Глава 11
Побережье. Раннее утро
— Батальон, строиться!
Солнце горячечным шаром висело низко над землей, воздух еще стыл прохладой ночи, клочья тумана плыли вдоль земли, смешиваясь на том берегу пролива с лениво дымящимися остовами безнадежно выгоревших серв-машин.
Десять исполинов высились над разрушенными бетонными укреплениями правобережья. Пять «Фалангеров», четыре «Хоплита» с терминированными программными пакетами «Одиночка» и «Ястреб» — переоборудованный для нужд войны аграрный шагающий робот с планеты Дабог — один из прототипов выстроившихся рядом земных машин.
Между сервоприводными колоссами стояли четыре БПМ.
Построение происходило на бетонной площадке перед мостом, достаточно обширной, чтобы уместить всю технику вновь сформированного серв-батальона. Поодаль, в начале прорубленной за ночь просеки, застыли два штурмовика, переоборудованные из обычных челночных кораблей.
Люди на фоне выстроившейся техники казались ничтожными букашками, но именно они, а не механические титаны являлись главной движущей силой событий.
Вадим и Дмитрий стояли напротив выстроившихся шеренг.
Подле каждой серв-машины находилось по три человека: пилот и двое техников. Исключение составлял «Ястреб», который мог обслуживать только сам Дрейк. Несмотря на усилия земных конструкторов, серв-машины Альянса радикально отличались от аграриев Дабога, и ни один техник, обучавшийся для работы с «Фалангерами» и «Хоплитами», не мог за одну ночь вникнуть в тонкости конструкции инопланетной машины.
Впрочем, никто и не пытался это сделать. Ночь ушла на предварительное формирование соединений, и только под утро отобранные по рекомендации Сайкова техники приступили к осмотру и срочному ремонту машин разгромленного парка планетарной техники.
Нужно отдать им должное, — люди, за которых поручился Сайков, работали на совесть. Сначала Вадиму показалось, что они делают это из страха за свою судьбу, но, вернувшись перед самым рассветом вместе с Яной с того холма, где они провели всего несколько часов, он присмотрелся к работающим и по долетавшим до него репликам вдруг понял — они не дрожат за свою шкуру, а, наоборот, стараются скрыть невольную радость от внезапного оборота событий.
«Какими же были их прежние условия существования и жизненные перспективы, если плен в их понимании благо?» — невольно подумалось ему, и эта мысль прозвучала в унисон с остальными, созревшими этой ночью выводами.
Посоветовавшись с Дороховым, он направился тогда к бронемашине, где в наглухо запертом кормовом отсеке сидели трое пленных пилотов.
Хьюго поблизости уже не было, андроид помогал техникам в восстановлении девяти пригодных к дальнейшей эксплуатации серв-машин, но формирующемуся на глазах батальону не хватало одного пилота. Четверо беженцев с Дабога имели опыт вождения шагающих исполинов своей родины и с готовностью выставили собственные кандидатуры, сам Нечаев уже имел минимальный опыт управления «Фалангером», Сайков, без сомнения, автоматически вливался в отряд, Дорохов, который провел много часов в общении с Германом Дрейком, вызвался занять рубку управления легкого «Хоплита», еще один техник, по рекомендации Николая, был допущен к пилотированию разведывательной машины, и, неожиданно для Вадима, Яна категорично заявила, что она в состоянии сладить с тридцатитонным серв-механизмом, если тот будет переведен на полуавтоматическое управление.
Вадим не поверил ей, запротестовал, но Яна доказала свою состоятельность. Вскарабкавшись по лесенке внутрь «Хоплита», она, выслушав инструкции Сайкова, заставила машину не только сдвинуться с места, но и сделать своеобразный круг почета по периметру бетонированного плаца, где происходила подготовка машин.
Закончив эти операции и спрыгнув на землю, она объяснила, что в их поселке осталось много техники, с которой, по сложившейся традиции, были сняты блоки полной автоматики, а все управление осуществлялось через вторичные полуавтоматические цепи.
Вадиму некогда было вникать в подробности, оставалось лишь довериться ей, памятуя о том, как он сам, впервые попав в рубку управления «Фалангером», смог вступить в бой, управляя тяжеловесной, абсолютно незнакомой ему машиной. Земные инженеры действительно сотворили техногенное чудо, сделав интерфейс управления новых боевых машин доступным для любого человека, который знаком с техникой и не испытывает перед ней комплексов и фобий…
Таким образом, оставалось решить проблему с одним пилотом для «Фалангера», и Вадим, понаблюдав за техниками и их реакцией на события, решился поговорить с капитаном Хански.
Вадим интуитивно выбрал его, отбраковав лейтенанта за трусливость и нервозность, а второго капитана за нескрываемую ненависть и презрение, которые он демонстрировал по отношению к людям, населяющим Кьюиг.
— Джон, на пару слов, — произнес Нечаев, отворив задний люк БПМ.
Хански, согнувшись, вылез наружу. Нечаев закрыл за ним люк и предложил:
— Отойдем в сторону.
Достав сигареты, он протянул пачку пленному офицеру. Тот отрицательно покачал головой.
— Не курите, капитан?
— Почему же… — Хански ответил угрюмо, но без вызова в голосе. — Остерегаюсь, — объяснил он.
Вадим понял, что подразумевает Джон. Все они, от генерала до последнего рядового, были детьми иной биосферы, и даже здесь, на удалении в сотни километров от пограничных зарослей сельвы, никто из землян не мог чувствовать себя спокойно. Они дышали особым образом, — это бросилось в глаза Нечаеву еще при встрече с Сайковым, который вдыхал через нос и выдыхал ртом. Голоса всех землян поначалу казались Вадиму одинаково гнусавыми, по той причине, что в носу у каждого из пришельцев располагались специальные фильтры, — незаметные снаружи, они пропускали сквозь себя воздух Кьюига, очищая его химическими реагентами, и только после этого жизненно важный компонент получали легкие человека.
— Я не стану лукавить, Хански, нам нужен пилот, — произнес Вадим, прикуривая сигарету.
Джон заметно побледнел По его лицу несложно было понять, сколь противоречивы вспыхнувшие в нем чувства. Он молчал, не глядя на Нечаева, а его правая щека заметно подергивалась при каждом выдохе.
— Ты думал, что утром вас выведут на расстрел?
Вадим вспомнил самого себя на временном КП в период допроса и внутреннее усмехнулся, мысленно признавая закономерность реакции пленного. С ним стоило поговорить начистоту, без упреков и угроз, высказав наконец истинную суть вещей, о которой Вадим думал всю эту бесконечно длинную ночь…
— Нет, ты ошибаешься, Джон, — произнес Вадим, облокотившись о борт бронемашины. В данном случае ему было наплевать на тот факт, что еще как минимум двое офицеров слушают его слова, — все, что он собирался сказать, в равной степени относилось и к ним.
— Рано или поздно, Нечаев, мы все сдохнем. — Голос Джона Хански прозвучал глухо и вызывающе. Он внезапно расстегнул магнитную липучку на манжете униформы и, задрав рукав, показал Вадиму небольших размеров капсулу с мутноватой жидкостью, которая была двумя заостренными концами имплантирована в вену. — Это метаболический преобразователь. Фильтры в носу уже действуют плохо, запас их реагентов истощился. Когда кончится ресурс этой капсулы, я просто заболею и умру от какой-нибудь формы вашего легкого насморка.
— А ты не подозревал об этом, когда вас пичкали сказками о райских планетах и свободных поселениях под открытым небом? — спросил Вадим. — Никто из вас не задумывался о том, что это будут чужие планеты?
— Задумывались… — Хански исподлобья посмотрел на Нечаева и вдруг попросил: — Дай сигарету… Один черт, фильтры уже практически не работают…
Вадим молча протянул ему пачку, потом дал прикурить от своей зажигалки.
Джон жадно затянулся, вдыхая и выдыхая ртом, и у него вдруг закружилась голова. Он не знал, что тому виной: воздух Кьюига, напрямую попавший в легкие, или содержащийся в табаке никотин, от которого приходилось долго воздерживаться…
— Все мы догадывались, что миры, куда нас послали, далеко не райские… — поборов головокружение, произнес он. — Только дурак мог не понять этого, когда нас инструктировали экзобиологи, а потом вшивали эти капсулы и учили правильно дышать, пользуясь фильтрами. Но жизнь на Земле еще хуже, в сто, в тысячу раз…
— Это дало вам право бомбить Дабог? Убивать, жечь, уничтожать целые народы, не заботясь и не задумываясь о том, что они могут быть неповторимыми по своей природе?
— Пытаешься совестить меня? Тогда лучше расстреляй, как собирался, все равно каюк нам. В этой мясорубке победителей не будет. Те, кому доведется жить на этой планете, сейчас не тут и даже не на орбитах, а на Земле. Это война на годы… — Он неожиданно сплюнул на бетон под ребристые колеса бронемашины. — Ни ты, ни я не доживем до ее завершения…
— Ошибаешься, Джон. — Вадим сумел сдержать себя в руках и говорил достаточно ровно. — Во-первых, я гарантировал вам жизнь, а во-вторых, мы не звери и не дегенераты, ведущие полудикий образ жизни, как пытался заявить твой коллега. У нас также есть и передовые технологии, и наука, иначе наши предки попросту не выжили бы тут.
Он выбросил окурок, который прочертил во тьме огненную дугу и рассыпался снопом гаснущих искр.
— Мне трудно представить Землю, Джон, но я понял одно: там у тебя не было выбора, — здесь же он есть. Прекрати думать, как баран, идущий на убой вместе с остальным стадом. Я предлагаю тебе сесть в рубку серв-машины не потому, что считаю тебя потенциальным предателем… — Он взглянул на часы. — Меньше чем через сутки ваши крейсеры начнут посадку в космопорту Кьюига. Если они сделают это беспрепятственно, смогут высадить десант, отремонтироваться и вновь уйти в космос, в дальнейшем все выйдет именно так, как ты сказал: бойня будет продолжаться долгие годы, и мало кто из нас сумеет дожить до ее финала.
— А что будет, если мы остановим силы Горнева? Что изменится от этого?! — Губы Хански дрожали, потому что он, при всем прежнем самообладании, сейчас балансировал на грани истерического срыва. Сказывался психологический прессинг долгих переходов через сельву, внезапного, ожесточенного боя и неожиданного поражения…
— Изменится баланс сил, — ответил ему Нечаев. — Мне непонятно, почему я должен объяснять офицеру космофлота, что такое война в космическом пространстве?
Хански смотрел на него, пытаясь унять распоясавшиеся вдруг чувства, — он действительно плохо соображал в этот момент, потому что остро осознавал: этот парень, которому еще наверняка нет и тридцати, ни в одной из своих черт не отражает тот образ полудикого, злобного туземца-мутанта, который рисовала им пропаганда.
— Никто в колониях не готовился к войне, — наблюдая его замешательство, произнес Вадим. — Мы помнили о Земле, но варились в собственных проблемах выживания. Наша техника и технологии не имели военного уклона, но, тем не менее, Дабог вам взять не удалось, там на орбитах уничтожен целый ударный флот, затем планета Элио сумела отбить атаку, и вот основные силы Альянса на наших орбитах. — Нечаев рассуждал вслух, формулируя эти выкладки, в том числе и для себя самого, потому что, прожив эту ночь, связанную с личным моральным выбором, он уже мыслил иными категориями — Если мы возьмем второй ударный флот при посадке, у Альянса фактически не останется крупных космических соединений, пригодных для масштабных боевых действий, — заключил он.
— Этим ты не остановишь войну, — угрюмо возразил Джон. — К тому же есть еще и третий ударный флот, — заметил он, но тут же осекся, думая, что сболтнул лишнее.
— Да, — согласился Вадим, не обращая внимания на скомканную, оборванную на полуслове последнюю фразу Джона Хански. — Но космос и, в частности, гиперсфера — это не накатанный автобан, по которому непрерывным потоком могут домчаться боевые соединения. — Вадим развивал собственную мысль. — С потерей двух флотов Земле так или иначе потребуется строить новые корабли, наступит неизбежная передышка От немедленных бомбардировок будет спасен не только Кьюиг, но и другие планеты.
Джон вскинул голову, посмотрев на Вадима. Ему был непонятен этот человек, более того, он терялся перед ним, робел, не понимая, как могут в голове Нечаева уживаться молодость и здравомыслие, жесткая, как казалось ему, воля, которую совсем недавно он видел в безумно усталом, словно бы провалившемся внутрь самого себя взгляде, и эта наивная вера, что ход событий можно изменить, что Земной Альянс, несмотря на мелкие победы колонистов, можно одолеть в принципе.
Запущенная на полную мощность индустрия войны, которая работала сейчас в родной для Джона Солнечной системе, по-прежнему казалась ему неодолимой силой. Он не верил, что Землю можно победить.
Однако это были общие рассуждения, а что касается сиюминутной ситуации…
Трудно было представить, что Нечаев так остро нуждался в одном-единственном пилоте, чтобы прийти к врагу и разговаривать с ним, не принуждать, угрожая расправой, а убеждать…
Хански прислонился к холодной броне БПМ и некоторое время смотрел в сереющие утренние сумерки.
Он молчал, медленно приходя в себя после столь внезапного оборота событий, и начинал смутно понимать: ему ведь только что предложили именно то, ради чего он вынужденно покинул Землю, право собственного выбора, и если повезет — то возможность жить под открытым небом, без смога, толкотни и…
Он повернул голову, посмотрел на Нечаева и глухо спросил:
— Ты собираешься предложить подобный выбор всем, кто сейчас составляет экипажи крейсеров?
— Да, — без колебаний ответил Вадим. — Но прежде нам придется драться, Джон. Насмерть. — Слова Нечаева звучали глухо и отрывисто в серых утренних сумерках. — Ты можешь принять мое предложение или остаться сидеть взаперти в бронемашине — это твой выбор. Я не стану принуждать тебя, Хански.
Джон кивнул. Он понимал это.
— Я пойду с вами, — с усилием произнес он.
Все эти сцены припомнились Вадиму за минуту, пока он осматривал построение батальона.
Думал ли он две недели назад, когда поднимал свой неуклюжий шаттл навстречу приближающейся к Кьюигу армаде земных кораблей, что пройдет сквозь ад, но останется жив и примет командование последним, на ходу сформированным боевым соединением родной планеты?
Конечно, нет.
Нам не дано полностью предугадать свою судьбу, мы можем лишь совершать отдельные осознанные поступки, которые в той или иной мере формируют события, влияют на них…
Эта линия в равной мере может вести к жизни или смерти.
Солнце уже проклюнулось над горизонтом, и Нечаев скомандовал, взмахнув рукой, словно отсекая этим жестом все, что было раньше, все сомнения, боль, двусмысленность, потому что некий отрезок жизни был пройден, завершен, и этими словами начинался новый виток событий:
— По машинам!
* * *
Район пятидесятикилометровой зоны защитных лесопосадок Кьюиганского космопорта. Шестнадцать часов спустя
— Хански, связь с орбитой. Переходи на прием.
— Понял, командир.
Кустарниковые заросли чуть шевельнулись в том месте, где притаился «Фалангер» Джона.
Нечаев, оперировавший сразу тремя каналами связи, переключился на частоту разведывательного звена.
— Дима, это Вадим. — Планируя операцию, они не стали вводить мудреные позывные, сочтя, что имена собственные ничего не скажут противнику, даже в том случае, если последнему удастся перехватить ультракороткие частоты, которыми пользовались подразделения вновь сформированного серв-батальона.
— На приеме, — отозвался Дорохов.
— Позиция? — За семьсот километров пути Нечаев вполне освоился с компьютерным оборудованием своего «Фалангера» и сейчас прокручивал на тактическом мониторе электронную модель рельефа местности, окружавшей космопорт.
— Шестой квадрат. Окраина лесополосы, — доложил Дорохов. — Наблюдаю третье и седьмое стартопосадочные поля. Все тихо, людей не вижу.
— Хорошо. Рассредоточь машины, — произнес Вадим, напряженно ожидая, когда начнется диалог с орбитой. — Поставь «Хоплитов» на упоры для точной стрельбы, — посоветовал он. — Думаю, что впереди пойдут истребители. Нам нельзя выдавать себя, пока все четыре корабля не начнут спуск. Они должны «увязнуть» в атмосфере, без шанса обратного рывка на орбиту, прежде чем мы начнем действовать.
— Я понял. — Вадим представил, как Дорохов кивнул. — Истребители ходят у нас над головами, пока ты не отдашь приказ.
— Да, именно так.
— Земля, здесь орбита.
— Земля на связи. Прием подтверждаю. Шифрованный сигнал был предназначен капитану Хански.
В отличие от Нечаева, пользовавшегося для связи с подразделениям серв-батальона каналом ультракоротких волн, который не могли полноценно перехватывать высокоскоростные истребители или находящиеся на орбите крейсеры, Джон был вынужден пользоваться шифрами и частотами земной эскадры. Единственной машиной, на приемник которой дублировался дешифрованный сигнал, являлся командный «Фалангер» Нечаева.
— Истребители прикрытия начинают вход в атмосферу. — Это, несомненно, был голос Горнева, хотя из предосторожности он не называл званий и фамилий. — Доложить позицию и обстановку!..
— Рассредоточился вокруг посадочных полей, по всей зоне лесополосы, — ответил Джон Хански. — Докладываю: посадочные поля пусты Людей не вижу, за исключением одного человека у дверей главной диспетчерской башни. Техника на полях отсутствует. Средства противокосмической обороны не зафиксированы.
Несколько секунд прошло в напряженной паузе: Горнев сравнивал результаты орбитального сканирования с докладом офицера, но датчики крейсеров могли лишь подтвердить: тепловые сигналы, определенные как серв-машины, действительно рассредоточены по периметру лесополосы, окружающей космический порт Кьюига.
— Хорошо, капитан. Удерживай позиции. Твоя основная задача — огневое прикрытие зоны посадки в случае внезапных провокаций. Мы начинаем маневр снижения. До связи.
— Понял вас, орбита. До связи, — Хански отключился.
Вадим чуть повернул торс своего «Фалангера». Его заинтересовал тот человек, которого заметил капитан.
Бесшумно включилась система оптического увеличения, и на контрольном мониторе изображение главной диспетчерской башни рванулось навстречу, укрупняясь в подробностях.
У открытых дверей действительно стоял человек.
Нечаев невольно напрягся. Это был полковник Шахоев, заметно постаревший, кажущийся изможденным…
Сложно было предугадать, кем он ощущает себя в данный момент — последним защитником планеты, вышедшим навстречу опускающейся с небес несокрушимой и всесокрушающей силе, или же малодушным изгоем, сдавшим Кьюиг врагу без каких-либо попыток организовать хотя бы номинальное сопротивление посадке поврежденных крейсеров Земного Альянса?
Хотелось надеяться, что Шахоев все еще морально оставался солдатом, не предавшим своей земли. Вадиму было больно смотреть на его одинокую фигуру, хотя этот человек своими приказами погубил много хороших парней, — таких же молодых и неопытных, каким был Вадим некоторое время назад…
Ход его мыслей прервал тугой, разрывающий небеса рев.
* * *
— Внимание всем: истребители!
Нечаев немного приглушил громкость трансляции с внешних микрофонов своей серв-машины. Накатывающийся из поднебесья звук казался нестерпимым для слуха, хотя это был лишь отголосок: предназначенные для полетов в космосе «Гепарды» пронзили лазурную высь где-то у границ стратосферы, чтобы, постепенно снижаясь, совершить разворот и вторично выйти в район космопорта уже на малых высотах.
Визуального контакта с ними не пришлось долго ждать.
Космические истребители появились у горизонта в виде ослепительных точек. Им понадобилось лишь мгновение, чтобы, обгоняя звук, укрупниться, за секунду превратившись в горбоносые, короткокрылые машины, которые тремя звеньями пронеслись над пустыми посадочными полями и, сверкнув в лучах полуденного солнца скошенными плоскостями крыльев, начали заходить в пологий вираж для разворота, интенсивно тормозя при этом реактивными двигателями.
Ослепительные клинки плазмы, трепещущие на срезах дюз планетарных двигателей, казались издалека маленькими солнышками, сияющими под крыльями каждой из девяти машин.
Они прошли низко, подняв шквальный ветер и породив тугую волну запаздывающего звука. «Гепарды» уже разворачивались над лесом, а громоподобный рев, усилившийся в десятки раз, догоняя их, прокатился над землей, заставляя деревья лесополосы дрожать, роняя хвою и листву с веток… По стартопосадочным полям шквалистый ветер нес несколько пустых ящиков, разбивая их в пластиковую щепу об углы зданий; беззвучно лопнули стекла в одном из офисов, осыпаясь на стеклобетон сверкающим дождем, и ненадолго наступила невнятно рокочущая тишина, пока девять машин не завершили вираж…
Третий раз они приближались к пустым посадочным полям, уже не обгоняя звук. «Гепарды» неслись на высоте тысячи метров со скоростью восемьсот километров в час, но издали казалось, что они приближаются очень медленно, словно черные слепни, завязшие в знойном мареве, истекающем от перегретых полуденным солнцем, закованных в панцирь бетона стартопосадочных полей.
— Земля, здесь ведущий первого звена, — раздался в коммуникаторе незнакомый Нечаеву голос. — Наблюдаю один лишний тепловой сигнал. Контур машины не опознан бортовой системой идентификации.
— Лидер первого, здесь земля. Все в порядке, — отреагировал Джон Хански. Памятуя о наставлениях Нечаева, он не стал лгать, а доложил по существу: — Это захваченный у переправы аграрный робот колонистов. Аналог легендарного «Беркута». Очевидно, он был эвакуирован с Дабога одним из прорвавших блокаду транспортов.
Несколько секунд тишины, и вновь в коммуникаторе раздался голос:
— Вам крупно повезло, капитан. — Видимо, командир эскадрильи сверился с бортовыми справочниками. — Командование оценит такой трофей… — с нотками зависти в голосе произнес он и тут же переключился на более актуальные в текущий момент, малоприятные для Джона Хански вопросы: — Почему не работают системы «свой-чужой» на «Хоплитах»? Мои сканеры не фиксируют сигнала.
— Компьютерный комплекс «Одиночка» временно отключен. В рубках находятся пилоты.
— Причина?
— Неадекватная работа программного комплекса. Система «Одиночка» скверно проявила себя при штурме укреплений противника. Я перевел уцелевшие машины на ручное управление.
Пока длился этот диалог, девять космических истребителей вновь пронеслись над портом, сотрясая ревом турбин стены зданий.
— О’кей, капитан. — Командовавший эскадрильей офицер наконец удовлетворился пояснениями Джона Хански. — Я ухожу из зоны посадки базовых кораблей. Буду барражировать над периметром, — осведомил он мнимого командира серв-соединения о своих намерениях.
— Понял, — ответил Джон, ощущая, как нервное напряжение начинает понемногу отпускать. Прав был Нечаев: любая попытка лжи провалила бы всю операцию. Пилоты истребителей должны видеть и верить, что зона посадки блокирована машинами серв-батальона, не подозревая, что, кроме Джона Хански, в рубках шагающих исполинов более нет ни одного офицера Земного Альянса…
Наступил критический миг. Сейчас командир эскадрильи доложит на орбиту о результатах проверки зоны посадки, и тогда наступит главное действо: четыре крейсера, состыкованные с буксировочными кораблями, начнут финальную фазу геостационарного маневра — вертикальный спуск вниз, на посадочные поля Кьюиганского космопорта.
В томительном напряжении прошла одна минута, затем вторая, третья… Над притаившимися в лесополосе серв-машинами, едва не задевая кроны деревьев, с адским ревом неслись по многокилометровому кругу три звена космических истребителей, а далеко вверху, на недосягаемой глазу и приборам высоте, крейсеры, уравнявшие свою орбитальную скорость со скоростью вращения планеты, начали плавный спуск вниз…
…В распоряжении Нечаева не было средств орбитального контроля, — он мог только догадываться о том, что на самом деле происходит сейчас на границе стратосферы…
…Дорохов, чей «Хоплит» стоял среди редколесья, глубоко вогнав в податливую почву два гидравлических упора, предназначенных для дополнительной устойчивости при стрельбе, поднял торс своей машины, задирая рубку к небесам. Пока боевой компьютер сопровождал низко летящие цели, поворачивая стволы спаренной зенитной установки синхронно с движением звена «Гепардов», он, включив максимальное оптическое увеличение, до рези в глазах вглядывался в лазурные небеса, на которых не было ни единого облачка…
Минуты текли, как вечность.
Изматывающий нервы рев, томительное ожидание, смерть, несущаяся над головами в виде хищных горбоносых космических истребителей… Нет ни ощущения плеча друга, ни настоящего боевого единения, — слишком протяженным для одиннадцати серв-машин оказался занятый ими периметр круговой обороны. Деревья и расстояние скрывали отдельные боевые единицы друг от друга, и каждый понимал, что после приказа «Огонь!» ему придется действовать в одиночку…
Дерзость, граничащая с самоубийством, тонкий расчет, стоящий на зыбкой грани, — в любой момент Горнев может потребовать доклад не от капитана Хански, а от пилотов отдельных серв-машин, и тогда обман мгновенно раскроется…
Жара стояла невыносимая.
Небо казалось обжигающе-ярким, горячечный диск солнца завяз в зените, и глаза слезились от напряжения…
…Вот они!
Дорохову показалось, что с глаз внезапно сорвали мутную пелену. Разом заработали все системы оперативного слежения, и одновременно с визуальным контактом на тактический монитор начали поступать данные о составе снижающейся орбитальной группировки.
Четыре крейсера осуществляли автономный маневр, снижаясь с интервалом в тысячу километров, — на приборах оптического увеличения это выглядело как четыре ослепительных рукотворных солнца, выстроившихся «лесенкой». Они медленно опускались вниз; чуткие приборы серв-машины уже ухватили их своими датчиками, и теперь можно было с уверенностью судить о том, насколько глубоко вошли крейсеры в атмосферу Кьюига.
«Рано… пока еще рано…» — мысленно повторял про себя Дорохов.
…Вадим на своих мониторах видел то же самое.
Бортовой компьютер его «Фалангера» быстро проанализировал все параметры спуска эскадры и выдал на суммирующий дисплей конечный результат вычислений.
Семьдесят две секунды до той гипотетической «точки невозвращения», откуда верхнему звену построенной крейсерами «лесенки» уже не хватит ресурса, чтобы вскарабкаться назад, в зону низких орбит.
К этому времени нижний крейсер окажется на высоте двадцати километров над районом стартопосадочных полей.
Приемлемый результат. Вадим был хорошо осведомлен о том, что при такой схеме посадки бортовые орудийно-ракетные и лазерные комплексы громоздких кораблей находятся в свернутом положении, — все, что могло быть убрано за бронеплиты брони, втянуто сейчас крейсерами внутрь, они немы, слепы и глухи, до определенной степени, конечно, и главную угрозу представляют сейчас барражирующие над лесополосой космические истребители…
Он посмотрел на показания приборов и коснулся сенсора на панели связи.
В эфир ушел короткий сигнал, не несущий внятной информации, — это был условный знак двум оставшимся в пятистах километрах отсюда шаттлам.
Напряжение росло, казалось, что его нервы не выдержат, — подсознательно каждому пилоту хотелось, чтобы скорее настал миг, когда все вокруг взорвется в коротком боестолкновении титанических машин…
Сдавленный писк вариатора целей заставил Вадима переключить внимание на радар.
Опережая крейсеры, к стартопосадочным полям космопорта снижались шесть рассредоточившихся в круговое построение меток.
«Статус: Определение цели», — высветил монитор.
Десантно-штурмовые модули!..
Спина Вадима похолодела. Горнев оказался намного предусмотрительнее, чем ожидал Нечаев. Генерал явно перестраховывался, и не зря…
Палец Вадима коснулся сенсора переключения каналов связи.
Теперь уже все равно. Точка невозвращения четвертого крейсера будет пройдена через пятнадцать секунд, дальше тянуть просто невозможно, учитывая, насколько усугубили ситуацию стремительно снижающиеся штурмовые корабли.
— Дима, держи истребители! — произнес он, одновременно разворачивая торс своей серв-машины на новую цель. — Тяжелые, — это был позывной всех «Фалангеров», — по кораблям поддержки… ОГОНЬ!
* * *
Звено космических истребителей неслось, накатываясь на позицию затаившихся среди лесополосы «Хоплитов».
Деревья, кроны которых гнул и трепал поднятый барражированием тяжелых машин ветер, внезапно содрогнулись, — их встряхнуло так, что на землю посыпались листья и обломанные ветки, и одновременно с этим из-под защиты темно-зеленой листвы ударили зенитные установки серв-машин.
Зримые трассы снарядов наискось прочертили воздух; головной истребитель внезапно окутался бурым облаком взрыва и начал разваливаться на части… Два его ведомых резко отвернули в стороны, пытаясь уйти из-под неожиданного ураганного огня; один тут же задымил, теряя скорость и высоту, но пилоту третьего «Гепарда» удалось совладать с управлением, и он, резко задрав нос машины, внезапно произвел залп из расположенных в днище и укрепленных под короткими крыльями пусковых ракетных комплексов.
Со стороны казалось, что над северной окраиной космопорта, в районе лесополосы, кто-то расчертил воздух параллельными серо-черными шлейфами, которые ударили в разные стороны, начертив в знойном воздухе призрачную, хаотичную фигуру, собранную из отдельных, перекрещивающихся друг с другом, но неизменно стремящихся к земле росчерков.
…Мгновение спустя, подрубая корни деревьев, в небо взметнулись десятиметровые черно-оранжевые султаны разрывов, что-то вспыхнуло… Вверх летели тонны вывороченной взрывами почвы, а вниз, поджигая деревья, рушились обломки головного истребителя. Прошивая этот хаос, били, захлебываясь лаем, длинные очереди зенитных установок, которые все же настигли третью машину звена. Броня «Гепарда» вдруг брызнула осколками, от истребителя оторвало плоскость крыла, и он, медленно переворачиваясь, начал падать, скрывшись среди опадающих султанов земли, поднятых к небу разрывами от его собственного ракетного залпа…
Все это слилось в шесть секунд боя, не охватывая и десятой части реей развернувшейся по периметру космопорта панорамы внезапно вспыхнувшего сражения
— Меняем позиции! — выкрикнул в коммуникатор Дорохов.
Поваленные деревья зашевелились, тридцатитонные «Хоплиты» стряхивали их, словно горящие спички, убирая гидравлические упоры и выпрямляясь в полный рост.
Исчадия смешанных технологий, в которых земные конструкторы объединили убийственное вооружение с конструктивной формой шагающих аграрных машин планеты Дабог, вставали среди горящей земли, будто сверкающие, объятые огнем демоны, и тут же, не останавливая начатого движения, механические монстры начали расходиться в разные стороны, чтобы укрыться под сенью уцелевших деревьев, прежде чем их настигнут патрулировавшие небеса космические истребители…
Все, кроме одного «Хоплита»…
…Дорохов не спешил повторить маневр подразделения. Отдав приказ, он резко развернул торс своей машины, так что взвизгнули сервоприводы и глухо клацнули ограничители.
Кто-то должен был отвлечь на себя огонь противника, пока остальные меняли демаскированную позицию.
Он не боялся в этот миг, чувства ушли, схлынули, остался лишь холодный, обострившийся разум, который впитывал новые для него ощущения, будто раскаленный песок случайно пролитую воду…
Бортовой компьютер уже поймал новую цель. Второе звено «Гепардов» неслось прямо на него, выбрасывая по сторонам белесые падучие звезды противоракетной системы ложных целей, а их вакуумные орудия били, вспахивая землю справа и слева, выкашивая деревья, словно траву…
Дорохову все же пришлось совершить усилие над собой, чтобы не зажмуриться, сжавшись в инстинктивном ожидании сию секундной, неминуемой смерти. В этот страшный миг он не забыл о том, что связан со своей машиной тысячью нитей нейросенсорного контакта и, являясь ее нервным узлом, сосредоточением воли, обязан смотреть в глаза смерти, если намерен упредить ее хоть на мгновение…
Жуткие ощущения нейросенсорного контакта навечно впивались в разум, — его зрение не раздваивалось, а смешивалось с компьютерным видением цели: среди хаоса горящих и падающих по сторонам деревьев он выделил продолговатые, размазанные из-за высокой скорости силуэты «Гепардов», и ракетные комплексы «Хоплита» вдруг разрядились слепящей вспышкой, опережая огненными росчерками полет сдвоенных снарядных трасс…
Настоящая жуть накатила в тот миг, когда головной истребитель, несмотря на множество выброшенных ложных целей, все же получил два прямых ракетных попадания и взорвался, не долетев до машины Дорохова каких-то двухсот метров.
Его разметало взрывом на тысячи кусков, а залпы ведомых, вырвавшихся из-за слепящей вспышки, в которой сгорел головной «Гепард», все же достали дерзкую серв-машину…
Земля, небо, пылающие деревья — все вдруг встало на дыбы, меняясь местами, словно куски мозаики в жутком калейдоскопе, и «Хоплит» Дорохова, подламывая упоры, с тяжким скрежетом ломающегося металла опрокинулся, рухнув на изодранную снарядами землю…
Когда два истребителя, завершив атаку, взмыли вверх, за их кормой уже не было лесополосы, — там полыхал пожар, а земля напоминала свежевспаханное дымящееся поле, посреди которого застыла изуродованная серв-машина
«Хоплит», продавивший землю своим весом, лежал среди воронок и горящих деревьев, как поджавшее лапы изуродованное металлическое насекомое, а его спаренная зенитная установка продолжала бить вертикально вверх, бессмысленно, автоматически расходуя остаток боекомплекта…
* * *
Вадиму первая минута боя предстала совершенно иначе. Он находился на диаметрально противоположной окраине космопорта, недалеко от комплекса диспетчерских зданий, и так сложилось, что основной его целью стали не истребители противника, а гораздо более мощные и опасные корабли поддержки, которые снижались, предваряя посадку первого крейсера орбитальной группировки.
— Тяжелые, разобрать цели! — приказал Нечаев.
На миг включился канал телеметрии — это бортовые компьютеры «Фалангеров» автоматически обменивались данными, сообщая об избранных для атаки объектах.
— Огонь по готовности! — произнес Вадим, когда на целевом мониторе его машины выделилась алая точка. Взаимный обмен данными состоялся, теперь каждый пилот будет атаковать собственную цель, не расходуя понапрасну боекомплект на дублирующие друг друга залпы…
Находясь под защитой лесополосы, Нечаев не видел реально движущихся объектов, поэтому первым запуском руководил компьютер систем самонаведения.
В эти секунды он не успел толком ни о чем подумать, — автоматика работала быстрее, чем осознанная мысль, — тонкий писк зуммера окончательной наводки внезапно перекрыл тоновые сигналы остальных приборов, и Вадиму оставалось лишь сжать гашетки управления ракетными комплексами…
Все изменилось в один миг.
Исчезла иллюзия нереальности происходящего, когда он физически ощутил старт двенадцати огненных стрел, вырвавшихся из пусковых шахт, расположенных прямо над рубкой.
Отдачей машину подало назад, глубоко вдавливая дополнительные упоры в податливую почву лесополосы. Деревья, окружавшие «Фалангер», внезапно вспыхнули, будто спички, огонь жадными языками метнулся по их кронам, пожирая хвою, район запуска мгновенно заволокло дымом, но это не помешало приборам теплового видения отслеживать результат залпа.
Предчувствие боя оказалось во сто крат бледнее, чем та реальность, которая с каждой секундой все более отчетливо открывалась его взгляду и разуму.
Дым внезапно разорвало налетевшим порывом ветра, и Вадим увидел участок посадочного поля, небо над ним, огненные шлейфы ракет и безобразную просеку, выжженную их двигателями…
В лазурных небесах бушевал огонь, — это снижающиеся десантно-штурмовые модули попали под удар разделившихся боеголовок, каждая из которых была снабжена собственным компьютером системы самонаведения. Из той точки, где стоял «Фалангер» Нечаева, теперь было отчетливо видно, как вспышки попаданий срывают раскаленные бронепластины с обшивки двух космических кораблей поддержки, похожих на огромных серебристых жуков, пытающихся распрямить поджатые под брюхо посадочные опоры…
Залп «Фалангеров» оказался полной неожиданностью для пилотов Альянса. Ближний к Вадиму модуль, кренясь на один борт, стал уходить в сторону, роняя на стеклобетон посадочного поля дымящиеся куски обшивки, но второй, снижавшийся с ним в паре корабль почти не пострадал. Он продолжал посадку, а два его башенных орудия беспорядочно били в район лесополосы…
Справа и слева засверкали вспышки новых ракетных запусков, издалека, пробиваясь сквозь множественные дымы, ударил хорошо узнаваемый ослепительно-красный луч, — это вел огонь Герман Дрейк. Только его «Ястреб» был вооружен лазерными установками инфракрасного спектра.
Лазерный луч, несмотря на мешающий его работе дым, все же полоснул по броне самого дальнего из шести снижающихся модулей, — это произошло в критический момент сложного маневра, перед самой землей, и многотонный космический корабль, у которого вдруг отсекло посадочные опоры, ударился днищем о стекло-бетон, расколовшись при этом на две половины, словно чудовищный орех, изнутри которого в небо рванул сноп огня…
У Вадима потемнело в глазах.
Смерть… Смерть уже плясала вокруг, обильно собирая свою жатву, хотя бой только начался…
Небо полыхало. Ракетные залпы «Фалангеров» следовали один за другим, пока все тяжелые машины не освободились от оперативного боекомплекта, но три штурмовых модуля из шести, огрызаясь огнем, продолжали снижение и посадку.
Некогда было ждать, пока перезарядятся опустевшие ракетные шахты.
— Вперед! — скомандовал Нечаев своему подразделению.
Убирая гидравлические упоры, Вадим ощутил, как несколько раз содрогнулась земля. Повернув голову, он увидел, что в трех километрах от его позиции полыхает участок лесополосы, — туда неслись тонкие нити снарядных трасс, в воздухе висели черные сгустки разрывов и медленно таяли серые инверсионные следы от ракетных пусков.
— Дима?! — не выдержав, включился он на командную частоту. Тишина. Канал связи командиров двух подразделений молчал. Стиснув зубы, Вадим заставил себя не думать сейчас о судьбе «Хоплитов» и их командира. Он не имел права отвлекаться от выполнения своей задачи.
Сминая мощным торсом обгоревшие стволы деревьев, его «Фалангер», выпрямив ступоходы, шагнул вперед, и тут же, как только тепловая засветка от пожара перестала маскировать машину, по нему залпом ударили четыре башенных орудия двух севших на крайнее стартопосадочное поле космических кораблей.
Их рампы уже открывались, обнажая черные провалы десантных шлюзов, откуда вопреки ожиданию Нечаева не посыпались маленькие человеческие фигурки, а выступили угрожающие контуры серв-машин
Лишь сейчас Вадим обратил внимание на странную форму и размеры космических кораблей, которые компьютер принял за обычные штурмовики.
Нет… То был особый род планетарных носителей, и два «Фалангера», уже спускавшиеся по откинувшимся пандусам кораблей, только подтверждали это.
— Хьюго, ты готов? — спросил Вадим, выводя свою машину на край стартопосадочного поля.
Бешеный огонь стационарных орудий, шипение шального лазерного луча, мелькнувшего среди разрывов, куски вырванного снарядами стеклобетона, которые барабанили по броне, как град, — все это сливалось в дикое ощущение боя, движения среди хаоса буйствующих энергий… Серв-машину шатало множественными взрывными волнами, и даже шестьдесят тонн массы «Фалангера» не могли в полной мере противостоять их хлестким ударам…
Вадим не отрывал взгляд от ближайшего контура серв-машины, выступившей на пандус десантного корабля, и, когда компьютерный прицел вспыхнул злобным красным огнем, он машинально сжал гашетки подвесных автоматических пушек.
Орудия преданно отозвались пятитактовыми очередями; выпущенные снаряды, скрестившись в одной точке, ударили в рубку шагающего исполина, заставив вражескую машину податься назад, в тусклые глубины десантного отсека. Мимо смотровых триплексов промелькнули выброшенные механизмом перезарядки пустые лотки боекомплекта, и тут же с вибрирующим гулом заработали эскалаторы орудийных погребов, расположенных по обоим бортам «Фалангера».
Вадим упорно вел машину вперед, убедившись, что беспорядочный огонь башенных орудий десантных модулей не причиняет ему критических повреждений, — броня гудела, отзываясь на попадания оглушающим металлическим звоном, покрывалась выщербинами, но выдерживала…
— Хьюго? — повторил свой вопрос Нечаев, болезненно ощущая, как нити управления одна за другой выскальзывают из его рук и весь заранее проработанный план грозит рухнуть…
— На связи… — внезапно пришел прорвавшийся сквозь помехи несущей частоты голос андроида.
— Докладывай!
— Я на месте. Ангары уже открыты. Программирую четвертую машину.
— Молодец… — сорвалось с губ Вадима. — Действуй. Не смотри на обстоятельства, даже если мы погибнем, — действуй!
— Понял, коман…
Оглушающий удар пришел с правого борта, оборвав последнюю фразу Хьюго, и Вадим, с трудом удержав машину в равновесии, увидел, как на исковерканный стеклобетон упал огромный фрагмент какого-то механизма.
«Это же мое орудие!..» — внезапно дошло до помутившегося от контузии разума.
Резко взвизгнули приводы торсового разворота, поворачивая рубку «Фалангера» относительно платформы, и Вадим, оглушенный, потерявший ориентацию, но все же выполнивший это машинальное действие, увидел прямо перед собой вторую машину врага, которая беспрепятственно спустилась по пандусу и произвела прицельный залп из бортовых орудий.
Взгляд Нечаева метнулся по приборам.
«Что делать?!..»
Левое орудие сорвано, у правого заклинил механизм перезарядки, в пусковые шахты загружены тяжелые ракеты, старт которых, без применения упоров, неизбежно опрокинет его «Фалангер»…
Он успел краем глаза заметить, как, затмевая небеса, снижается первый крейсер, — это было чудовищное, подавляющее разум зрелище: трехкилометровый клиновидный космический корабль опускался, будто гора. Его поддерживали четыре прицепившихся к броне носителя. Их двигательные установки извергали столбы огня, которые, ударяясь о стеклобетон посадочного поля, растекались по нему морем света…
«Фалангер» противника выкинул мутные, блеснувшие на солнце лотки обойм, со звоном упавшие подле его согнутых ступоходов.
«Где? Где остальные машины серв-батальона?»
Вадим оглянулся и понял — помощи со стороны ждать нечего — кругом, по всему периметру порта, полыхал бой, словно посадочные поля окружила цепь постоянно извергающихся вулканов, — это был техногенный ад в самом жестком своем проявлении…
Еще секунда промедления, и его машина получит второй залп, который, скорее всего, станет смертельным.
Враг возвышался перед ним, он стоял на фоне черного зева откинутой десантной рампы спускаемого модуля; орудия тяжелой серв-машины уже перезарядились, и теперь их стволы плавно поворачивались, нацеливаясь на искалеченный «Фалангер» Нечаева.
Он принял решение в последний миг.
Горько было осознавать, что его бой закончился так же быстро, как начался, — прошло три-четыре минуты с момента, как он произвел первый ракетный залп.
Горечь Нечаева оправдывалась лишь субъективным восприятием. История создавалась здесь и сейчас, происходящее вокруг, по сути, являлось первым масштабным наземным столкновением между силами Альянса и Колоний с участием космических кораблей, серв-машин и тяжелых космических истребителей. Ни один конструктор или тактик не мог заранее предугадать, сколько секунд такого боя в состоянии выдержать тот или иной вид техники, когда каждая ракета, каждый снаряд несли в себе килотонные эквиваленты…
Из этого боя будут потом делать выводы, а сейчас…
…Отпустив рычаги управления, Вадим ударил ладонями по двум кнопкам на расположенной перед ним консоли.
«Катапультирование».
«Залп».
Два механизма сработали почти одновременно.
Перемещаясь во время боя, Нечаев оказался спиной к космопорту, и теперь ракетный запуск опрокинул его машину назад, но, прежде чем многотонный «Фалангер» рухнул, с небольшим запозданием сработал механизм аварийно-спасательной катапульты, и пилот-ложемент, окруженный амортизирующими дугами, выбросило из раскрывшейся рубки не вертикально вверх, а под углом к горизонту…
Это было похоже на страшный сон.
Оказывается, человеческое сознание может вместить в себя очень много, особенно в секунды критического напряжения, когда дыхание смерти обжигает, заставляя растягиваться секунды в вязкую бесконечность…
Вадим видел, как падают раскрывшиеся бронеплиты рубки управления, а над ними полыхает огонь ракетного пуска, ему казалось, что взгляд успел проследить за молниеносными росчерками тяжелых боеголовок, часть которых ударила в серв-машину врага, а часть угодила в открытую рампу модуля, и…
Жесткий, гасящий сознание удар пришел снизу, вырвав кресло пилота из теснины рубки управления… Взмывая вверх по баллистической траектории, он увидел под собой развороченный торс собственной машины, затем в поле его зрения попал сноп огня, который, вырвав оба башенных орудия модуля, разделился на две слепящих огненных струи, стремящихся догнать улетающий ввысь пилот-ложемент, далее мелькнул устрашающий контур крейсера, уже коснувшегося посадочными опорами раскаленного стеклобетона, и на миг перед затуманенным взором Нечаева открылась вся панорама космопорта…
Это был миг, когда он устрашился содеянного.
Апогей баллистической траектории, когда катапультированный пилот-ложемент на долю секунды застыл в верхней точке пологой дуги, прежде чем начать падение…
Лес горел, замыкая космический порт планеты Кьюиг в огненное кольцо. Дымы стлались отовсюду, превращая общую панораму во фрагментарное изображение, словно Вадим смотрел не на реальную местность, а в отражение разбитой мозаики, у которой не хватает большей части фрагментов.
Он видел приземлившийся крейсер Земного Альянса, чуть выше, в полукилометре от земли, полыхал огнем двигателей его собрат, внизу игрушечные шагающие машинки поливали друг друга язычками пламени. Всюду, словно в бредовом сне, кустились черные шапки разрывов, украшенные оранжевыми венчиками… Чадно горели на голом стеклобетоне врезавшиеся в него сбитые «Гепарды»… Эта панорама с высоты казалась безобидной, ненатуральной, но долю секунды спустя наваждение кончилось, и игрушечная картина устремилась навстречу падающему креслу, заключенному в каркас амортизационных дуг, укрупняясь во всех своих жутких подробностях…
Крохотные машинки превратились в опаленных огнем, посеченных снарядами механических исполинов, взорванные десантные модули чернели расколотыми панцирями брони, показывая чадящее, вывороченное нутро… Среди горящего леса и на равнинах посадочных полей горели не только «Гепарды» — там лежал и один из двух вызванных Нечаевым шаттлов, а подле него два «Хоплита» с раскрытыми, словно бутоны, рубками истекали дымом, и, наконец…
Пилот-ложемент грохнулся о землю на краю выгоревшей дотла лесополосы, взметнув своим падением тучи горячего пепла. Вадим на секунду потерял сознание, но это был лишь мгновенный провал в беспамятство. Когда он снова смог воспринимать реальность, его кресло, ломая амортизационные дуги, еще скользило по выжженной земле, пока с глухим ударом не остановилось, налетев на какое-то препятствие…
* * *
Реальность возвращалась к нему толчками бьющейся в висках крови…
Он застонал.
Изломанные дуги каркаса, казалось, копируют состояние его грудной клетки, но боль, засевшая в груди, была вызвана не треснувшими ребрами, а страховочными ремнями, которые больно впились в тело.
Пальцы Нечаева на ощупь нашли замки, с трудом отстегнули их, и он сполз на полметра вниз, скользнув по пологой спинке изуродованной спасательной конструкции.
Пепел медленно оседал вокруг, кружа в воздухе, будто черный снег…
Его согнуло пополам, судорожно вырвало… В ушах звенело. Хотелось лечь на обожженную землю и лежать, закрыв глаза, ожидая, пока с головой накроет волна вселенского покоя…
Нет… Он инстинктивно ухватился за обломанную дугу пилот-ложемента, заставил себя разогнуться, вдыхая горячий, горький воздух, который нес отвратительные флюиды гари.
Слух медленно возвращался. Прорываясь сквозь иссушающий звон контузии, до его сознания стал доходить басовитый рокот, затем он смог различить отдельные глухие толчки разрывов и звонкий, характерный лающий звук работающих автоматических орудий.
Рука соскользнула с дуги каркаса, он оперся о спинку кресла, потом вспомнил об автомате и с трудом извлек его из специального чехла. Передернув затвор, он вдруг успокоился, услышав лязг испытанного оружия…
Оглянувшись, Вадим внезапно ощутил, как резко сузилось восприятие. Он больше не контролировал панораму космопорта, не взирал на окружающее пространство посредством множества приборов, в его распоряжении остались лишь собственный взгляд и слух, бессильные перед многокилометровой протяженностью стартопосадочных полей, густым, застилающим их дымом и множеством иных помех.
Он огляделся в секундном замешательстве.
Два «Хоплита», которые показались ему совсем близкими в момент падения, оказывается, находились метрах в семистах от него. Среди дымящихся древесных стволов, образовавших подобие баррикады, возвышались раскрытые, неузнаваемые рубки, но их необычный вид подсказал Вадиму, что пилоты катапультировались, а значит, есть надежда, что кто-то из дорогих сердцу людей уцелел, спасся в последний миг…
Он повернул голову, вспомнив о препятствии, которое остановило скольжение его кресла.
В десятке шагов от него возвышался исполинский, опрокинутый набок корпус серв-машины. Это также был «Хоплит», но его повреждения выглядели критическими. Вадим с трудом сфокусировал на нем свой взгляд, замечая страшные подробности: огонь обглодал всю краску с почерневших бронеплит, в некоторых местах сегменты брони были сорваны, обнажая механизмы приводов, один ступоход согнут, второй, перерубленный в районе шарнирного соединения, валялся поодаль двумя уродливыми кусками. В лобовой броне зияло несколько дыр, по их угловатым краям можно было судить, что снаряды, не разорвавшись, просто проломили броню…
«Чья это машина?» — бился в голове Вадима безответный вопрос.
Бортовой номер исчез вместе со сгоревшей, облупившейся краской, простреленные бронеплиты рубки управления оставались плотно сомкнутыми, значит, пилот, живой или мертвый, до сих пор остается внутри… хотя не факт, Вадиму не было видно люка, расположенного в днище опрокинувшейся машины.
Он обошел «Хоплит» и увидел, что узкий лаз в центре изуродованной поворотной платформы плотно задраен.
Попыток покинуть опрокинутую машину пилот не предпринимал…
Прислонив автомат к поврежденному механизму, Вадим нашел штурвал ручного привода и стал открывать люк. Тот поддался под усилием шестеренчатой передачи и, осыпая куски окалины, отодвинулся, протяжно заскрипев при этом.
Вадим подобрал автомат, просунул голову и плечи в образовавшееся отверстие, не ощущая внутри машины запаха гари, и это обнадежило его. Вертикальная шахта длиною в метр теперь превратилась в узкий горизонтальный тоннель, который пришлось проползти, обдирая грудь о выступающие скобы. За них обычно цеплялся руками пилот, поднимаясь в рубку управления.
Внутри «Хоплита» тускло светились панели аварийной подсветки, источая желтоватое сияние. Спинка кресла скрывала за собой пилота, но рука Вадима оскользнулась, и он понял, что кабина управления забрызгана кровью.
«Кто?»
Нечаев с усилием подтянулся, ухватился за спинку кресла, полностью оказавшись внутри рубки управления, и наконец увидел его: «Хоплитом» управлял Дима Дорохов. Сейчас он безвольно повис на страховочных ремнях в цепких объятиях накрененного пилот-ложемента. Лицо Димы было бледным, как мел, комбинезон на груди густо напитался кровью, несколько скользящих осколочных порезов от острых фрагментов выбитых приборов тянулись по правой щеке…
Вадим не медлил ни секунды.
Он не задавался вопросом — жив Дима или нет. Разорвав оболочку автономного аппарата жизнеобеспечения, притороченного к креслу пилот-ложемента, он позволил прибору пискнуть, активируясь, и раскрыл его, превратив в механическое подобие паука с гибкими полуметровыми шлангами-лапами. Центральная часть прибора копировала по своей форме полушлем и надевалась на голову раненого. Дрожащими пальцами Вадим откинул с головы Дорохова полушлем нейросенсорного комплекса управления, расстегнул страховочные ремни, потом оттащил обмякшее тело в сторону от кресла, уложил его на ставшую полом стену рубки и только после этого, леденея от неприятного холода, которое источала кожа Дорохова, надел на него комплекс автодока.
Все это заняло меньше минуты.
Прибор, угнездившийся на голове Димы, сдавленно и протяжно запищал, словно сам был смертельно ранен, его шланги-щупальца зазмеились, вползая под разорванный комбинезон, присасываясь к телу, прокалывая кожу иглами зонд-анализаторов, и вдруг, среди огоньков, мелькавших под мутно-дымчатым покрытием полушлема, трепетно зажглась одна-единственная зеленая искра.
Вадим слабо разбирался в этой технике, созданной не на его планете. Вчера Сайков бегло ознакомил всех пилотов с аварийными комплектами выживания и способами их активации при ранениях, но Нечаев уже испытал однажды действие подобного аппарата и смел надеяться, что Дорохов выкарабкается…
Больше он ничем не мог помочь другу. Вадим сделал максимум возможного, теперь оставалось лишь ждать, но сидеть сложа руки рядом с неподвижным, холодеющим телом он не мог.
Перебравшись в испачканное кровью кресло, Вадим при помощи рычагов ручного привода повернул пилот-ложемент омертвевшей машины в привычное положение относительно поверхности земли. Вместе с ложементом пришла в движение и часть консолей управления, предназначенная для работы в аварийном режиме.
Нечаев быстро пробежал пальцами по сенсорным кнопкам, отчаянно надеясь, что не все системы «Хоплита» безнадежно погибли.
Ему как воздух нужна была связь.
Через некоторое время тускло вспыхнул единственный доступный в режиме аварийной активации экран.
Вадим не стал просматривать появившуюся на нем схему повреждений серв-машины, — его интересовала лишь связь и любые источники внешней информации о мире.
* * *
Первое ощущение после активации аварийных сенсоров «Хоплита» было сродни чувству прозрения.
Он снова видел мир посредством мощных электронных систем, и неважно, что обездвиженная серв-машина лежала на боку, беззащитная и безоружная, — теперь, спустя четырнадцать минут после начала адского боестолкновения, исход решали иные факторы.
Сегменты брони опрокинувшейся серв-машины со скрежетом пришли в движение, выпуская наружу резервную антенну аварийной связи.
Вадим понимал, что сейчас дорога каждая секунда, — судьба давала ему шанс успешно завершить спланированную операцию по защите космопорта.
Полная концентрация сознания на этой мысли помогла ему побороть нарастающую дурноту, действовать быстро и автоматически, будто он являлся не человеком, а частью опрокинутой набок серв-машины…
«Щелчок…»
Первая секунда глобальной тишины принесла с собой отчаяние, — внешние микрофоны вот уже минуту как перестали транслировать отзвуки боя, который, словно траектория недавнего полета его пилот-ложемента, достиг апогея, а потом пошел на спад, затихая по всем направлениям.
Посредством систем оптического и теплового видения Вадим ясно различал контуры четырех исполинских космических кораблей, которые приземлились, образовав тесный квадрат. Космопорт Кьюига, не предназначенный для приема огромных пространственных крейсеров, был им тесен, и при посадке космические титаны не только заняли все посадочные поля, но и подмяли, проломив крыши, одноэтажные здания разгрузочных терминалов, расположенные по периметру полей.
Бой, судя по внешним признакам, действительно стих.
Вадим не наблюдал ни сил Альянса, ни машин своего батальона. Картина, представшая его глазу, разительно отличалась от панорамы, которую он видел с высоты, — теперь космопорт напоминал мертвое поле, усеянное останками техники и придавленное сверху титанической массой четырех благополучно завершивших посадку крейсеров.
Отчаяние смешивалось в его душе с надеждой, решимость сменялась ощущением бессилия, слепоты, но он не мог позволить событиям течь самим по себе, ибо тогда наступившая развязка могла свести на нет все усилия, сделать бессмысленными жертвы…
Они ведь выстояли… Несмотря ни на что — выстояли, и, как подтверждение этому, Вадим внезапно увидел шаттл — последний малый космический корабль планеты Кьюиг, который летел над стартопосадочными полями на предельно низкой высоте и небольшой скорости.
— Борт-2, здесь Нечаев!
— Командир?!
— Быстро, канал телеметрии! Запеленгуй мою машину, это подбитый «Хоплит» на южной окраине порта!
Секунда тишины, опять показавшаяся вечностью, а затем голос пилота:
— Да, есть контакт. Включаю канал взаимного обмена данными!
Вадим наконец увидел то, к чему рвалось сознание. Вся панорама космопорта открылась ему с высоты птичьего полета, теперь он больше не был ущербным, лишенным визуальной информации и связи командиром.
— Борт-2, барражируй над крейсерами. Будешь ретранслировать мой сигнал связи.
— Понял вас.
Вадиму некогда было размениваться на проявления чувств, хотя внезапная радость все же захлестнула разум горячей волной. Он переключил частоту.
— Хьюго?
— Я на месте. Все заправщики в исходных точках.
Д1х план работал. Все шло как надо, ни одна жертва скоротечного боя не оказалась напрасной, — силы поддержки, на которые могли рассчитывать экипажи земных крейсеров, были либо уничтожены, либо рассеяны, и теперь оставалось выполнить последнюю, самую сложную и непредсказуемую часть дерзкой по своей сути операции.
Снова смена частот связи.
— Командный-один вызывает боевые единицы батальона. Доложить.
Ответ пришел, хотя Вадим не чаял его услышать.
В строю оставались три машины. Отозвался один «Фалангер» с противоположной окраины посадочных полей, потом пришел сигнал от «Хоплита», который держал позицию неподалеку от Нечаева, и, наконец, последним отозвался «Ястреб».
Вадим не услышал ни Яны, ни Сайкова, ни Джона Хански, но голос Дрейка, так же как связь с Хьюго, вселили в него надежду на успех
Нужно было продолжать задуманное, несмотря на то что серв-батальон был, по сути, разбит, но об этом знал он, а не противник, лишившийся всех оперативных средств поддержки. Дрейк, который контролировал ситуацию в последние минуты боя, доложил, что все космические истребители и десантно-штурмовые модули уничтожены.
Вадим допускал, что на стартопосадочных полях могли сейчас находиться отдельные, чудом выжившие солдаты Альянса. Возможно, кому-то из пилотов удалось покинуть подбитый корабль, но люди, бесцельно бредущие среди металлических и бетонных руин, уже не могли радикально изменить ситуацию в ту или иную сторону.
Вадим включил передатчик в режим открытой частоты.
— Всем офицерам Земного Альянса, говорит командующий силами обороны планеты Кьюиг! — произнес он заранее продуманную фразу. — Вы блокированы. Предлагаю командующему орбитальной группировкой выйти на связь.
Он не ждал немедленного ответа, и действительно, в эфире царила зловещая, гробовая тишина.
Кончилось противостояние машин, теперь начиналось самое сложное — поединок воли, психики…
На панели связи внезапно заморгал алый индикатор вызова.
Вадим не ждал, что с ним станут связываться на иных частотах, но все же включил параллельный канал, желая узнать, кто пытается его вызвать.
Голос показался ему знакомым, и спустя секунду он понял — почему:
— Говорит полковник Шахоев. Я веду передачу с главной диспетчерской башни.
— Полковник?.. — Вадим на миг испытал замешательство, — он давно списал со счетов бывшего командира сил самообороны Кьюига и не мог однозначно определить свое отношение к нему, а значит, и меру доверия.
— Я знаю, с кем говорю. — Голос Шахоева звучал тускло, без эмоций, словно этот человек уже пережил все самое худшее, что могло с ним случиться. — Этот канал связи закрыт, я поддерживаю его узкосфокусированным лучом. Что я могу сделать, командир?
Командир?..
Это признание старшинства резануло по нервам, но заставило поверить в искренность намерений полковника. Зная характер Шахоева, Вадим понял, что тот по-прежнему сломлен, но, видимо, адское боестолкновение перетряхнуло его нервы и душу, — он не участвовал в нем, но видел все, раз, по его собственному признанию, находился на высоте главной диспетчерской башни.
— Полковник, центр автоматизированного управления работает?
— Некоторые каналы. Что именно необходимо сделать?
— Открыть ворота одного или двух расположенных поблизости друг от друга подземных складских ангаров.
— Да, это я могу, — после короткой паузы ответил полковник. — Номер семнадцать и восемнадцать. Дистанционное управление воротами работает, но сами ангары пусты.
— Я знаю. Мне это и нужно. Откройте их и ждите сигнала.
В этот момент наконец заработал канал связи с крейсерами Земного Альянса.
— Говорит генерал Горнев. С кем имею честь?
Вадима покоробила последняя формулировка, но сейчас было не до семантики.
— Неважно, генерал. Мое имя Вадим, фамилия — Нечаев, звание… — он усмехнулся, — гражданин Кьюига.
— О чем вы хотели говорить?
— Об условиях капитуляции орбитальной группировки. Ваше положение безвыходно. Все договоренности, достигнутые ранее с полковником Шахоевым, аннулированы.
Горнев немного помолчал, — очевидно, он смотрел на контрольные мониторы, пытаясь понять, на чем основана уверенность говорившего с ним человека.
— Я не вижу объективных причин для капитуляции, — наконец произнес он. — Скорее вам придется принимать мои условия.
— Нет, генерал. Периметр порта окружен серв-машинами. Вы не сделаете ни единого движения без того, чтобы не быть уничтоженными.
— Это блеф.
— Нужны доказательства?
— Да.
— Тогда взгляните на экраны нижнего обзора, если они работают.
Опять наступила тишина.
— Что вы видите, генерал? — нарушив молчание, подстегнул своего собеседника Нечаев.
— Топливозаправщики, — угрюмо ответил Горнев. — Любезно с вашей стороны.
— Это не любезность. В танкерах не топливо, а компонент окислителя. Машинами управляют роботы, которые не могут контролироваться вами. К тому же подрыв любой из машин я продублирую. Дрейк, покажи генералу, что здесь не шутят.
Темно-вишневый лазерный луч прошил пространство между посадочными опорами флагманского крейсера, прорезав воздух в нескольких метрах от двух стоящих под днищем машин со взрывчатым компонентом реактивного топлива.
— Вы не сможете открыть люки или выдвинуть в боевое положение системы орудийно-ракетных комплексов, — спокойно прокомментировал Вадим. — Крейсеры сели слишком близко друг к другу, это помешает работе суппортов. Нам терять нечего, — при попытке высадки десантных групп я произведу немедленный подрыв емкостей.
Горнев промедлил в замешательстве, а потом сказал:
— Вы потеряете космопорт.
Вадим смог только покачать головой, хотя понимал, что канал связи не передаст его жеста.
— Генерал, потеря инфраструктуры космического порта ничто по сравнению с угрозой оккупации. Можете не сомневаться в серьезности наших намерений. Я говорю открыто, — вы проиграли. Полная капитуляция или смерть, — выбирайте.
Опять наступила томительная пауза.
Вадим понимал, как велика пропасть между ними, и генерал, исполняющий обязанности командира эскадры, — это не новобранец, которого можно просто запугать, но за период боев Нечаев слишком хорошо узнал, что такое инстинкт самосохранения и как порой он вершит невероятные вещи, превращая храбрецов в трусов и наоборот.
Хотя, если говорить откровенно, главную надежду он по-прежнему возлагал не на инстинкты, а на здравый смысл, не отказывая своему противнику в способности делать логические выводы.
Вопрос заключался лишь в одном: достаточно ли у Горнева мужества, чтобы признать безвыходность положения, или амбиции генерала возьмут верх?
Твердо он знал одно: им, последним, кто остался в живых из серв-батальона, действительно нечего терять. Душа Вадима за минувшие дни ожесточилась до такой степени, что он полностью принял правила игры, навязанные ему внезапно вспыхнувшей войной. Он знал, что внутри кораблей противника находится до двух-трех тысяч человек, но, не желая им бессмысленной смерти, все же не сомневался, что при наихудшем исходе переговоров ему хватит решимости отдать необходимый приказ…
— Хьюго…
— Да, командир.
— Ты там, среди танкеров?
— В четвертой машине.
— Хью, что бы ты делал, не выйди я на связь?
— Нажал бы кнопку, — лаконично ответил дройд.
* * *
— Я хочу выслушать ваши условия, — спустя некоторое время вновь раздался на открытой частоте голос Горнева.
— Условия просты, генерал: вы выводите личный состав через главные шлюзы кораблей, — ответил Нечаев — Каждый член экипажа или боец подразделений десантной поддержки оставляет личное оружие внутри Все выходят с пустыми руками. Внутренние люки и переборки крейсеров должны быть открытыми, ограничения доступа к компьютерным системам — сняты, карточки доступа оставлены подле соответствующих им считывающих устройств систем безопасности. — Вадим с трудом заставлял себя спокойно произносить заранее обдуманные фразы. — Далее, все двигаются двумя колоннами в указанном направлении, без попыток отклониться от маршрута следования, — уже более уверенно продолжил он. — Только при выполнении всех перечисленных условий я смогу гарантировать жизнь сдавшимся. Не советую включать какие-либо устройства самоликвидации кораблей, потому что первоначально вы будете размещены тут, на территории космопорта.
— Мне нужно обсудить выдвинутые условия со старшими офицерами кораблей, — ответил Горнев
— Не возражаю — Вадим взглянул на хронометр, расположенный среди аварийных приборов «Хоплита». — На моих часах сейчас пятнадцать тридцать пять. Даю вам четверть часа. Если вы не придете за это время к единому мнению, я подорву крейсеры.
* * *
Наступила последняя роковая пауза
Вадим не сомневался, что подорвет корабли в случае отрицательного результата переговоров. Его уверенность была основана не на бездушии или бесстрашии, — он трезво оценивал ситуацию, и элементарный подсчет дистанции, отделявшей подбитый «Хоплит» от крейсеров, показал, что ему вряд ли удастся выжить при взрыве.
Сказать, что Вадиму было плевать на свою жизнь, означало солгать. Он хотел жить Он хотел, чтобы Дима, безвольно распростертый подле пилот-ложемента, сумел выкарабкаться… Глядя на раскрытые рубки двух подбитых неподалеку серв-машин, он страстно надеялся, что Яна уцелела в отгремевшем аду техногенного боя, но сейчас, в минуты крайнего напряжения, Вадим ощущал, что в его душе сместились многие понятия ценностей, война наложила неизгладимый отпечаток на разум, и он с трудом представлял, как будет жить дальше, если окутавшая его гробовая тишина закончится капитуляцией сил Земного Альянса.
Ярко и болезненно вспоминался бой…
В томительном ожидании он смотрел по сторонам, видел сквозь сочащиеся отовсюду дымы жуткие свидетельства бушевавших во время боя энергий и не подозревал, что вскоре подобные картины станут привычными для целого поколения таких же молодых парней, как он сам.
Вне зависимости от исхода битвы за Кьюиг Галактическая война продолжалась, она шла и сейчас, осеняя своим крылом неведомые ему планеты, — это было огромное бедствие, которое не остановить в один день и в одном месте…
Он еще не знал, что после всего пережитого можно остаться человеком, вернуть душевное равновесие, но это будет дано немногим, — мир расколется на множество неравных частей, кто-то сломается, кто-то сойдет с ума под жестоким прессингом обстоятельств, а кто-то пройдет этот путь от начала и до конца…
* * *
На исходе тринадцатой минуты шлюз флагманского крейсера открылся, и на ступенях трапа появился невысокий человек в форме генерала военно-космических сил Земного Альянса.
Несколько секунд он стоял, глядя на изуродованные окрестности, а затем начал медленно спускаться вниз по ступеням.
Когда одинокая фигура Горнева шагнула на опаленный стеклобетон, за его спиной пришли в движение внешние люки остальных крейсеров, и четыре потока безоружных людей медленно потекли по трапам, сливаясь на закопченной, покрытой язвами воронок стеклобетонной тверди в две нестройно шагающие колонны, которые, двигаясь в указанном направлении, словно черные змеи, потянулись по стартопосадочным полям и начали исчезать в тускло освещенных зевах двух обширных складских терминалов, снабженных мощными металлическими воротами.
Прошло не менее получаса, прежде чем эти ворота дрогнули и стали смыкаться за последним из плененных солдат…
Вадим, не сводивший глаз с единственного работающего экрана подбитого «Хоплита», в изнеможении закрыл глаза.
«Все…»
Сил не осталось ни на радость, ни на скорбь, он был опустошен до такой степени, что реальность отодвинулась на второй план, став чем-то абстрактным, недосягаемым…
Был он, и была чернота, в которой тонул измученный разум…
Он слышал отдаленный вой сирен, понимал, что это жители города спешат на помощь тем немногим, кто уцелел в страшной битве за космопорт, кто пришел из неведомой дали и спас их, спас всю планету…
Он просто боялся открыть глаза и увидеть, как разбирают завалы искореженной техники, как достают из-под них мертвые тела близких ему людей…
В рубку его машины тоже поднялись какие-то люди, — он полуосознанно отвечал на их вопросы, потом они ушли, забрав с собой смертельно раненного Диму Дорохова, а Вадим продолжал сидеть в кресле…
Ему казалось, что нет сил напрячь ни один мускул, нет возможности мыслить, нет смысла жить… Это был неизбежный метаболический и психологический спад, наступающий после запредельного напряжения сил, но Вадиму не шли на ум медицинские термины, — он просто сидел, закрыв глаза, и сам не понимал, жив в этот момент или мертв, пока в днище опрокинутого «Хоплита» не раздался настойчивый стук и в ватной, окутавшей Нечаева пустоте полного отчуждения прозвучал голос Германа Дрейка:
— Командир, тут одна девушка интересуется: ты собираешься вылезать или нет?
