Глава 14
— Самое хреновое, что надо идти за Гошей, а не хочется.
— Чего ты опасаешься, Братка, засады? Хочешь, я схожу? Удрал давно наш Гоша, не совсем же он… Я бы удрал.
— Не, я его запер, он к этому привычный. «Граммчики» он всегда теперь себе достанет, а где спать — ему давно без разницы.
— Жалко мужика. Кем он был?
— Литсотрудником в журнале «Фекальная канализация. Системы и оборудование».
— Не бреши, нет такого журнала.
— При большевиках был. Не могло не быть.
— Ты хоть одного большевика живьем-то видел? А такой журнальчик и сейчас прошел бы. Фекальная канализация — нам без нее в Европу ни ногой… Смылся он, точно говорю.
— Как бы нас не смыло. Без систем и оборудования — живьем…
В два часа ночи сыпанул дождь. Прервался на минуту-другую и, поразмыслив, превратился в настоящий тропический ливень.
Они незаметно проскользнули с дальнего конца дома, маскируясь за припаркованными машинами. Одно окно в квартире светилось, снизу был виден потолок и голая лампа на шнуре, которую приладил Павел.
— Ты теперь, Братка, как тот мужик с волком, козой и капустой. Только у тебя еще разбойнички вот-вот из лесу явятся или княжьи дружинники наскачут. Капусту ты спер, волк при тебе хоть верный, да драный, рядом еще двое сшиваются, пока не понять — то ли тоже волки помельче, то ли вовсе бараны. А взять надо всех…
— Что ж ты про козу ничего не сказал? — сквозь зубы спросил Михаил. — Да и плыть нам неизвестно куда.
— О дамах ни слова, а тут оставаться — все едино порешат.
Через мокрый черный двор перебежали к подъезду, почти не таясь. Если их ждали, то ждали, заметили — так заметили.
Об утере из собственных жизней четырех с лишним часов они, словно сговорившись, предпочитали не вспоминать. У Павла только лицо вроде бы как подтянулось и ухмыляться стал меньше. Теперь шутил — без улыбки.
Михаилу случившееся вообще оказалось как нельзя кстати. Как кстати пришелся и Гоша, и Зиновий Самуэлевич, и старые дружки Павла. Все было кстати, кроме одного: такие полосы удачных совпадений всегда кончаются резко и страшно.
Чем удачнее полоса, тем кошмарней ее конец.
— Вот, — сказал Павел, после того как Михаил минуту продержал звонок, — никого там, кроме пьяного Гоши и твоего балованного кота. Почему кота не научил дверь открывать? Подвинься-ка.
— Что ты хочешь… у тебя ключ, что ли?
— Нужно мне…
Вжавшись лопатками в стену, Павел замер на секунду и вдруг устремился вперед, как будто двери не существовало. От грохота вздрогнули все девять этажей, и Михаил подумал, что соседи продолжают мирно спать или досматривают свои телевизоры. Проходя, он тронул искореженную петлю из стали особой прочности.
«Кто как, — подумал он, — но я бы петли точно не вынес».
Выглянул Павел с Гошей под мышкой и двумя автоматами в лапе.
— Наш друг без нас начал вооружаться и прожигать жизнь. Хорошо, заявились поздно, а то бы встретил он нас салютом наций.
Большая комната стараниями Гоши превратилась в помесь арсенала, видеосалона, распивочно-закусочной и разоренного продуктового склада. На трех экранах шли три разных фильма — боевик, «жесткое порно» и «Волга, Волга». Стояли и лежали бутылки, опять груды сластей и отчего-то буханка черного хлеба.
Оружия тоже хватало. В основном «АКМП», их Гоша мог часто видеть у милицейских патрулей на улицах. У стены одноствольный дробовик, а поперек софы, с которой
Павел Гошу снял, лежала необычайно длинноствольная вертикалка, синевато отблескивая вороненой сталью и светясь янтарем инкрустированного фигурного приклада.
Из ванной донесся сдавленный Гошин сип и возня. Вышел Павел:
— Сейчас будет как новый, я его отмокать положил. Ничего ружьецо, да? «Меркель», большое ружье. Где он его только хватанул. Глянь стволы — все в клеймах. Перекусим перед дальней дорогой, да выруби ты девок, мне после монастырской жизни смотреть больно, чего вытворяют…
Еще перед поездкой к «Выхину» они наметили основные позиции плана действий.
Первое: здесь оставаться больше нельзя.
Второе: если конечный пункт, то самое Место Перехода, пока остается неизвестным, требуется промежуточная база.
Третье: не слишком далеко у Павла имеется точка, где можно несколько дней просуществовать пятерым, один из которых женщина, если не привередничать и не бояться спартанских условий.
Четвертое: осталась мелочь — добраться.
Как и во всяком уважающем себя плане, был и секретный пункт.
Некоторое время Михаил смотрел, как Павел ест и пьет, наливая из первых попавшихся бутылок и горстями засыпая в рот шоколадные конфеты. Поднял на руки Мурзика.
— Пока я сбегаю вниз позвонить Лене, ты вспомни, не находил ли здесь в развалинах такой пластиковый ящик с ручкой и сеткой. Я в нем Мурзика на прививки возил.
— И его забрать хочешь? «Джонсик! Джонсик! Ки-кики!» — тоненько пропел Павел. — На «Наутилусе» хорошая видеотека была, так я помню, где там спасали корабельного кота. Умора, Братка, нас вот-вот самих за яйца возьмут, а ты про кошару поганого думаешь. Сколько этих котов мои псы на шерсть по каждой весне драли, а ты — на прививки возил…
— Там твой брат по племени Гоша не утонул?
— Вряд ли. — Павел принялся за штрудель с курагой. — Он бы сразу заорал тогда… Вот черт, раньше хоть бутерброды были, такие, знаешь, с колбаской пятьеводневочной, почернелой.
Михаил выбрал себе из кучи оружия маленькую «осу». Она была похожа на чешский «скорпион» и обладала такой же скорострельностью. За десять секунд из нее можно было выпустить восемьдесят пуль. Разумеется, при наличии запасных рожков. Михаил их здесь не нашел. Пистолетов тоже не было ни одного.
В таксофоне на углу он прождал десять гудков, двадцать. Дождь продолжался, улица была мертвой в сиянии фонарей и серебристых струях, протянутых с неба.
Из-за поворота в конце вдруг выскочили три машины. Они шли одна за другой, очень быстро. Михаил вжался в темноту козырька над таксофоном, сдвинул предохранитель «осы».
Мимо просвистели три иномарки. В центре — большая, длинная, может быть, «Даймлер», может, старый «Линкольн». Головная — маленький «Мерседес» — шла точно по осевой, замыкающая, что-то незнакомое, мощное, двигалась, как полагается, со смещением на полкорпуса влево.
Михаил вытер с лица дождь и пот. Тополя над притихшим асфальтом шевелили широкими мокрыми листьями. что я тут делаю
Дома Гоша стоял посредине комнаты, руки по швам. Вымытый, влажный, бледный, трезвый и свежий. Таким же свежим был у него желвак на скуле под глазом.
— Не признается, — с огорчением сказал Павел, уплетая и запивая. — Ни в чем не признается, паразит. — Рявкнул: — Как попал сюда? Кто такой? Имя, чин, задание?
— Надо сниматься, Батя, — отказываясь участвовать в новом балагане, сказал Михаил. — Садись, Гоша, выпей, если хочешь, только немного.
На физиономии Гоши, до того абсолютно отрешенной, появилась мысль. Михаила он вспомнил. Сломался пополам, потянулся к ближайшей бутылке.
— Но! — Павел налил сам и подал. — Всю ты мне воспитательную работу портишь, Братка.
Михаил занялся Мурзиком. Кот не хотел лезть в ящик, его приходилось уговаривать. Павел отщелкивал от автоматов магазины и бросал их в холщовую сумку. Гоша все это наблюдал замаслившимися глазками.
Когда в дверь позвонили, у двоих в руках взметнулось оружие, Гоша поперхнулся.
— Ты дверь на место приставил? — шепнул Павел.
— Нет. Не помню.
— И все-таки звонят. Иди и приготовь ручки, на них сейчас навесят браслеты. — Протянул Гоше бутылку целиком. — Нас накрыли. Поспеши, приятель. Я хотел бы попасть с тобой на одну шконку.
