Восход девяти Лун нынешней ночью особенно прекрасен. Отрадно, когда в мое дежурство случаются такие, как сегодняшняя, безоблачные ночи и можно вдоволь налюбоваться всеми девятью Лунами. Иногда безоблачной ночью мне становится интересно, как выглядит единственная спутница Планеты Предков, в честь которой Первые назвали девять спутниц над головой, но чаще сердце сжимается, стоит представить, что я могла прожить жизнь под одной-единственной Луной и не увидеть великолепия ожерелья из девяти ее названных сестер.

Погожими ночами я предпочитаю дожидаться очередного героя, сидя в позе змеи на вершине того утеса, что высится левее жерла пещеры. Вот и сейчас я сижу на отроге облюбованного утеса в позе существа с Планеты Предков, наслаждаюсь восхитительным зрелищем спутниц в ночном небе и ловлю себя на мысли, что планета подо мной, планета Девяти Лун, воистину мой родной дом. Пускай я родилась за миллион парсеков отсюда, там, где с ночным мраком борется Луна-одиночка, но выросла я во чреве, обрамленном священным числом ночных светил. И я всей душой благодарна Первым ниндзя космоса за то, что тысячу зим тому назад они изгнали из полого чрева родной для меня планеты мерзких аборигенов.

Мудрость Первых, наложивших запрет на убийство аборигенов, воистину безгранична. В течение тысячи зим, хлябей и лет мы, потомки Первых, охраняем каменный вход в полость планеты еженощно и ежедневно. За тысячелетие бдений мы, ниндзя, отточили до филигранного совершенства уникальную методику воздействия на мыслящий мозг, которую изобрели Первые. Тайное Искусство Ложной Памяти является основой и залогом выживания нашего клана, как под девятью чудесными Лунами, так и во всей Вселенной. И я верю – наступят времена, когда мы, ниндзя, накопим достаточно сил и завоюем мириады планет в биллионах галактик. Я верю – будущее принадлежит нам...

Из медитации на тему будущего, замешанного на воспоминаниях о прошлом, в реальность настоящего меня вернуло зрение. На тропе, что вьется по крутизне склона и ведет к пещере, я заметила силуэт мерзкого аборигена. Очередной герой петлял вместе с тропой, протоптанной легионом его предшественников. Он был, разумеется, один. Хвала Тенгу, согласно канонам аборигенской морали герой всегда должен быть один.

Я встрепенулась, сбросила змеиное оцепенение и спрыгнула с утеса. Я дважды перевернулась в воздухе через голову, обманув тем самым враждебную прыгунам силу притяжения, мои гибкие ступни коснулись склона по обе стороны от тропы героев, мои ноги спружинили в коленных суставах, и я встала в позицию стража.

Абориген услышал, как под моими ступнями зашуршал гравий, одинокий герой увидел, как я встаю в позицию стража, и обнажил меч. С оружием наголо, сгорбившись, иногда оглядываясь по сторонам, но в основном храбро глядя вверх, на меня, он продолжил подъем.

Всякий раз, сталкиваясь с разумными уроженцами Планеты Девяти Лун, не перестаю удивляться их изощренной мерзости. Главным козырем разумного вида в борьбе за существование под сказочно прекрасными Лунами было и остается отвращение, которое мыслящие особи внушают остальной утонченно изящной фауне. Разумные существа эволюционировали из падальщиков, они пахнут и выглядят столь отвратительно, что сие не поддается внятному описанию. Они – совершеннейшая мерзость, доведенная до абсолюта по вздорной прихоти природы. Но самих себя они, разумеется, считают биологическим эталоном, что провоцирует эстетический и нравственный антагонизм разума с остальными формами планетарной жизни. Отсюда и творимые ими мифы про пустоты внутри планеты, где, по утверждению мифотворцев, вдосталь лакомых экскрементов, волшебным образом возникающих из ничего, где текут гнилостные реки с гнойными берегами и звучит вечный скрежет стекла о железо. Разумеется, ничего столь милого биологии и культуре мыслящих падальщиков в оккупированной тысячу зим тому назад нами, ниндзя, пустой полости нету, не было и быть не могло. Десять столетий мы терпеливо искореняем созданный аборигенами миф. При помощи Искусства Ложной Памяти мы истребляем и самую память о пустотелости Планеты Девяти Лун. Владея изнанкой, мы могли бы с легкостью необычайной уничтожить всех до единого мерзких представителей местного разума с внешней стороны планеты, но тогда под девятью Лунами пренепременно появятся другие земляне и велика вероятность, что феномен пустотелости, наше удивительное убежище, обнаружится раньше, чем мы накопим достаточно сил для подчинения клану ниндзя всей обитаемой Вселенной. Пока же от пытливых земляков нас защищает придуманный ими «Закон о невмешательстве в среду обитания экзобиологических разумных тварей, находящихся в начальной стадии социальной самоорганизации».

– Цфщк! – проскрежетал абориген, останавливаясь десятью метрами ниже и поднимая над головой меч грубой ковки. Я поправила горошину универсального переводчика в ухе, и скрежетание героя обрело смысл. – Тварь тошнотворная, ты есть, я зрю тебя! – Абориген указал на меня острием меча, и его стошнило. – Божество Зла, ты еще более омерзительно, чем повествуют мифы!

– Мифы лгут, – произнесла я, увеличивая громкость ретранслятора, закрепленного между грудей, запрещая себе обонять запахи и слегка расфокусировав зрение. – Ты считаешь себя героем, борцом со Злом, ты прав отчасти. Ты поверил мифам, ты совершил героический переход к отрогам Горы Проклятых, но, как и легионы героев до тебя, ты вскоре спустишься обратно в Долину Озер, чтобы рассказать соплеменникам о том, что нету в горах никаких богов Зла, стерегущих вход в мифическое Царство Гнили. Ты расскажешь, что Тропа Героев ведет в никуда, что ты не видел Пещеры.

– Я расскажу правду! Я зрю Пещеру Благодати, вход в Царство Гнили! Я сражу тебя, божество Зла, в честном поединке! А если мне суждено погибнуть, то знай – по моим следам, впитавшим мой пот и гной, благоухающим моими выделениями, орошенным моей слизью, придут другие герои!

– Придут, – согласилась я, нагибаясь. – Тысячу лет они все идут и идут по опасной, провонявшей тропе для того, чтобы в конце концов вернуться обратно и развеять мифы, – я нашла и подобрала приемлемо увесистый камень, выпрямилась. – Уйдешь и ты, переполненный разочарованием, – я размахнулась и прицельно метнула камень, для чего пришлось на мгновение сфокусировать зрение. За мгновение четкого видения цели пришлось расплачиваться рвотными спазмами.

Герой пискнул, обмочился и обгноился, едва не выронил меч и пал с оружием в обнимку на Тропу Героев, временно лишенный сознания при помощи древнейшего и примитивнейшего боеприпаса, а я сложила пальцы в мудру Искусства, опустив веки, вызвала видение янтры Лжи и прошептала мантру Памяти. Посредством триумвирата мантра-янтра-мудра я подселила в подсознание объекта желаемую мыслеформу, которая разархивируется в его сознании, едва он вернется в чувство.

Расплетая пальцы, приподнимая веки и умолкая, я сделала глубокий вдох, выдохнула резко и сложила мудру Паруса, зажмурилась и увидела внутренним взором янтру Пути, мои губы шепнули мантру Ветра, и бесчувственный пока что абориген поднялся, повернулся ко мне спиной, побежал вниз по тропинке. Нокаут вскоре пройдет, и, если аборигену не суждено сгинуть по дороге в Долину Озер, он подробно расскажет соплеменникам о бесполезных поисках Пещеры Благодати со злым божеством на страже. Каждый воротившийся ни с чем герой подтачивает обманчивый миф, рожденный истинной коллективной памятью, а значит, сегодняшняя чудная ночь прожита мною не зря. Мысленно я желала сегодняшнему герою благополучного обратного пути, когда услышала окрик:

– Воспитанница!

Я оглянулась – на пороге пещеры стояла Отравленная Хризантема, моя наставница. Я появилась на Планете Девяти Лун задолго до того, как Отравленная Хризантема возглавила клан ниндзя, мне повезло расти под ее персональной опекой, я чту эту состарившуюся в заботах, сгорбившуюся под бременем ответственности за судьбу клана женщину несоизмеримо глубже, чем предписано нашей традицией, и да простит меня Тенгу за эту вольность. Я редко пересекаюсь с наставницей с тех пор, как Отравленная Хризантема обыграла в шахматы прежнюю владычицу, тем самым завоевав право возглавить клан, и каждый раз при виде сгорбленной старушки мое сердце сжимают бархатные тиски нежности, каждый раз я боюсь потерять лицо и оскорбить духовную мать излишним проявлением эмоций.

– Пойдем, дитя, – наставница поманила меня своею дряхлой рукой. – Я пришла за тобой, воспитанница, чтобы пригласить по важному делу в мои скромные покои.

– Вашим появлением вы оказали мне, недостойной, великую честь, но я на дежурстве. Долг запрещает мне покидать пост.

– За тебя додежурит сестра, – наставница щелкнула пергаментными пальцами, из темноты пещеры вышла сестра-ниндзя по имени Шипастая Роза.

– Беру на себя долг сестры, все присутствующие и демон Тенгу тому свидетели, – произнесла ритуальную фразу Роза, кланяясь поочередно Хризантеме, мне и небу над нами, сияющему священным числом Лун.

– Остаток ночи пройдет спокойно, – я церемонно склонила голову пред сестрой по оружию. – Только что мною отправлен восвояси очередной герой.

– Тебе опять повезло, – проговорила Шипастая Роза бесцветным голосом. – Я рада за сестру – это счастье принести пользу клану, храни его Тенгу.

– Такова ее карма, – улыбнулись мне глаза наставницы. – Тенгу дарит избранным карму быть нужными. Дитя, избалованное кармой, подойди же к своей старой наставнице, помоги старухе добраться до вагонетки.

Протянуть руку помощи Отравленной Хризантеме – честь для любой из сестер-ниндзя, а для меня еще и удовольствие. Сухая куриная лапка наставницы вцепилась в мое тугое предплечье, старушка сгорбилась пуще прежнего, скособочилась, позволяя себя поддерживать, шаркнула обувью, и мы с ней медленно пошли в каменные глубины пещеры, вошли в густую тень, привычно, по памяти, добрались до утонувшего во мраке монорельса, я помогла своему кумиру занять переднее кресло в вагонетке, нащупала задний диванчик, запрыгнула на мягкое и спросила вежливо:

– Удобно ли вам, уважаемая?

– Удобства – семена смерти, – вздохнула старушка. – Последнее время я все чаще ищу удобств, – посетовав на старость, она произнесла шифромантру, многократно мною слышную в период ученичества, озвучила шифр личных покоев, и вагонетка помчалась в заданном направлении...

С тех пор, как я в последний раз удостаивалась чести посещения личного пространства наставницы, в нем мало чего изменилось. Все то же ровное свечение потолка, тот же матовый пол-трансформер, та же узкая гравикровать, те же шкафошкатулки вдоль стен. Разве что на стенах прибавилось аппликаций.

– Скоро совсем не останется голых стенок в пристанище для моей дряхлой плоти, – тихо молвила Отравленная Хризантема, усаживаясь на пол в позу отдыхающей тигрицы, жестом предлагая и мне садиться напротив. – Взгляни, дитя, на вертикали от тебя справа появился герб Санкт-Петербурга. Недавно сей островной град был нашим тайным форпостом на Планете Предков.

– Вижу, наставница, – глядя вправо, я села на почтительном расстоянии от старушки в позу внимательной иволги. – Я вижу герб, состоящий из перекрестья корабельного якоря и увеличенной до его размеров «кошки», которая являлась оружием и орудием ниндзя в древности.

– Горжусь тобой, дитя. Игрою пропорций тебя не обманешь. Взгляни налево, там, к вертикали стены, прилепился логотип фирмы «Сью» из созвездия Плеяд. Недавно половина доходов от сей фирмы перетекла на наши тайные счета.

– Я узнаю в контурах логотипа крылья и клюв демона покровителя ниндзя, ворона-оборотня Тенгу.

– Ты умеешь видеть сакральное, лучшая из моих учениц... С каждым веком, с каждым годом, ежедневно наш клан теряет форпосты. Наши враги ликуют. Они попались на крючок нашей хитрости. В течение тысячелетия, имитируя прогрессирующую слабость, мы терпеливо копим силы для решающего удара.

– Я знаю, наставница.

– Да, ты знаешь. Ты – посвященная, в отличие от дюжин и дюжин твоих сестер, в преданности которых я все еще до конца не уверена. За тобой, дитя, числятся десятки подошв на Пути Хитрости. Волею судеб настал черед совершить твой главный подвиг во имя клана. Готова ли ты, дитя мое?

– Приказывайте, я готова на все!

– А готова ли ты к тому, что я могу усомниться в твоей готовности?

В сердце моем вспыхнул порох обиды, но внешне я осталась невозмутимой, смиренно склонила главу, ответила твердо:

– Готова.

– Дитя, тебе предстоит особенное задание, – в голосе Отравленной Хризантемы появились душевные нотки. – Прости свою старую наставницу, которая решила проверить, в какой ты форме.

– Я готова на все, Тенгу свидетель.

– Тогда окажи честь выжившей из ума старухе, сыграй со мной партию в шахматы.

Естество мое содрогнулось, но я сохранила лицо, чудовищным волевым усилием заставила себя смириться с неотвратимым.

Игра в шашки, игра в бисер, прочие болевые игры – пустяк по сравнению с шахматами. Нет более жестокой болевой игры во Вселенной, чем шахматы, и нет более почетного звания для адепта Боевых Искусств, чем титул Гроссмейстера Боли.

– Заранее прошу меня извинить, уважаемая Гроссмейстер, если игра со мной покажется вам малоинтересной.

Наставница кивком дала понять, что извинения приняты, и хлопнула в ладоши. Скрипнули невидимые механизмы, все детали интерьера исчезли в нишах за яркими стенами. Наставница хлопнула вторично, и пол между нами вздыбился, формируя шахматный столик. Отравленная Хризантема встала прыжком, я последовала ее примеру. Столик о четырех тонких ножках подрос мне до пояса, вылупились кучки фигур, столешница мимикрировала шахматными квадратами.

– Выбирай цвет, дитя.

– Выбираю жребий.

– Пусть так, – наставница взяла пешку из черной и пешку из белой кучки, на секунду спрятала руки за сгорбленной спиной, секунда прошла, и Отравленная Хризантема вытянула перед собой плотно сжатые костлявые кулаки.

Я указала на правый, наставница разжала кулак, на ее морщинистой ладошке лежала белая пешка.

– Мои белые, – торжественно объявила я, взявшись за фигурку. Звукоуловитель шахмат меня услышал, что подтвердила легкая вибрация пешки. Я поставила пешку на поле Е2 и ощутила щекотку в коленном суставе – фигура настраивалась на сустав.

– Мои, стало быть, черные, – сказала наставница и поморщилась, определив место своей пешке на доске.

Мы расставляли фигуры. Наставница морщилась, я терпела щекотку. Пешки подстраивались к коленным и локтевым суставам, к сочленениям в запястьях и голеностопах. Потеря пешки в игре чревата параличом соответствующего ей суставного сочленения. Наставница застонала, взявшись за короля, я сдержалась. Король вошел в резонанс с сердечной мышцей, шах королю равносилен приступу стенокардии, мат – инфаркту. Я установила рядом с королем ферзя, наставница расставила по местам черные ладьи. В непосредственной зависимости от ферзя отныне и до конца игры находится моя печень. Удастся «съесть» черную ладью, и наставница ослепнет на один глаз. Я и Отравленная Хризантема выставили на игровые поля коней. Проигрыш коня отключает одну из долей легкого. Менее опасна потеря слонов, связанных со слуховыми нервами. «Хвала Тенгу, человеку даны пара глаз, две доли легкого и два уха, а игроку пара соответствующих фигур. Жаль, что у нас, людей, всего по одному сердцу и по одной печени», – думала я, выравнивая задний ряд белых фигур. О самом страшном я старалась не думать, но в голову лезли напоминания о том, что будет, если случайно уронить или смахнуть с доски свою или чужую фигуру. Будет плохо – шахматы накажут ошарашивающим инсультом, или убийственным переломом позвоночника, или постыдным недержанием, или чем-то другим, еще более ошарашивающим-убийственным-постыдным, в зависимости от упавшей фигуры, весь комплекс страшных «или» я, хвала Тенгу, не помню.

– Готова ли ты к игре, девочка? – Старушка по другую сторону доски распрямила сгорбленную спину, широко расставила тощие ноги, согнула с хрустом колени, подняла к вялой груди морщинистые кулаки.

– Готова, – я вся собралась, напружинилась.

– Ходи, воспитанница.

– Е2, Е4, – произнесла я и едва успела присесть. Край шахматного столика спас от разящего по сложной траектории старческого кулака, от удара «Горный ручей», который невозможно блокировать, от которого можно только спрятаться.

Моя королевская пешка, повинуясь голосовой команде, сдвинулась на поле Е4, а я спряталась за край столешницы, и тут же во всех сочленениях, во всех органах, зависящих от белых шахматных фигур, затлели угольки боли. Сие означало, что наставница уже объявила ответный ход. Сразу же приказала шепотом какой-то из своих фигур переместиться. Если мое шахматное воинство останется на прежних позициях еще пять стандартсекунд, то жжение в теле перерастет в пожар и по истечении пятой стандартсекунды я проиграю, я умру от огненной, непереносимой боли.

Чтобы узнать ход наставницы, мне необходимо взглянуть на доску. Высунуть голову, заглянуть через край – смерти подобно, кулаки наставницы начеку. Ныряю под шахматный столик, рискую задеть ножки стола, выполняю ногой движение «Хвост дракона». Наставница, спасаясь от подсечки, запрыгивает на плоскость с фигурами, а я кувыркаюсь под столом, выкатываюсь с той стороны, где только что стояла на полу в позиции Всадницы моя титулованная соперница, вскакиваю, бью старушку, балансирующую на пуантах между белыми и черными пешками, бью, забыв о том, что надо рассмотреть позицию на доске, поскольку все равно обзору мешают пуанты, бью ладонями по дряблым ляжкам Отравленной Хризантемы, хочу нарушить ее баланс, хочу, чтобы она оступилась и опрокинула, снесла с доски шахматные фигуры, хочу подарить ей пылающий букет боли, хочу победить, но лишь теряю стандартсекунды.

Старушка-наставница, оставшись стоять на одном носке, пяткой другой ноги легко блокирует обе мои атакующие ладони. Она прекрасна, моя наставница, в позе Журавля, застывшая на носке, с поднятой пяткой и руками-крыльями, поддерживающими ее в равновесии, она восхитительна. Она – чудо, а я, ничтожная неумеха, корчусь в костре болевых ощущений. Теряя зрение, слух, подвижность и остатки самоуважения, я шепчу немеющими губами отчаянное:

– Е4, Е5...

Если бы поле Е5 было занято, будь на нем черная пешка, меня бы по правилам шахмат разбил паралич, и никакие «Айболиты» мне бы уже не смогли помочь. Поле Е5 оказалось свободным, и я как будто сошла с костра в воду, а пламя боли моментально потухло.

Поле Е5 оказалось свободным, но пятка наставницы оказалась быстрее моих реакций. Резкое освобождение от мучительной боли – такой же шок, как и вспышка болевых ощущений. Я успела объявить ход на четвертой секунде отпущенного мне времени, но не успела оправиться от шока, и я пропустила удар милосердия старческой пяткой, хлесткий «Удар стального пера» по кончику подбородка. Я проморгала сказочно точный удар, после которого неизбежны нокаут и продолжительное забытье...

...Я очнулась. Но по привычке глаз не открыла и постаралась дышать в прежнем ритме.

– Ты славно играла, дитя, – услышала я добрый голос наставницы, которую не обмануло мое притворство. – У тебя дар к ББИ, к Болевым Боевым Играм. Ты способна работать и стоя на лезвии бритвы, и когда раскаленная бритва режет тебя на ломти. Единственное, чего я не поняла, – зачем ты рискнула сделать второй ход той же пешкой, что и первый? Ведь ты не слышала и не видела, куда и какую из своих фигур переместила я. Или услышала? А может быть, сумела увидеть?

– Я не услышала Ваш шепот, я не успела увидеть Ваш ход, – призналась я, открывая глаза. Я лежала на кровати наставницы. Отравленная Хризантема, снова сгорбившись, как до игры, сидела у изголовья. По мне ползал аппарат-целитель, на сленге именуемый «Айболитом». Старушка-победительница взирала на меня с любовью и состраданием. – Я рисковала в надежде, что белая пешка заденет Ваш носок и опрокинется. И мне, и Вам повезло, что поле Е5 оказалось свободным.

– Умная девочка, – похвалила наставница.

– Милостиво отправив меня в нокаут, Вы проявили жалость, которой я недостойна. Нижайше прошу Вас о реванше, добрая женщина.

– Храбрая девочка, – улыбнулась Отравленная Хризантема. – Все мои маразматические сомнения относительно твоей готовности развеяны. Я лишний раз убедилась, что в тебе присутствует храбрость, тебе сопутствует удача и ты в отменной физической форме – «Хвост дракона» был выполнен просто блестяще. Теперь я за тебя спокойна, дитя. За тебя и за задание, которое тебе предстоит выполнить. Хвала Тенгу, оно тебе по силам, избранное кармой дитя. Нет ничего горше, чем надорваться, пытаясь поднять груз, возложенный на тебя кармой.

Наставница замолчала. Наступила значительная, насыщенная торжественностью, сочная тишина. Лишь «Айболит» чуть слышно гудел, переползая с моей груди, на живот, еле уловимо булькая дозаторами и пощелкивая инъекторами, которые бесшумно прокалывали мои одежды и кусали кожу, добираясь до кровотоков. Я вновь терпела на сей раз приятную щекотку и терпеливо ждала продолжения речей Отравленной Хризантемы. И дождалась.

Отравленная Хризантема сказала:

– Знай же, дитя: наши заклятые враги масоны владеют Секретом Секретов, им ведома Тайна Тайн. Как выглядит Демиург, Создатель Вселенных – это Секрет Секретов. Где находится Его райское логово – это Тайна Тайн.

Отравленная Хризантема сказала:

– В грязные руки масонов попали манускрипты протолимурийцев, повествующие о нашем современнике – Любимце Демиурга. Подобно тому, как на Планете Предков разыскивают того, кому суждено называться далай-ламой, так и масоны искали по визуально-психо-социальным приметам подозреваемого в богоизбранности. И нашли Его. Верховного ламу проверяют на соответствие, так и вероятному Любимцу бога масоны устроили тестирование, оговоренное в манускрипте. Он прошел тесты. Создатель позволил своему Любимцу приблизиться и унести Артефакт Артефактов, свою божественную частицу. Завладев Артефактом Артефактов, богоизбранный Любимец сумел обмануть саму Безысходность. Он нашел выход из безвыходного положения, посрамив саму Безнадежность.

Отравленная Хризантема сказала:

– О том, что Любимец найден и протестирован, я узнала нынче, на восходе второй из девяти Лун. Год назад мы подкупили масона по кличке Козырной Джокер, сегодня он прислал шифрограмму, отработал аванс.

Отравленная Хризантема сказала:

– Любимец еще не знает, что Он – Любимец. Богоизбранный находится сейчас на «Титанике». Предвижу – вскоре пред Ним падут ниц делегаты масонов. Содрогаюсь от мысли: ВДРУГ масонам вздумается клонировать Демиурга? Или, что не менее страшно, клонировать Его Любимца? Масоны – известные экспериментаторы, с них станется. Мироздание в опасности.

Отравленная Хризантема сказала:

– Если все же здравый смысл возобладает и масоны остерегутся с экспериментами, все равно плохо. Нам плохо. Среди масонов появится богоизбранный, и нам, ниндзя, придется несладко. Нам придется противоборствовать тем, у кого в друзьях Сам Любимец бога. До сих пор масоны нас побаивались, отныне бояться придется нам. Страх разлагает.

Отравленная Хризантема сказала:

– Но демон Тенгу, созданный, как и Все Сущее, беспокойным Сном Демиурга, к нам благосклонен: у нас есть ты!

Отравленная Хризантема сказала:

– В социальной среде ветеранов внеземелья, как и в нашем сообществе, приняты имена-дубли. Любимца бога зовут Железная Жаба, ОН – твой тезка, девочка. И это не простое совпадение дубля ников. ОН – твой родной брат, дитя...

– Откуда... – я потеряла лицо, я перебила наставницу, я хотела спросить, откуда следует, что богоизбранный тезка – мой брат, но еще более красноречивый, чем ее речи, резкий жест наставницы заставил меня замолчать.

Отравленная Хризантема закончила вводную:

– Козырной Джокер предлагает нам микрососкоб живых тканей Любимца бога. Чтобы и мы сумели Его клонировать, если это попробуют сделать масоны. Или хотя бы Любимца сдублировать, если масоны займутся размножением Демиурга. В подтверждение обладания клеточным материалом для клонирования жадный Джокер прислал оперативную расшифровку генокода богоизбранного ветерана. Я без труда хакнула из Потока данные о чемпионе одной из киберигрушек, заявленного под ником Железная Жаба. Сличила идентификационный генокод с присланным Джокером – все совпало. Формула сразу показалась мне знакомой. У вас совпадают не только имена, но и ДНК-коды. Сдается мне, Тенгу против того, чтобы мы платили Джокеру миллион юксов за пару клеток, – и наставница позволила себе улыбнуться. Такой хищной, самодовольной улыбки я еще никогда у нее не видела. – Нам не нужен клон! У нас будет оригинал!