Когда-то с обширного поля взлетали и садились вертолеты. Рядом располагалось несколько военных частей и одно училище. Именовалось оно «Высшее командно-войсковое училище красных командиров». Винтокрылые машины ежедневно разгоняли воздух своим шумом и, пролетая вдалеке, вызывали оглашенный визг у детворы на окраинах подступающей Москвы.

Потом город подошел вплотную, и полеты прекратились. Воинские части перевели, училище расформировали. Командиры утеряли свой цвет.

Но поле окрестные жители продолжали по старинке называть вертолетным, хотя на нем, сжатом и урезанном, лишь догнивали последние скелеты тех изобретений Игоря Сикорского, которые не годились даже, чтобы продать их как цветной металлический лом. Впрочем, еще позже они все-таки пошли именно на это — кусками. Куски отрывали ночные люди, жившие на ближайшей свалке, и несли скупщикам — в порядке частной, так сказать, инициативы.

Затем у остатка поля завелся новый хозяин, и безобразия прекратились. Были проложены две взлетно-посадочные полосы в расчете на малые самолеты перпендикулярно друг другу, для разного ветра. Появились ангары и службы. Забор, выше и прочнее прежнего, — обязательно.

Здесь учились летать те, кто этого хотел и мог себе позволить; имелась стоянка частных самолетов и вертолетов. Их становилось все больше.

— Будем ждать рассвета, — сказал Михаил.

— Вы спешили, — напомнил ему Андрей Львович. На асфальтовом квадрате стоял «Ми»-восьмой, транспортный вариант, с включенными огнями. Два прожектора от ангаров освещали его правый борт. Дверца над скобой-ступенькой распахнута. Забирайся внутрь и лети, только двигатель пока не запущен.

Поодаль, на другом квадрате, который не был освещен, стояло несколько легковых автомобилей и виднелись очертания еще одного вертолета, гораздо меньших размеров. Михаил не мог его определить пока.

— Какие возможности! — Михаил открыл дверцу «Порша». — Право, я начинаю вас побаиваться.

— А на той площадке — «Алуэтт», Франция. Пару лет назад подарен полицейским управлением Парижа московской муниципальной милиции. Недолго он у них пробыл.

— С ума сойти.

Он вышел, сел на траву, и Андрей Львович последовал его примеру.

— Причем все строго законно, хоть и конфиденциально, прошу заметить.

— Еще бы. — Михаил процитировал: — «Это надо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать».

— Вот именно. Терпеть не могу лишнего шума и лишних людей. Они отвлекают.

Земля еще помнила дневное солнце. Если смотреть между темно-синей тушей «восьмого» и силуэтом дальнего ангара, можно вообразить, что вокруг никого нет, и эта ночь — только для тебя, и день, который придет за ней, не принесет тебе обязательного отчаяния, горького долга, боли потерь. Что будут только теплое солнце, запах нагретых одуванчиков и звонкие жаворонки, которых не разглядеть в синеве. что в Мире твоем покой

— Пусть потушат огни, взлетим через два часа. Андрей Львович без возражений встал, сунулся в дверцу «Порша», отдал неразборчивое приказание. Бортовые огни на «восьмом» погасли почти сразу. Из двух прожекторов на ангаре остался лишь один, слабейший.

Цикады трещали совсем по-южному. Михаил закинул руки за голову, лег навзничь. Млечный Путь почти не был виден из-за подсветки гигантского города.

— Андрей, из чистого любопытства: вы всерьез собираетесь всех нас… э, изолировать? Вот просто так, без суда и следствия? Где же цивилизованный подход? Гуманность? Права человека? Это вам не прежние времена, знаете ли!

— Я ж говорю, вам можно позавидовать. Времена всегда одни и те же, а вот чувство юмора — вещь преходящая. Как вам удается не терять?

— Рецепт древний: хочешь избавиться от страданий — избавляйся от привязанностей. Похоже, вам это тоже удается не без труда?

— Мои привязанности иного рода. У меня нет любимой женщины, которую пытаются отнять, друзей, которыми приходится рисковать.

— Но что-то же у вас есть? Что-то, во имя чего вы… и так далее. Во имя! Есть?

— Черт его знает, наверное, есть. Коньяк будете? Елена как-то назвала его гадостью, но другого у меня нет.

— Буду.

Против своего желания Михаил начинал испытывать ответную симпатию к этому человеку. Тому, кто держит в руках тайные нити и нажимает на скрытые пружины. Думает, что это так.

Просто человек, сидящий рядом на траве под теплым звездным небом.

— Хотите пару занятных историй, Михаил?

— Валяйте. Нет ничего приятнее, чем ночные байки под коньячок. Вполне приличный, между прочим, зря она… привереда какая. Обязательно скажу, как увидимся.

— Скажите. Первая байка из полувекового прошлого. Сорок пятый год, война с Японией, оккупированный Китай, южные отроги Малого Хингана, городок Хайлунь. В медсанбат наступающего советского полка попадает тяжело раненный китаец. Очень тяжело раненный. Многочисленные осколочные повреждения и переломы костей, чуть не сердце с печенью задеты, да еще и сильно обожжен вдобавок. Китаец «важный», приказано поставить на ноги во что бы ни стало. Ну, или хотя бы чтоб смог говорить. В медсанбате быстренько латают этот почему-то еще дышащий труп, отправляют в тыл, в большой госпиталь в Бэйане. Даже номер того госпиталя сохранился — сто двадцать шестой. К изумлению всех, китаец переносит сто с лишним километров дороги и, кажется, даже не очень тяжело. Потом начинаются чудеса. Переломы срастаются за недели, рваные раны зарубцовываются за дни. Через десять дней бывший труп ходит, через две недели начинает помогать нянечкам и сестрам. Ли Сяо — так он назвался — товарищей по палате развлекает фокусами: доводит свой пульс до двухсот и снижает до сорока, повышает температуру тела до такой, что ртутный термометр отказывается фиксировать — до восьмидесяти градусов и выше. Кончики пальцев раскаляются настолько, что от них прикуривают папиросы. Ли Сяо демонстрирует врачам опыты с кровяным давлением, взвинчивая и снижая за минуту опять-таки в пределах, не имеющих права на существование. На все вопросы, как он это делает, отвечает одно: дед научил.

— По-моему, это что-то вроде йогов? — незаинтересованным голосом осведомился Михаил.

— Что-то вроде. Даже если это и был феномен, то не единичный. Подобные случаи известны. Просто Ли Сяо — пожалуй, один из первых авторегенераторов, сообщению о котором я могу стопроцентно верить. Вам понятен термин?

Михаил промычал что-то в знак согласия.

— Интересна дальнейшая судьба Ли Сяо. Он…

— Похитили Пришельцы. Завербован сразу пятью военными разведками. Используется в секретных институтах. Кстати, нам ведь — туда?

— Он просто умер. Неизвестная болезнь. Протекала бурно. Списали на заражение на полигонах генерала Исии. Ну, помните, «Отряд сто один», японская программа бактериологической войны. Ли Сяо о них и должен был рассказать и рассказал, но это к делу не относится.

— А что относится?

— Сохранилась тщательно задокументированная история болезни, описание ее хода. Тогда никому ничто не могло сказать, а на современный взгляд — стократно ускоренная картина умирания от СПИДа.

— Значит, СПИД выдумали японцы. Уже тогда. Перед капитуляцией сыны Яма-то подкинули баллоны в Африку с записочкой:

— Нет, — сказал Андрей Львович. — История появления ЭЙДСа совсем не такая.

— А какая?

Михаил следил, как точка спутника бежит из созвездия Персея в Кассиопею. Она блеснула последний раз и потерялась. Ночь была душной, к грозе, но небо еще не заволокло. От площадки, где стоял маленький «Алуэтт», временами слышались звуки. «Ми-8» безмолвствовал.

— С ЭЙДСом история не такая. — Андрей Львович как бы закрыл дверь перед темой. — А в нашем деле нас должна интересовать только необычайная скорость регенерации органов у Ли Сяо, равно как и его стремительная непостижимая смерть.

— Подумаешь, смерть, — сказал Михаил. Ему совсем не нравилось направление, которого упорно придерживался Андрей Львович. — Переусердствовал в своих фокусах. Как полковник Таунсенд.

— Это который останавливал сердце и однажды не смог вернуться? Англичанин? Нет, Михаил, это тоже не то. Там была чистой воды коммерция. Представление за деньги. А Ли Сяо, развлекая своих сокоечников, не усердствовал никогда. Создавалось впечатление, что он, наоборот, сдерживает себя, не пуская наружу то, что из него прямо-таки рвется. Вообще все исследования аномалов, или феноменалистов, как они сами себя называют с легкой руки Светки Светановой, одного из их лидеров, дают четкое деление на два рукава. Или, если хотите, категории. Первые — их большинство — либо достигают своих результатов тяжелыми тренировками тела и духа, как, скажем, наиболее выдающиеся йоги, либо пользуются своими способностями без всякого напряжения, как еще одним природой данным органом или чувством. Пример из старых — Мессинг. С закрытыми и завязанными глазами ему было легче «видеть».

— А не из старых? — с умыслом спросил Михаил.

— Я мог бы назвать ряд имен, но ведь они все равно вам ничего не скажут. Широкой публике эти люди неизвестны, а известные — как правило, никакого отношения к действительным аномалам не имеют. Я ответил?

— Ладно уж. Ответили. Валяйте дальше.

— Категория вторая. Эти не прилагают усилий, чтобы добиться чего-то большого. Они прилагают усилия, чтобы добиться малого и не пойти дальше. Они чрезвычайно редки, но они есть, эти люди. Трудно делать какие-то выводы о природе сил, которыми они владеют. Зачастую картина такова, что задаешься мыслью: а не наоборот ли? Не люди владеют силами, а силы людьми. Одно скажу: этим не позавидуешь. Как правило, они очень несчастны в своей жизни, эти редкие вторые.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — сказал Михаил, резко садясь.

Очки Андрея Львовича блеснули в темноте:

— Я всю жизнь интересовался подобными вопросами, вот, нашел слушателя. А вы? Разве не этими же вопросами интересуетесь?

— А мной вы тоже собираетесь «интересоваться»?

— И вашими товарищами в придачу.

— А если мы не согласимся?

— Вы обещали мне согласие.

— Я говорил о себе лично. И на моих условиях.

— Разве я даю повод сомневаться?

— Хорошо.

Он опять улегся навзничь. От Персея бежал следующий спутник. У них там тоже есть свои набитые тропки.

— Знаете, чего вполне достаточно, чтобы у вас, скажем, или у меня, да и у любого в радиусе… ну километров двухсот случился внезапный приступ сильнейшего головокружения?

— Ну? — сказал Михаил.

Андрей Львович указал рукой вверх.

— Направленное излучение в радиодиапазоне с мощностью у поверхности пять на десять во второй. Оттуда. И все.

— Зато мы делаем ракеты… — криво усмехнувшись, сказал Михаил.

— Мы их давно уже не делаем.

— Вы обещали много баек, а рассказали лишь одну. Ночь длинная.

— Коньяку еще хотите?

— Давайте.

Андрей Львович не кривил душой, говоря, что Михаил ему чем-то симпатичен. Это «что-то» лежало не только внутри профессионального круга. Михаил был интересен как собеседник и человек. Очень давно уже Андрею Львовичу не представлялось возможности поговорить по душам. Не важно, что будет потом, очень скоро. В конце концов кто они такие сейчас? Просто два человека на траве.

— Ночь не такая уж и длинная, Михаил. Почему вы не хотите указать точное место, куда мы летим? Пилот бы рассчитал, и мы прибыли туда с рассветом. Каких вы еще ждете подвохов?

— Я указал общее направление, разрешение на полет можете запрашивать хоть сейчас. Точку сообщу при подлете. А время я и сам могу рассчитать, крейсерская этой лоханки мне известна.

«А иначе твои ребятки будут там заранее, и Бате одному не отмахаться. На Гошу рассчитывать не приходится, про Зиновия вообще речи нет. А так мы упадем на десять секунд, мои вспрыгнут — и снова вверх. Никуда не деться от тех, кто будет с нами, но это… посмотрим. Ты, Андрей Львович, уж точно от нас не отвяжешься».

— Другие мои байки будут из самоновейшей истории, — сказал Андрей Львович, — и действующие лица в них вам известны. Понимаете, о ком я?

— Я и Пашка, — процедил он. — Трудно не понять.

— У вас всегда была такая чудовищная регенерация? С какого примерно возраста? У него? До вашего несчастного случая четыре года назад замечалось что-либо подобное? Что это был за случай, попытка суицида? Причина?

Залп вопросов непроизвольно вырвался у Андрея Львовича. Это был порыв, с которым он не сумел совладать. Михаил отметил его досаду на себя. «Попробую тебя расшевелить», — подумал он.

— О себе не скажу, не знаю, а Паша мне точную дату называл, запамятовал я только. Сами у него поинтересуйтесь.

— Другие? Кто они? По какому признаку вы их отбирали?

Андрей Львович просто не мог остановиться. С настоящими аномалами редко удавалось найти общий язык. Они были все-таки слишком замкнуты. В этом смысле штат фирмы Андрея Львовича являлся поистине уникальным.

— Андрей, я вновь спрошу вас: что вы имеете в результате всех ваших трудов? Во имя чего все-таки? Вот этого? — Михаил указал на вертолеты, «Ми» и дальний «Алуэтт». — Меня всегда занимал вопрос о притягательности власти. Она? Так приятно держать в своих руках жизни и судьбы? Уверяю вас, что…

Он понял, что говорит лишнее.

«Что ты хотел ему сказать? Что это страшно и больно и вовсе неинтересно? Да знает он, наверное. А если и не знает, свое ты ему никогда не сумеешь передать, даже и рассказав все».

«В Бакановку, — думал Андрей Львович. — С Леной ли, без — еще посмотрим, но только туда. С ним я, похоже, смогу договориться. Даже если он «двойной» и к нему уже кто-то приложил руку. С другой стороны — кто мог? Я бы знал. Но зачем ему собирать кого-то там, да еще и Лену?.. Два часа. Пора».

— Михаил, я покину вас с вашего разрешения. Мне нужно подключиться и взглянуть, что там про вас еще набежало.

Это был один из приемов Андрея Львовича. Как правило, любого ошарашит, когда ему прямо в лоб дают понять, что он — в игре. Этот, каким бы ни казался невозмутимым, вряд ли будет исключением.

— Мне с вами можно?

— Пока нет. Усните, если на голой земле сможете. Мне тут написали ваш график за последнюю неделю — после такого месяц отсыпаться надо.

— Да и вы, должно быть, не особо отдыхали.

— Из-за вас. Коньяк я оставил.

«Вот так он со мной, — подумал Михаил. — Знай, пацан, мы тебя… и насквозь видим. Коньячок тебе марочный вместо конвоя. Куда сбежишь? Так и будешь дрессированной блохой на аркане скакать. А сейчас я кто?»

Он громко и весело расхохотался:

— Андрей, вы же не задали мне самого главного вопроса: на кого я работаю?

— Вскорости это произойдет, — обнадежил его Андрей Львович. Боком уселся в распахнутую заднюю дверь «Порша».

Он не беспокоился, оставляя Михаила в ночи одного: из темноты за ним наблюдало много глаз. Соединившись с системой, вызвал информацию.

— Смотри, Андрей Львович, смотри, смотри! Крича, шофер одной рукой тыкал в свое боковое окно, а второй не попадал под мышку к пистолету.

Андрей Львович вскинул глаза от раскрытого кейса:

— Никому не стрелять! Не стрелять! Спокойно всем!..

— Что с вами, Андрей? — ровно спросил Михаил, приподнимаясь на локте.