Солнце, пробиваясь сквозь редкую листву, слепило глаза. Назойливая мошкара, презрев разрекламированную Компасом мазь «антигнус», лезла за воротник, цеплялась к рукам, пикировала в лицо. В сапогах хлюпала вода – километр назад все трое промокли по самые «не балуйся», а времени, чтобы остановиться, снять и выжать насухо штаны, поменять портянки, подсушить сапоги у костра, этого времени у них не было. Погоня наступала на пятки, и радовало лишь то, что преследователям еще хуже, еще тяжелее. В индивидуальной походной аптечке пограничника запас стимулирующих средств крайне скуден, а у Компаса полные карманы таблеток.

Они шли безостановочно уже шестой час. Компас первый, Алекс за ним, Граф последним. Чтобы держать приличный темп, пятидесятилетнему Компасу приходилось каждые пятнадцать минут стимулировать организм химией. Алекс с Графом тоже глотали таблетки, на вид точно такие же, как у Компаса, а на самом деле безобидные витаминчики. Компас, само собой разумеется, пребывал в искреннем заблуждении, что новички до сих пор не упали от изнеможения исключительно благодаря бодрящим лекарствам.

– Твою мать! – выругался поводырь Компас. – Яма впереди. Осторожней!

И правда – впереди по курсу овражек. Склон овражка крут и ухабист. Резко позеленели зонтики папоротника, плотнее сгрудились деревья, повеяло сыростью. Подошвы сапог скользят, а дотянувшаяся до колен трава маскирует неровности почвы. Алекс споткнулся, клюнул носом рюкзак Компаса, взмахнул руками. Сзади Алекса поддержал, помог удержаться на ногах Граф. Впереди сбился с шага, заругался пуще прежнего Компас:

– Едрить твою! Не падать, вашу мать! Держись, мелкота! Прохиляем ложбинку – отдохнем. Дяденьке Компасу надоть осмотреться. Крепитесь, детишки.

«Детишки» старательно засопели, специально для «дяденьки Компаса» имитируя смертельную усталость.

На дне овражка журчал ручеек. Бледная водная немочь текла вдоль илистых берегов, омывая мшистые, наполовину сгнившие коряги. Оставив глубокие ямы следов в мягком прибрежном иле, Компас добрался до воды и поковылял вниз по руслу ручья.

– Малость побрызгаем, на случай собачек-следопытов, – объяснил Компас. – Не дрейфь, совсем малость брызганем и вверх, а тама отдохнете, как я и обещал.

Глупость, конечно. Пять, десять метров по мелкой воде ежели и озадачат собак, то ненадолго. На минуту-две. И, чтоб пройти по мелкоте эти несчастные метры, нужно потратить те же минуты. Однако скауты послушно потопали вслед за Компасом.

– Харэ воду месить. Карабкаемся в горку, – махнул рукой Компас, меняя направление движения.

В горку так в горку. Подниматься всегда легче, чем спускаться, особенно если еще с первого курса привык бегать кроссы по горам, по долам, по оврагам да по сопкам с полной выкладкой и на время.

– Вон к той сосенке хиляем... ох-х-х... – Дыхание Компаса сделалось хриплым и надрывным. Он остановился, схватившись за стволик молодой березки, свободной рукой достал из нагрудного кармана таблетку, слизнул языком серый кружок с ладони, разгрыз желтыми зубами.

– Поднажмем, малыши. Вон к той сосенке...

«Сосенкой» дяденька Компас называл высоченное дерево в два обхвата. Красавица сосна росла на самом краю овражка. Обнаженные, отполированные ветрами десятилетий корни лесной красавицы, словно щупальца гигантского осьминога, торчали из рыхлой земли, цеплялись за откос оврага, пучились, извивались, Компас, сноровисто используя голые корни в качестве перил и ступенек, ловко взобрался на возвышенность, оглянулся.

– Держи клешню, Шурик. – Присев на корточки, Компас протянул руку повисшему на корнях-ступеньках Алексу. – Хватайси... От, молодцом. Перебирай граблями, ходулями, а я подтяну... От, герой! Отдыхай, Шурик. Лови клешню, Карпыч...

Алекс освободил плечи от лямок рюкзака, улегся на сухой мох у подножия сосны-великанши. Прикрыл глаза, заставил себя дышать чаще и глубже. Рядом с Алексом растянулся на сизом ковре мха Граф. Зашуршала одежда дяди Компаса. Алекс приоткрыл один глаз.

Компас тоже скинул рюкзак, расстегнул клапан, развязал тесемки, стягивающие горловину заплечного вещмешка, засунул руку по локоть в рюкзачное нутро и, матерясь, выудил оттуда брезентовый чехол с «кошками».

– Вы собираетесь забраться на дерево? – спросил Алекс, открывая второй глаз.

– Слажу, гляну кругом. – Компас расчехлил «кошки», плюхнулся задницей на рюкзак. – А ну, Шурка, коли силушки остались, ползи сюда, подсобишь дяденьке крючки к сапогам прилаживать.

Алекс перевернулся на бок, с видимой натугой уселся в ногах у Компаса и помог «дяденьке» справиться с крепежными ремешками «кошек».

– Молодцом, пацанчик! – похвалил Компас. – Еле дышишь, а ручонки шаловливые почти и не трясутся... Полез я, пацаны! Сапог не снимайте, я скоро, и похиляем дальше...

Компас поднялся с рюкзака, повернулся лицом к дереву и, широко расставив ноги, раскинув руки, прижался грудью к шершавой коре, обнял ствол, прилип к дереву. Заскорузлые пальцы без труда нашли глубокие прожилки в пористой поверхности, крючья «кошек» впились в древесину. Компас полез вверх с завидной скоростью. Алекс не без восхищения наблюдал, как пятидесятилетний курьер легко и привычно метр за метром штурмует верхотуру ствола.

– Смотри, Граф! Ну, дает дядька! Ну, силен бродяга...

– Если честно, я за него волнуюсь.

– Напрасно. Смотри, как лезет! Смотри-смотри! Во дает.

– Ты меня неправильно понял. В том, что Компас не сорвется со ствола, я уверен. Я за его сердечко беспокоюсь, уж слишком много дядюшка Компас стимуляторов сожрал. Переборщит, и капут моторчику. Полтинник дядьке...

– Тихо. Он спускается. Опрокинулись и лежим. Мы устали, забыл?

– Помню... Шайзе, кто б знал, как я устал придуриваться уставшим...

– Я знаю. Тихо. Лежим, страдаем...

Спускался Компас немного медленнее, чем поднимался, но с той же ловкостью, каковая появляется лишь благодаря многолетней практике. До земли оставался всего метр, когда Компас крикнул:

– Пацаны! Сюда, шибче! Хватай меня, упаду!

Наплевав на конспирацию, оба скаута мгновенно вскочили. И вовремя! Пальцы дядюшки Компаса разжались, спина верхолаза качнулась назад, еще секунда, и он бы не удержал корпус в вертикальном положении. И, как минимум, сломал бы лодыжки, плотно зафиксированные крепежом «кошек».

Спина Компаса повисла в воздухе – ее поймали четыре сильные руки.

– Один удержишь, Граф?

– Яволь, херр Алекс.

– Держи, я ему ноги освобожу! Держишь?

– Держу.

– Шибче, пацаны! Отчипляйте меня, мать вашу... Ты правую, правую лапу отчипи, левую я сам. Жопу мне держи, перевешивает!.. От так... От, нормалек... Клади меня, сажай. Спиной к сосенке привалите, чтоб кровь от головы... От, аллес-нормалес... Фу-у-й... Херня, пацаны, хреново мне, детки...

Компаса, как он и просил, усадили, привалив сгорбленной спиной к сосне. Большая голова дяденьки подбородком упиралась в обмякшую грудь, с посиневших губ стекала розовая слюна.

– Херово, пацаны... Таблеток перебрал. В башке зашумело, крышу сорвало... Не вижу ни хера, все поплыло... Шурик, в рюкзаке моем, в боковом кармане, найди «баян» красного цвета, ширани мне всю дозу, помираю...

Пинком мокрого сапога Алекс опрокинул набок рюкзак Компаса, опустился на колени рядом с брезентовым пузатым мешком, вскрыл надутый боковой карман, где лежал металлический параллелепипед экстренной аптечки.

Молодой, тренированный скаут последние часы пути только и делал, что представлял, каково слабоподготовленным погранцам продираться сквозь чащу, не имея возможности столь же щедро, как дядя Компас, стимулировать себя лекарствами. Злорадствовал Алекс, воображая бледные морды пограничников, и совершенно не думал о побочных действиях стимуляторов. Даже две с половиной минуты назад, когда Граф высказал беспокойство за «моторчик« Компаса, Алекс пропустил слова приятеля мимо ушей. Когда ты сам здоров, как молодой бычок, и еще ни разу в жизни тебе не довелось судорожно искать по карманам упаковку валидола, и ты еще не знаешь, что такое головная боль после крошки нитроглицерина, и жуешь всеми тридцатью двумя зубами, пока ты юн и крепок, тебе не дано понять, каково это – носить на плечах груз пятидесяти прожитых лет. Вольно или невольно, но ты меряешь «стариков» по себе, и тебе кажется, что старость – это немного смешно, чуточку неудобно и к тебе она, безусловно, не имеет никакого отношения.

– Чего ты там копаешься? – торопил Граф. – Дед глаза закрыл, коньки отбрасывает! Я говорил – у него моторчик накроется! Говорил?!

– А он говорил, что у него крыша потекла, на сердце не жаловался. – Алекс вскрыл железную коробку с инъекторами, выцарапал из поролоновой упаковки шприц, помеченный красным, передумал, взялся за шприц с синей отметиной.

– Рукав ему закатай. Лови «баян», коли в вену.

– Почему я? – Граф поймал брошенный Алексом шприц. – У меня по практической медицине, сам зна...

– Заткнись. Я пока мины достану. – Алекс на коленях переполз от рюкзака Компаса к своему брошенному рюкзаку. – Компаса придется нести, взрывы остановят погранцов, уйдем...

– Мы себя обнаружим! Ребята из Ближнего Леса нас засекут и... И погранцов жалко, свои парни, а мы... Алекс! Компас просил красный шприц!

– Помню. – Алекс вытряхнул из рюкзака пакет с коробочками мин-»вонючек». – От красного он или совсем помрет, или козлом поскачет, от синего уснет. Мы его понесем. Коли быстрее и переодевайся. Все лишнее бросим здесь, работаем вариант «ниндзя».

– Лучше «легионер», жалко консервы бросать.

– В лесу еды полно, не жадничай.

Необходимость притворяться перед Компасом пропала, скауты двигались быстро и энергично. Особенно Таможин, Карпов же слегка замешкался. В набухшую вену на локтевом сгибе Компаса он попал с четвертой попытки, припал ухом к груди «старика», послушал биение сердца, ни фига не понял, вроде стучит.

Зажав пакет с минами под мышкой, Алекс отбежал на десять шагов вправо от приметной сосны. Первую мину установил внутри трухлявого пня. Активизировал взрыватель, запустил программу. Выставил радиус срабатывания «10», таймер поставил на полчаса. Через тридцать минут «вонючка» выпустит вибрилы, и только мина «унюхает» человеческий запах ближе чем в десяти метрах, она сработает. Возвращаясь по краю овражка, Алекс прикопал в куче сухой листвы вторую мину. Спустился по склону и третью «вонючку» засунул под переплетение корневища великанши-сосны. Четвертая и пятая (последняя) мины спрятались с левой стороны гигантского дерева. Достаточно, чтобы сработало хотя бы одно взрывное устройство, остальные сдетонируют. Бабахнет любо-дорого! Задеть погранцов не должно, однако исподнее ребята себе запачкают и дальше не сунутся, сто процентов!

Пока Алекс устанавливал мины, Граф сооружал носилки из двух березовых стволиков и своей мокрой одежды. Топорик, что здорово утяжелял рюкзак Компаса, оказался туповатым, и Граф провозился с рубкой и обтесыванием подходящих березок чуть больше времени, чем полагалось по скаутским нормативам. Потерянные секунды курсант Карпов наверстал за счет раздевания и «вязки ложа». Минер Алекс продрался сквозь кусты бузины к утрамбованному сапогами подножию сосны, когда Граф укладывал «спящего» Компаса на импровизированные носилки.

– Зер гут, херр Карпов! – Алекс поспешил на помощь товарищу. – Я, дурак, и не подумал о способе транспортирования больного... Кантуем его осторожнее, «кошки» с сапог отвяжем, а то цепляться будут за зеленку.

– «Вонючки» все поставил?

– Все пять. На полчаса и на десять метров.

– На десять? Шайзе! Капут моей головушке. Я сдуру решил, что ты взрывать погранцов собрался.

– Пугать, только пугать... Фиксируем Компаса к носилкам, переодеваемся и марш-броском километриков пятнадцать, яволь?

– Да хоть двадцать, делов-то куча...

Компаса привязали к самодельным носилкам, чтоб не елозил при транспортировке. Веревку для фиксации больного позаимствовали из его же рюкзака. В чужой поклаже скауты рылись без всяких церемоний, все равно лишний груз придется оставить.

– С Компасом ажур. – Алекс вскинул руку, посмотрел на жидкокристаллический циферблат хронометра. – У нас осталось пять минут на подготовку и пять на уход из радиуса. Шнель, херр Карпов!

– Яволь, херр Таможин, лови! – Из рюкзака Графа полетели на землю два плотно набитых целлофановых пакета. Один из пакетов Граф по-футбольному пнул ногой Алексу.

– Гут! – Алекс подхватил пакет на лету, разорвал целлофан. На землю выссыпалось оружие и одежда, комплект стандартной экипировки скаутов.

Тяжелые кирзачи, мокрые штаны и остальную надоевшую, неудобную одежку Алекс сорвал с себя меньше чем за минуту, причем с громадным удовольствием. Еще с большим удовольствием Алекс одевался в родное, скаутское.

Алекс спрятал глаза за стеклами защитных очков-»хамелеонов». Поправил резинку очков на затылке, обмотал шею и голову длинным серым шарфом так, что открытыми остались лишь уши, нос и верхняя губа. Голые ноги Таможина прыгнули в две просторные серые штанины. Скаут затянул шнурок на поясе, завязал тесемки на щиколотках. Обулся в кожаные сапожки (того же серого цвета) с плоской подошвой. Натянул на руки легкие и тонкие, но необычайно прочные кольчужные перчатки. Правое запястье поверх металла перчатки окольцевал ремешок хронометра, левое – браслет с миниатюрным приборчиком «Искра-9». Торс Таможина прикрыла серая, под цвет всего остального, просторного покроя хламида. Широкие рукава хламиды заканчивались узкими манжетами, одеяние болталось колоколом, пока Алекс не подпоясался многосекционным ремнем. Каждая секция ремня – герметический футляр или футлярчик с необходимыми для жизни и выживания предметами. По бокам к ремню приторочены ножны с двумя короткими кинжалами.

Алекс одевался ровно тридцать две секунды. В училище все то же самое Таможин проделывал за двадцать семь секунд. Однако пятисекундный перебор Алекс себе простил. Переодевшись, Таможин подпрыгнул, присел, крутанулся вправо, влево, дабы проверить, не звенит ли чего, не жмет. Нет, все в норме. Алекс взглянул на Графа. Конечно, Карпов переоделся быстрее, он же разделся, мастеря носилки, у него была фора. Костюм Графа ничем практически не отличался от облачения Алекса. Такое же серое, просторное и нарочито бесформенное одеяние. Обвислости и складки изменяют, насколько это возможно, привычную взгляду конфигурацию человеческой фигуры, создают ложное впечатление неуклюжести. Костюмы идентичны, а вот в экипировке существуют мелкие, допустимые стандартами различия, с учетом индивидуальных навыков скаутов и причуд интендантов на складе спецсредств. Вместо пары кинжалов Граф вооружен тесаком типа «кочевник». Ножны «кочевника» косо крепятся на животе к пряжке ремня. И на правом запястье у Графа вместо «Искры-9» браслет с «Комаром-7».

– Ты чего меня рассматриваешь, херр Алекс?

– Вот думаю, как бы не забыть, если тебя убьют, снять твоего «Комара».

– Ха! Мне проще, мне твоя «Искра» даром не нужна.

– Кому она вообще нужна, эта «Искра»? Обидно, Граф! Выполняем ответственное задание, а жмоты на базе выдают одного на двоих «Комара», «ушей» не дали вообще, респираторов пару пожалели...

– Нашел время и место плакаться! Берись за носилки сзади и побежали.

– Почему я сзади?

– Я всю дорогу последним перся, надоело тебе в затылок смотреть. Шнель, Алекс.

– Погоди! – Алекс взглянул на хронометр. – У нас полно времени. Восемь минут до включения «вонючек». За три минуты вполне успеваем костерчик устроить, маячок для погранцов организовать, чтоб они...

Граф вскинул правую руку, растопырив пальцы, что на языке жестов у скаутов означало: «Тихо! Слышу посторонний подозрительный шум».

Алекс замер. Прислушался. Далеко в лесу, за оврагом, тявкнула собака. Алекс сжал, разжал и снова сжал пальцы левой руки. Граф в ответ помахал растопыренной пятерней. Алекс кивнул, и оба скаута, двигаясь бесшумно и быстро, подбежали к носилкам. Алекс взялся за те концы березовых стволиков, что торчали рожками возле головы дядюшки Компаса, Граф схватил носилки, повернувшись задом к подошвам кирзачей пожилого курьера, спиной в Алексу. Может, и плохая примета нести больного вперед ногами, однако так учили обращаться с увечными в училище. Хоть и плохо осваивали теорию курсанты Карпов и Таможин, однако практические занятия инструктора в училище вообще никак не оценивали. Практику курсант либо сдавал, либо нет. И ежели однажды ты уже сдал зачет по транспортировке раненого, то бегать с носилками умеешь на «отлично».

Граф и Алекс согнули локти, приподняли носилки повыше и побежали. Ветка орешника хлестнула по груди Графа, прошуршала над Компасом, попробовала зацепиться за серую жесткую складку на поясе Алекса. Открытое малое пространство у подножия сосны и далекое собачье тявканье остались позади, лес нехотя поглотил скаутов, ворчливо хрустя сушняком, капризно шелестя листьями. Но лес недолго сопротивлялся вторжению людей в сером, на второй минуте движения скауты приноровились к его преобладающе лиственному характеру. Скауты чувствовали лес, как дикие звери, вырвавшиеся из клетки. Скауты любили лес, доверяли и доверились ему. Они не противопоставляли себя зеленой окружающей среде, они стали ее составной частью, слились с ней воедино. Мелкие птахи спокойно наблюдали, как по-свойски, уверенно петляет меж деревьями серое существо о четырех ногах. Серое спешит своим долгим путем, так чего ж его бояться? Любопытный бельчонок, дурачок маленький, спрыгнул на примятую траву, понюхал плоский след серого существа. Облезлая лисица выглянула из-за березового ствола, проводила желтым взглядом невиданного монстра, учуяла белку и навострила уши. Бельчонок копошился в траве совсем-совсем близко. Рыжая хищница вытянула шею, повернула острую морду...

КХА-А-А!!! Взрыв! Желтые глаза лисицы зажмурились, уши прижались к морде... К-Х-Х!!! Еще один взрыв! Бельчонок лихорадочно метнулся к березовому стволу, острые коготки царапнули кору, и не успело отзвенеть эхо второго взрыва, а бельчонок уже скрылся в зеленой березовой листве... КХА!!! Лесные птахи с писком взмыли в небо над зеленым океаном... К-Х-А-А!!! «Четыре», – сосчитал Алекс... К-К-Х-Х-Х!!! «Пятая, последняя «вонючка» сработала, – отметил Граф. – На тринадцатой минуте примерно после старта. Погранцы были гораздо ближе, чем мы рассчитывали. Ну, да ничего, пока дядюшка Компас болтается на носилках бесчувственной тушей и пока нет надобности притворяться придурками-подростками, уйдем с гарантией, яволь!»

Четыре серые ноги упорно толкают землю. Защищенные «хамелеонами» глаза не боятся солнечных слепящих бликов, грубая ткань просторных одежд не рвется, когда цепляется за сучки и ветки. Лиственный лес постепенно сменяется хвойным. Травы и папоротники уступают место мхам и лишайникам. Мошкара исчезла, ей на смену прилетели жирные комары и мухи. Примерно пять километров от места взрывов. Скауты бегут слаженно, нога в ногу. Как будто эта пересеченная местность им хорошо знакома и они заранее знают, где лучше свернуть влево, а где принять правее.

Мохнатые ели расступаются, становятся выше и стройнее. На шершавом ковре из сухих иголок гвоздиками торчат грибные шляпки. Безветрие. Ни одного насекомого в воздухе. Жарко, солнце греет макушку. Десять километров от взорванной сосны-великанши. Скауты по-прежнему бегут легко, в том же темпе.

То тут, то там появляются островки буйной травяной растительности. Рядом с елками вновь возникают прутики лиственных деревьев. Длинные тени указывают путь на восток. За плечами у скаутов кросс длиною в пятнадцать кэмэ. Резиновая прокладка «хамелеона» на лбу у Алекса пропиталась потом. Впервые споткнулся и чуть не упал Граф. Но бег продолжается.

Густая растительность, переплетение хвои с листьями, заполненные гнилой водой ямы вынуждают скаутов круто петлять на бегу, передвигаться зигзагами. Алекс сбивается с общего ритма и едва удерживает на весу носилки. Мычит, подает признаки близкого возвращения в сознание Компас. Ошибается с расчетом маршрута Граф. Скауты вязнут в буреломе, переходят с бега на шаг, приседая, ползут под мертвыми стволами, перепрыгивают шипы сухих, упавших ветвей и неожиданно выходят на просторную, поросшую ершиком мягкой травки поляну. Ранние сумерки. Над поляной бесшумно порхают бабочки. Граф останавливается, через плечо смотрит на Алекса.

– Привал?

– Яволь.

– Во-он с той стороны полянки пенек, видишь?

– Где?

– Вон, в пяти метрах от подлеска. Идем туда, к пеньку.

На краю поляны росло когда-то могучее дерево. Его сожгло молнией. Остался черный, обугленный пень и полуистлевший ствол. Обгоревшая крона дерева упала в подлесок, который, оправившись от былого катаклизма, весело зеленел нежными листиками и иголками.

В упавшем стволе жили муравьи. Обугленный зуб пня насекомые не тронули. Поставив носилки на траву возле пня, Алекс и Граф с удовольствием сели, облокотившись спинами о почерневшую древесину.

– Устали, херр Карпов?

– Обижаете, херр Таможин.

– А вы не обижайтесь, херр Карпов. Сэкономили силы, будьте любезны, как положено, осмотреть прилегающую к месту стоянки территорию. А я, уставший и обессиленный, займусь херром Компасом. Яволь?

– Сволочь ты, херр Таможин. Хитрая и подлая притом.

Застонал, замычал, зашевелился дядька Компас на носилках. Алекс подтянул колени к груди, перекатился через плечо и, очутившись у изголовья носилок, занялся распутыванием веревок, фиксирующих тело больного. Граф крутанул шеей, размял плечи, спину, встал прыжком, не спеша потрусил к подлеску на краю поляны. Ближайшие пять-десять минут скаут Карпов будет шнырять по лесу вокруг травянистой плешки, знакомиться с местностью, наметит пути для экстренного ухода и заодно соберет дровишек для костра.

– Ты... ты кто?.. – открыл глаза Компас, прищурился, напрягся.

– Я Саша. Шурик. – Таможин, мысленно ругая себя последними словами, стянул с лица серый шарф, сдвинул на лоб очки-»хамелеоны».

– Шурик, чего со мной, а?

– Вы болеете, дядя Компас. Вам на сосне плохо стало, и мы...

– Это я помню. Подмогни сесть, Шура.

Таможин помог Компасу сползти с носилок, оттащил плохо слушающееся хозяина тело к пню, худо-бедно усадил.

– Шурик, чой-то ты на себя напялил?

– Вы позабыли, дядя Компас! У нас с Евграфом были спрятаны в рюкзаках самые настоящие костюмы скаутов. Их нам Хохлик подарил...

– Мудак Хохлик! Скаутов в Ближнем Лесе не любят, хоть ни одного живьем близко и не видали, но...

– Вы это уже объясняли, дядя Компас...

– А ты еще раз послушай. Оно пользительно, старших слушать. Ой-й... Башка закружилась. Найди-ка, малой, таблеточку для дяди Компаса. У самого дяди руки онемели, до карманов не подымаются.

– У вас сердце...

– Замолкни, пацан! Лучше жить с больным сердцем, чем помереть со здоровым. Где Евграф?

– Дрова в лесу собирает.

– Угу. Рюкзаки вы бросили, переоделись, меня в охапку и тикать?

– Да, мы...

– Замолкни. Далеко утекли?

– Километров на двадцать без малого от той сосны.

– Ого! Это ж сколько времени я без памяти был?

– Сутки, – не моргнув глазом соврал Алекс.

– Ого! Куды вы тикали-то хоть? В какую сторону?

– Все время двигались на восток.

– Едрить твою! Натворили, вашу мать! Малый, жить хочешь – сувай таблетку мне в зубы, и двигаем отсель с темпе вальса!

Изобразив испуг на лице, Алекс полез в нагрудный карман тужурки пожилого курьера.

– Дядя Компас, может, вы зря беспокоитесь? От пограничников мы ушли...

– Силушек бы мне, я б дал тебе в зубы! Ушли! Ушли-то ушли, а пришли куда?

– Куда? – Алекс достал колесико таблетки, застегнул обратно на пуговичку карман тужурки Компаса.

– Чуешь, Шурик, комарье исчезло?

– Ну?

– Не нукай, не запрягал! Суй мене в пасть таблетку, суй, не брезгуй... От так... От молодцом, засранец... Щас рассосу, и тикаем... Слухай сюда, ребенок. Вертолеты за нами гнались?

– Нет...

– Не гнет, а вороной! Не гнались. А почему? А потому, что дяденька Компас думал, где ходить. За нами лопух-лейтенант взвод рядовых вел. Молоденький лопушок, с шилом в заднице, по неопытности в казаков-разбойников игрался. Я пацана в погонах специально вбок с трассы повел. От той сосны надоть было взять правей и через болото, крюком обратно на маршрут. А вы, разгильдяи, прямиком в Ближний Лес поперли. Комарье исчезло – первый признак Ближнего Леса!

– Дядя Компас, но мы ведь так и так шли в Ближний Лес...

– Так и сяк! Здеся, вблизи Белого Леса, место месту рознь. Я вел к знакомому месту, к деревне Шалая, а вышли мы не дай бог к поселку Дальний.

– Почему «не дай бог»?

– По кочану! У Дальнего самые места, где черти шалят.

– «Черти» – это бандиты, которые против всех? Пираты Ближнего Леса, да?

– Два! Черти предела не знают. Народ бает, черти ваще человечину едят, мухоморами закусывают... Подмоги встать дяденьке, малый. Кликнем Евграфа, и ходу отсель! Нагородили вы, детки, делов, заварили кашу, расхлебать бы.

– Вы сами виноваты. Раньше вы про обязательное и строгое следование по маршруту не гово... Ой!..

Компас влепил Алексу звонкую пощечину. Таможину пришлось постараться, чтобы подавить благоприобретенные в училище навыки и мужественно подставиться под удар. Потеряй Алекс самоконтроль, капут замахнувшемуся на скаута пожилому курьеру.

– ...Ой! Дядь Компас, чего вы деретесь?! Больно...

– Плечо подставь, сопляк. Я обопрусь, встану... От так! – Используя Алекса в качестве опоры, Компас поднялся. – Шатает малехо... Больно ему! Видали ханурика?! Ишь какая неженка! Погодь, паря, дядя Компас еще по зубам вам обоим настучит за самодеятельность, если вас до того, деток сладких, черти не попользуют в жо...

Короткая, с черным оперением стрела, чиркнув Алекса по уху, вонзилась в шею дядюшки Компаса. Смертельно раненный курьер схватился за горло, согнулся, из небрежно застегнутого нагрудного кармана на травку посыпались таблетки-стимуляторы. На сей раз инстинкты скаута сработали быстрее разума. Наконечник стрелы оцарапал мочку уха, и сразу же ноги Алекса пружинисто оттолкнулись от земли. Перелетая через пень, Алекс увидел, как застряла в шее Компаса стрела, как еще две стрелы воткнулись в пень. Увиденное Алекс осмыслил уже находясь с другой, безопасной стороны пня. Кисти и локти самортизировали приземление, Алекс прижал подбородок к груди, колени к животу, перекатился через спину один, второй раз, толкнулся левой ногой, прыгнул вперед и вверх, толкнулся правой и скрылся в зелени подлеска.

Вокруг низкорослые елочки, березки, опасная пустота поляны совсем рядом, в двух шагах, но Алекс и не думает углубляться в зеленую путаницу ветвей и стволов, он обмотал лицо шарфом, вернул на место очки-»хамелеоны», сидит на корточках, низко пригнувшись, и слушает, неподвижный и неприметный, будто серый могильный холмик.

Расцарапанное ухо из великого множества звуков выделило тихое механическое жужжание. Алекс вскинул голову и увидел в небе над поляной «птеродактиля». Само собой разумеется, двоечник Таможин запамятовал, как по-японски называется этот летающий АБ-мех. Лично он, Алекс, когда знакомился с типовыми конструкциями мехов, нарек уродину с ножками кузнечика, крыльями летучей мыши, тушкой курицы и клювом цапли – «птеродактилем».

«Хорошо еще, что «птеродактиля» запустили, – подумал Алекс, сжав в кулаках рукоятки кинжалов. – Повезло, что не «пчелиный рой». И вообще мех-леталка – не самое страшное. С прыгалкой типа «жаба» или со «скорпионом» справиться сложнее. А у «птеродактиля» сенсорный блок под клювом и... Или это у «пауков» сенсоры под клювом?.. Не помню!..»

АБ-мех парил, кружил над поляной, журчал моторчиками, регулируя размах выдвижных крыльев, и с каждым кругом приближался все ближе и ближе к воображаемой точке над головой Алекса. Когда «птеродактиль» достигнет искомой точки, он уберет крылья до минимума, позволяющего корректировать траекторию падения, и рухнет сверху на Таможина, норовя достать скаута клювом-разрядником. Исхитрится Алекс избежать укола в страшно подумать сколько вольт, драпанет Алекс подальше в лес, и ножки кузнечика, спружинив, подбросят куриную тушку меха высоко вверх. И вновь раскинутся над кронами деревьев перепончатые крылья, охота продолжится. Когда мех засек жертву, надеяться на чудесное спасение бесполезно. Компьютер в чреве боевого урода работает без сбоев, а «источник Лазарева» гарантирует бесперебойную подачу энергии в течение месяцев, а то и лет.

«Быть может, у «птеродактиля» сдыхает этот самый источник? – прислушался Алекс. – Чего-то жужжит странно. Или он отвлекся на еще теплый труп дяди Компаса? В памяти меха характеристики его хозяина и хозяйских дружков-людей, а в программу «враг» заложены, наверное, все остальные двуногие теплокровные... Ой? Чегой-то с ним?..»

Моторчики меха жалобно взвизгнули, одно крыло совсем исчезло в корпусе, другое, наоборот, вытянулось на полную. Дергая в воздухе многосекционными ножками, «птеродактиль» штопором пошел вниз, упал на краю поляны, между обгоревшим пнем и притаившимся в подлеске скаутом.

«Я дурак! – Алекс чуть было не треснул кулаком себя по лбу. – У Графа на запястье «Комар»! Граф включил глушилку, комарик подстроился под частоту меха, и аля-улю! Капут «птеродактилю»! Смерть японо-китайским электронным мозгам!»

Электронно-механическая смерть «птеродактиля» озадачила и разозлила нападавших. Злой человек, а тем более злые люди склонны к необдуманным поступкам. Алекс отчетливо услышал матерную ругань, треск веток и затем топот трех пар ног. Трое вышли из лесу на поляну.

«Как будто игроки вышли на поле, ха! – усмехнулся про себя Алекс, напрягая слух. – Идут в мою сторону, к грохнувшемуся меху. Подожду, пока черти подойдут поближе, и позабавлюсь, поиграю с ними в адские игры!»

Ждать пришлось недолго. Секунда, вторая, четвертая, шестая, и рулада отборного мата звучит в нескольких метрах. Убийцы Компаса не догадываются, что рядом притаился скаут. О лучшей диспозиции для начала жестоких игрищ грех и мечтать.

Алекс возник на краю поляны нежданно-негаданно. Будто из-под земли на опушке вдруг, ни с того ни с сего, вырос серый пенек в рост человека. Так и есть, слух не обманул скаута – перед ним трое чертей. Все разного возраста, роста и телосложения, каждый одет по-своему, но роднит чертей характерный взгляд трех пар глаз. Так смотрят ловцы бездомных собак на слепых щенков дворняжки: с открытым презрением сильного, без всякого страха за собственную шкуру. Черти, все трое, обступили неподвижного «птеродактиля». У одного лук со стрелой на тетиве. По тому, как он держит лук, очевидно – этот черт опытный стрелок. Другой черт тискает в кулаке рукоятку длинного прямого меча. Третий опирается на сучковатую палицу.

– Гутен таг! Думали, я в лес убежал?! Думали, я в самую чащу драпанул?! Вас чего? Всего-то трое чертей? А? А-ха-а-ха-ха...

Алекс смеется, дразнит врага. Мог бы и не дразнить. И без того черт-лучник потянул тетиву. Сейчас выстрелит? Сейчас пустит стрелу с трех шагов прямо в трясущуюся от смеха грудь Алекса! Сейчас!.. Упал!.. Упал лучник. Не сразу, конечно. Сначала выпучил удивленно глазищи, выронил лук и только потом рухнул ничком на траву. Меж лопаток в спине черта застрял тесак типа «кочевник».

– Молодчина, херр Карпов! – кричит Алекс.

И действительно – молодчина Евграф! Не зря Алекс отвлекал чертей разговорами, дал возможность Графу возникнуть в тылу врага серым, никем не замеченным призраком, позволил приблизиться сзади к чертям на расстояние броска.

Черт с длинным мечом повернулся спиной к Алексу, лицом к Графу, побежал, занося меч для удара. Черт с палицей поднял над головой Таможина сучковатое оружие. Алекс вскинул руку с «Искрой-9» на запястье, выкрикнул короткое слово, практически не употребляемое в повседневных разговорах, микрофоны «Искры» уловили кодовое словечко, «Искра« полыхнула ярчайшей вспышкой, и черт с палицей ослеп на миг, которого с избытком хватило скауту для того, чтобы выхватить из ножен и метнуть кинжалы. Предсмертное восклицание врага с мечом заглушило хрип черта с дубиной.

– Компас готов? – спросил Граф, вытирая окровавленный кольчужный кулак об одежду убитого им горе-фехтовальщика.

– Да. – Алекс вытащил из груди черта с дубиной кинжалы, пихнул влажные лезвия в ножны, выдернул из спины лучника тесак, бросил его Графу. – Лови «кочевника».

Алекс опустился на колени около мертвого Компаса. Подошел Граф. Постоял, склонив голову, помолчал.

– Экхе, – кашлянул Граф, нарушая молчание. – Ну, чего? Могилу выроем, похороним курьера по-людски?

– Некогда. – Алекс бережно, сняв кольчужную перчатку, прикрыл веки покойного. – Дядя Компас нас простит. Хоронить его мы не будем. Перед смертью Компас на нас с тобой сильно ругался, прям как инструктор радиодела на экзамене в прошлом семестре. Помнишь?

– Помню. Инструктор ругался справедливо, а чего Компасу в нашем поведении не понравилось? Чего мы сделали не так?

– Не туда забрели.

Алекс коротко поведал товарищу о последних словах пожилого курьера, о необходимости срочно возвращаться на маршрут, искать путь к деревеньке с веселым названием Шалая. Граф внимательно, не перебивая, выслушал, почесал замотанный серым шарфом затылок.

– Опять марш-бросок? Да, Алекс?

– Яволь, херр Карпов.

– Без отдыха?

– Натюрлих.

– Чертей дохлых обыщем?

– На фига?

– Я по часовой стрелке шел, чертей засек, только когда...

– Кончай, Граф! В смерти Компаса ты не виноват. Я тебя не успокаиваю, я правда так думаю.

– Гут. Трофейного АБ-меха заберем?

– На фиг? Разломаем его на части, чтоб другие черти не починили, и капут!

Почесывая затылок, Граф растормошил запеленавший голову шарф, серая складка упала на окуляры «хамелеонов». Граф повел шеей влево, поправил складку, повернул голову вправо и вздрогнул. Схватился за рукоять «кочевника», отступил на шаг, прошептал удивленно, встревоженно, сквозь зубы:

– Алекс!.. Оглянись...

Коленопреклоненный Алекс вскочил. Вскакивая, развернулся на пол-оборота, выхватил кинжалы и, будто копируя реакцию товарища, точно так же, как Граф, сначала вздрогнул, потом отступил.

Там, где кончался подлесок и начиналась поляна, на том самом месте, где недавно возник серым пеньком Таможин и дразнил чертей, там сейчас стояла девочка. Малышка лет пяти. Курносая, с русыми косичками, в сарафанчике, сшитом из лоскутков плотной ткани камуфляжной раскраски, и в лапоточках.

– Дяиньки, не ломайте Абика, – попросила девочка, шмыгнув курносым носиком.

– Кого? – Алекс медленно, боясь спугнуть чудо с косичками, сунул кинжалы в ножны.

– Абика, – девочка указала пальчиком на обездвиженный АБ-мех.

– Почему «не ломайте»? – Граф убрал руки подальше от тесака на поясе.

– У нас Абики на звелей охотятся, – объяснила девочка, утирая носик кулачком.

– У кого «у вас»? – Граф, желая продемонстрировать доброжелательность и не зная, как это сделать, на всякий случай растопырил пальцы. Дескать – нет ничего в руках.

– У нас в поселке. – Девочка и без всяких демонстраций совершенно не боялась укутанных в серое с ног до головы «дяинек».

– В каком поселке? – Алекс посмотрел на Графа и тоже растопырил пальцы. Потом подумал, что пальцы в растопырку возле кинжальных рукояток смотрятся как раз наоборот, устрашающе, и не придумал ничего лучшего, как переплести руки на груди.

– В поселке Дальний. А вам в Шалую надо, плавда?

– Плав... Тьфу!.. Правда, – кивнул Граф. – Откуда ты знаешь?

– Я слышала, как вы лазговаливали, – улыбнулась девочка. Два передних, молочных зуба у нее отсутствовали. – Я видела, как вы челтей убили.

«Маугли в юбке... Нет, не в юбке. В сарафане и в лаптях, – подумал Алекс и улыбнулся девочке в ответ, позабыв, что большая половина лица у него сокрыта под серой тканью шарфа. – Здешняя уроженка. Вернется она в Дальний, расскажет о нас, и возможны всякие непредвиденные осложнения. Но не убивать же ребенка-свидетеля, в самом деле? И чего делать? Кажется, Граф установил контакт с малышкой. Вот и пускай он разговаривает, а я буду молчать. И чего делать, пускай Граф решает. Я подчинюсь».

Граф посмотрел на Алекса. Таможин ему подмигнул, опять позабыв, что, как и улыбка под шарфом, так и подмигивание под стеклом-»хамелеоном» суть бесполезные упражнения лицевых мышц. Граф вновь повернул голову к девочке, та улыбнулась ему еще шире.

– Как тебя зовут? – спросил Граф.

– Аня.

– Неужели, Аня, тебя мама одну в лес отпускает?

– Маму зимой челти утащили, – сообщила девочка, продолжая улыбаться.

– А папа у тебя кто?

– Нету папы. Я поселковая. Меня сталоста колмит, а я глибы собилаю.

– И где же твое лукошко с грибами?

– Там лежит, – девочка ткнула пальчиком за спину.

– А поселок Дальний далеко отсюда?

– Челез лощу, челез лечку, на голку, с голки челез белезки, челез...

– Хватит-хватит! Я все равно не запомню. Скажи-ка, Анечка, а мы с приятелем, как ты думаешь, кто?

– Вы холосые... – Девочка смущенно потупилась, сцепила ручки за спиной, дотронулась мысочком лапотка до крыла АБ-меха на траве.

– Почему ты так решила, Анечка?

– Вы челтей убили. Челти плохие, а вы холошие...