Глава 40
Дорога.
Ему уступили место рядом с водителем, остальные набились сзади, причем рессоры лишь едва просели. Какое-то время Михаил разглядывал обилие аппаратуры — радиостанцию он узнал, мощная, вроде Батиной — перед собой и сбоку, меж сидений, затем на него напала зевота. Не все ли равно.
Дорога. Как он устал от них за последнюю неделю. ОНА начала использовать его на износ. Видно, и его существованию здесь наступает предел. Он даже ничуть не взволновался от этой мысли. Похожее не-волнение он испытывал давно, в самом начале, когда все-таки приходил ему вопрос, в своем ли он уме, да и наяву ли все происходит. Вопрос чисто риторический, как бы заведомо проходной.
«Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова». Расхожая шутка. Ему в ней нравилась та самая доля правды, а вовсе не шутки.
Михаила несколько беспокоило, что пришлось вступить в контакт если не с официальными властями, то с кем-то достаточно организованным, но это была скорее легкая досада.
Чувства, запахи, звуки, все восприятие окружающего замедлилось в нем. Жук с заднего сиденья пытался что-то спрашивать, придавленный тушей Павла, но отстал. У них там и без Михаила нашлись собеседники.
Дремота накатывала горячими тугими валами. Это была не просто реакция на бой, погоню, на кутерьму, как выразился Жук, нет, он засыпал неотвратимо и целеустремленно. Его звали. Звали, чтобы сказать.
вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка
Дорога.
Опять дорога?
И опять тьма. Дорога во тьме. Он должен пройти по ней. Все должны пройти по ней, и он отвечает за это. Не его дело, как они пройдут по этой дороге, но он обязан заставить их вступить на нее.
Они должны быть там, где им назначено…
Жить?
Они должны быть там. Где их ждут, где печалятся о них.
Где? Кто?
вспышка — вспышка — вспышка
ТЫ ЗНАЕШЬ.
вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка
Михаил сцепил зубы и подавил в себе ругательство. Блондин осторожно покачивал его за плечо.
— Здесь можно перекусить и вам подберут одежду.
«Жигули» стояли у подъезда шикарной двухэтажной дачи с высокой стрельчатой крышей. От дома до самых ворот, что остались позади, вела подъездная дорожка из красной гранитной крошки.
Михаил с трудом распрямил затекшее тело. Доски ступенек крыльца были теплыми от солнца.
— А на озере дождь небось ударил.
— Пришлось сделать небольшой крюк, чтобы заскочить сюда, — чуть виновато, как показалось Михаилу, объяснил Жук.
— Это хорошо, что дождь, — деловито сказал Павел. — Пожар потушит, а то у меня сердце не на месте.
— Топай давай, — проворчал Михаил. — Друг леса.
От странной помеси «рассказки» с «визией» оставался осадок, как от изжоги, только гораздо сильнее. Михаил моргнул. Текст горел перед ним. От огненных букв было не избавиться. Чего бы он только не дал сейчас за возможность хотя бы на десяток минут отключиться от всего, спокойно обдумать, просмотреть и перечитать еще раз.
Это стоило того.
Войдя, он остановился как вкопанный и остро почувствовал, что он в одних плавках.
Стол в углу обширного зала сервировали две девушки, от одного взгляда на которых перехватывало дыхание. Обе брюнетки, выше среднего роста, волосы волной по плечам. Одна в легком желтом, другая в легком сиреневом. Летние полупрозрачные сарафаны, и видно, как тело ходит под тонкой тканью.
Тезка-Мишка за плечом шумно сглотнул, Павел ухмыльнулся.
— Кушайте, пожалуйста, а мы быстро. И машину вторую подгоним.
Жук радушным жестом указал на стол, где было наворочено на взвод, даже отсюда видно.
— Это без шапки за стол садятся, а без штанов не принято, — сказал Михаил и, чуть подумав, добавил: — молодой человек.
— Извините. — Жук повернулся к лесенке на второй этаж. Оттуда уже спускался Блондин, неся ворох одежды.
— Попробуйте, должно подойти. Правда, на вашего товарища…
Нимало не смущаясь, словно ему только и дел было в жизни, что растелешиваться в гостиных шикарных вилл, Павел уже стоял рядом в том же, что и Михаил, виде. Заскорузлые от крови лохмотья, в которые обратилась его одежда, одна из девушек, желтая, быстренько подхватила и унесла.
Михаил не заметил на хорошеньком личике и следа брезгливости или испуга. Что, каждый день они вернувшихся с боевых действий встречают?
Зато на самого Павла и желтая и сиреневая бросали такие взоры, что Михаил со вздохом оглядел самого себя, копаясь в предложенных вещах.
«А ведь, казалось бы, не последний я мужик, — подумал он. — Но, конечно, куда мне до Геракла. И шрамы его колоссальные их не отпугивают, шлюшек дрессированных, скорее наоборот».
Себе он выбрал джинсы по размеру, на Павла нашлись широкие брюки достаточной длины и подходящая рубаха с длинными рукавами. Один тезка-Мишка все ковырял кучу. Рядом он выложил «стечкин», и видно было, что, одеваясь, смотрит только на него, готовый в любую секунду прыгнуть, схватить, отразить атаку, путаясь в недонатянутых портках.
— Как ты его сохранил?
— Терминатор ваш не выкинул. К оружию по-хозяйски относится, Арнольд, понимаешь, Шварцнегер.
— Шварценеггер, — машинально поправил Михаил. — У нас он с кличкой Геракл ходил. Не рассказывал он тебе?
— Не. Кто такой? Девочки какие, видели, шеф? Куда нас занесло-то? Мы им по дороге впарили, что так, дружка навещали, вы то есть, а я вроде с вами. На природе отдохнуть.
— Отдохнули.
— Чего уж теперь. Сказанного держаться надо. Облачившись, тезка-Мишка демонстративно засунул пистолет за пояс, длинная рукоять торчала поперек пуза.
— Угомонись ты, никто с тобой воевать здесь не будет. Покушаем, дальше поедем. Перекусить заскочили.
— Перекусить, — бормотнул Мишка. — Как бы нас самих тут… пополам не перекусили. А два патрона у меня еще есть, Паша бережливый.
«А где, кстати, мой «ПМ»? — вдруг вспомнил Михаил о пистолете. — Начисто отрезало. Утопил, не иначе. И вообще все утопил. Документы, все. Опять гол как сокол, готов к употреблению, как полагается». За столом выяснилось, что шумный глоток тезки-Мишки при виде соблазнительных девиц на фоне яств относится скорее к последним. Он работал за троих. Салаты, закуски, горячее — свиные эскалопы и жареные колбаски — улетали, как подброшенные. Улучив промежуток, Мишка налил себе полстакана водки.
— За «Чероки», — коротко глянув на Михаила, сказал он.
— Кстати, — обратился Михаил к Жуку и двум другим, занявшим противоположный край стола. — Машина у нас там осталась. На ней как, крест можно ставить?
— Пока ничего не скажу, — вежливо и обстоятельно, что, кажется, вообще входило в его привычку, ответил Жук. — Насколько я могу судить, там сейчас находятся представители местных правоохранительных органов, мы с ними еще не связывались. Может быть, помимо нас… Но вас обязательно известят о вашей собственности.
— Вон его, — Михаил указал на тезку-Мишку.
— Да чего там, Миха, — высказался вдруг тот. — Чего, Мишань! — Они же с Михаилом теперь были друзья-приятели. — Что там останется после той кодлы и ментов? Резины не останется, не то что чего.
Михаил потихоньку оглядывался и чувствовал, что первое впечатление его не обмануло.
Этот дом не был жилым. По крайней мере, та часть, которую они видели. Независимо от богатых ковров и мебели, от безукоризненных зеркал и начищенной бронзы дверных ручек.
За дачей следили, но постоянно не жили. Это всегда заметно. Возможно, ею пользовались разные люди, возможно, она служила кому-то запасным жилищем.
Михаил поймал взгляд Павла. Тот трудился над третьим или четвертым эскалопом.
— Перевалочный пункт, — шепнул он в бороду. — Станция в пути. Охотничий домик, чтобы отсидеться в случае чего.
Иногда Павел мог говорить такими вот образными выражениями. В Паше Геракле было много чего намешано.
Михаил еще раз обвел глазами помещение и медленно кивнул, соглашаясь.
— Еда, — так же лаконично продолжил Павел. — Сюда привозят. Готовые блюда. Девочки — только подавать, посуду не моют. На пальчики обратил внимание? Ну-и ложатся, конечно, задаром держать не станут. Но самих тоже привезли.
— Нам?
— Сдурел? Мы тут случайным наскоком. Кто-то был. Или будет. А может, не выходит. К чему рожу-то показывать?
Двое на том конце поднялись, пошли к дверям. Жук обратился к Михаилу:
— Подкрепились, Михаил Александрович? Ваши товарищи тоже? Можем продолжать путь?
— Вот что, — сказал Михаил, — вы все-таки объясните, откуда вы, кто. Нам после всего случившегося надо знать хотя бы в общих чертах. Вы нас вполне можете отсюда прямо в «Матросскую тишину» доставить. Для начала одной этой штуки, — указал на «стечкин» за Мишкиным поясом, — хватит, а потом каждому еще наберут с три кучи. Кто вы? Почему мне помогаете? Пока мы не услышим ответа, который нас устроит, мы не сможем вам доверять. Тогда — вы своей дорогой, мы своей. Спасибо, как говорится, и до свидания.
— Вы правы, разумеется, Михаил Александрович, — согласно кивнул Жук. — Но я имею соответствующие инструкции. По одной из них я со своими людьми обязан был следовать за вами. Не скрою — чтобы выяснить, куда вы направлялись. Мы это выяснили.
— А подслушку свою трепаную в «Чероки» какого хера сунул? — воинственно сказал тезка-Мишка, и Михаил вспомнил, что видел краем, как тот наливал себе еще стакан, полный.
Михаил сделал страшные глаза, и Мишка увял. Он опять стал неотрывно смотреть, как Павел ест, прожевывает и проглатывает. Он наблюдал за ним пристально во все время еды.
— Я уже объяснял, Михаил Александрович, мы имеем четкие указания. Разве мы не показали вам, на чьей мы стороне? Когда вы избавились от прослушки, мы запросили новых указаний. Мы их не получили и стали ждать.
— И дождались, — подал голос Павел. — Кто приходил, известно?
— Думаю, сейчас выясняется. Какая-то местная банда, хотели поживиться. Отдыхающие на стрелке практически беззащитны, место обособленное.
Павел обменялся с Михаилом взглядом.
— Ну, а теперь нас куда? Как Миша сказал — в «Матроску»?
— Ни в коем случае. Как раз в то время, когда вы вели свое сражение, поступил категорический приказ вернуть Михаила Александровича домой. Так что еще чуть, и мы явились бы на помощь. Но вы сами отлично справились. Что касается претензий властей, то их не будет. Властям объяснят.
— Во как! — опять встрял тезка-Мишка. — Так я дышать не против. Берешь меня в свой фарт?
— Пойди проветрись, — приказал ему Михаил. Тезка-Мишка недовольно засопел, но из-за стола полез. Зацепился рукоятью.
— Верни-ка обратно, — протянул руку Павел. — Я с ним прогуляюсь, Миня, да? С девочками познакомимся… Если что — я на крыльце.
— Явились бы они на помощь, — бурчал тезка-Мишка. — Вплавь бы они явились.
— По воде, аки по суху, — в тон приговаривал, придерживая, Павел, — это только я умею…
— Да ну?! Ты и это умеешь?
Михаил проводил их взглядом, повернулся к Жуку.
— Между прочим, действительно как бы вы добрались? Ваши «Жигули» еще и плавать могут?
— Мы бы что-нибудь придумали. — У него было безмятежно-ангельское выражение лица.
«Но ангелы черными не бывают, — подумал Михаил, — только падшие».
— Теперь можете сказать, кого вы представляете? Ко мне прицепились из-за Лены? Но это было просто случайное знакомство. Понравилась женщина, я ей тоже подошел.
— Михаил Александрович, ей-Богу, ваши вопросы не по адресу. Вы приедете домой, вас встретят. Возможно, потом вы сможете их задать более компетентному лицу.
— Если вам даже данные на меня сообщили, значит, там, в Москве, мною серьезно заинтересовались. А если вы их и раньше имели, значит, интересуются давно. Представить не могу, в связи с чем. Спокойным прикажете быть? Хорошо, идемте. От вас, я чувствую, никакого проку не добьешься.
— Это именно то, что и я вам толкую, Михаил Александрович.
— Кто меня там встретит? — спросил Михаил, бросая салфетку на резную полированную лавку.
— Тот, кто ждет. Очень ждет.
На красной дорожке впритык к «Жигулям» пристроилась серая «Ауди». Тезка-Мишка залез в узкое пространство между бамперами, покачиваясь, зачем-то поковырял в одном из четырех колечек фирменного знака. Михаил вообще удивлялся его поведению после их схода на берег. Оно было совсем непохоже на обычно сдержанного и чуть угрюмоватого Мишку.
Павел, с высокого крыльца наблюдая за Мишкой, одновременно болтал с лиловой девицей. При появлении Жука с Михаилом девица мгновенно испарилась. Михаил даже не успел заметить, куда она упорхнула.
— По коням?
— Шеф!.. В смысле, Миша! Я сказал, пусть нас не рассаживают, только вместе! — Тезка-Мишка казался еще пьянее, чем был.
Михаил покосился на Жука.
— Да Бога ради. Только, если вы не возражаете, в «Жигулях» впереди поеду я, — сказал Жук.
— Как хошь! — разрешил тезка-Мишка.
— В машину. — Михаил, скомкав в кулак, взял его за рубашку на спине, сунул в «Ауди» рядом с водителем-Блондином.
В эту минуту из-за леса, сплошь состоявшего из кудрявых сосенок, послышался гул. Гул перерос в рев, рев — в свист, и в небе мелькнула тройка вытянутых стрелой самолетов.
— Что это?
— Это? — Жук казался озадачен отрывистым вопросом. — Там военная часть. Большой аэродром. Беспокойное соседство, конечно. А что?
— Ничего.
Над ночной тишиной месяц лег золотой…
Михаил пригляделся. Окно второго этажа было похоже, но не очень. «Визия» показывала ночь, ночью все меняется.
Месяц…
— Что с этим чертом? — шепнул Михаил, оказавшись на заднем сиденье «Ауди» вместе с Павлом. За передним подголовником болтался затылок тезки-Мишки в каскетке, которую он умудрился не потерять. Михаилу показалось, что Павел еле сдерживает смех. _
— Он мне по секрету сказал, что теперь все знает, и даже знает, что я такое на самом деле.
Он поэтому так окосел? Знаю я, как он пьет, не может быть.
— Это страх в нем играет. Меня боится. До дрожи.
— Ну-ну.
Михаилу было сейчас не до страхов тезки-Мишки.
— Хорошие места, — сказал он, обращаясь к блондину за рулем. Мелькали стройные сосны на рыжей от хвои земле. — Речка есть какая поблизости?
— В овраге, с той стороны дачи. Маленькая, но быстрая, чистая. Форель живет.
Месяц…
Михаил стиснул зубы от холода в груди. Лена. Эти ее глаза чуть раскосые.
И одиночество, одиночество, тоска, тоска…
