Мелкий дождичек сочился из пористой, похожей на грязную губку тучи. Дождик скорее радовал, чем наоборот. Кап-кап-капельки бомбили полчища мошкары, и алчные до людской крови насекомые вынужденно прятались под мокрыми еловыми лапами и попадались в сети союзников людей – пауков. Хваленый «Москитол» нисколечко не помогал, пока грело солнышко, а разрешилась туча от водного бремени, и можно вздохнуть спокойно, без опасения подавиться назойливой мелкотой. Правда, идти под дождем стало несколько сложнее – подошвы, черт бы их побрал, то и дело проскальзывают.

Четверо путников шли, выстроившись в затылок не по росту. Впереди размеренно шагал кряжистый Рогов, за ним семенил субтильный Кукушкин, следом шел долговязый Лосев и замыкал цепочку молодцеватый Стрельников.

Да, Гром опять стал Лосевым. «Оперативный псевдоним не для чужих ушей придуман», – объяснил полковник и приказал откликаться на привычное Андрею имя собственное. Себя же Стрельников велел именовать «дядя Паша», обращаться на «ты» без церемоний и тени смущения.

Задетая плечом Рогова еловая лапа зацепилась за чехол охотничьей двустволки, изогнулась, застонала, будто живая, и, царапая рюкзак Рогова, с облегчением и свистом распрямилась, ударив растопыренными иголками по физиономии зазевавшегося сказочника.

– Чтоб тебя в лоб, кочерыжку!.. – ругнулся сказочник, сбился с шага и поскользнулся.

– Не падать! – Лосев подхватил тщедушное тельце под мышки, пихнул вперед.

Природа обделила Аркадия Кукушкина и ростом, и мускулатурой. К пятидесяти четырем годам она еще и зубы ему проредила изрядно.

– Мерси за поддержку, – оглянулся Кукушкин, блеснув золотыми мостами под редкими усиками. Улыбочка вышла вымученная, капли дождя и пота стекали с осунувшегося лица, словно слезы.

Впереди сопка. Угол подъема градусов шестьдесят, не меньше. Всем приходится пыхтеть, пригибаться к земле, припадать то на одно, то на другое колено. Лучше остальных справляется с подъемом, естественно, проводник Рогов – идет первым, да и в тайге не новичок. Тяжелее всех Лосеву – дохляк Кукушкин снял с плеча зачехленное ружье, опирается на оружие, как на костыль, и все равно Андрею приходится все чаще подхватывать писателя, не давая свалиться навзничь, толкать под задницу, помогать подняться, когда Кукушкин падает ничком.

Взобрались. Рогов сбил с коленки прилипшую к ватной штанине землю. Перевел дух Андрей. Резко вздохнул, медленно, с шипением, выдохнул дядя Паша Стрельников.

– Монблан, право слово... – тощий зад Кукушкина приземлился на трухлявом пеньке. – Эверест-тхэ-экхе-ке... – Кукушкин закашлялся, бросил ружье-костыль, с мученическим выражением морды лица освободился от лямок рюкзака, полез за пазуху, за портсигаром.

– Курить нельзя, – мотнул головой Рогов.

– Берегите лес от пожаров! – кивнул Кукушкин. – Заманал ты меня, Вовик, правилами техники безопасности. – Сказочник достал портсигар, полез в штаны за зажигалкой. – Тут бы умудриться прикурить под дождиком, а ты говоришь – курить нельзя...

– Спрячь сигаретницу, писатель, – Рогов глянул на Кукушкина, прищурив левый глаз, а правым как бы прицелившись точно промеж писательских бровей. Нехорошо глянул. – Примета у нас, у таежных, – возле полигона не курить, не выпивать, по матушке не выражаться...

– ...девок не любить, анекдоты не рассказывать, – подхватил, продолжил в тон Рогову насмешник Кукушкин, попутно нашаривая зажигалку. – Стихов не читать, о генсеке не... – рука, искавшая в кармане штанов, замерла, насмешливые глаза округлились. – ...Позволь-позволь, голубчик?!. Мы ВОЗЛЕ полигона, ты сказал?!. Какого члена собачьего мы забыли возле полигона?..

– Через полигон пойдем, напрямик, – решительно проговорил Рогов.

– А ты, Вова, брехал – в обход двинем, – напомнил дядя Паша Стрельников и вроде невзначай, вроде с ленцой обошел писательский пенек, встал так, что между ним и Роговым не осталось препятствий и расстояние сократилось до дистанции прыжка.

– Позвольте-позвольте! – вскочил Кукушкин, бесцеремонно потеснил Стрельникова, вмиг обесценив все его маневры, и попер хилой грудью на глыбу Рогова. Откуда только силы взялись. – Помню-помню! Я все помню – на карте обозначен «военный полигон». Оно мне надо?! Ломиться на охраняемый объект, оно нам надо? Откуда я знаю, чего там испытывают на полигоне? А если мины? Какого члена, хотелось бы узнать, ты притащил нас к полигону? За каким членом, мать твою в дышло, заранее маршрут рисовали?! Красный пунктир на карте далеко-далече от оранжевого прямоугольника полигона, или я не прав?! С утра по сопкам вверх-вниз, вверх-вниз и нате вам – пожалуйте бриться! Мы, извольте слышать, ВОЗЛЕ! Какого члена, я спрашиваю?! Како... о... кха-кх-х...

Кукушкин зашелся в кашле. Согнувшись, прижав ладошки ко рту, он ритмично вздрагивал, не в силах остановиться. А невозмутимый Рогов, глядя поверх трясущейся головы писателя, заговорил со Стрельниковым спокойным, ровным голосом:

– До солнца вышли и до обеда всего десять кэмэ прошли. Здешние бабы быстрее вашего писателя ходят. Я прикинул, покумекал и свернул. И правильно сделал. До темноты далеко, а мы у полигона. Напрямик через полигон – километров пятьдесят срежем.

– Намечая маршрут, про полигон мы так толком и не поговорили. Что за полигон? Не химический?

Лосев восхищался полковником. Дядя Паша Стрельников лицедействовал просто великолепно! Спрашивал с искоркой живого интереса в глазах, с ноткой должной опаски в голосе.

– К... кхе, кхе... к херам собачьим ваш полигон! Я постараюсь, войду в форму-укху-кхе... кхе... пойдем быстрее. В обход-дхе... кхе...

– Андрей, дай писателю из фляги хлебнуть.

– Хорошо, дядя Паша.

– Так что за полигон?

– На полигоне испытывают эл-а-три эс. Лучевые – автономные-самонаводящиеся-самодвижущиеся системы. Вот... – Рогов скинул рюкзак, развязал тесемки, вытащил из гущи вещей и вещиц портативный радиоприемник VEF, в футляре из искусственной кожи с лямкой, чтобы вешать на шею. – Вот смотрите – обычный радиоприемник. Такие по тридцать шесть рублей штука в любом радиомагазине продаются. В корпус этого обычного приемника вмонтирован вместо схемы подстройки частот генератор сигнала «свой». – Рогов щелкнул кнопкой. – Вот видите – светодиод подстройки мигает, генератор заработал. Держимся кучно, и для эл-а-три эс мы «свои». Батарейки новые, иностранные – «Дюрасел». На двое суток с гаком хватает. Дотемна будем идти, заночуем на полигоне, до свету встанем и завтра к обеду пройдем полигон насквозь. Пятьдесят кэмэ срежем с гарантией. Оставшиеся пятьдесят с гаком суток за двое одолеем.

– А приборчик-то ты заранее припас. Будто сразу задумал через полигон топать вопреки оговоренному маршруту. Ох и не нравится мне эта твоя запасливость, Владимир Маратович.

– Павел... не знаю, как по батюшке, вы, это, вы можете чего хотите себе на уме думать, а только без таких вот переделанных приемников я в тайгу ни ногой. Мало ли какая акция, а полигон, он обычно безлюдный, всегда можно сховаться от егерей, от мусоров, еще от кого. Бывает, и так срежешь угол за ради экономии подметок.

Рогов выдержал пристальный взгляд Стрельникова, глаз не отвел.

– Дай-ка сюда приборчик, – Стрельников шагнул к Рогову, протянул руку, словно для рукопожатия. – Пускай у меня на шее болтается, не возражаешь?

– Как скажете, – пожал плечами Рогов, шагнул в свою очередь к «дяде Паше» и вложил в его растопыренную пятерню невинный с виду радиоприбор. – Вы начальники, мой номер последний.

Щедрый глоток коньяка из фляги Лосева, похоже, помог Кукушкину справиться не только с кашлем, но и с паническим страхом перед таежным полигоном.

– Мерси, – писатель вернул фляжку Андрею и снова повернулся к Рогову. – Слушай, четвертый номер! Скажи-ка, чего делает э-эта чертова «а-три эс»?

– «Эл-а-три эс», – поправил Рогов. – Оно, Аркадий Ильич, людей жжет, оно их зеленой молнией прожигает. Полигон – та же тайга, что и здесь. Разве что сопки пониже и деревьев пожиже. Приговоренных к высшей мере зэков на полигон с вертолета спустят, они дураки, бежать, а оно их засекает, фырк в небо, полетает над полигоном, над землей зависнет и лучом жжет. Пожгут всех, приземляются и «засыпают», энергию накапливают. Они на солнечных батареях работают. Автономные они, «спать» могут и год, и больше, а засекут человека, и на взлет, и молниями сверху.

– «Оно», «они», я запутался! Оно жжет, они на батареях – ты хочешь сказать, что этих эл-а-до черта эс несколько штук на полигоне?

– Шесть образцов. Иногда восемь, бывает, какую пару изымают для техосмотра и наладки. Оно, когда летает, крутится юлой, ветки-то срезает, но, бывает, об ствол ударяется и выходит из строя.

– Однако! – Стрельников задумчиво почесал кончик носа кончиком пальца. – Я и не ожидал, что ты, Маратыч, настолько ценный кадр для Ея Величества британской разведки. Ты, Вова, прям-таки ходячая энциклопедия государственных секретов, честное слово.

– Мне особенно понравился секрет про зэков для жарки, – кивнул Кукушкин. – Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире! – Кукушкин подобрал вещмешок, поднял чехол с охотничьим ружьем. – А коньяк, братцы-разведчики, это натуральная квинтэссенция солнца! Всего глоток, и я бодр, я весел, на все согласный я. – Блеснув золотым зубом, писатель закинул пожитки за хилые плечи. – Веди же нас, Харон таежный, сквозь поле смерти, через ад, кто в бога верит, мы ж в приемник, что, глянь, на лямочке висит...

Пока спускались с возвышенности, Стрельников заботливо придерживал повисший у него на шее – «на лямочке» – двуличный приемник, а Кукушкин развивал тему о пользе хорошей выпивки для повышения тонуса. Дескать, лучший бытовой транквилизатор – это алкоголь, а лучший среди алкогольных напитков – пахнущий клопами коньяк. И лучше всего, чтоб он пах французскими клопами. В крайнем случае армянскими.

Когда спустились с холмика-сопки, Кукушкина убедительно попросили заткнуться. Он не стал возмущаться или протестовать – запыхался сказочник, исходя словами и одновременно скользя кирзой по влажному глинозему.

В рыхлой, похожей на морскую губку туче наметились дыры. Дождь вконец измельчал, превратившись в морось. В призрачной и мокрой пелене пробовали летать особенно отчаянные комары, мелкий гнус смело кучковался возле умытой земли. А путники, повинуясь поводырю, шли все медленнее и медленнее, укорачивая шаг, стараясь не наступать на ломкие веточки под ногами и невольно сдерживая дыхание.

Возле просеки построение в затылок распалось, выстроились в ряд на границе леса и вырубки. Замерли, прислушиваясь, приглядываясь, изучая ландшафт.

Просека широка – метров двадцать с лишним. Пеньки да редкая зелень одиноко колосятся. Видно, что подросшую до размеров молодого деревца растительность достаточно регулярно вырубают. Охапки сухих стволиков педантично сложены в кучки. Травяной покров жалок и с проплешинами, не иначе, просеку окучивают какой-то химией. На той стороне просеки кусты с нездоровым цветом листьев. Посередине оголенного пространства с четко выверенным интервалом торчат белесые бетонные столбы. От столба к столбу, вдоль просеки, на положенной высоте тянутся провода. Типичная на первый взгляд линия электропередачи в лесу, но при более внимательном разглядывании замечаешь на каждом столбике, на макушке, растопырку – ежик антенны-«метлы».

Рогов молча указал пальцем на венчающие столбы «метелки» и после ткнул перстом в приемник, повисший поверх ветровки Стрельникова. Дядя Стрельников понимающе кивнул.

– А до меня не дошло, – встав на цыпочки, шепнул в ухо Лосеву Кукушкин. – На хрена это на столбах?

– Фиксируют сигнал «свой», – прошептал Лосев, нагнувшись к смешно оттопыренному природой уху писателя.

– И?.. – Губы писателя неприятно прикоснулись к мочке ушной раковины Лосева. – Где-то на центральном пульте зафиксировали, что прошел «свой»?

– Нет, наверное. Должно быть, сигнал делает нас невидимыми для дежурного за пультом слежения.

– Так это же глупо! Чего проще – зафиксировал «своего» и связался с ним по рации, а не ответит, тогда...

– Тихо вы! – вполголоса прикрикнул Рогов. – Идем. Быстро, цепью, со мной в ногу, кучно!

Пошли. Фактически побежали, толкаясь плечами, сохраняя физический контакт. На левом фланге – Рогов, на правом – Стрельников. Между ними как Пат и Паташонок Кукушкин с Лосевым.

Кукушкин сразу же поскользнулся, Лосев и Рогов его подхватили под локотки.

Ближе к середине просеки споткнулся о пенек Стрельников, устоял, схватившись за рюкзак Лосева, и теперь уже Кукушкин помог не упасть обоим.

– Кого мы, яп-понский бог, боимся? Медведей? У здешних мишек один глаз нормальный, в другом кинокамера?

– Заткнись, сказочник.

– Слушаюсь, дядя Паша!

Последний синхронный шаг квартета настоящих и мнимых предателей Родины по открытому пространству – и вот уже они разгребают руками переплетение кустарников.

– Ай, мама!.. – сдавленно вскрикивает Кукушкин и заканчивает тише. – Здесь колючая проволока, я палец порезал.

– Ложимся, – командует Рогов и, подавая пример, первым укладывается на бок.

Рогов ищет и находит на земле палку в кулак толщиной, в локоть длиной. Ловит торцом палки загогулины колючек на проволоке. Сообразительный Стрельников на своем фланге проделывает ту же операцию с другой палкой и другой загогулиной.

Минута, и палки-подпорки приподняли нижний ряд ощетинившейся колючками проволоки. Еще минута, и под колючками проползли все, включая сосущего раненый палец Кукушкина.

Рогов сапогом вышиб свою подпорку, Стрельников – свою. Встают, помогая друг другу. Кукушкин дует на обслюнявленный палец, остальные, грязные как черти, по мере возможностей приводят себя в относительный порядок – стирают грязь с лиц, отряхиваются.

– Лосев, найди пластырь, дай Аркаше.

– Некогда, – мотает головой Рогов. – Нехай ранку листочком покамест залепит. Пошли, – Рогов шагает, четверка привычно выстраивается в затылок за проводником в привычной очередности. – Береженых бог бережет. Отойдем подале от проплешин. Дождь несерьезный, на плешках в траве, на просеке, следы не раньше чем к вечеру замылятся. Мало ли чего, пошли от греха.

– Так за каким членом собачьим мы гурьбой топтали проплешины, когда могли бы по травке-муравке переставлять ходули след в след?

– Я просил, Аркадий Ильич, не выражайтесь.

– Помню-помню! Значит, не только возле, но и внутри полигона суеверия запрещают нецензурные выражения? К твоему сведению, голубчик, «член» – вполне литературное слово, и я...

– Аркадий! Заткнись, пожалуйста.

– О’кей, дядя Паша. Уже.

Попробовал бы писатель не заткнуться! Попытка, она, как известно, не пытка, однако при том темпе ходьбы, что задал впередсмотрящий Рогов, разговорчики в строю – занятие для мазохистов. Как разогнался маленький отряд-паровозик с локомотивом-Роговым во главе, так только и успевай пыхтеть, хватая воздух ртом, раздувая меха грудной клетки, моргая от просочившегося сквозь брови пота.

Детский писатель, надо отдать ему должное, старался вовсю. Будто бы твердо решил реабилитироваться, смыть кровью мозолей репутацию слабого звена в цепочке скороходов. Кукушкин сосредоточенно топал, ритмично пыхтел, ничего не видя перед собой, кроме размеренно покачивающегося рюкзака проводника. А Лосев все же вертел головой то и дело, рисковал сбиться с шага, потерять ритм, споткнуться.

Взгляд Лосева искал «ЛА-3С», экспериментальную боевую машину, о которой Стрельников поведал ему еще в «Дюнах», еще обращаясь к курсанту на «вы».

«И у нас, и на Западе, – вещал Стрельников, вышагивая в тесном пространстве медкабинета, – появление антиподов спровоцировало взрывной интерес к паранормальному. И у нас, и в других экономически развитых странах ставят на негласный учет сенсов, контролируют ситуацию по мере сил, не жалея средств. Текущая и наиважнейшая задача человечества – попробовать исключить шаткий субъективный фактор, каковой является ощутимой помехой в борьбе с чуждыми природными проявлениями. Автоматика равнодушна к псивоздействиям, но люди не теряют надежду научить приборы отличать выродков-антиподов от нормальных людей. Пока же машины путаются в простейшей, элементарной идентификации. На полигоне имел место случай, когда эл-а-три эс уничтожила медведя. Также имел место вопиющий прецедент, когда боевая машина абсолютно не среагировала на... впрочем, не буду забивать вам голову лишними подробностями... Кстати, лично я отношусь к тем скептикам, которые полагают, что создать полноценный эрзац А-элиты невозможно в принципе, как невозможно создать, к примеру, механических художников, искусственно имитировать талант, дар от бога...»

– Рогов! – окликнул лидера замыкающий дядя Паша Стрельников. – Пора бы привал устраивать.

Кукушкин издал неопределенно радостный звук.

«А ведь ни разу с момента перехода границы полигона не спотыкнулся пожилой писатель, – подумал Лосев. – Ведь может, если постарается, не быть обузой».

– На сопку, вниз и отдыхаем, – откликнулся Рогов.

«А ведь у Рогова голос дрожит, – отметил Лосев. – Боится эл-а-три эс? Не верит в свой же приборчик под корпусом радиоприемника? Нет, вряд ли... Дрожит от усталости? Вполне возможно – мужик в годах. Даром что опытный ходок, а годы свое берут... А старина-писатель – герой! Жалко, что антисоветчик, нравится он мне чем-то... Во как карабкается сказочник! Вот дает жару!..»

На приемлемо пологую сопку – градусов тридцать наклон – карабкался, припадая то на три, то на все четыре конечности, не один Кукушкин. И остальные пачкали колени да ладошки. А то и локти, а Лосев еще и животом приложился. Потяжелевшие рюкзаки, осточертевшие ружья безжалостно гнули к земле, к мягким и скользким мхам измотанных марш-броском в глубь полигона путников.

Но во-о-он уже и вершина сопки виднеется. Совсем-совсем близко. Еще немного, еще чуть-чуть, и можно перевалиться через каменистый гребень. А вниз уж как-нибудь. В конце концов, не зазорно и на заднице съехать.

Лидер Рогов удачно использовал в качестве ступеньки вросшую в мох гнилую корягу. Оттолкнулся от нее сапогом, трухлявая коряга переломилась, однако Рогов рывком приблизился к вершине на целый аршин и сумел ухватиться за березку, что росла всего в паре саженей от каменистого гребня.

Березовый стволик, в кулак толщиной, гибко изогнулся, с зеленых листочков обильно закапало, Рогов подтянулся, выпрямился, прижался к дереву, уперся каблуком в корень и...

И по-медвежьи неспешные ухватки проводника в единый миг сменила пружинистая лихость гимнаста – каблук кирзового сапога толкнул березовый корень, руки отпустили гибкий стволик, последнее чуть-чуть до вершины Рогов преодолел одним красивым прыжком.

Лосев видел, как грамотно упал на бок Рогов, как умело перекатился через плечо, слышал, как катится проводник Рогов по противоположному склону сопки, но не сообразил сразу, что же, черт побери, произошло?

Сообразил Стрельников. Моментально.

Замыкающий, часто-часто перебирая ногами, обогнал согбенных Лосева и Кукушкина, клещом вцепился в березу, рванул мощно и швырнул себя за камни на гребне.

Мешая друг другу, ринулись к березе и Лосев с Кукушкиным.

– Уйдет, гад! – заорал Кукушкин, наступая на размазанную по мху труху от коряги. – Паша, вали его! Стрелять надо, Паша!

Писательский сапожок детского размера заскользил по трухе и еще быстрее по влаге мхов. Силясь удержать равновесие, Кукушкин всплеснул руками, стукнулся рюкзаком о напирающего сзади Лосева, и оба кубарем полетели вниз, к подножию сопки.

С противоположной стороны сопки грянул выстрел, с этой – кувыркались, скатывались по скользким мхам скрытый антисоветчик и неофит КГБ.

С той стороны эхо приумножило грохот второго выстрела, с этой – толстый ствол седого кедра остановил скольжение двух бестолково барахтающихся тел. Черт его знает, как такое безобразие получилось, однако факт: сапожок гражданина Кукушкина намертво запутался в лямках рюкзака товарища Лосева, и под горку молодой кэгэбист с пожилым диссидентом катились, будто сиамские близнецы.

Андрей, матюгнувшись, скинул рюкзак, вскочил. Кукушкин вцепился ему в штанину.

– Смотри, парень! Вот она – машина убийства...

За минуту головокружительного спуска по сложной траектории парочку изрядно снесло – метров на десять – в сторону от взрыхленных при подъеме мхов. Андрей стоял, а Кукушкин лежал на пузе, вцепившись в штанину Лосева, возле кедра, который рос опять же в добром десятке метров от следов квартета путников к сопке. И нет ничего удивительного, что ищущий взгляд Лосева не заметил раньше, когда шли гуськом, боевую машину. Во-первых, толстяк-кедр заслонял мшистую ложбинку, во-вторых, ложбинка, в коей спряталась машина, была довольно-таки глубокой, и, наконец, раскрашивали «эл-а-три-эс» спецы по камуфляжу.

Агрегат с маркировкой «Л-А-С-С-С», честно говоря, внешне не впечатлял. Этакая ступенчатая пирамидка, высотой меньше метра, отдаленно напоминающая макет храма индейцев майя. На верхнем квадратном блоке, самом маленьком, торчит жесткая метла проводов. Из-под широкого квадратного основания высунулись разновеликие куцые опоры, выравнивающие положение пирамиды в пространстве. Телескопические и, наверное, остроконечные опоры слегка приподнимают всю конструкцию над мшистой поверхностью почвы. С кленовых листьев, с дерева, притулившегося у противоположного края мшистой ложбины, монотонно капает на уступ «второй ступени» смертоносной пирамиды. По ближней к Лосеву опоре деловито ползет жук-короед.

– Абзац, Андрюха! Молись, если в бога веруешь, – Кукушкин выпустил штанину Лосева, перевернулся на спину и неумело перекрестился двумя перстами. – Сейчас этот хренов гиперболоид подскочит, вознесется и сверху нас карающим лучом...

– Системы законсервированы, – Лосев отвернулся от пирамиды, занялся расстегиванием пуговиц на прорезиненном чехле с охотничьим ружьем. – Дядя Па... Тьфу! Товарищ полковник еще в «Дюнах»... Тьфу ты, черт!.. Короче, еще на подготовительном этапе операции наши связались с полигоном, и на всякий случай конструкторы отключили временно все системы.

– Правда?.. – Кукушкин сел, посмотрел на Лосева недоверчиво, повернул взлохмаченную голову, глянул на пирамиду с опаской. – А Рогов, помнишь, говорил, что эта дрянь работает автономно.

– Система экспериментальная, – Андрей стянул чехол с двустволки, переломил стволы. Оба патрона на месте. – Предусмотрено экстренное отключение всех систем, пока идет доводка отдельных блоков. – Андрей щелкнул стволами, взвел курки. – Нас бы минут пять как на свете не было, если бы системы находились в рабочем режиме.

– Слушай, а Рогов откуда узнал, что эту дрянь отключили?

– Ничего он не знал! – Андрей поправил охотничий патронтаж на поясе. – У него, я думаю, где-то под рукой, под одеждой, был спрятан дубликат генератора сигнала «свой». Он шел первым, имел возможность незаметно включить генератор и рвануть в отрыв.

– Слушай, а когда оно летает, чего в ней крутится? – Кукушкин глядел на пирамидку уже без всякого страха, с детским восторгом и любопытством. – Где у нее, хрен разберешь, солнечные батареи, а? И, наконец, как все-таки правильно: «оно» или «она»?

– Военная тайна, – Андрей перехватил ружье так, чтобы пальцы правой руки легко доставали курки. – Вот как мы поступим: ты, Аркадий Ильич, останешься здесь, а я пойду по следу. Мы слышали два выстрела, случись так, что оба произвел сука Рогов, – дело дрянь, поскольку в этом случае выходит, что полковник не стрелял в ответ и...

– Погоди-погоди!.. – Кукушкин резво подскочил и замер, закрыв глаза, нацелив в небо поцарапанный о колючую проволоку палец с прилипшим к царапине молодым листочком ольхи. – ...Ты слышал?

– Чего?..

– Погоди-погоди, прислушайся!.. Чу?..

Теперь и Лосев услышал далекое и протяжное: «Ау-у-у...»

Улыбнувшись, Андрей спешно прислонил ружье к стволу кедра, быстренько сложил ладошки рупором и прокричал в ответ:

– Мы-ы зде-есь! Ау-у-у!..

– Ты совсем дурак?!! – глаза Кукушкина открылись, округлились, указательный палец с листочком больно ткнул Лосева в грудь. – Замолкни, придурок! Сам только что складно рассказывал про два безответных выстрела и сам же орешь, помогаешь убийце нас обнаружить!

Андрей растерялся, но его растерянность длилась всего секунду.

– Ло-о-сев! Ау-у-у!.. – Прозвучало ближе и отчетливее. И эхо повторило: – У-у-у... – голосом Стрельникова, однозначно! Ни капли сомнений, на сей раз и Андрей, и Кукушкин опознали баритон полковника. – Лосе-е-ев!..

– Я-а зде-е-есь! – прокричал Лосев в рупор ладоней.

– Иду-у к те-е-ебе!.. Оставайся-я на-а-а ме-е-есте-е-е...

– Хо-о-ор-о-ошо-о-о!.. Я-а-а... Мы-ы! Мы жде-е-ем!..

– Ну и слава богу... – Кукушкин вздохнул с облегчение, весь как-то сразу обмяк, хрустнул коленными суставами, опускаясь на корточки, пожаловался: – Сердце колет. Годы, понимаешь, берут свое. Невроз, геморрой, мозговые явления... Лосев, будь другом, угости еще коньяком старого человека. Не ради пьянства прошу, а как лекарство...

Ладная фигура Стрельникова возникла на гребне сопки минут через десять. За эти минуты литровая фляжка Лосева с янтарным алкогольным напитком полегчала граммов на двести – двести пятьдесят. Возвращал флягу хозяину детский писатель с большой неохотой.

– Вот ктой-то с горочки спустился, – тихо пропел Кукушкин, прислонясь к кедру, вытягивая хрустящие в коленных чашечках ноги, с надменной полуулыбкой наблюдая, как товарищ полковник шагает вниз, к подножию сопки, скользя подошвами по мхам. – Ии-эх, Андрэ! Конченый я индивидуум, попомни мое слово. Столько государственных секретов насмотрелся, что одна мне дорога: на кичу, в одиночку. – Кукушкин вновь запел тихонечко: – С одесского кичмана, Тургенева романа, я вычитал хорошенький стишо-оо-ок, как хороши стервозы, как свежи были розы, они теперь истерлись в порошо-оо-ок...

Детский писатель мурлыкал блатняк под нос, Стрельников тем временем приближался, а Лосев заметил, что на рюкзаке у полковника, сбоку, имеется дырка. Да! Точно! Дырка от пули.

– Товарищ полковник, вы ранены?

– Чуть было, ха, не стрельнули Стрельникова, – широко улыбнулся полковник, делая последние шаги по скользкой круче. – Но «чуть» не считается, – дядя Паша остановился, бросил беглый взгляд на пирамидку, оценивающий на Кукушкина. – Вы, вижу, славно с горки прокатились. – Стрельников кинул Андрею ружье. – Держи, поставь рядом со своим, у дерева, – продолжая улыбаться, старший по званию стащил в плеч рюкзак, запихнул палец в огнестрельную дырку. – Счастливый выстрел для меня и, наоборот, для нашей с вами, товарищи-граждане, рации. – Стрельников вытащил палец из дырки, запустил руку по локоть в уже расстегнутый, с заранее ослабленным шнурком на горловине рюкзак. – Где ж она, несчастная... Вот она, моя спасительница! Остановила пулю, милая! – Вытащил из рюкзака замаскированную под электробритву рацию. – Лови, Лосев! Любуйся.

Андрей поймал псевдоэлектробритву и присвистнул – свинец застрял в микросхемах, пластмасса корпуса крошилась в пальцах.

– Пожалуйте бриться, хи-и... – флегматично хихикнул Кукушкин, запуская руку за пазуху. – Паша, ты фашиста достал?

– Ушел, гад. – Стрельников сел напротив Кукушкина по-турецки. – Дай, что ли, закурить, Аркадий.

– Ты же из некурящих, – тонкая рука писателя вместе с портсигаром в кулачке вылезла из-за пазухи. – Ты ж из тех, которые здоровье лелеют.

– С чего ты взял?

– Я наблюдательный, я по профессии – инженер человеческих душ.

– Сдается мне, гражданин душевный инженер, тебе вульгарно жалко курева.

– Хоть бы и так, но разве я посмею отказать гражданину начальнику?.. Лосев, а ты курить будешь?

– Можно, товарищ полковник? – Лосев тоже присел на землю, тоже по-турецки. Спиной к «ЛА-3С» в ложбинке, лицом к гражданам-товарищам.

 – Кури, Андрюша, – разрешил Стрельников. Подцепил ногтями сигарету в раскрытом книжкой портсигаре, другой рукой утер пот со лба.

Закурили писательскую «Победу» с двойным фильтром. Оторвать зубами и выплюнуть желтый цилиндрик фильтра Андрей постеснялся. Курение слабой сигареты привыкшему к папиросам Лосеву удовольствие доставляло среднее. Между тем лучше уж дамский табачок, чем вообще никакой. Тогда, в «Дюнах», симпатичная девушка, как оказалось, вовсе не пошутила насчет «прощальной пачки». Андрей просил товарища полковника снять запрет на курение хотя бы на время предстоящей операции, но Стрельников не поддался на уговоры. «Вредная привычка притупляет ваш дар антипата, курсант Гром», – сказал тогда Стрельников, сделав строгое лицо.

– Экхе-е, кхе... – кашлянул Кукушкин и после следующей затяжки громче: – Хэ-э, кхе-е... легкие ни к черту... – Кукушкин вдавил на четверть скуренную сигарету в мох – ...Кхе-е... кхы-ы... Надышался тут с вами кислородом, вот легкие и отказываются дым абсорбировать... кхэ-э, кхе-е... Нуте-с, уважаемые службисты, насколько я разумею, ваше ведомство в моих скромных услугах более не нуждается? Йес?

– Ты молодец, Аркадий, – похвалил писателя полковник и освободился от тлеющей сигареты щелчком. – Сумел задавить в себе ненависть к фашистским прихвостням, общался с Роговым нормально, как и требовалось.

– Мерси за комплимент, гражданин начальник. Поелику мы остались без связи с Большой Землей, насколько я разумею, путь наш разворачивается вспять к границам полигона. Возле столбов с антеннами вырубаем «приемник», глушим сигнал «свой», и нас засекает доблестная охрана, мчится к нам на всех парах и с комфортом препровождает... – Кукушкин вздохнул – кого куда...

– Ошибаешься, Аркадий... Андрей, дай-ка и мне коньяка. От Кукушкина столь соблазнительно пахнет, к тому же я мокрый весь, как цуцик, только сопливой простуды мне еще не хватает для полного счастья... Мотай на ус, Кукушкин. И ты, Лосев, прислушайся. Еще... – Стрельников взглянул на циферблат «командирских», – ...полчаса отдыха, и продолжим движение строго на северо-восток к собственноручно Роговым обозначенной на оставшейся у нас крупномасштабной карте «Гнилой лощине». Уверен, с местоположением лощины Рогов не обманул. Не до топографического лукавства ему было, когда пачкали карту фломастерами. В нужной психокондиции находился клиент, верьте мне, знаю, о чем говорю... Лосев, не в службу, а в дружбу, налей коньяка в кружку, не привык я из горлышка. Грамм пятьдесят, пожалуй, будет вполне достаточно... Насчет того, чтобы вернуться, – идея вроде бы здравая, но лишь, говоря образно, с точки зрения примитивной арифметики. А задачи, решаемые контрразведкой, сродни высшей математике. На этапе планирования среди сотен прочих оговаривался со штабистами и вариант побега Рогова с одновременной утратой нами средств радиосвязи. За Рогова я спокоен – энские товарищи начеку плюс весь периметр области на ушах. И мы в порядке – ожидая сигнальных костров, каждую ночь в небе над тайгой будут барражировать самолеты. Костры разложим только в случае крайней необходимости или когда обнаружим искомое. Подвожу итог: продолжаем действовать как натуральные английские шпионы. Прошу поверить: кому по штату положено – все продумали, любые варианты, вплоть до самых фантастических... Вопросы?

– А вдруг у тебя, Паша, разыграется гнойный аппендицит, вплоть до полной потери сознания?

– Будем надеяться... – Стрельников взглянул на часы, – что десять ближайших минут я сохраню сознание и здравый рассудок. Десяти минут мне вполне хватит, чтобы проинструктировать вас обоих, чего и как предпринимать, ежели один или двое, образно говоря, выйдут из игры.

– Товарищ полковник.

– Чего, Андрей?

– Я налил.

– Спасибо. – Кивнув Лосеву, полковник принял из его рук алюминиевую кружку с коньяком, поднес к губам и резко запрокинул голову.

– И немедленно выпил, – констатировал Аркадий Ильич Кукушкин, грустно улыбаясь и с откровенной завистью глядя, как ритмично дергается острый кадык на жилистой шее полковника Стрельникова.