Кейтлин ошиблась. Клаус знал, где обитает кристаллический мозг. Эта информация была передана ему Гигом с частицей памяти маленькой девочки в ту дождливую ночь после вынужденной посадки модуля.

Огромные ступоходы пятидесятитонного «Фалангера» месили болотную грязь, со сдавленными всхлипами погружаясь в мутную жижу по самое шарнирное соединение. Боевой робот шел к намеченной цели, неумолимый, как судьба.

Внутри тесной рубки управления в жестком кресле, спеленутый страховочными ремнями, сидел Клаус. Его голова безвольно свесилась на грудь, и ее мотало из стороны в сторону в такт движению пятидесятитонной машины. Клаус был без сознания.

Оранжевый диск звезды медленно вставал над изорванной хаосом скал линией горизонта. Рассвет только начался — огненная макушка огромного диска едва появилась из-за среза величественно уплывающей вдаль орбитальной плиты, и разреженный воздух все еще стыл жутким холодом ночи. Однако очередной утренний цикл уже вступал в свои права, медленно, но неумолимо меняя облик каменной пустыни. Там, где первые лучи восходящей звезды пронзали жидкую атмосферу, воздух начал прогреваться, и первые порывы утреннего ветра, зародившись легким дуновением, внезапно крепли и рвались к склонам гор, подметая голые искусственные плато, которые были не чем иным, как древними, безнадежно разрушенными стартовыми площадками, и закручивались в отвесных ущельях бешеными смерчами.

Внезапно в картину нарождающейся утренней бури ворвалось нечто иное, не менее страшное и стремительное, чем шквальный ветер, но гораздо более разрушительное. Разреженный воздух, наполненный клубами мелкой бурой пыли, внезапно расколол басовитый надсадный вой, в рассветные краски вплелась ярчайшая вспышка, прочертившая серовато-рыжее небо длинным огненным следом, и скалы потряс удар, сопровождаемый дождем горящих осколков. Острая вершина одного из пиков внезапно надломилась и рухнула в пропасть, сотрясая окрестности многократным эхом обвалов.

Но это оказалось лишь началом, короткой прелюдией перед захлестнувшим горный хребет огненным дождем.

«Фалангер», выбравшись наконец из болот, уже ступил на твердую почву. От человека, взявшего на себя ручное управление, по-прежнему не поступало никаких приказов, и навигационный компьютер повел машину вверх по склону.

Он не знал, что вступил во владения Интеллекта и за ним наблюдает кристаллический мозг. Бортовому компьютеру «Фалангера» было все равно. Пока в систему двигателей продолжала поступать энергия, он был готов выдерживать заданный ему курс.

Огромные ступоходы робота со скрежетом скользили по склону, глубока вгрызаясь в его истертую временем поверхность и оставляя на ней бесформенные следы. Борта боевой машины обтекал гонимый ветром оранжевый песок. Он бился о броню, не причиняя ей никакого вреда, и его шелест напоминал монотонный шум дождя.

Клаус, которого сжигала лихорадка, на мгновение пришел в себя.

Он совершенно не понимал, где находится. Его бил мучительный озноб. Он попытался расстегнуть страховочные ремни, но пальцы словно стали чужими, и магнитные пряжки не поддались его слабым усилиям.

В этот момент «Фалангер» вышел на крутой участок склона, сразу за которым начиналось первое плато, и кабина накренилась, приняв почти вертикальное положение.

Голова Клауса стукнулась о жесткую спинку сиденья. Он смотрел в фиолетовые небеса и понимал, что бредит. Он не помнил планеты с таким цветом небес, а парящий в них космический корабль вообще казался неуместным на фоне красного диска умирающего солнца и гигантской тени орбитальной плиты.

Сознание вновь начало проваливаться в черную пропасть.

Он был счастлив, лишь где-то на самом краю угасающего сознания теплилась мысль о чем-то незавершенном, ради чего он, собственно, и пришел в этот ирреальный мир…

Мрак обрушился на него, погасив и эту робкую мысль.

На краю уплывающей вдаль орбитальной плиты действительно стоял космический корабль. Это был «Светоч»…

Запустение и мрак царили в его отсеках. В борту корабля, в районе главного шлюза зияла сорокаметровая пробоина. Оборудование внутреннего космодрома тоже не избежало разрушений — фермы обслуживания, окружавшие стартовые плиты, погнулись, некоторые из них сорвало с креплений, и они валялись в мешанине кабелей и шлангов. Лужи различных технических жидкостей тускло поблескивали на изуродованных взрывами плитах, некоторые из них уже высохли, оставив после себя темные пятна химических ожогов. Два ремонтных робота, вооруженные конечностями-манипуляторами, бестолково топтались среди этого хаоса, понукаемые двумя светящимися шарами.

На остальных палубах «Светоча» дела обстояли не лучшим образом. Длинные коридоры крейсера патрулировали все те же светящиеся шары, они неторопливо плыли по воздуху, освещая своим тусклым сиянием потерявшие всякий смысл надписи и указатели отсеков.

Корабль медленно, но неотвратимо умирал.

Человеческой технике нужны были люди.

И только на оружейной палубе крейсера наблюдалось в этот час некоторое оживление. Энергетические установки корабля были истощены, и его лучевые орудия бездействовали. Зато возле ракетных установок «Светоча» суетились шары-носители и опять-таки без всякого толка топтались кибернетические ремонтные механизмы.

Компьютерная система корабля была мертва. Центральный процессор крейсера и сотни локальных терминалов, установленных на боевых постах, не выдержали, один за другим выходя из строя. Пока ими пытались манипулировать люди, они еще функционировали, но вторжение в их программы шаров-носителей, которые пытались управлять ими с помощью вставленных в разъемы обрывков оптико-волоконных кабелей, в конце концов привело к фатальному исходу.

Теперь при всем неистовом желании Интеллекта нанести удар из космоса он не мог этого сделать, потому что не было в его распоряжении той руки, которая нажала бы соответствующие кнопки на пультах ручного управления.

И все же «Светоч» произвел один-единственный ракетный залп. Виной тому оказался электронный робот-наладчик. Понукаемый светящимися шарами, он копался в электрической начинке пусковых установок правого борта и, последовательно перебирая выключатели, в конце концов замкнул нужную цепь.

«Светоч» содрогнулся. Два десятка кассетных боеголовок, выпущенных со всех установок правого борта, с воем рванулись от стартовой плиты, по пологой дуге падая в район предгорий, где по склону карабкался «Фалангер».

Это напоминало схватку двух калек.

Кассетные боеголовки вошли в атмосферу и разделились в ее верхних слоях на сотни смертоносных снарядов. Никто не производил предварительных расчетов и, естественно, не контролировал их полет. Разделившиеся боеголовки просто падали, как метеоритный дождь… Достигая поверхности, они взрывались, озаряя окрестности сполохами взрывов и оставляя в скалах дымящиеся конические воронки. Некоторые из них сгорали и взрывались далеко вверху, в воздухе, не оставляя ран на многострадальном теле древней конструкции, но зато наполняя ее атмосферу заунывным ревом и огненным дождем падучих звезд.

Затем все стихло, орбитальная плита уползла вдаль, и наступил обычный, ничем не примечательный рассвет, похожий на сотни других, которые из века в век, на протяжении миллионов лет встречал этот участок искусственного горного хребта…

…Единственное, что этим ранним утром нарушало мрачную гармонию властвующих тут сил, была скорчившаяся на краю самого крупного горного плато крохотная человеческая фигурка. Человек лежал лицом вниз, безвольно раскинув руки. Неподалеку, всего в сотне метров от него, возвышался полузарывшийся в бурую пыль обтекаемый корпус боевого робота класса «Фалангер» со смятыми ступоходами и глубокими свежими бороздами на темной керамлитовой броне.

От спины человека, трепеща на ветру, рвалось кверху камуфлированное полотнище парашютного тканепластика. Треугольный купол то схлопывался, безвольно опадая вниз, то вздрагивал и раскрывался, рывком натягивая стропы и каждый раз сдвигая бессознательное тело в направлении обрыва.

…Сознание вернулось к Клаусу в самый разгар рассветной оргии бездушных стихий. В какой-то момент он ощутил мощный толчок, сопровождаемый рокочущими раскатами обвала. Он открыл глаза и увидел струящийся вокруг оранжевый песок.

Еще окончательно не придя в себя и плохо владея собственным телом, он пошевелился и неловко перевалился на бок. Теперь в поле его зрения попал участок мертвой каменистой пустоши, по которой шквальный ветер гнал бурые облака пыли. За спиной что-то резко и настойчиво дергалось под неистовыми порывами шквального ветра, и его мозг наконец заработал, выдав смутные воспоминания о жестком ударе спасательной катапульты и стремительно приближающейся земле.

Аварийный парашют…

Он заскрипел зубами от мучительной боли, засевшей в каждом суставе заледеневшего тела, и, извернувшись, достал онемевшей рукой до кнопки отстрела, расположенной на правом подлокотнике жесткого кресла. Сзади раздался облегченный хлопок, и треугольное полотнище взмыло вверх, мгновенно затерявшись в мутной пелене поднятого ветром песка.

В памяти зиял черный провал небытия. Он абсолютно не помнил, когда и почему покинул кабину «Фалангера», да и где тот находится в данный момент. Пластичный каркас, до сих пор обхватывающий его ноги и грудь, был остатками кресла, и сомнений в катапультировании у него не было. Вот только почему, как и когда он это сделал?

Освобождение от пластиковых пут далось ему с трудом. Видно, он покинул «Фалангер» перед самым рассветом и долго пролежал без сознания, потому как его тело застыло почти до полного одеревенения. Теперь вместе с каждым движением в его конечности возвращалось болезненное ощущение жизни.

Выбравшись наконец из амортизационного каркаса, Клаус медленно разогнулся, поднялся на четвереньки и встал, слегка покачиваясь под ураганными порывами ветра.

Картина разбушевавшихся стихий была безрадостной и угрожающей, и сердце Клауса невольно дрогнуло, когда он разглядел сквозь бурую мглу обтекаемые формы своей машины.

В памяти кто-то на мгновение чиркнул спичкой, осветив обрывок воспоминаний. Он вдруг вспомнил позицию «Фалангеров», сгоревшие эндоостовы «Хоплитов» и умирающего мальчика, которого сжимал в своих объятиях отрубившийся андроид…

Ветер бил ему в спину, и потому первый шаг дался на удивление легко. Дальше пошло немного хуже. Ветер, казалось, свирепел с каждой секундой. Пригибаясь к земле, Клаус медленно продвигался вперед, ориентируясь на смутные очертания «Фалангера».

Постепенно, шаг за шагом, он возвращал себе контроль над собственным телом. Очертания накренившегося к земле боевого робота становились все ближе, ветер по-прежнему крепчал, но он старался не поддаваться его напору. Соблазн выпрямиться и пробежать оставшиеся метры был велик, но он отбросил эту мысль, прекрасно осознавая, что если ветер пронесет его мимо кабины, то двигаться против шквала будет намного сложнее…

Наконец Клаус добрался до брошенной машины, возле которой ветер намел откосы оранжевого песка, и вцепился в выступ обшивки.

Поверхностный осмотр не улучшил его настроения. «Фалангер» прочно лежал на боку, его правый ступоход был сломан, и по броне тянулись свежие глубокие шрамы. Он не подавал никаких признаков жизни.

Прижимаясь к обшивке, Клаус добрался до расположенного в днище люка и, открыв его, с трудом протиснулся внутрь. Не обращая внимания на отсутствие кресла за куцым пультом управления, вместо которого из пола торчала обгорелая гильза катапульты, он оглядел мертвые приборные панели. Ему пришлось на несколько секунд плотно закрыть глаза, чтобы справиться со своими мыслями.

Он совершенно ничего не помнил… От напряжения на лбу Клауса выступили капельки пота.

Лихорадка… Смутные воспоминания о болотной топи и вернувшийся вдруг озноб напомнили ему о болезни. Он вспомнил, как внезапный приступ застал его во сне и как он не мог расстегнуть ремни, чтобы дотянуться до бортовой аптечки.

Он шел к Интеллекту…

Клаус вспомнил.

Он закрыл за собой люк и некоторое время лежал весь в поту, чувствуя, что приближается новый приступ. Но теперь он не был связан страховочными ремнями. Кое-как он дополз до стены, которая теперь стала потолком тесной рубки, и, запустив руку в открытую нишу, нашарил там увесистый цилиндр автоматической аптечки.

Через несколько минут, как только анализатор произвел исследование его крови, он почувствовал облегчение.

«Было бы глупо загнуться от лихорадки в самом конце пути», — подумал Клаус, делая себе укол.

Он закрыл глаза.

Его опять начало лихорадить. Клаус знал, что подхватил эту заразу в болоте. Человеку без иммунных прививок не пристало лазить по топям чужого мира без скафандра…

Постепенно его сознание вновь начала заволакивать мутная мгла.

Песок струился по иссеченной осколками броне «Фалангера», а полумертвому человеку, скорчившемуся внутри подбитого робота, в этом монотонном шорохе слышался дождь. Потом, в горячке, ему почудилась Кейтлин…

Клаус хотел позвать ее, но не смог шевельнуть обветренными, потрескавшимися губами. Ему оставалось только смотреть на овал ее лица, обрамленный короткими каштановыми волосами, бледную кожу шеи с синеватыми прожилками вен, длинные трепещущие ресницы.

«Все, что я мог бы любить…» — пришла к нему горькая мысль.

Нет… Клаус открыл глаза, и обстановка перевернутой рубки поплыла перед ним, смещаясь куда-то вне поля зрения…

Он поднялся на четвереньки и на ощупь нашел люк. Его куртка зацепилась за какой-то выступ, и раздался треск рвущейся ткани. Люк распахнулся под весом его тела, и Клаус грузно упал на песок.

Все, что я мог бы любить…

Пошатываясь, он встал, одной рукой держась за выступ брони, а в другой сжимая цевье импульсной винтовки.

Он был калекой. И душой, и телом. Непреодолимая пропасть лежала между ними.

Оторвавшись от брони «Фалангера», Клаус, сопротивляясь порывам ветра, медленно пошел вперед.

Постепенно ему стало легче. То ли ветер, швырявший в него горсти оранжевой пыли, освежил его лицо, то ли начало действовать лекарство, но горячка отступила, и мир вокруг вновь обрел резкость.

Вокруг него, наполовину засыпанные песком, торчали руины каких-то древних сооружений. То плоскогорье, по которому он шел, когда-то служило посадочной площадкой. До сих пор на нем сохранились ровные квадраты, похожие на неглубокие чаши.

Впереди, там, где вздымались почти что отвесные стены, зиял узкий вход в ущелье. Старая разрушенная дорога вела туда, петляя между квадратными чашами посадочных полей.

Клаус остановился.

Он узнал это место. Память маленькой Кейтлин, переданная Гигом, стала для него путеводной нитью.

Он шел туда не ради мести, а ради того, чтобы ей больше никогда не пришлось испытывать мук виртуального контроля, чтобы она и тысячи других людей, волею судьбы поселившиеся тут, могли иметь детей, любить… жить…

Плоскогорье кончилось. Дорога влилась в ущелье и начала круто забирать вверх.

— Ты слышишь, ублюдок… — прохрипел Клаус, преодолевая первый подъем, — я иду к тебе…