В редколесье все видно на большие расстояния, а посему берсерка я заметил издалека. Оживший мертвец сидел на корточках у границы камней и трав. Живой труп осторожно и не спеша выдергивал пучки травы с корнем, чтобы потом брезгливо отбросить их от себя подальше. Он как будто расчищал место себе для могилы. Он! Это точно был он! Не полупрозрачный мираж, не привидение, а неупокоившийся мертвец во плоти, невероятная, невозможная, но объективная реальность.

Я заметил ожившего покойника, которому, как последний дурак, рассказал о себе лишнее в бытность его теплокровной особью, и у меня на миг перестало стучать сердце. Что-то оборвалось во мне. Привычная картина мироздания обернулась рассыпанным пазлом. Глядя в ту сторону, где среди редких деревьев был отчетливо виден мой вчерашний материализовавшийся страх, недостойный истинно верующего, я продолжал по инерции переставлять ноги до тех пор, пока на наткнулся плечом на сучковатый корявый ствол засохшего дерева.

Острый сук воткнулся в мое плечо и будто бы нажал потаенную кнопку «пуск». Остановившееся на объективно краткий миг, субъективно сравнимый с безднами бесконечности, мое ошалелое сердце заработало в сумасшедшем ритме. Догоняя такты сердечных ритмов, включились в работу ноги и понесли меня, куда глаза не глядят. А глаза продолжали глядеть в ту сторону, где, сидя на корточках, дергал траву мертвый берсерк.

Я бежал, задыхаясь и спотыкаясь, натыкаясь на сухие и гибкие стволы и стволики редких деревьев, падая во влажные травы и поднимаясь, я бежал прочь, но не без оглядки, а с вывернутой до предела шеей.

И все-таки меня, последнюю надежду Непокоренных, готовили к акции воистину Великие Люди! Многолетний труд Гениальных, с большой буквы, Учителей и Опытнейших, с заглавных литер, Инструкторов все-таки не пропал даром! Моя живая плоть в панике убегала от ожившей мертвой плоти берсерка, в моем сознании властвовал первобытный страх перед неведомым и необъяснимым, картина привычного мира, рассыпавшись в прах, обратилась в пепел, а руки, мои тренированные руки, словно пара дрессированных змей, выживших после эмоционального взрыва, отлепили от ремня флягу, ножик с несерьезным лезвием, пищалку для отпугивания диких зверей, отбросили все, в данный момент лишнее, быстро и споро, после чего расстегнули пряжку.

Руки сложили ремень петлей, я споткнулся в который уж раз, в очередной раз упал, петля из ремня осталась в правом кулаке, левая ладонь скользнула по траве, кожу случайно оцарапал камешек размером и весом с пряжку ремня, пальцы сжались, подбирая сей нужный им камушек, и ледяным душем на меня снизошло озарение – я понял, зачем моим дрессированным рукам понадобились петля из ремня и камень! И я поверил умным рукам, я им отдался, наперекор глупому мозгу, который все твердил и твердил, мол, нельзя убить мертвого, дескать, это все равно, что оживлять живого, это бессмысленно!

Следя за руками, я развернулся. Благодарно заныла шея. Ее мышцы получили возможность расслабиться, ибо теперь я бежал именно туда, куда все время смотрели мои глаза.

Я бежал обратно, к мертвому берсерку, рвущему траву, и каждый мой последующий полушаг-полупрыжок был осторожнее предыдущего. Я спотыкался все реже и реже, на стволы я больше не натыкался, я все круче и круче горбил спину, приседая на бегу все ниже и ниже. Когда между мной и берсерком оставалась приемлемая для пращи дистанция, я прекратил частить ногами. Я крался к нему тихо-тихо, низко-низко пригнувшись, перемещался от дерева к дереву, по возможности, прячась за ними, выбирая наилучшее свободное от деревьев пространство для броска, сокращая приемлемую дистанцию до оптимальной.

Праща – одно из самых примитивных и самых сложных для освоения орудий войны. Опытный пращник способен посоперничать в эффективности и со снайпером, вооруженным специальным огнестрельным оружием. Опыт обращения с пращой у меня есть, среди прочих опытов мне его прививали долгие годы. Взвешивая на ладони камень, я знаю, с какой силой следует крутануть ремень. Я определяю на ощупь аэродинамические причуды любого боеприпаса. Почти любое тонкое и гибкое подручное средство я мог бы использовать для метания. А уж собственный ремень мне, конечно, знаком и привычен.

Камень в петле, раскручиваю ремень, и... И все же, можно ли убить мертвого? Возможен ли парадокс смерти умершего? А вдруг? Ведь и живой мертвец не что иное, как парадокс парадоксов... Раскрутил ремень, метнул вместе с камнем все свои сумасшедшие размышления, по-прежнему доверяя только рукам, и...

И камень, просвистев свою песню полета, ударился о височную кость живого покойника, и, косо отрикошетив, упал в траву. А голова трупа дернулась так же, как полагается живой голове после подобного попадания твердым в висок. Голову откинуло к плечу, и вчерашняя сквозная рана от луча бластера на шее стала видна гораздо отчетливее.

Берсерк сидел на корточках и поэтому свалился мягко, как куль. Завалился набок, поджатые ноги так и остались согнутыми в коленях, разбитая голова легла повернутой к небу целой височной костью, в руках у трупа остались клочки травы. А мои руки, выполнив привычную им работу, опоясали ремнем талию, в то время как ноги несли меня к трупу. К дважды трупу? Я убил труп? Такое возможно?

Подбегаю к вторично – вчера и сегодня – сраженному наповал. Он лежит неподвижно, с виду – мертвее мертвого. Жаль, разбитый висок мне не видно. Надо бы повернуть ему голову и убедиться, что камень его... Или ранил? Раненый труп, так бывает?

Склоняюсь над моей дважды жертвой и... Честное слово, он дышит! Мы дышим с ним одним и тем же воздухом, наши дыхания смешиваются! Мое, живого человека, и его... Зачем мертвецам дышать?.. Но, чу!

Слышу шаги! Топ-топ-топот твердым по твердому. Поднимаю глаза – на сером гребне, поверх нагромождения валунов вижу человека в тяжелом скафандре. Не помню названия, но точно такой хитон-скафандр я видел на картинке в справочнике оккупантов-пришельцев. Космонавт на пике вырвавшихся из-под гнета земли твердых пород, как это ни странно, выглядит еще более ненормально, чем слабо дышащий мертвец с клочками травы в запачканных грунтом безвольных руках.

Космонавт приподнял толстую руку. В такого типа скафандрах, я помню, должны быть предусмотрены устройства для выстреливания гарпунов на тросиках, дабы человек смог в буквальном смысле осуществить привязку себя к местности. Комулятивный наконечник гарпуна пробивает даже броню, а фиксаторы на суперпрочном древке вплавляются даже... Не помню, во что они способны вплавиться, однако знаю, как выглядят гарпуновыстреливатели – они напоминают подствольник с набалдашником. В набалдашнике – лебедка и резак, чтобы подтянуться на тросике или его обрезать, по необходимости. Кожухи с гарпунами крепятся к рукавам скафандра. Набалдашники расположены в районе локтевых сгибов, оттого и кажется, что у космонавта выпирает кость, когда он сгибает толстую руку. Он ее приподнял и сгибает. Он собирается стрелять в меня гарпуном?.. Да?..

Да, он выстрелил. Секундой раньше я ушел с директрисы выстрела, а, говоря точнее – спрыгнул с директрисы, бросил себя в сторону и немного назад. Гарпун свистнул над мертвым, но дышащим берсерком, а я закрутил себя винтом. Гарпун задел кривой ствол хилого дерева, содрал кору, вырвал клок древесины, а я сгруппировался и покатился по траве у самой границы с выступом каменистых пород. Гарпун летел сверху вниз, он взрыхлил землю, раскаленные спицы фиксаторов подожгли влажную флору, облачко пара смешалось с дымом, запахло веником, а я вскочил на ноги и побежал, петляя, помня о том, что у космонавта есть еще один заряженный гарпуном «подствольник» под вторым рукавом.

Я убегал, шарахаясь из стороны в сторону и пытаясь вспомнить, какова длина злосчастного тросика, за каким условным рубежом я буду недосягаем для гарпуна, в принципе. Мой безоглядный слалом по редколесью продолжался минуту, когда же я оглянулся, то увидел, удалось рассмотреть сквозь помехи листвы, как человек в скафандре спускается по валунам-ступеням. Раз мне не помешала редкая растительность, значит, и он все еще меня видит, и я побежал дальше, подальше от каменных морщин на теле земли.

Я бежал и думал: что предпринять и как? Отбежать на заведомо безопасное расстояние, сделать крюк, обогнуть морщинистую вставку в бедный на деревья, но богатый травами ландшафт, и вернуться? Зайти, заползти с фланга и понаблюдать за... Какая вопиющая нелепица: я собираюсь наблюдать за персонажем из мира оккупантов-пришельцев и материальным воплощением собственных мистических бредней! Технологии и суеверия – что, казалось бы, общего между нами? Что их объединяет? Почему космонавт защищал от меня живой труп? А ведь он стрелял, чтобы его защитить!.. Защитить?.. Значит ли это, что я опасен для дышащего мертвеца? Да... наверное, значит...

Так или иначе, но появление человека в скафандре, хоть и частично, пусть и фрагментарно, а все же возродило из пепла, восстановило для меня привычную картину мироустройства. Мы, истинно верующие, на самом деле материалисты до мозга костей. Мы верим, что прерогатива духа – СОБЫТИЯ, а всякую мистику обязана объяснить наука. В моей системе координат нет места дышащим трупам. Легковерие в невозможное – прямая дорога в тупик безбожия, во мрак и хаос. Чем он вообще дышит, если у него сожжено горло?..

Я отбежал приемлемо далеко, чтобы позволить себе идти шагом. Я шагал по километровой дуге, огибая место странных событий, и думал о дырке в горле у дышащего трупа. Наука пришельцев в конце 2010-х годов их, а теперь и нашего летоисчисления, нашла объяснение таким СОБЫТИЯМ, как левитация, теле– и пирокинез, заживление ран наложением рук, в том числе и смертельных ран, в том числе и сращивание костей, но в данном конкретном случае у трупа осталась дыра в шее! Сквозная! А я чувствовал дыхание его рта. Или я обманулся, или... Или меня обманули. Как? Понятия не имею! Кто? Я догадываюсь.

Наша планета переживает этап оккупации под названием «социальный карантин». Грузы, конечно, идут от них к нам постоянно, оккупанты не скупятся, поддерживают карантинный объект, однако грузотранспортировка полностью автоматизирована, а из живых оккупантов лишь проповедник Церкви Сестры Спасительницы прилетает раз в году на Праздник Прозрения, чтобы за сутки посетить все Храмы во всех столицах и улететь. Между тем, я видел, однозначно, человека в скафандре made in планета-завоеватель. Нашим лояльным ублюдкам такие скафандры без надобности, мы, аборигены, не летаем в космос. Разумно предположить, что я видел пришельца-оккупанта почему-то в скафандре. Возможно, потому, что он, чистоплюй, не доверяет прививкам. И видел свободно дышащего нашим воздухом мертвеца без гортани. И космонавт поспешил на помощь к... К тому, кого я увидел.

Как добились они столь правдоподобной иллюзии? Почему именно я увидел именно его? Что мы, вообще, знаем о технологиях оккупантов? На последний вопрос ответ есть: мы знаем в основном только то, что они посчитали достаточным.

Обобщающий размышления вывод – я стал нечаянным свидетелем несанкционированного посещения карантинной планеты и жертвой чего-то вроде адресного обмана зрения. И не только зрения.

Я находился вплотную к этому обману зрения. Я чувствовал, слышал, ощущал его дыхание, но и это тоже морок! Пришелец-чистоплюй спрятался в сверхнадежном, с перебором надежности, скафандре, полностью герметичном. Чистоплюй явно боялся дышать нашим воздухом, а псевдоберсерк вдыхал его и выдыхал... Нет, не так – псевдоберсерк имитировал... Опять не так! Меня каким-то образом заставили поверить, что он дышит. Дышит без горла!.. Зачем?.. А так страшнее! Ужасный абсурд, сюрреализм во плоти! Поневоле свихнешься... Псевдоберсерк – это какой-то робот со способностями, типа парапсихологических. Хрупкий такой робот, который только и умеет, что рвать траву, собирать, не иначе, образцы флоры, и копаться в мозгах случайных свидетелей да создавать персонифицированные отпугивающие иллюзии... Или робот с пси-способностями вовсе не хрупкий, а просто СЛУЧИЛОСЬ так удачно, что я его малость попортил, попав камнем в уязвимое сочленение. Спасибо Тебе, Сестра Спасительница, за эту СЛУЧАЙНОСТЬ! То был промысел Твой! Благословение моей миссии! Спасибо за то, что ниспослала испытание веры моей, которое укрепило мой дух.

Полностью разобравшись в ситуации и почувствовав себя под защитой строгих рамок привычной картины бытия, я остановился, дабы еще раз хорошенько обдумать свои ближайшие планы. Стоит ли возвращаться к островку камней в редколесье? Ради чего возвращаться стоит?

В прояснившейся голове созрел с быстротою необычайной дерзкий план, некоторым образом дублирующий итоговые цели и задачи всей моей миссии. И то, что созревший сам собою план ПОЧТИ неосуществим, меня, как человека верующего, ПОЧТИ не смущало. И я решился. И продолжил путь вспять. Обходной путь, разумеется.

Смеркалось. Я шел, досадуя, что надлежащая осторожность не позволяет поспорить в скорости с наступлением сумерек, которые торопливо сгущались, подталкивая хмурый день 3 июля к бездонной пропасти Вечности. Час, плюс-минус минуты, от заката солнца до выхода первой из наших двух лун – самое враждебное по отношению к лесным путешественникам время суток, и каждая последующая минута враждебного часа меня притормаживала, тушуя мглой очертания окрест.

Кисти-минуты смазали контуры стволов, размыли листву, ноги тонут в траве, словно в трясине. Передвигаюсь, как водолаз в мутном омуте. Рука машинально потянулась к ремню, где... Вот незадача! Вот черт побери! Вот ведь привычка – пенять на чертей, которых не может быть точно так же, как живых мертвецов. Черти тут ни при чем, я сам виноват. Пищалку-то, ту, что отпугивает ультразвуком зверье, мои руки сами выбросили, когда превращали ремень в пращу. Нету пищалки-то!..

Усиливаю бдительность. Не только всматриваюсь и вслушиваюсь в сумрак, но еще и принюхиваюсь к нему. Двигаюсь с минимальной скоростью. Вышагиваю «от бедра», вынося согнутую ногу по дуге наружу, ощупав пяткой траву, прежде чем перевалиться на носок, сделать шаг.

Как назло, ветерок разыгрался, зашуршал листвой, взбаламутил травы, смешал воедино и без того еле различимые черно-белые оттенки сумрака. Вихревые воздушные ручейки пронесли мимо ноздрей мешанину запахов. В букете лесных ароматов возник мускусный оттенок. Мускусом пахнет затаившаяся или где-то рядом, или где-то далеко волосатая змея.

Строго говоря, где-то поджидает в засаде мясную добычу вовсе не змея с волосами. На самом деле, мускусом слабо пахнет от безногого млекопитающего. В языках, которые нами, аборигенами, позабыты, наверное, существовало персональное название для этого зверя. Теперь же зверюга переименована в «змею», по аналогии с ползучими гадами, обитающими на родной планете захватчиков. Теперь их языки стали нашими. Меня, кстати, радует, что я думаю и общаюсь на родном Сестре языке.

Останавливаюсь. Ибо самое разумное – дождаться восхода лун. Хотя бы первой из двух. Волосатые змеи вырастают в длину до восьми метров, жиреют до тонны. Они всеядны и малоподвижны. Сейчас главное, не оказаться вплотную к алчущей разнообразить свой рацион зверюге. При свете солнца и в сиянии лун не заметить волосатый желудок трудно, уйти от него легче легкого, а сейчас, в призрачном сумраке, можно и угодить под медлительный, но мощный удар волосатым хвостом.

Мускусом пахнут не только мегазмеи, но и вкусные земляные грибы. Однако, меня, царя здешней природы, фиг обманешь соблазнительной идентичностью. Грибы пахнут менее резко, и повадки змей в сумраке мне известны. Представляю, как жирная колбаса втиснулась в подходящую ложбинку и лежит в ней, точно в окопе. Сумрак слил воедино травы и волосатость, спутал, не отличишь, час сумрака – час змеи. – Глотая слюни, она поджидает добычу, а я жду восхода ночных светил. Хотя бы первого.

Стою одеревеневши, наблюдаю за игрой серых пятен, нюхаю ветер, вслушиваюсь в ассорти звуков и слышу... как будто дождик: шур-шур-шур зашуршало в траве. Автоматически расшифровываю аудиоинформацию: стадо молодых диких свинок соблазнилось запахом аппетитных грибов. Их дружное шур-шур затихает поодаль и сразу: шлеп, визг, лязг, и снова быстрое шур-шур-шур-шур врассыпную. Один глупыш из сообщества молодняка достался на ужин змее. Эволюция преподнесла кровавый урок остальным малышам – остерегайся обманщика сумрака, ежели хочешь выжить.

Хищная мина, можно сказать, сработала, но я остерегаюсь двигаться до восхода первой луны. Стою и прислушиваюсь к чавканью где-то справа, покамест отраженный свет ночного светила борется с пеленой туч. Свет победил, и я пошел дальше.

Первая луна припорошила листья серебром. Вскоре вторая луна добавила в пейзаж золота. К моменту восхода второй луны я уже не шел, а полз.

К гребню из камней, как и планировал, я подполз с фланга относительно точки, где меня морочил пси-примочками робот пришельцев. Серебряно-золотое сияние позволяло ясно увидеть выжженную гарпуном космонавта проплешину в травах и маленькую плешку, оставшуюся после трудов робота. Плешка и проплешина помогли мне сориентироваться, точнее определить то место на гребне-возвышенности, откуда стрелял, где возник космонавт.

Я выполз из влажных трав и распластался на холодной бугристости камней. Ползать по валунам – особенное искусство. Инструкторы советовали наблюдать, как это делают сумчатые бесхвостые ящеры. Подражая бесхвостым, я, плоский и шустрый, вскарабкался на гребень.

Ничего похожего на аэрокатер оккупантов за гребнем не обнаружилось. Все те же камни. Маленькие, побольше и один очень большой, обтекаемо правильной формы, этакая каменная причуда, каприз затейницы природы. А катера не видать. Знать, улетел. Обидно. Знать, не судьба скороспелому плану попробовать осуществиться. Знать, Сестра против того, чтобы я погиб, осуществляя дерзкую задумку.

Лишить космонавта скафандра, добиться физического контакта с ним, того же порядка, что случился у меня с пси-роботом, оставить пришельца живым и дееспособным, чтобы он смог вернуться в свою Вселенную, все это – ПОЧТИ невозможно. А выжить при этом самому – просто невозможно.

Я вздохнул и только собрался встать на ноги, как нечто заслонило серебряную луну. Я припал к камням, приподнял голову – увидел высоко в ночном небе парящую хищницу сову. Наши совы отличаются от птиц прототипов из Вселенной оккупантов размахом крыльев, длиной когтей и объемом желудков. Наши совы лакомятся волосатыми мегазмеями, которых нечаянно занесло на открытое пространство. Но и такой мелочовкой, как я, сова не побрезгует, ежели меня засечет. Хвала Сестре, я весь в сером, с как бы маскировочным в данном случае бугром рюкзака на спине, я плохо различим на коленях, и я умею ползать, как сумчатые ящеры.

Я пополз к лесу, к проплешинам, думая о том, дескать, надо б постараться и отыскать брошенную пищалку, но бродить лишние минуты вокруг этого плохого места только ради поисков, нет, не стоит. Надо спешить, наверстывать километры. В Москву, в Москву!