ГЛАВА X
У машины был ажурный вид разглядываемой издали паутины. Стоя рядом, Ляпис присматривал за ее работой, каковая со вчерашнего дня протекала вполне нормально. Он обследовал точнейшее круговращение зубчатых шестеренок мотора. Совсем близко, растянувшись на скошенной траве, с гвоздикой в губах грезила Хмельмая. Земля вокруг машины слегка подрагивала, но это не было неприятно.
Ляпис выпрямился и посмотрел на свои замасленные руки. С такими руками приблизиться к Хмельмае он не мог. Открыв жестяной шкафчик, он захватил в нем пригоршню пакли и оттер то, что удалось. Затем намазал пальцы минеральной пастой и потер их. Зерна пемзы скреблись у него в ладонях. Он ополоснул руки в помятом ведре. Под каждым ногтем осталось по синей полоске грязи, в остальном руки были чисты. Ляпис закрыл шкафчик и обернулся. У него перед глазами была Хмельмая, тонюсенькая, с рассыпавшимися полбу длинными желтыми волосами, с округлым, почти своевольным подбородком и утонченными, словно перламутр лагун, ушками. Рот с полными, почти одинаковыми губами, груди натягивали спереди слишком короткий свитер, и он задирался у бедра, приоткрывая полоску золотистой кожи. Ляпис следовал за волнующей линией ее тела. Он присел рядом с девушкой и нагнулся, чтобы ее поцеловать. И тут же вдруг подскочил и мгновенно выпрямился. Рядом с ним стоял человек и его разглядывал. Ляпис попятился и прислонился к металлическому остову, пальцы его сжали холодный металл, в свою очередь и он вперился взглядом в стоявшего перед ним человека; мотор вибрировал у него под руками и передавал ему свою мощь. Человек не двигался, серел, таял и наконец вроде бы растворился в воздухе; больше ничего не было.
Ляпис утер лоб. Хмельмая ничего не сказала, она ждала, ничуть не удивившись.
— Что ему от меня надо? — проворчал Ляпис словно бы только самому себе. — Всякий раз, когда мы вместе, он тут как тут.
— Ты заработался, — сказала Хмельмая, — и еще устал за последнюю ночь. Ты все время танцевал.
— Пока тебя не было, — сказал Ляпис.
— Я была рядом, — сказала Хмельмая, — мы разговаривали с Вольфом. Иди ко мне. Успокойся. Тебе нужно отдохнуть.
— Да, конечно, — сказал Ляпис.
Он провел рукой по лбу.
— Но этот человек все время тут как тут.
— Уверяю тебя, тут никого нет, — сказала Хмельмая. — Почему я никогда ничего не вижу?
— Ты никогда ни на что не смотришь… — сказал Ляпис.
— На то, что мне досаждает, — сказала Хмельмая.
Ляпис приблизился к ней и уселся, не касаясь.
— Ты прекрасна, — пробормотал он, — как… как японский фонарик… зажженный.
— Не говори глупостей, — запротестовала Хмельмая.
— Я же не могу сказать, что ты прекрасна, как день, — сказал Ляпис, — дни бывают разные. Но японский фонарик красив всегда.
— Мне все равно, уродлива я или прекрасна, — сказала Хмельмая. — Лишь бы я нравилась людям, которые меня интересуют.
— Ты нравишься всем, — сказал Ляпис. — Так что и они тоже в выигрыше.
Вблизи видны были ее крохотные веснушки и на щеках — нити золотого стекла.
— Не думай обо всем этом, — сказала Хмельмая. — Когда я здесь, думай обо мне и рассказывай мне всякие истории.
— Какие истории? — спросил Ляпис.
— Ну тогда никаких историй, — сказала Хмельмая. — Ты что, предпочитаешь петь мне песни?
— К чему все это? — сказал Ляпис. — Я хочу обнять тебя и почувствовать малиновый вкус твоей помады.
— Да, — пробормотала Хмельмая, — это замечательно, это лучше любых историй…
И она покорилась ему, чуть его не опередив.
— Хмельмая… — сказал Ляпис.
— Сапфир… — сказала Хмельмая.
А потом они опять принялись целоваться. Приближался вечер. Увидев их, он остановился неподалеку, чтобы не помешать. Он, пожалуй, пошел бы лучше с Вольфом, который как раз сейчас возвращался домой. Часом позже все погрузилось во тьму, кроме оставшегося солнечного круга, где были закрытые глаза Хмельмай и поцелуи Ляписа в дымке испарений, исходивших от их тел.
