстро. Он пополз прочь, еще не зная куда, но зная твердо, что сейчас, вот именно сейчас он должен принять решение. Что толку отсиживаться в лазах – найти теперь не найдут, но рано или поздно догадаются выкурить дымом.

Извиваясь, как червяк, он прополз по узкому штреку в следующую шахту. Горизонтом выше за тонкой переборкой помещался камбуз – слышались голоса, и урчал «Ламме», вырабатывая пищевую пасту. Выбить панель, захватить, забаррикадироваться и диктовать условия, угрожая разбить синтезатор вдребезги. Несколько дней выдержу… Гм, они тоже. Прежде всего удар по малышам – опять дойдут до гипотрофии…

Какое-то время он висел, заклинив себя в колодце, и пережидал приступ тошноты и слабости. Затем, как сонная муха, нащупал следующий выступ и медленно пополз, боясь сорваться вниз. Малыши, упрямо и зло бормотал он, – а что мне малыши? Нет, правда, – что? Никакого толку, кроме лишних хлопот, бормотал он, цепляясь за выступ, никакой полезной отдачи от них нет и не предвидится, бормотал он, через силу вытягивая себя наверх, так какого рожна я ношусь с ними? Корми их, сопли им вытирай… Родные они мне? Почем мне знать, бормотал он и сатанел, оскальзываясь, – может, кто-то из них и отравил пирожное… Что, стыдно потом будет? Будет, соглашался он. Но – потом, не сейчас. И ведь никто из них, ни один подлец не помешал Питеру даже словом…

Он все еще продолжал бормотать, когда камбуз остался далеко внизу и «Ламме» не стало слышно.