Глава 3
— Вот что, — сказал он, появляясь. — Люди… — Выдержал паузу. — Я ведь вас ни к чему не призываю. Хотите — живите… сколько вам осталось. Пусть это будет подольше. Я, — опять солгал он, — лицо в принципе незаинтересованное. Плевать в конце концов, что я там чувствую. Ты, Лена, вообще человек свободный. И охраняемый, — усмехнулся. — С Батей тоже что-нибудь придумаем, не пропадет в волчьем оскале нашего правосудия…
Его перебил звонок в дверь. Павел, миг назад сидевший в расслабленной позе человека сильно, но не непристойно пьяного, оказался плечом к плечу с Михаилом.
— Ты? — спросил он трезво. — Или лучше мне?
— Погоди, — сказал Михаил. — Лена, быстро отойди вон туда. Батя, погоди, это, может…
В дверь опять позвонили — россыпью коротких и длинных. Та-та-та, ти-ти-ти, та-та-та. Та-та-та, ти-ти-ти…
— До инфаркта он меня доведет, собака! — ругнулся Михаил.
Тезка-Мишка входить не пожелал. Он только поздоровался кивком с порога с Павлом и, заглянув поглубже, вежливо сказал: «А также дамы», — хотя комнату увидеть из прихожей никак не мог.
— Шеф, — сказал тезка-Мишка с дурацкой улыбкой, — вы мне новое задание давали?
— Какое задание? — Он все забыл.
— Ну, как же? «Пятьдесят граммчиков». И-Ка-Че-Пе «Инвалиды России». Когда мы на озеро, вон, ехали?
— Стой, стой, это было…
Михаил вызвал огненные строчки. Вместо строк складывались картинки. Ну да, это же была «визия»… «Эй, кто поспорит с Гошей? По пятьдесят граммчиков, пятьдесят граммчиков, ребята…»
— Да. Помню. Может быть, ты все-таки войдешь?
— Вот, — сказал тезка-Мишка и вынул из-за стены длинного унылого субъекта почему-то в плаще, худого и взъерошенного. Нос в прожилках и запухшие глазки субъекта выдавали до потрохов. Тезка-Мишка любовно огладил на субъекте жеваный серый плащ, не забывая при этом цепко придерживать.
— Егор Кузьмич, — сияя, представил он, — бомж, пьянь ларечная. А это самое «Инвалиды России» — так вообще у вас, шеф, на углу. Лавчонка такая неприметная. В глубине только малость.
— Заходите, Егор Кузьмич, будьте, как дома. Все в порядке, Батя, это — третий.
— Гоша, — важно сказал субъект.
Он прошел в квартиру, озираясь с самым непринужденным видом. Раскланялся с Еленой Евгеньевной, вышедшей из своего укрытия за остатком «стенки». Именно раскланялся, а не просто: «Здрассь…», и создалось впечатление, что, если бы ему позволили, Гоша приложился бы и к ручке. Такое он совершил небольшое движение.
— Где ленточка? — спросил Михаил тезку-Мишку. Он не испытывал никакой радости, хотя, черт возьми, должен был.
— Какая ленточка?
— Ты же мне их теперь упакованными будешь доставлять. Положена ленточка с красивым бантом.
— Вот вы все шутите, шеф, а поглядели бы, чего он вытворяет. Я его на этом и взял. Там целая толпа собралась.
Сегодня Гошин день не заладился. С утра тетя Неля обнаружила остатки тары, которую, конечно же, никакой знакомый не захватывал, потому что его попросту не было, а Гоша ликвидировать забыл. На правах хозяйки тетя Неля реквизировала бутылку бренди, в которой еще оставалась добрая половина.
Ладно бы так, Гошу теперь эти вопросы не волновали, но, употребив по назначению свою репарацию там же, на месте, тетя Неля сделалась излишне шумной и разбудила Гошу при помощи рук и даже ног. Ее интересовали источники Гошиного изобилия. Конкретней: что именно из дома Гоша загнал. Пьяная тетя Неля становилась нестерпимой. Гоша, отойдя в туалет, прислал себе утренние граммчики и решил, что пора претворять в жизнь намеченные вчера на трезвую голову планы.
Он прожевал присланный себе же огурчик, а всю банку поставил на стол на кухне, не обращая внимания на возмущение тети Нели, которое все никак не перерастало в благодарность.
«Больше я к тебе не вернусь, — сказал Гоша гордо. — Прощай, тетя Неля, и спасибо за все. Может быть, когда-нибудь тебе будет стыдно, и ты еще пожалеешь».
Он сказал так, не совсем понятно, и ушел.
Он мог бы оставить тете Неле несравнимо более ценную память по себе, чем восемьсотграммовая банка итальянских маринованных корнишонов и свой неизвестно где заныканный паспорт, но Гоша не терпел, когда на него кричали. Он этого просто не переносил.
— Да, не переношу, — сказал Гоша, встав, как нескладная жердь, посреди этой странной квартиры со странными людьми, куда привел его, бесцеремонно ухватив за рукав, не менее странный рыжий человек в каскетке.
Тезка-Мишка вынул субъекта Гошу из кучки обычных вьющихся на его любимом месте таких же субъектов. По дороге от тети Нели Гоша то ли с горя, то ли от обуявшей лихости дважды вызывал себе «граммчики». Поэтому, прибыв, не вспомнил свои разумные намерения, а с ходу предложил какому-то смутно знакомому пари, что запросто доставит вот сюда, прямо на этот пятачок часовую стрелку с Кремлевских курантов.
Мишка угадал в момент, когда к Гоше, оравшему:
«Теперь веришь?!», вылетел парень из ларька, содержимое чьей витрины частью стояло на одноногом столе между Гошей и обомлевшим собеседником, а частью валялось вокруг.
Остальные субъекты еще стояли с разинутыми ртами, когда все испарилось — на ту же свалку, — а Мишка, распознав в гомоне «граммчики», засовывал Гошу в свои «Жигули» тринадцатой модели, которые были у него запасные. Гоша удивлялся, но не протестовал. Ему требовалась родственная душа, все равно какая.
— Что же он такое вытворяет?
— Точно не скажу, шеф, но «граммчики» — это он, можете не сомневаться.
— С чего ты взял, что он — третий? — спросил Павел, разглядывая Гошу, как редкую птицу, на которую Гоша, кстати, смахивал. Запросто уселся за их стол и даже сам себе налил кофе. По случайности попал в бокал Павла, и, когда попробовал, брови на его худом и унылом лице поползли вверх.
— Ах, ну да, — сказал Павел, — ОНА. Чем же знаменит наш новый друг?
— Егор Кузьмич. — Михаил присел с Гошей рядом, тогда как Елена Евгеньевна, наоборот, отодвинулась в самый угол софы. — Можете не беспокоиться, вы среди друзей. Угощайтесь, чем Бог послал, не обессудьте за скудный стол, у меня, сами видите, небольшой… ремонт.
— Он же переезд, — вставил Павел. — Или потоп с пожаром. Минька, в магазин мальчугана пошли, уж открыто. Такую ораву закусками не прокормишь.
— Пожалуйста, — хмуро заявил тезка-Мишка, надувшись за «мальчугана», — я могу. Только вы лучше этого попросите… Кузьмича. Он вам запросто.
— Что надо? — начал Гоша и сам себя перебил: — Нет, сперва…
— Ай! — вырвалось у Елены Евгеньевны. Ей, сидевшей сбоку, удалось поймать самый момент возникновения «граммчиков» из ничего.
Остальные просто увидели, как Гоша развел ладони, а под ними стоял пластиковый порционный стаканчик.
— За знакомство, — сказал Гоша.
— Ну, я попал! — Тезка-Мишка длинно, с поворотами и вывертами выматерился, одновременно страшно копаясь за пазухой. — Шеф, отпусти меня! Бога ради, сам грешен, святым крестом клянусь — никому! В монастырь уйду, грехи замаливать!.. Нынче же вечером…
Он бухнулся на колени, вытянув перед собой крестик на суровом гайтане.
— Прекрати комедию! — рявкнул на него Михаил. — Что это тебе — театр? Встань, сядь сюда, и чтобы я тебя не видел и не слышал!
— Однако это становится забавным, — медленно сказал Павел, наблюдая, как Гоша приканчивает граммчики.
Михаила в этот момент больше интересовала реакция Елены Евгеньевны. После «ай!» она не издала ни звука, смотрела на Гошу без боязни, с одним только тревожным любопытством. Ее прекрасное лицо казалось посеревшим от усталости.
— Все это очень интересно, Егор Кузьмич, — сказал он Гоше, — а что еще вы можете?
— А чего хочешь! Что надо — то и могу. Вот… — И на столе появились разноцветные бутылки с ликерами. Две, вставши криво, завалились и разбились бы, не подхвати их Павел.
— Вот — еще… — Куча шоколадок, батончиков, «сникерсов», пакетов с кексами.
— Чего еще надо? — Гоша оглядел всех победным, хотя и сильно замутненным взором. — О! Хошь пари, как тебя… Стрелку со Спасской башни? Прямо сюда, хоч-шь?..
Далась сегодня Гоше эта стрелка. Он и не подозревал, а все потому, что тетя Неля, против обыкновения встав рано, безжалостно будила его под пиканье сигналов точного времени, а в Гошином сне оно стало грохотом курантов.
— Вы мне не говорите — алкаш. Может споткнуться человек? Спотыкнуться? Шампанского — на! Гоше стоит только знать — где, и я все могу. Хочешь стрелку? Обе… счас…
Павел, тоже пристально наблюдавший за Гошей, который «плыл» на глазах, быстро подсел к нему, приобнял за плащ. Плечи у Гоши были такие узкие, что совершенно в нем терялись.
— Егор… Гоша, Кузьмич, — загудел доверительно, как старому корешу, — ну ее на… пардон, эту стрелку. Хватит с нас стрелок. Давай мы с тобой еще по стопарю? На пари? Чего-то мне не верится. Как ты их там добываешь, откуда берутся-то?
— А! — Гоша весь оживился. — Интересно! Теперь все вы Гошей интересуетесь, это раньше вам Гоша был как пыль, как тряпка… половик, ноги вытирать! Жена ушла… пусть идет! Пусть ей будет стыдно! Ничего, вы теперь все у меня… я вам всем сейчас…
Михаил похолодел. Что он может в следующий миг учудить? Что заставит явиться? Целиком винный погреб? Мокрое же место останется…
— Не, ты погоди, погоди, — вел свое Павел, вдруг круто захмелевший. — Ты мне про нее, голубушку, разъясни. Про нашу. Ну их, шипучки эти, бегать только… пардон. Давай по стопке! На брудершафт! Ну-ка…
Гоша икнул, на столе, где и так уж было не провернуться, появились два стакана «Российской». Паша быстренько привел их в боевую готовность и один за другим сноровисто влил, невнятно приговаривая, в Гошу.
— Давай-давай-давай, Кузьмич, ну-ну-ну… Гоша проглотил, обвел всех невидяще и, рыгнув, отвалился.
— Вот так, Братка, — сказал Павел. — О чем думаешь?
— Вспоминаю, как ты китайскую мину-«лягушку» обезвреживал.
— Было дело. Но это пострашнее мины будет, как думаете, девушка? — Не дожидаясь ответа Елены Евгеньевны, он ловко раскрутил проволочку, снял без выстрела пробку. — Друзья, нашего полку прибыло.
— Я за рулем, — мрачно сказал тезка-Мишка, отстраняя кружечку с вином.
— Не дрейфь, парень, — озорно стрельнул на него стянутым книзу косым шрамом глазом Павел. — Связался с нечистой силой, теперь — все, амба. Никакие крестики не помогут, ни нательные, ни наперстные, ни с самого Христа Спасителя.
— Батя, да прекратишь ты когда-нибудь балагурить? Дело серьезное. Что это? Как называется? Что он может еще?
— Обратили внимание, братцы, каковы вкусы нашего нового товарища? Только то, что выставлено на витринах у метро и в похожих местах. У нас о хорошей еде речь зашла, а он хрустящей дребедени натащил. О чем это говорит? Что основную часть времени отирается возле ларьков, в хорошие магазины забыл, когда заходил.
— Почему вы так решили, Паша? — спросила Елена Евгеньевна. Она сидела с закрытыми глазами, откинувшись к стене.
— Ну как же, он сам сказал: стоит Гоше увидеть — и пожалуйста. Тунгусия-мама — что вижу, про то и пою. Ну-ка я ликерчика вот этого, зелененького, никогда не пробовал…
— Это называется телекинез, — сообщил мрачный тезка-Мишка. — Способность перемещать предметы усилием мысли на расстоянии.
— Вот это да! — восхитился Павел. — Да ну! Вот, оказывается, как это называется, вот что оно такое! Усилием мысли, говоришь?
— А что? — задетый за живое Мишка повернулся к Павлу, но в глаза смотреть все же избегал. — Телекинез и есть. Не так?
— Так. Все так, Миша, дорогой. — Павел откупорил апельсиновую бутылку и медленно вливал в тот же бокал, наблюдая игру цветов. — Телекинез — это для книжек хорошо, научное название, а ты скажи, что нам теперь с этим сокровищем делать? Какая, не при даме будь сказано, следующая мысль ему явится? Не знаешь? Я тоже не знаю. Все время в отключке его прикажешь держать?
Гошины ноги в сандалетах без носок свешивались с края софы. Брюки в махре задрались, обнажив худые бледные мослы.
— Ты, Пал Артемич, думай что угодно («Ну, ты смотри, как уважительно! — изумился Михаил. — Когда узнал только!»), а у меня вон — шеф имеется. Он приказ отдал, я выполнил. А теперь делайте, чего хотите. Хотите, обратно этого чмурика отвезу, только пока спит, а то не ровен час и меня, как это… самое…
— Тебе было приказано только найти. Не брыкайся, — жестом усадил Мишку, — привез и привез, и хорошо, что привез, мне забот меньше. Хотя…
— Вот именно, — сказал Павел, доливая свою смесь шампанским.
— Вот что, мальчики, пойду я все-таки, — сказала Елена Евгеньевна. — Невозможно человеку без отдыха это выдержать. У меня голова раскалывается.
В дверь вновь позвонили. Вновь Павел оказался рядом с ним, тезка-Мишка встал, не зная, что делать. Елена Евгеньевна даже не пошевелилась.
Михаил посмотрел в глазок.
— Ну, вот…
— Здрассте, Михаил Александрович, — сказал Жук. — Елена Евгеньевна у вас? Мы за ней.
Подумав, Михаил впустил его. Реакция Жука на разгром в прихожей была самой естественной: покачал головой, губы сложились дудочкой, он едва слышно присвистнул.
— Чья работа, можете установить? — вполголоса спросил Михаил, загораживая ему ход в комнату.
— Михаил Александрович, — терпеливо сказал Жук, — вы никак не хотите понять. Чтобы что-то предпринимать, я должен получить санкции. Сейчас я имею санкцию доставить Елену Евгеньевну домой. Об этом… — он обвел прихожую, — я доложу своему руководству, и если оно сочтет нужным… Я думаю, оно сочтет нужным. Когда это случилось?
— Когда я на озере был, когда с вами познакомились. В те два дня.
— И что же, ни соседи, ни кто… Ай-яй-яй. Ну, я доложу, сегодня же. А сейчас разрешите…
— Миша, — подошла сзади Елена Евгеньевна. — Миша, пропусти меня, пожалуйста. Жуку: — Вы подождите внизу, нам с Михаилом Александровичем нужно сказать несколько слов.
— Как вас зовут хотя бы? — спросил Михаил ему вслед. — Я — Вадим…
— Очень приятно. — Прикрыл дверь. Поцеловал Елену, погладил по черным кудрям. — Замучилась, девочка? Расставаться бы нам не надо. Совсем не надо, понимаешь? Ну, хочешь, я поеду с тобой? Мы все поедем? Соберешь свои вещи, и…
— И что? Куда? Вы все поедете… Я должна отоспаться, Мишенька. После всего… нет, я больше не могу. Я же все-таки человек, и моим силам тоже есть предел. Пусть это даже случится во сне, мне сейчас все равно.
— Лена, не надо так…
— Все будет в порядке, не переживай. Видишь, я тебя утешаю. Ты пока здесь разберись со всем, а вечером или завтра с утра приезжай. Клянусь, я не тронусь с места, что бы мне ни говорили, ни требовали.
— Я приеду. Сегодня вечером. Жди, не уходи никуда. Лена?
— Да, мой хороший.
— Насчет говорили-требовали… Ты, может, и посоветоваться хочешь кое с кем?
— Вон ты какой, Мишенька, — Елена Евгеньевна провела ладонью по его щеке, — ревнивый. Не только как мужчина — я уж видела, каким ты букой смотрел, когда Паша меня отвлечь пытался, — а и как начальник. Ну как же — шеф… Поцелуй меня, шеф, заждались внизу, должно быть. И побрейся, шеф.
Он нашел губами ее податливый рот, и все вернулось. Нежность, страсть, счастье, которое вот-вот потеряешь. Синяя сумрачная страна…
Месяц…
— Лена, Лена, я хотел тебя спросить. Ты знаешь такую песню, откуда она? Там про тишину, плакучие ивы, про далекие луга за холодными зимами…
— Знаю, — шепнула она, обвисая у него на руках. — Я знаю, Мишенька… Это невыносимо, Миша.
«Все, — холодно и кристально чисто подумал Михаил. — Сейчас я ее забираю, и мы уезжаем. От всех. Хочу быть с ней, только это одно. Все, конец, хватит».
— Лена…
— Мишенька, Мишенька, — горячо шептала Елена Евгеньевна, едва-едва отстранившись от его губ. — Давай уедем, Мишенька! Мне предлагают командировку, два месяца, три, сколько захочу. У нас будет отдельный дом со всеми удобствами, все, что угодно. Мы будем только вдвоем, всегда. Я буду уезжать иногда, но это ненадолго, Мишенька, родной, давай, а? Прямо сейчас?
— Лена, я…
вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка
НЕ ВЗДУМАЙ ОБМАНУТЬ МЕНЯ СНОВА. ТЕБЕ ЭТО НЕ УДАСТСЯ. НИКОГДА.
НЕ ПЫТАЙСЯ ЗАБЫТЬ СВОЙ ДОЛГ. ВСЕ, ЧТО НУЖНО, ТЫ УЖЕ ЗНАЕШЬ. ВСПОМИНАЙ.
БЕГСТВО НИЧЕГО НЕ ДАСТ.
ТЫ ДОЛЖЕН.
ДОЛЖЕН! ДОЛЖЕН! ДОЛЖЕН!
вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка
Он даже смог удержаться на ногах. Это было мгновенно, и он удержался. Но, наверное, с лицом совладать не сумел.
— Миша, что с тобой?! Мишенька…
— Ни… чего. Сейчас. Я сейчас. Мне бы сесть… Опустившись на пол, он попытался набрать в грудь воздуха.
— Позвать Пашу?
— Никого не надо звать. Паша нам с тобой не поможет. И бежать нам некуда. От себя не убежишь. — Он улыбнулся ей с пола. — Сейчас я встану и пойду тебя провожать.
Елена Евгеньевна отступила на шаг. Губы сложились в презрительную усмешку.
— Это ОНА, да, Миша? ОНА была сейчас? Что сказала? Что бежать бессмысленно? А ты подчинился? Не приезжай ко мне, Миша! Забудь обо мне. И вот еще вам напоследок…
Михаил карабкался по стене. Протянул руку, пытаясь задержать ее, ринувшуюся обратно в комнату. Не успел.
Бабахнуло, как бы несколько приглушенных взрывов сразу. Охнул Павел, тоненько незнакомо взвизгнул тезка-Мишка. Елена проскочила мимо, оставив у Михаила в руке пелеринку со своего платья, хлопнула дверью. Щелкнули оба замка.
«И вся любовь, — подумал Михаил. — Молодец, Батя, замки-то починил оба».
Продолжая придерживаться за стену, он двинулся вперед, заранее подготавливая себя к горе трупов и морю крови.
Но все, к счастью, оказались живы, хотя кровь была. Тезка-Мишка зажимал левое плечо, лоб и щека у него были в сочащихся мелких порезах. Обильно лило с брови у Павла, но он не обращал на это внимания, копаясь в осколках на столе. Все стены были в стекающих брызгах, а целой бутылки — ни одной.
— Ни единой, — печально подвел итог Павел, бросая горлышко с неснятой пробкой на разоренный стол. — Будто не прибирался, хоть все заново начинай.
— Привет, граждане, — вдруг отчетливо выговорил тезка-Мишка и, хрустя по стеклу, вышел из комнаты. Еще раз хлопнула дверь.
— Крысы побежали, — сказал Павел и спохватился: — Я не Лену подразумевал, конечно. Что там у вас произошло, что она взбесилась?
— У нас-то произошло. — Михаил стряхнул с табурета осколки и обрывки. — А вот что у вас? Она хрусталь побила?
— Но как! — провозгласил Батя, задрав окровавленный палец. — Не притронувшись! Выкрикнула слова, потом на стол как зыркнет, и вся посуда, полная, пустая — вдребезги. Как изнутри взорвалась. Пустая хрен с ней, а полную жалко.
— Что у тебя с бровью?
— Осколок. Их много было.
— А с рукой?
— А я разливал как раз. Прямо в руке рвануло. Но я теперь представляю себе, почему ее так пасут. Наверняка она может что-то посерьезнее, чем просто посуду колоть. Странно, что вообще на свободе ходит… Ба! Да мой коктейльчик целехонький! Спасибо, девонька, оставила на утешение.
Гоша мирно сопел. Его плащ, залитый длинными потеками ликеров, медленно промокал.
— Я не должен был ее отпускать, — сказал Михаил. — Теперь они ее увезут.
— Никуда никто никого не увезет, — уверенно сказал Павел. — Сама еще прибежит. А не захочет — привезут.
— Кто привезет, зачем?
— Ну, может, и не привезут, как еще сложится. Это, случаем, не те же, что нас с озера увозили? Михаил, помедлив, утвердительно кивнул.
— Теперь у тебя, Братка, самое веселое начнется. Теперь они пойдут на охоту за тобой.
— С какой это стати, — буркнул Михаил, с неудовольствием думая, что Батя опять прав.
Пустоты не существует. Все Пространство занято Мирами, они живут, пронизывая друг друга. Каждый Мир бесконечен сам в себе.
Случается и так, что Миры входят в соприкосновение. Иногда это можно предотвратить, иногда это неизбежно. В местах соприкосновений с частицами чужих Миров проникают и чужие законы, нарушающие привычный и понятный ход вещей.
Тем, кто живет здесь, они могут нести даже гибель, хотя на взгляд из Мира проникшего это не всегда будет прекращением существования. Но не в этом дело.
Законы Миров, вступая в противоречие, искажаются.
Этого допускать нельзя.
