Дубль второй

– Лось!.. Лось!!! В рот тебе кило печенья! Просыпайся, харэ мучиться!

– Дум, закрой едало. Че ты Лося напрягаешь? Спит пацан, отдыхает, а ты его напрягаешь... Еще карточку... Еще одну... Себе.

– Я напрягаю?.. Блин косой! Перебор!.. Я Лося не напрягаю, я чисто по-человечески хочу братишке помочь. Ты послушай, как его колбасит. Стонет во сне, чисто больной. Ты ухи-то разинь, разява. Лось, подъем!

– Кончай орать, оратор! Сам разява. Он больше не стонет, ты его разбудил... Иду на банк. Дай карточку... Может, пацан во сне телку пялил, а ты ему весь кайф обломал, кайфолом... Верно я говорю, Лось?.. А?.. Че моргаешь?.. Еще дай... Себе.

– Туз, блин косой! Перебор... Финиш! Я больше не играю, не мой день.

– Который час, мужики? – Андрей Лосев, по кличке Лось, сел на матрасе, зевнул.

– Без пятнадцати шестнадцать. – Саша Краснов по кличке Красавчик сгреб карты в кучу, ловко собрал их в колоду. – А может, еще партейку, а? Дум?

– Не, блин косой, – мотнул лобастой головой Вадик Думарин по кличке Дум. – Не мой день. Сколько я тебе должен?

– Сотку баксов. – Красавчик аккуратно положил колоду рядом с трубкой мобильника, пригладил иссиня-черные кучерявые волосы и обнажил в улыбке идеально ровные жемчужные зубы.

– Подавись, – мощная пятерня Дума нырнула в карман турецких джинсов, вытащила пачку денег, небрежно швырнула бумажку. Бледно-зеленая бумажка, будто сорванный ветерком лист, крутанулась в воздухе и плавно опустилась между колодой карт и мобильником.

– Мужики, Ельцин звонил? – Лось потянулся к подоконнику, нащупал пачку папирос, спички, еще раз зевнул.

Матрас, на котором сидел, а до того лежал Лось, валялся под окошком, впритык к батарее. Прикуривая, Лось прислонился к теплой трубе так, чтобы грелся шрам на спине. Памятка от пули, изуродованная полоска кожи между лопаткой и поясницей, чесалась, зараза, как и всегда, по весне. В остальные времена года Лось забывал про шрам, но весной, черт бы побрал эти весны, шрам будто бы оживал.

– Не, не звонил Борис Николаевич, – Дум сунул американские деньги обратно в джинсы. – Хорошо б не сегодня на дело, блин косой, а то не мой день, реально.

– Твой, не твой, от заладил, – Красавчик изящно, двумя пальчиками прибрал выигранную купюру. – Просто ты карты не умеешь считать, а карты, по типу башлей, они счет любят. Учись, братэло, прикидывать, че в колоде остается, че вышло.

– А кто идет за «Клинским», блин косой? А самый, блин, умный!

– О’кей, схожу. Мне не в лом. Лось, на тебя брать?

– Неси.

За отсутствием холодильника пиво охлаждалось в ванне. Не было в квартире и плиты, и посуды не было, чтоб пить-есть нормально, и из мебели имелись в наличии лишь стол да пара табуреток. И еще матрасы, если, конечно, правомерно их называть мебелью.

Спали на полу, на матрасах, коротали ночи плохо по трем причинам: во-первых, не раздеваясь; во-вторых, без подушек; в-третьих, и это самая хреновая причина для Лося, Красавчика и Дума, бригадир Борис Николаевич Ельцов по кличке Папа Ельцин дюже выразительно храпел. Перебираться ночевать на кухню Папа отказывался категорически. Впрочем, и среди троицы ночных страдальцев не нашлось желающего уединиться в кухонном закутке. На кухне стояли банки с красками, склянки с лаками, закрытые, но вонючие.

В этот раз заказчики позаботились не только о чистых ксивах для всех четверых членов убойной бригады, но и создали соответствующий легенде антураж по месту временного жительства приезжего квартета. В этот приезд в Москву убойная бригада косила под шабашников-ремонтников из Украины.

– Лось, блин косой, а чего тебе снилось-то, в натуре, а, братан?

– Я уж и не помню, чего, – соврал Лось, пыхтя термоядерной папироской.

– Ты стонал, блин косой, чисто больной.

– Царапина на спине ноет, вот и стонал, – нашелся Лось и замял тему снов и сновидений.

А снился Лосю такой же, как сегодняшний, весенний день, точнее, вечер. Тот теплый, весенний вечер, когда пуля-дура царапнула по спине и перечеркнула всю предыдущую биографию.

Снилась Чечня. И они все, вчетвером – Лось, Красавчик, Дум и Папа Ельцин, – в машине у обочины. Еще не дезертиры, еще не убойная бригада киллеров, еще не скитальцы с кровавым авторитетом и смутными планами на будущее. Все еще бойцы ОМОНа – трое подчиненных и отец командир – часть отряда из Уфы, прикомандированного среди прочих отрядов наводить порядок в покоренной Ичкерии. Миротворцы, блин косой.

У них сломалась машина. Заглохла на полдороге, и абзац. Причем полный. Темнеет, и зеленка рядом, на расстоянии прицельного пистолетного выстрела. Стремно, черт подери.

Съездили, называется, в гости к медсестричкам. Попили, чтоб его, спирта со знакомым главврачом.

Настроение стремительно киснет, и вдруг – вот повезло! – по шоссейке катит цивильная тачка, а за ней засраный грузовик с открытым кузовом. А в кузове полно голобритых пацанчиков и летеха, сам чуть старше подопечных салажат.

Папа Ельцин, руки врастопырку, тормозит цивильную тачку, за ней, естественно, стопорится и грузовик с салабонами.

Папа подбегает к тачке, лыбится, ему навстречу открывается дверца, Ельцин заглядывает в салон и...

И такое уже случалось – получали задание повязать подозрительного чеха, окружали саклю тихушника ваххабита, производили адресную зачистку, в сакле находили кучу стреляющего и взрывоопасного компромата, вязали однозначно враждебную морду, а спустя недельку ту же морду видели где-нибудь на базаре, хоть и положено морде чеченской национальности по всем писаным и неписаным законам гнить в зиндане.

Зачем, вот вопрос, вязать чеха с поличным, ежели потом, один хрен, его отпустят? А затем, блин горелый, чтоб генералам жилось сытнее.

И в салоне цивильной тачки сидел да покуривал знакомый чех, сука. Его саклю, больше похожую на Дом культуры народов Востока, омоновцы из Уфы адресно зачищали недели полторы тому назад. И все было тип-топ, как обычно, и, зная, что откупится, сука чех не дергался, но вот незадача – Леха Медведев по кличке Винни Пух погиб во время штурма. По дури погиб – пальнул в персидские ковры для острастки, ради понта, и попал во что-то гремучее под полом. Оно сдетонировало, и Винни Пуха реально разорвало напополам. Сука чех, ясное дело, руки до горы и в крик, типа, без понятия он, чего там у него в подполье рвануло.

Надо было суку чеха там же и кончить. На тот же взрыв его бы и списали, запросто. Тогда! Тогда, по трезвянке, надо было его кончать, не хер было едальниками щелкать.

А теперь они ж все поддатые – и Лось, и Красавчик, и Дум, и Папа Ельцин – все бухие. Кто ж на трезвую голову да на хреновой машине поедет в гости к медсестричкам с главврачом добавлять, да еще на ночь глядя? Папа в салон цивильной тачки заглянул, срисовал суку чеха в мягком кресле рядом с крысой штабной армейской у руля и затеял гнилой базар.

А штабной Папу на хер послал грубо и громко. И, совсем дурак, дверцу на себя раз, и бамс той дверцей Ельцину по башке пьяной. Ну, Папу и сорвало с резьбы.

Ельцин крысу штабную за грудки и об асфальт, суку чеха за хибот и на воздух из теплого кресла и, пассом, Думу. Красавчик ствол задрал и рычит летехе в кузове, чтоб ни-ни, чтоб и он, и его салабоны сидели по стойке «смирно». Ну а Лось для пущего страха выхватил эфку, кольцо зубами выдрал, сплюнул и горлопанит, в том смысле, дескать, всех, на хер, подорву и себя, на хер, порешу, но суку чеха, за которого Винни Пух богу душу отдал, мы...

И тут летеха в кузове, придурок, хвать за «калаш» и длинной очередью по пьяным омоновцам.

Красавчику – чпок! – пуля в плечо, навылет. Лосю – чирк! – косо по спине, рука сама – ей-богу! – метнула гранату в кузов...

 – Во, блин, подляна, – Дум цапнул пачку «Мальборо» со стола, смял ее в комок. – Фарт в картах закончился, и нормальное курево вместе с ним! Я, реально, не врубаюсь, Лось, как ты свою дрянь можешь столько смолить? Твои папиросы, блин косой, они...

Разглагольствования Дума на тему табачных изделий оборвала трель мобильника. Дум схватил трубку, прижал к уху.

– Але... Да, я... Чего?! Прям щас?.. – Дум вскочил, уронив табуретку. – Понятно, блин косой! Будь спок, Папа! Пять минут на сборы. – Дум отключил трубку, рявкнул: – Красавчик, отставить пиво! Лось, хорош дымить! У нас пять минут, Папа ждет!

Двух минут хватило, чтоб сковырнуть паркетную доску на дне пустого встроенного шкафа, достать из тайника «цацки» и распределить их.

Дум взял «ТТ» с длиннющим глушителем и безобразно крупнокалиберный обрез.

Красавчик вооружился «стечкиным», прихватил щедрый запас снаряженных обойм.

Лось сунул в брючный карман «эфку», за пояс «ПСС», сиречь «пистолет специальный самозарядный», широко известный в узких кругах под шифром «Вул».

Минуты хватило, чтобы спрятать оружие под верхней одеждой, спустя еще полторы Дум запирал дверь конспиративной квартиры, а Лось вызывал лифт. Итого, уложились в четыре с полтиной, вышли с опережением графика.

В лифте осмотрели друг дружку, благо лифт подтянулся просторный, грузовой.

Дум в плаще свободного кроя, без кушака. Под плащом специальная сбруя, чтоб держались под мышками «пушки». Нигде не морщит, ничего не выпирает, нормально.

На Красавчике кожаная куртка по колено, практически полупальто. Кобура-«босоножка» со «стечкиным» надежно спряталась под грубой свиной кожей.

Лось в кожанке покороче, но «ППС», прижатый к телу брючным ремнем, незаметен, а вот граната в кармане брюк выпирает, зараза. Пришлось перекладывать «лимонку» во внутренний карман куртки и «молнию» слегка расстегивать, чтоб не в обтяжку куртец сидел, а то торчит «эфка», словно единственная титька мифической амазонки.

– Че, ты всю дорогу «эфки» с собой таскаешь, блин косой?

– Дум, не напрягай пацана. Нравится, и таскает.

Они вышли из подъезда. Трое обычных с виду парней, на самом деле – троица опасных хищников, готовых к любым неожиданностям. Убийцы-профи, одни из лучших, если вообще не самые лучшие в СНГ.

«ТТ» пробивает почти любой бронежилет, а крупнокалиберный обрез с гарантией дырявит вообще любой броник.

«Стечкин», он и в Африке «стечкин», при стрельбе очередью много эффективнее пресловутого «узи».

«ППС» стреляет бесшумно и без всяких неудобных глушителей. Ну а таскать с собой «лимонку», оно, конечно, геморройно, однако с гранатой в кармане Лосю как-то спокойнее.

На скамеечке возле подъезда млеют в лучах молодого весеннего солнца клюшки-старушки. Продефилировали мимо бабушек, Дум впереди, Красавчик с Лосем за ним, плечом к плечу. Обогнули жилую башню, пересекли дворик с качелями и песочницей, завернули за угол пятиэтажной хрущобы и в заранее условленном месте, рядом с помойкой, срисовали Папу Ельцина за рулем пошарпаного «жигуля».

Дум с Лосем сели на задний диванчик, Красавчик уселся подле рулевого. Поехали.

– Тачка не в кайф, блин косой. Лучше, что ли, колес не нашлось?

– Не бухти, Дум. – Папа Ельцин умело выруливал на узкой полоске асфальта. – Тачка не в угоне, бумажки все в ажуре. – Папа крутанул баранку и грамотно вписался в плотный транспортный поток на оживленной магистрали. – Слушай сюда, пацаны: клиент круче тропинки к счастью. Волк-одиночка, прикормленный конторой. Где контора волчару откопала, заказчик без понятия, но, повторяю, говорят – охерительно крутой кадр. Говорят, умеет отводить глаза.

– Эт как? – смешно оттопырил нижнюю губу Дум. – По типу, как колдун, блин косой?

– Хер его знает. Сказали – караулить его у дома бесполезно. Может и так быть, что насвистели про отвод глаз. Может, и так, что у них фотки евонной нету, и всех делов. Хату его они вычислили, а самого пасти забздели, обычное дело. У нас, пацаны, расклад такой – я и Красавчик следим за секой с колес и обеспечиваем соскок, а ты, Лось, и ты, Дум, садитесь в засаду на хате у клиента. Красавчик, открой бардак, там ключи от хаты, метни их Лосю.

– Он че, клиент, типа, киллер? – Красавчик откинул крышку бардачка. – Типа, наших кровей кадр, ага?

– Ага, типа. – «Жигуль» остановился в хвосте автопробки у перекрестка, Папа смачно обматерил москалей-автолюбителей и продолжил тереть базары по делу. – Хата на втором этаже, дом кооперативный, в парадных дежурят консьержки. Соседи у клиента лохи, он с ними не контачит. В двадцать один тридцать пять клиент прилетит в Шереметьево, в двадцать три без копеек забурится на хату. В засаде вам сидеть до хера времени, но, как говорится: раньше сядешь, легче выйдешь. Мочканете его и по пожарной лестнице тикайте. Мы...

– Папа! Блин косой, реально по пожарной обезьяной сползать?!.

– Дурак ты, Дум, – усмехнулся Красавчик. – Село! В новых домах отдельно лифты, отдельно лестница на случай пожара. «Черная лестница», врубаешься?

– Где ключ-то, э? Я жду, – напомнил Лось, приопустил стеклышко в автомобильной дверце, достал папиросы.

– Нашел, – Красавчик бросил Лосю связку. – Папа Ельцин, а каким макаром заказчики дубликаты ключиков надыбали, тебе рассказали?

– Я не спрашивал. – Светофор подмигнул желтым, и Ельцин взялся за рычаг, переключающий скорости. – Не бздите, пацаны. Подстав нету, я проверял.

– Как? – спросил Лось, прикуривая.

– Мое дело. За базар отвечаю. – Пробка, а вместе с ней и «жигуль» потихонечку двинулись. – Короче, на пожарной лестнице дверь изнутри влегкую открывается. Замок – француз, так мне сказали. Крутанули колесико, выскочили, и шагом-шагом, спокойненько. Мы вас подберем. Связь, само собой, по мобиле. – Ельцин прибавил газу. Проскочили перекресток, поехали с ветерком. – Мы с Красавчиком на колесах доедем, а вас, засадники, я ща у метро выкину. Не хер вам в «Жигулях» зазря светиться в районе акции. Спуститесь в метро, садитесь в последний вагон и езжайте до станции «Ясенево». Вылезете и сразу направо, в горку, по улице Тарусская. Чапать вам минут десять, увидите кинотеатр «Ханой» и слева дом в двадцать два этажа. Вам в шестую парадную, вход со двора. Номер дома... Мать твою в лоб! Едва не позабыл! Дум, Лось, вы не пугайтесь особо, коли в Ясеневе срисуете патрули. Сегодня день рождения Гитлера, а тама, в Ясеневе, сколько-то лет назад скины рыночных азеров отметелили в честь евоного дня рождения. В этот день там всегда теперь патрули.

– Во, блин! Еще, блин, гемор до кучи!

– Не бзди, Дум, – успокоил Папа. – Скажи спасибочки, что чехов с бомбами сегодня не ловят. В этой долбаной Москве каждый день какие-то заморочки. Прорвемся. А ну-кася, напряглись, пацаны! Скоро метро, а нам еще до хера всего треба обкашлять...

Пока доехали до шеста, увенчанного красной буквой «М», дважды понапрасну жгли бензин в пробках, и времени обговорить все детали, обсудить все детальки предстоящей акции хватило с лихвой.

Папа с Красавчиком хором пожелали подельникам «ни в ухо, ни триппера», в ответ услышали стандартное «к черту» и присказку – паразитку про косой блин. «Жигуль» отъехал от шеста с буквой, Дум с Лосем спустились под землю.

В так называемое время пик пересекать столицу на метропоезде, перемещаясь по подземным норам, гораздо быстрее, чем на колесном транспорте по верху. Сорок минут всего лишь, и парочка душегубов вышла из подземки в холмистом районе Ясенево. Дум связался с моторизованными корешами, выяснилось, что «жигуль» застрял в автозаторе где-то на Ленинском проспекте. Пришлось дожидаться группу автостраховки и огневой поддержки, прогуливаясь по ясеневской окраине.

Дум купил сигарет и вместе с Лосем старательно насыщал организм никотином впрок – сидючи в засаде, им придется воздерживаться от курения. Не спеша, глотая табачный дым, прошлись по унылой Тарусской улице. В натуре засекли патруль, но, поскольку оба давно вышли из возраста, характерного для скинхедов, патрульных они не заинтересовали. Поднялись на застроенную типовыми блочными бараками возвышенность, увидели кинотеатр «Ханой» и домину слева в двадцать два этажа. Побродили окрест.

Совсем недалече от нужной домины темнеет лесок, подошли, посмотрели. Малец лет двенадцати вежливо попросил у дяденек закурить. Дали, спросили, че там, за лесочком? Малолетний курильщик сказал, что ежели пилить напрямки, то выйдешь в микрорайоне Коньково. Ништяк – ежели случится чего непредвиденное – тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, – можно линять из района акции пешими через зеленку.

Заверещала мобила – Папа Ельцин прорвался в Ясенево, подруливает к «Ханою». Переглянулись, достали из карманов перчатки. Весна давненько вступила в свои права, но, что отрадно, вечереет и холодает. Повезет, и прохожие подумают, что молодые люди напялили на руки тонкие шерстяные перчатки по застарелой зимней привычке.

Вернулись к двадцатидвухэтажной домине. У шестого подъезда и у остальных фиг припаркуешься, все забито иномарками. На первый взгляд это плохо, на второй – нормально. Папа Ельцин парканется с другой стороны дома, типа, места другого не нашлось, а с другой стороны и фонарей меньше, и стартовать проще.

В трех шагах от подъезда номер шесть Дум замандражировал. Лось еще в младших классах средней школы приметил, что нервишки у пацанов-здоровяков частенько дают сбой. Вот Илья Муромец, например, здоров был, что мамонт, а полжизни на печи провалялся по вине острого невроза на почве собственной физической неординарности.

Поднялись по ступенькам к железной двери с домофоном, вмонтированным в железный косяк. Справа ступеньки к более грубым дверям «черного хода» на пожарную лестницу. Лось глянул искоса на двери, через которые предстоит уходить после выполнения акции, и приложил сенсорный ключик к нужной ячейке домофона. Дум открыл железную дверь в парадный подъезд, дернув за ручку чересчур резко. Едва Лося не зашиб.

С понтом прошли мимо выгородки, за которой дремала бабка-консьержка, повернули к лифтам.

Препятствия номер раз и два – позади.

Лифт стоял на первом, повезло. Поднялись на этаж. Дум скрежетал зубами, лифт тросами, Лось гремел связкой ключей.

Вышли из кабинки лифта. Заранее приготовленным ключом Лось открыл деревянную дверку в коридорчик с квартирами. Хата клиента расположена удобно – аккурат рядом с другой хлипкой дверкой в коридорчик с мусоропроводом и далее на общественный балкончик, и оттуда на пожарную лестницу.

Лось брякнул ключами, хотелось покоситься на дверные «глазки» соседей, но он сдержался. А Дум не смог обуздать инстинкты, мотнул башкой туда-сюда. «Глазки» реально похожи на оптические прицелы. Неуютно, блин косой.

И вообще все это дверное изобилие уже достало. «Ненавижу двери», – подумал Лось, вставляя очередной ключ в очередную скважину.

Еле слышный скрип петель, и хочется метнуться в прихожую чужой квартиры, спрятаться от проклятых «глазков». Однако Лось перешагивает порожек хаты клиента подчеркнуто не торопясь. И Дум – молоток, браток! – сумел справиться с мандражом, заходит вальяжно, «сейфовую» дверь прикрывает за собой без подозрительной спешки.

Все препятствия преодолены, но вздыхать с облегчением рано.

Кто мешает лохам-соседям набрать ноль-два и сообщить о проникновении в квартиру подозрительной парочки? И нет стопроцентной уверенности, что хата без сигнализации.

Вздыхать рано, Лось достает «ППС», Дум вытаскивает «ТТ». Оба замирают, прислушиваются, считают секунды, минуты, удары сердец.

В прихожей достаточно светло, чтобы осмотреться и сориентироваться. Планировка обычная, советская, хата двухкомнатная. На кухню – вон туда, а по дороге ванная и сортир. Вон там большая комната, а там поменьше. В прихожей евроремонт. И в видимом пространстве тоже все клево. Шикарная квартирка.

Снаружи тихо. Сколько прошло времени? Лось досчитал до трех тысяч. Можно вздохнуть?.. Нет, рано. Слишком рано.

В прихожей висят модерновые часы. Начало восьмого. Клиент в самолете, в воздухе. Летит и не догадывается, что его ожидает и кто.

«На фига я в уме считаю, когда можно на стрелки смотреть?» – подумал Лось и бросил подсчеты, сосредоточился на длинной минутной стрелке.

Семь... десять... пятнадцать... больше двадцати минут прошло с момента проникновения в квартиру. Пожалуй, можно и вздохнуть.

Лось вздыхает.

– Пошли в залу? – шепчет Дум.

Идут на цыпочках в большую из комнат. Заходят... Ай-яй-яй, какая обстановочка! Супер! Кровать у окна – сексодром с закосом под старину тыщ за ...дцать баксов. Стеклопакеты прикрывают офигенные жалюзи с отливом. У белоснежной стенки антикварный письменный столик с выдвижными ящичками и полукресло, ну чисто из дворца. На противоположной стороне висит картина в золоченой богатой рамке, пацанка голая нарисована. Дорогая небось картина, старинная, а пацанка так себе, тоща и груди с кукиш. У стены напротив окна и сексодрома поставлен офигительный «домашний кинотеатр». Телик – плазменная панель на треноге, колонки узкие и высокие, выше Дума. И резная полочка красного дерева с DVD-дисками. И шкура белого медведя скалится с дубового паркета. И хрустальная, с медными завитушками, люстра под потолком с лепниной.

– Жирует, блин косой, – шепнул Дум, восхищаясь. – Пошли посмотрим, как там у него в другой комнате.

– На хер? – прошептал Лось, пожимая плечами. – Мы не на экскурсии. Отсюда прихожая ближе, здесь посидим. Нашим позвони.

Дум связался с корешами в «Жигулях», шепотом доложился, шепотом передал Лосю, дескать, у братков все нормально, мол, вокруг дома все в норме, никакого стрема.

Лось вздохнул с еще большим облегчением и расслабился окончательно. Улыбнулся довольный Дум. Так, как будто дело уже сделано, хрусты на кармане, клиент в морге, а убойная бригада в отрыве.

Верхнюю одежду не снимали, только расстегнулись, чтоб не сопреть. Естественно, оба остались в перчатках. С этим неудобством, как и с остальными, приходится мириться. Ничего не поделаешь – профессиональные трудности. Дум улегся на кровать, Лось сел в полукресло у антикварного столика. Дум положил на пузо «ТТ», на батистовую подушку обрез. Лось предпочел сунуть «ППС» обратно за брючный ремень. Дум лежал, балдел и смотрел, как Лось от нечего делать выдвигает ящички письменного столика.

Во всех ящиках пусто, кроме самого нижнего. В нижнем нашлись тетрадь, толстая, в дерматиновом переплете, и дешевая шариковая ручка. Тетрадка под стать столику, ее тоже, с некоторой натяжкой, можно назвать «антикварной». Такие «общие тетради» имели хождение в студенческой среде конца семидесятых годов прошлого века.

Лось открыл тетрадку, пролистнул.

– Чо за блин косой? – тихо, но уже не шепотом спросил Дум.

– Дневник, – произнес вполголоса Лось.

– Типа, с отметками?

– С записями про каждый день, начиная с... – прошелестели странички, – с двадцать пятого октября.

– Какого года?

– Прошлого, наверное. Два года сюда б не влезли.

– Дай позырить.

– Фиг, я нашел, я и почитаю.

– Блин косой, а мне, значит, дурью маяться... Давай телик включим.

– Охренел?

– Дык, мы звук вырубим. Пульт где, блин косой?.. Во, на подоконнике, за шторой. Блин, как в перчатках-то кнопки жать неудобно...

Синхронно с нажатием красной кнопки на пульте дистанционного управления телеящиком... пардон, теледоской, Дум коснулся и кнопочки под схематичным изображением динамика, перечеркнутого крест-накрест. Теледоска вспыхнула, Дум занялся переключением каналов, наткнулся на старую, добрую «Кавказскую пленницу» и отложил пульт.

Лось подивился четкости и контрастности телекартинки, досмотрел эпизод, где Шурик бежит из сумасшедшего дома, отвернулся от экрана и приступил к чтению.

Во времена оны Лось любил читать. Особенно в старших классах первые переводы Стивена Кинга. В ту пору, когда Кинга переводили избранно, не удостаивая вниманием откровенную халтуру ударника-беллетриста. Времена оны канули в Лету, Лось все реже брал в руки книги, а рукопись так вообще ему попалась впервые.

Читал Лось медленно. Почерк у автора ежедневных записок чересчур мелкий и слишком замысловатый для чтеца, привыкшего к печатному слову. Да и содержание не ахти, не «затягивает». Тугомуть какая-то, скука. Только самые первые строчки слегка интригуют.

Осилив первую страницу, Лось отложил тетрадку, повернулся к экрану. Досмотрев шедевр Гайдая в немом варианте, кино кончилось, Дум взялся за пульт и, переключая каналы, отыскал прямую трансляцию футбольного матча. «Локомотив» – «Зенит». На табло – 0:0.

Лось отвернулся. Он с детства футбол терпеть ненавидел. Попробовал читать дальше рукописный дневник. Дочитал записи, датированные двадцать вторым октября, и сделал однозначный вывод, что автором рукописи ну никак не может быть крутой киллер, которого им заказали и которого они дожидаются. Чего там случилось с героем дневника двадцать третьего, Лося интересовало постольку-поскольку. Гораздо интереснее было бы узнать, как и почему тетрадка оказалась на хате у заказанного киллера. У Лося появились кое-какие соображения на этот счет, от нечего делать он их обдумывал и машинально просматривал текст дальше. И вдруг, что называется, «вчитался». С двадцать третьего началось интересное.