Глава 5
Серийные модели боевых роботов после окончания Первой галактической войны окончательно утвердились в трех основных видах: базовые конструкции шасси подразделялись по своему тоннажу и получили соответственно три наименования: «Фалангер», «Хоплит» и «Ворон».
Самой тяжелой и грозной шагающей машиной являлся «Фалангер». Он весил шестьдесят тонн и нес на борту ракетное вооружение повышенной дальности…
Планета Элио. Район бывшей военной базы космического патруля Конфедерации Солнц. Десять часов вечера…
Они вышли из кафе последними.
Шейла Норман была под стать своему отцу — такая же упрямая, решительная, — Горкалов ощущал это всем существом, но в его душе продолжало зреть строгое и непреклонное — «нет».
Остановившись в сумеречной тиши аллеи, которая тянулась от ярко освещенного входа в кафе в глубь старого, мрачноватого в это ненастное время года парка, они несколько минут молчали, думая каждый о своем, и в то же время, наверное, об одном и том же…
Илья откровенно боялся, что она сейчас начнет вновь уговаривать его, приводя какие-то аргументы в пользу своей состоятельности, как полноценного участника рискованной экспедиции в Сферу Дайсона, необходимость которой только что убедительно обосновал Горкалов, но нет — девушка стояла, глубоко затягиваясь сигаретой, и влажный ветер ерошил ее короткие волосы, явно подстриженные так из-за громоздкого виртуального шлема, который, по всей видимости, частенько скрывал под собой эти юные, милые черты.
Начал накрапывать мелкий дождь. Дальнейшее молчание становилось невыносимым, и Илья Андреевич, желая сломать эту напряженную тишину, спросил:
— Ты на машине?
Она отрицательно покачала головой.
— Отдала в ремонт на днях. Тут рядом станция пневмопоезда.
Он отрицательно покачал головой и вдруг отеческим жестом обнял ее за плечи, ощутив, как Шейла напряжена, как вздрогнула всем телом от его прикосновения…
— Давай-ка я тебя подвезу, — предложил он. — А по дороге обсудим наши проблемы, ладно?
Шейла согласно кивнула, и они пошли к решетчатым воротам, подле которых на парковочной площадке стояла машина Горкалова.
— Почему вы отказываетесь взять меня с собой? — с плохо скрытой дрожью обиды в голосе наконец спросила она.
Горкалов нахмурился.
Он знал ответ на заданный вопрос, но внутреннее понимание не всегда можно облечь в гладкие формулировки. Он чувствовал себя в этот момент, как та собака, которая все понимает, вот только сказать не может…
Действительно, как объяснить ей то, что пережито самим? Как убедительно доказать, что война — это жернова, которые сначала перемалывают душу, а уж затем добираются до плоти. И слишком часто выжившие начинают впоследствии завидовать павшим, хотя никто не признает такого состояния вслух. Ему захотелось сказать ей: девочка, если я возьму тебя с собой и вдруг оправдается самое худшее, о чем я говорил, сидя за столиком в кафе, то ты никогда уже не будешь прежней, не наденешь это пальто, — ты просто не сможешь носить белый цвет и станешь одеваться, как Шерман, потому что на черном не видна кровь, которая навек пропитает твою душу, изменит сознание, ты потеряешь почву под ногами, как теряли ее мы в своих первых реальных боях. Но у нас была Конфедерация, мы верили в символы, а во что поверишь ты, где найдешь новую точку опоры для своего пошатнувшегося разума, когда само понятие Человечество сейчас рассыпалось на отдельные, утратившие смысл и общность буквы, каждая из которых являет собой лишь обозначение звука, не несущего общего смысла?..
Он ничего не сказал, лишь подумал об этом.
Отчетливо щелкнули электрозамки его «Гранд-Элиота», услужливо распахнулись две передние дверки, мягко осветился уютный, пропитанный запахом искусственной кожи салон.
Глядя, как Шейла садится в машину, Горкалов вдруг ощутил душевную боль и с убийственной ясностью осознал, что все же, несмотря на свою осволочевшую натуру, Джон Шефорд, сам того не подозревая, оказался прав в одном, невольно или, быть может, намеренно ударив, как опытный садист, в самую потаенную, болевую точку души — Горкалову было пятьдесят пять, жизнь рикошетом ушла на излет, и все, что могло в ней быть, проскользнуло мимо, канув в последнем, пустом двадцатилетии.
Кем он был на самом деле? Отставным полковником, которому никто не слал писем, никто не звонил, — осколок прошлого, пропустивший из-за собственной обиды и недоумения самое главное — невосполнимый кусок собственной жизни. И вот теперь, словно очнувшись от летаргического сна, он вновь пытался войти в ту воду, которая уже унеслась: он снова возвращался в строй, и в его машину садилась молодая привлекательная женщина…
Хлопок двери отсек морось дождя, а вместе с ним и эти неинтересные и ненужные никому мысли.
С тихим шелестом заработал водородный двигатель, мягко осветились шкалы приборов, из автоматически включившегося кристаллопроектора чарующей, тревожащей мелодией полилась тихая музыка.
«Гранд-Элиот» неожиданно резко ушел с паркинга, так что ведущие колеса взяли рывок с короткой пробуксовкой.
Шейла вопросительно посмотрела на Горкалова, но опять промолчала, и эта ее сдержанность так остро напомнила Нормана, что Илья на миг подумал: «а может, она права, и это я уже впадаю в маразм, заслоняя дорогу тем, кто идет вслед, кто, несмотря на молодость, сумел поверить в общечеловеческие ценности и готов бороться за них?»
— Где ты живешь? — спросил он, сбрасывая скорость и плавно вписывая машину в закругление дорожной развязки, словно извиняясь этим аккуратным маневром за свой рывок с паркинга.
— Северный сектор, тридцать пятый уровень, седьмая параллель, — лаконично ответила Шейла, которая так и не дождалась от него вразумительного ответа на заданный ранее вопрос.
Горкалов кивнул. Исполинский мегаполис, выросший на месте исторической посадки колониального транспорта «Кривич», условно делился на секторы и уровни. Бесчисленные названия улиц, направления которых дублировали друг друга на разных высотах вздымавшегося к облакам города, давно утратили значение и смысл и все чаще подменялись термином «параллель» с добавлением ее номера.
— Чем ты занимаешься, Шейла? — спросил он. — Работаешь где-нибудь?
Она кивнула, глядя на проносящиеся мимо текучие городские огни.
— Первый пилот на суборбитальном челноке, — ответила девушка.
Бровь Горкалова удивленно взметнулась.
Вот даже как? Значит, ее короткая стрижка — это дань не виртуальным симуляторам, а настоящему гермошлему скафандра?.. Он задумался, машинально управляя машиной.
Быть пилотом суборбитального челнока — занятие не из легких. Сам термин говорил о том, что такой тип кораблей стартует непосредственно с поверхности планеты и выходит много выше орбит околопланетного пространства, в точки гиперсферного «всплытия» межзвездных транспортов. Пилот челнока при этом испытывает весь букет ощущений от стартовых перегрузок, которые неизбежно наступают в тот период, пока корабль выдирается из цепких объятий поля тяготения родной планеты, до сложных маневров в околопланетном пространстве, набитом разного рода конструкциями. Подобные полеты и связанные с ними навыки сродни ощущениям и опыту пилота космического истребителя…
Мысли Горкалова, равно как и плавное движение «Гранд-Элиота» по скоростной магистрали, были нарушены внезапной бледной вспышкой далекого света.
Он машинально притормозил, Шейла, напряженно молчавшая, тоже вскинула голову, обернувшись в том направлении, откуда пришел отсвет; оба недоумевали, но обменяться взглядом или какой-то репликой попросту не успели — в районе северной окраины города опять что-то сверкнуло, теперь уже отчетливее, резче, и сквозь звукоизоляцию салона внезапно прорвался далекий басовитый отголосок мощного взрыва, произошедшего где-то в районе центрального космопорта Элио.
* * *
События, отголосок которых заставил затормозить Горкалова, начались несколькими часами ранее, у высоких планетных орбит Элио.
Атака неизвестного крейсера, нацеленная на оборонительные орбитальные конструкции, была стремительной и беспощадной.
Первой ей подверглась станция Гиперсферной Частоты — сооружение неприкосновенное, защищенное негласным табу, которое признавалось даже самыми отпетыми отморозками из числа преступивших галактические законы людей.
Никто не ожидал атаки. Все выглядело спокойно, даже штатно — объект, появившийся на радарах станции, передал опознавательные коды, совсем недавно присвоенные грузовым транспортам соответственного тоннажа, а что касается звена «Фантомов», которое неслось перед ним, то горбоносые машины полностью оправдали свое жутковатое название: они появились на экранах станции, как призраки, — радары молчали до последнего рокового мига, когда звено оказалось в зоне действия обычной оптики.
Никто не успел толком понять, что происходит. Эфир нес жуткое, гробовое молчание — корабль, передавший коды транспорта, еще не появился на экранах и хранил полную радиотишину, оставаясь лишь немой точкой на дисплеях. Автоматика станции ГЧ попыталась было воззвать к нему, в тщетной попытке выяснить происхождение и принадлежность возникших на экранах «Фантомов», но все было напрасно. События развивались слишком быстро, подчиняясь беспощадной логике заранее продуманного плана: головной истребитель звена уже вышел на прямую атаки, и его корпус вдруг исторг два ослепительных лазерных луча, которые впились в обшивку станции ГЧ, вскрывая ее, как нож…
Немногочисленный технический персонал станции, ожидавший от появившегося корабля чего угодно, но только не такой яростной, презирающей все законы атаки, был мгновенно парализован — пять «Фантомов» прожгли обшивку станции, и внутри исполинского сооружения тут же сработали системы защиты, рассекая гигантскую сферу на множество изолированных друг от друга аварийных сегментов.
Следующей акцией бесноватого звена космических истребителей была атака на приемопередающие устройства.
Лазерные лучи срезали целые гроздья антенн, и те лениво и словно бы нехотя отделялись от обшивки.
Связь на гиперсферных частотах была парализована полностью, менее чем за минуту.
Людям, замурованным в аварийных отсеках, было жутко смотреть, как уплывают в космос отсеченные от станции элементы конструкций, но еще страшнее стало в тот миг, когда видеодатчики показали медленно растущий, укрупняющийся в деталях «транспорт».
Им оказался боевой крейсер класса «Светоч».
На его борту, среди надстроек и вакуумных орудийных портов, еще читалось нанесенное световозвращающим составом название корабля: «Орфей».
Разрушив станцию Гиперсферной Частоты, звено «Фантомов» тут же перенацелилось на орбитальные станции, прикрывающие планету.
Через несколько минут крейсер проплыл мимо разлетающихся в пространстве обломков станции ГЧ, и его стартовая катапульта дважды сработала, выбросив в околопланетное пространство два штурмовых носителя класса «Нибелунг».
Эти тяжелые спускаемые модули специализировались на транспортировке шагающих боевых машин. Каждый из «Нибелунгов» нес в своих ангарах по пять исполинов класса «Фалангер».
* * *
Ни слова не говоря, Горкалов юзом развернул машину на ближайшей транспортной развязке. Лицо Ильи побледнело, резко обозначились скулы, словно в этот миг он потерял привычный самоконтроль и неумолимые годы исказили его облик складками внезапно обозначившихся морщин…
Шейла взвизгнула, машинально вцепившись в ремень безопасности, который больно впился в грудь на развороте.
Вдали опять полыхнула бледная зарница.
Она еще не успела осознать истинной причины происходящего: прошло всего секунд двадцать с того момента, как сверкнула первая вспышка и раздался басовитый отзвук далекого взрыва, а Илья Андреевич уже вывел элегантный скоростной «Гранд-Элиот» на новый уровень транспортных артерий, ведущих в направлении космопорта. Цифры на спидометре мелькали, как бешеные, словно Горкалов не вел машину, а разгонял истребитель на взлетно-посадочной полосе…
— Пристегнись, — коротко бросил он Шейле, не замечая, что она сделала это еще на площадке перед парком.
— Уже… — пересилив растущую дрожь, ответила она, заметив, как разительно изменилось, постарело лицо Горкалова.
Его бледные, обтянутые кожей скулы и лихорадочный блеск глаз сказали ей больше, чем можно выразить словами.
Шейла в полном смятении проследила за его взглядом.
В районе космопорта уже вовсю полыхали зарницы, чернеющие небеса внезапно прочертило несколько лазерных лучей, и внутри у Шейлы что-то похолодело, сжалось: она вдруг поняла, что означают эти яркие вспышки бесноватого огня и сопровождающий их отрывистый грохот, в отдельные моменты сливающийся в сплошной гул и тут же рассыпающийся на отдельные тяжкие удары, от которых под колесами машины ощутимо колебалось полотно автобана.
Это был бой. Настоящий бой, который вспыхнул внезапно и разгорался с остервенелым неистовством, и где — на Элио!
Сам факт какое-то время не хотел укладываться в голове, но звуки и вспышки неумолимо ломали иллюзии и стереотипы… Свидетельства боя были реальны, а сидящий рядом с ней человек, которого она заочно знала уже много-много лет, оказался умнее, проницательнее, чем это вообще можно было вообразить, но разве теперь становилось от этого легче? Покосившись на Горкалова, Шейла вдруг подумала, что всего лишь воображала себе, будто знает Илью Андреевича.
В ее душе жил романтический образ, а в машине рядом сидел кто-то другой, не такой спокойный и уверенный, как в рассказах отца и старых видеофайлах домашнего архива…
«Господи… Почему я в такой момент думаю о нем?»
Шейла, опомнившись, посмотрела сквозь лобовое стекло мчащегося на бешеной скорости «Гранд-Элиота» и поняла, что события в районе порта развиваются очень стремительно и вспышки уже не мельтешат в одном и том же месте — они перемещаются в глубь города, пересекая его по диагонали, явно стремясь к северной окраине, где располагалась бывшая база Космического патруля.
От мгновенного воспоминания Шейле стало дурно, и она наконец поняла то, что Горкалов предвидел буквально с первых секунд: куда именно стремятся те, кто так внезапно атаковал центральный космический порт планеты.
Она была отлично осведомлена, что за мрачная, строго охраняемая база занимает собой огромную площадь в пяти километрах от города. Там располагались консервационные склады РТВ, куда по решению Совета Безопасности Миров свозились все запрещенные к эксплуатации образчики роботизированной боевой техники, в том числе и современные представители тех страшных шагающих исполинов, технические прототипы которых были рождены в аду Первой галактической войны на опаленных ядерным огнем равнинах Дабога.
Все сказанное Горкаловым оборачивалось страшной действительностью, но это происходило настолько стремительно и однозначно, что она с обреченностью подумала: «Мы уже опоздали, и никто не сможет ничего изменить…»
Под неосознанным страхом Шейлы была реальная почва. Цивилизация наивно полагала, что самым страшным изобретенным людьми оружием являлась аннигиляционная установка «СВЕТ», но тут, как обычно, общественное мнение, не вооруженное специальными знаниями, сильно ошибалось.
«СВЕТ» действительно нес в себе мощь полного атомного распада, и после аннигиляции, являющейся по сути взаимоуничтожением антагонистических частиц вещества, не оставалось ничего, кроме вспышки излучения, которая бледным фантомным отблеском катастрофы многие годы будет лететь сквозь пространство.
После удара античастиц, синтезированных установкой «СВЕТ», не оставалось страдания и боли. Это оружие было страшным по своей уничтожительной, испепеляющей мощи, но милосердным — мгновенная смерть фактически не воспринимается разумом, и в представлении Шейлы, уж лучше «СВЕТ», чем боевой шагающий робот…
Двадцать пять лет назад, когда Конфедерация Солнц уже трещала по швам, но еще не развалилась, Центральные Миры готовились к вероятной войне с Окраиной. Время, на которое выпали детство и ранняя юность Шейлы Норман, было смутным и неспокойным. Обитаемая Галактика в тот период стояла буквально на грани — в период эригонского кризиса всерьез поговаривали о близком начале Третьей галактической войны, и сейчас девушка вдруг ощутила, как к ней возвращаются позабытые детские страхи… Колючий, напряженный взгляд Горкалова оттолкнул Шейлу, и она вспомнила, как маленькой девочкой пыталась вскарабкаться на колени к отцу, а он мягким, но однозначным движением ссаживал ее, напряженно вглядываясь в сферу интервизора, где передавали очередную сводку новостей… Тогда угрюмая сосредоточенность отца была непонятна, она лишь рождала в душе девочки ощущение незаслуженной обиды, и лишь теперь она отчетливо поняла — он просто осознавал суть большинства событий и боялся… Именно поэтому отец так много успел передать ей, научил управлять огромными боевыми машинами, словно в нем постоянно жило роковое предчувствие сегодняшнего мига…
…Пока эти обрывочные суматошные мысли-воспоминания метались в голове Шейлы, Горкалов, который был полностью поглощен управлением, вывел «Гранд-Элиот» на окраину города. Он уже не гнал машину к космопорту, как это могло показаться сначала, а вышел на окружную трассу и взял направление на консервационные склады РТВ.
Ильей в этот миг руководили инстинкт и опыт, и он не ошибся. Впереди опять побежали частые вспышки, и в прикрытое боковое стекло машины дохнул горячий ветер, который нес отчетливый кисловатый запах гари.
Вспышки впереди замелькали вновь.
Звук от них был звонким, лопающимся, частым и ритмичным, будто невидимый исполин, обладающий исключительным чувством ритма, молотил металлической болванкой по гулкому, пустому резервуару. Пять равномерных ударов… секунда тишины… и опять частое стаккато, от которого начинало закладывать уши…
Шейла, взгляд которой метался от серого стеклобетонного покрытия, летевшего под колеса «Гранд-Элиота», к неумолимо приближающимся вспышкам, внезапно заметила то, что она подсознательно ждала и страшилась увидеть: несколько горевших чадными кострами машин, отброшенных на обочины скоростной магистрали, будто кто-то небрежно скинул их туда, просто проходя мимо.
Дрожь, начинаясь от поясницы ползла все выше. Она мельком увидела обугленное человеческое тело, наполовину высунувшееся из выгоревшего дотла салона дымящегося автомобиля, когда машина Горкалова, совершив немыслимый на такой скорости вираж, вписалась в узкий зазор между чадящими кострами и, не снижая скорости, понеслась дальше, к серому, проломленному в нескольких местах пятиметровому бетонному забору, окружающему базу и находящиеся на ее территории склады РТВ.
Элио. Консервационные склады робототехнического вооружения…
Главные ворота базы, в которые упиралась дорога, были выбиты залпом из автоматической пушки большого калибра. Бронированные створы просто порвало в клочья.
Шейла смотрела на них в абсолютном ступоре. Она не слышала визга тормозов «Гранд-Элиота», даже ощущения резко сброшенной скорости и впившегося в грудь ремня безопасности не могли преодолеть шок, который она испытала, глядя на клочья десятисантиметровой брони, раскиданные вокруг, будто обрывки серой оберточной бумаги.
Уцелевшая после залпа автоматической пушки часть ворот, вместе с направляющими полозьями, по которым должны были скользить створы, была загнута внутрь, будто тут прогулялся титан, походя согнувший лист фольги, вставший поперек дороги…
«Гранд-Элиот» несколько раз подбросило, когда он переваливался через рытвины. Шейла глянула в боковое стекло и поняла — машина только что переехала вдавленный в разогретое стеклобетонное покрытие дороги четырехпалый след ступохода шагающей боевой машины.
Она не верила, что способна испытывать что-то подобное. Ее душа вдруг сжалась в маленький, трепещущий, пульсирующий комочек, — этот ужас наглядного сравнения масштабов, соприкосновение с реальностью жутко проиллюстрировал оброненную Горкаловым фразу:
«Симулятор боевой машины и реальность имеют между собой столько же общего, как детский трехколесный велосипед и гоночный флаер…»
Нужно было увидеть этот страшный, вдавленный в стеклобетон след, через который неуклюже переваливались колеса «Гранд-Элиота», разглядеть клочья десятисантиметровой брони и загнутые внутрь останки створов въездных ворот базы, чтобы понять, что именно имел в виду Горкалов, упрямо отказывая ей в тех требованиях, на которые Шейла, как ей казалось некоторое время назад, имела полное право…
Да, она всегда была храброй девочкой, а двадцать семь — это уже далеко не юность, особенно когда жизнь не балует и приходится постоянно идти против ее течения, но…
Шейлу не отпускала дрожь.
Она уже не была уверена ни в чем, в том числе и в своей способности немедленно сесть в рубку настоящей шагающей машины, весом от тридцати до шестидесяти тонн…
В этот миг «Гранд-Элиот», промчавшись по широкому, прямому, как стрела, участку дороги, внезапно свернул направо и выскочил на один из многочисленных, разбросанных по всей территории базы технических паркингов. Огромная, погруженная в сумрак площадь, которую окружали ангары, казалась совершенно пустой; бой продолжался, но он шел где-то вдалеке, в районе противоположной оконечности базы, а тут…
Шейла заметила, что ворота всех ангаров открыты, затем, из-за ближайшего здания, смутно прорисовавшись на фоне серого неба и одинокого фонаря, вдруг показался контур чего-то огромного, похожего на серую, камуфлированную жабу, ростом с семиэтажный дом, и это нечто вдруг с оглушительным, ноющим визгом торсовых сервоприводов резко повернуло свою верхнюю часть.
Выстрел автоматической пушки «Фалангера» осветил весь паркинг, от края до края. Высоко над головой сверкнули пять вспышек и ударил звонкий грохот, от которого заглох мотор машины и лопнуло лобовое стекло «Гранд-Элиота». Шаг. Земля приняла шестьдесят тонн с тяжкой судорогой.
Шейла сидела, вся осыпанная крошкой рассыпавшегося на гранулы лобового стекла; она ничего не слышала, оглохнув от выпущенной «Фалангером» очереди, — лишь ее расширенные глаза продолжали следить за ним. Она отчетливо увидела, как повернулся вокруг своей оси барабан автоматической пушки, подставляя казенной части новый, не раскаленный стрельбой ствол, в ватной тишине коротко дернулся боевой эскалатор, перезаряжая орудие, и вниз полетела пустая обойма, размером в половину человеческого роста.
Невольный вскрик замер в горле Шейлы, когда ударило левое орудие «Фалангера».
Звенящая глухота контузии избавила ее от оглушающего рыка, лишь кожей лица она ощутила горячий ветер, дохнувший сквозь провал выбитого лобового стекла. Она резко обернулась и увидела, по кому вел огонь шестидесятитонный исполин: прислонившись к выщербленной осколками, дымящейся бетонной стене ангара метрах в двадцати позади заглохшего «Гранд-Элиота» стоял «Хоплит».
Его яйцеобразный корпус было трудно прострелить в лоб — снаряды неизбежно уходили в рикошет, не находя перпендикулярной плоскости ни в одной точке покатых бронеплит, но «Фалангер» вел огонь не по торсу противника, он целил в поворотную платформу, и теперь разведывательный робот стоял, нелепо запрокинувшись назад, а из его развороченных внутренностей сыпали искры, валил ядовито-зеленый пар и били несколько струй охлаждающей жидкости…
Все описанное произошло так быстро, что за это время можно было лишь пару раз затянуться сигаретой, — Шейле же казалось, что минула вечность, и только взглянув на Горкалова, который молча отряхивал с себя гранулы лопнувшего лобового стекла, она поняла, что это ее внутреннее, субъективное время замедлилось почти до полной остановки сознания.
Он внезапно полез за пазуху и вытащил надетую на шею тонкую серебристую цепочку, на которой был подвешен крохотный плоский медальон.
Шейла прекрасно знала, что это такое.
Универсальный ключ доступа в рубку боевой машины, одновременно являющийся кодоном активации бортовых кибернетических систем. Такие медальоны выдавались во времена Конфедерации Солнц пилотам, занимающим соответственные должности и обладающим этим правом — сесть за рычаги управления любого шагающего робота.
Она понимала, что собирается сделать Илья Андреевич, ее боковое зрение продолжало фиксировать сумеречную, почти неразличимую в ночи фигуру «Фалангера», разбитого, истекающего зловонным паром «Хоплита» и открытые створы консервацион-ных ангаров, в которых подле машин суетились какие-то тени…
Следующим движением Горкалов достал автоматический пистолет и активировал электромагнитный механизм затвора пятидесятизарядной «гюрзы»…
Она заметила, что его руки не дрожат, лишь в побледневшем лице не было ни кровинки.
Шейла всегда была храброй девочкой, но сейчас ей было так страшно, что пальцы не гнулись, казались чужими и непослушными…
Он повернулся, увидев, что она, едва осознавая собственный жест, полезла за пазуху, вытаскивая тонкую цепочку с точно таким же медальоном, принадлежавшим ее отцу, капитану Дейвиду Норману.
Тень изумления в его глазах мелькнула и исчезла.
Грань невозвращения уже была пройдена ими обоими, — судьба в который раз распорядилась по-своему, и хотя Горкалов видел страх девушки, понимал ее дрожь, но теперь он был вынужден оставить за Шейлой право на осознанное, самостоятельное решение.
Она повернула голову, встретилась с ним взглядом.
Слова не имели смысла. Он смотрел в ее глаза лишь долю секунды, затем, резко открыв дверцу машины, вылез из изуродованного «Гранд-Элиота», зная, что «Фалангер» слишком велик для охоты на людей.
Дверь со стороны Шейлы заклинило, и она торопливо полезла через водительское сиденье.
Илья не произнес ни слова, лишь жестом указал на раздвинутые створы ближайших ангаров, в которых возвышались смутные контуры. В правом «Фалангер», в левом «Ворон» — достаточно редкая модель сорокапятитонной машины среднего класса.
Мелкие смутные фигурки продолжали суетиться подле них; отсюда было невозможно различить, кто там и что делает подле ферм обслуживания боевых машин, но Горкалов уже, видимо, решил для себя все дилеммы и молча указал Шейле — твой «Ворон», я на «Фалангере», идем с боем, коды свой-чужой по ходу активации.
Язык немых жестов, бытовавший в среде пилотов Конфедерации, был известен ей так же хорошо, как родной элианский.
Илья поднял «гюрзу» и, повернув пистолет ребром, чтобы мизерная отдача от стрельбы вела оружие не вверх, а вбок, молча шагнул в сумрак, одновременно открыв огонь.
В звенящей тишине это было похоже на бред. Он шел и стрелял, не останавливаясь, не прекращая огня, словно сам был машиной, а его нервы состояли из стальных струн, не озираясь, не дергаясь, не сворачивая, пока не вошел в тускло освещенный ангар с установленным на обслуживающей плите «Вороном».
Из рукоятки «гюрзы» вылетела пустая обойма, и Шейла, которая, инстинктивно пригибаясь, двигалась следом за Горкаловым, вдруг услышала, как звонко клацнул о рифленую металлическую плиту отстрелянный магазин.
К ней снова возвращался слух, а вместе с ним и ужас.
В сумраке ангара она споткнулась обо что-то шуршащее, мягкое и безвольное. Вспомнив про крошечный фонарик, пристегнутый к брелоку для ключей, она посветила им себе под ноги и невольно отшатнулась.
На обагренной розовой кровью металлической плите лежал инсект.
Эти существа были известны Шейле по многочисленным выпускам галактических новостей, но воочию она столкнулась с ними впервые.
Этот напоминал материализовавшийся кошмар перебравшего энтомолога. Хитиновый панцирь мертвого насекомого, заляпанный розовой сукровицей, влажно и неприятно поблескивал в дрожащем свете маломощного фонарика. Сегментированное брюхо казалось белесым, остальные покровы варьировались по окрасу от темно-коричневого хитина на спине до грязного, болотно-зеленого, покрывавшего хрупкие на вид конечности, которые смотрелись, словно уродливая пародия на строение человеческого тела. И руки, и ноги инсектов казались просто приклеенными по бокам заостренного книзу туловища.
Из-за шока, вызванного инстинктивным ужасом и отвращением, Шейла волей или неволей смогла внимательно разглядеть насекомоподобное существо. Она стояла и смотрела вниз, себе под ноги, на застреленного инсекта, не ощущая ничего вокруг, словно эта чуждая форма жизни сумела заполнить собой все ее сознание.
Его голова, лишенная шеи, казалась торчащей прямо из плеч, большие фасетчатые глаза, смещенные ближе к ушным отверстиям, выглядели тусклыми и ненатуральными, будто стеклянными, дыхательные щели, занимавшие центр «лица», располагались елочкой, создавая жуткую, вдавленную имитацию носа, из-под которого резко выступали роговые челюсти, способные обкусывать и мелко измельчать как растительную, так и животную пищу…
…Рука Горкалова легла на плечо Шейлы, заставив ее вздрогнуть и отскочить в сторону.
Он не отпустил ее, а молча встряхнул, повернув лицом к себе, так что она ощутила на щеке его теплое, прерывистое дыхание. Рука Ильи Андреевича оказалась неожиданно сильной, а пальцы показались ей просто железными.
— Нет времени на медленные танцы, — произнес он, ногой перевернув труп инсекта. — Видишь?
Она кивнула, с трудом сдерживая подкатившую к горлу рефлекторную тошноту.
— Это вторжение.
За открытыми створами консервационного ангара внезапно раздался ноющий звук сервомоторов — это «Фалангер», торс которого по-прежнему возвышался над боксами, повернулся в другую сторону.
Больше не нужно было слов, эмоции и так перехлестывали разум. Она понимала, что произошло.
Горкалов был прав. Цивилизацию продали.
Дрожащие пальцы Шейлы нашли медальон и сжали его.
— Я смогу заменить отца… — едва слышно прошептала она.
* * *
Первое, что ощутила Шейла, протиснувшись сквозь люк в рубку «Ворона», было полумистическое чувство внезапно материализовавшегося сна, но не желанного, а кошмарного…
Кодон активации бортовой кибернетической системы, казалось, жжет вспотевшую от напряжения ладонь.
Она вылезла из люка позади специального ложемента — сложной системы датчиков и приводов, центром которой являлось катапультируемое в случае критических повреждений кресло пилота, обошла этот комплекс, боком протиснувшись в узкий зазор между ложементом и обступающими его со всех сторон приборными панелями, села на самый краешек кресла, словно была маленькой девочкой, тайком от родителей пробравшейся в некую запретную зону, нашла глазами крохотное окошко сканера и, решившись наконец, протянула руку, коснувшись теплым медальоном сканирующей пластины.
Что-то тихо, но отчетливо щелкнуло, потом в недрах компьютерных консолей вкрадчиво зашелестели охлаждающие вентиляторы включившихся сопроцессоров, и мягкий, но явно мужской голос вдруг произнес:
— «Код активации принят, пилот. Полномочия доступа подтверждены». — Шейла вдруг осознала, что ее нервы готовы вот-вот лопнуть.
Она попыталась мысленно успокоить себя, порывистым движением уселась глубже в кресло, и внезапно весь чуткий, неимоверно сложный механизм пилот-ложемента задвигался, пытаясь прильнуть к ее телу, приноровиться к нему, обнять, почувствовать…
— «Внимание, обнаружена неудовлетворительная форма одежды», — доверчиво сообщил голос. — «Система не может обнаружить стандартный нейросенсорный костюм».
Шейла никак не могла отделаться от мысли, что спит и видит сон…
Она рывком поднялась, покосившись на себя: какой, к дьяволам Элио, нейросенсорный костюм? Она ведь была в своем белоснежном пальто, на котором теперь виднелись рыжие пятна и несколько черных полос, вероятно, от сажи или какой-то смазки…
Откуда здесь взяться нейросенсорному костюму?
Шейла видела лишь один выход: она расстегнула магнитные липучки и сбросила пальто. Машинально свернув его, подкладкой наружу, поискала глазами место куда бы положить дорогую вещь, потом, словно очнувшись, торопливо сунула его в зазор за пилот-ложементом и снова опустилась в кресло.
Оно опять обняло ее, тонко взвизгнули приводы, что-то приподнялось, изменился угол наклона, спинка немного откинулась, подголовник мягко коснулся затылка и кольнул в шею активировавшимися иглами контактов.
— «Имплант, пожалуйста…»
Его звали «Алон». Пилоты обращались к системе более ласково — каждый придумывал этому голосу и ассоциировавшейся с ним машине свое сокровенное имя…
Какая услужливая память. На симуляторе она все делала сама, вручную, не прибегая к услугам систем псевдоинтеллекта.
Вот где крылась роковая ловушка…
Сорок пять тонн металла, пластика, брони, электроники, оружия — все это не имело ни грамма общности с миром фантомов, — многотонные приводы и механизмы исполинской машины обняли ее, вошли в разум и плоть, соединившись с нервной системой пилота, как только черный шнур оптико-волоконного интерфейса с характерным влажным щелчком вошел в гнездо импланта, который вживлялся в область правого виска каждому человеку еще в роддоме…
…Если бы Шейла знала историю так глубоко, как некоторые, помешанные на технике прошлого исследователи, то она бы очень удивилась тому факту, что первые прототипы подобных дубль-систем, то есть связок человек — машина, возникли на Земле очень давно, в ту эпоху, когда само понятие «космос» еще только искало свое место в разумах миллиардов людей.
На изломе двух тысячелетий, в неимоверно далеком для Шейлы конце двадцатого и начале двадцать первого столетий, кто-то из русских конструкторов, разрабатывая боевые системы управления вертолетами и истребителями, убедительно доказал, что человеческая психика ориентирована на голос, и создал на этой базе удивительно эффективную для своего времени систему, которая в среде пилотов получила женское имя «Наташа».
Этот человек, или, скорее всего, группа людей, даже не подозревали, каким окажется будущее их трудного ребенка.
«ALONE» являлся далеким праправнуком той системы, что стояла на первых серийных моделях российских истребителей «СУ» и ввергала в дрожь пилотов противника одним упоминанием о себе.
Неимоверно более сложный, соединенный не просто с психикой пилота, а непосредственно с его центральной нервной системой, программный пакет «Одиночка» давал невероятные возможности для гибкого управления, для обратной связи с машиной, но только при одном условии — с ним нужно было сжиться, поверить в него, полюбить, а вот на это у Шейлы уже не было времени.
Пока в ее голове метались подобные мысли, а разум с упоением и страхом впитывал ошеломляющее чувство слияния с корпусом сорокапятитонного шагающего робота, ощущая уже не виртуальную, а реальную мощь пульсирующих вокруг систем, в недрах «Ворона» гулко взвыли, раскручиваясь до немыслимых оборотов, гироскопы систем стабилизации, заурчали, задвигались, проверяя собственную функциональность, сервомоторные механизмы, ровно осветился вариатор целей, из-за подголовника поднялся привод с полушлемом и, — Шейла вздрогнула, — сам опустился на ее голову, накрыл коротко стриженные волосы своей мягкой подложкой, отгородил верхнюю часть лица прозрачным органическим бронестеклом, на котором тут же запульсировала координатная сетка компьютерного планшета.
— «Сервомоторные системы активированы», — сообщил голос. — «Реактор выведен на десять процентов мощности. Идет тестовая проверка цепей управления. Боекомплект загружается».
Шейла уже знала это. Она чувствовала, как вибрирует механизм боевого эскалатора, подавая лотки с ракетами к пусковым установкам, спаренное крупнокалиберное орудие, которое пилоты по старой привычке именовали не иначе, как «ЗУшка», повернулось в одну сторону, затем в другую, проверяя свой механизм точной наводки на цель.
Система «ALONE», как и ее прапрабабушка, была ориентирована на пилота. Как и «Наташу», «Одиночку» до тошноты боялись враги и любили те, кто занимал кресло пилот-ложемента.
«Ворон» оживал.
Индикатор мощности реактора уже переполз за маркер пятидесяти процентов.
Шейла, ошеломленная происходящим, даже не задумалась над дилеммой: есть ли у нее время на раскачку, на единение с машиной, на привыкание, или же придется действовать фактически вслепую, более полагаясь на интуицию, нежели на какой-то мифический профессионализм, которого, как нашла она мужество признать, у нее попросту не оказалось…
Не знала она и того, что при сложившейся ситуации ей, по тактико-техническим характеристикам (ТТХ) отпущено ровно десять минут жизни, начиная с того момента, как ее «Ворон» вступит в бой.
У каждой машины — будь то шагающий робот или архаичное чудо века двадцатого — неизменным оставалось одна, объединяющая все и вся тактико-техническая характеристика, так называемый «лимит живучести» — то есть каждый механизм машины был заранее рассчитан на определенное количество минут боя.
В случае с «Вороном», которого когда-то спроектировали и выпускали «Галактические Киберсистемы», эта часть ТТХ описывалась скупой цифрой «десять».
Десять минут полноценного боя, затем отступление, полная перезарядка артиллерийских погребов, смена бронепластин и вышедших из строя агрегатов…
У Шейлы не было времени на адаптацию.
За ее спиной не стояли группы мобильной технической поддержки.
В ее распоряжении был лишь изначальный лимит живучести «Ворона», его консервационный боекомплект и собственная безрассудная решимость, заставившая дрожащие пальцы вытащить из-за ворота одежды медальон отца.
Десять минут боя, а затем трудный для любого пилота выбор между кнопкой катапульты и правом на смерть, — только Шейла еще не подозревала о том, что ей предстоит пережить.
* * *
Люк в днище «Фалангера» был тронут коррозией.
Мозг Горкалова отметил этот факт скорее по привычке, — разве могли иметь сейчас какое-либо значение такие мелочи, как рыжий след от ржавчины на пористом материале уплотнителя, расположенного по ободу люка?
Конечно, нет.
Голова Ильи была занята совершенно иными, более конкретными и страшными проблемами.
Шейла не смогла бы понять его состояние. В течение двадцати минут, прошедших между моментом первой вспышки в районе космопорта и их появлением тут, на территории атакованной базы, он, несмотря на кажущееся самообладание, действовал, как в полусне, подчиняясь скорее очнувшемуся инстинкту воина, чем голосу разума, и вот состояние аффекта наконец начало отпускать…
Заставив «Гранд-Элиот» резко развернуться на дорожной развязке, Илья предчувствовал исход, но до последнего момента не хотел мириться с мыслью, что оказался прав в своих подозрениях, и, только воочию увидев трупы убитых инсектов, он постепенно начал осознавать всю истинную чудовищность происходящего и сам масштаб обрушившейся на планету катастрофы…
Быть пророком в собственном отечестве, — разве сладкая это участь?
Да и не испытывал он от этой проклятой правоты никакого удовлетворения, — все обернулось слишком быстрой и страшной явью… — стремительная атака на склады РТВ и инсекты, копошившиеся в ангарах, заставили его в какой-то момент попросту запсиховать, — он не ждал, что их планы идут так далеко, а вторжение окажется столь хорошо спланированным.
Увидев первое насекомое, возившееся под днищем самой страшной из известных ему боевых машин, Илья, приученный все схватывать на лету и не питать иллюзий, наивно уповая на лучшее, мгновенно понял: эта акция готовилась долго, скрупулезно и им известно все, вплоть до кодов аварийной активации законсервированных образчиков шагающей техники.
Мозг работал быстро, лихорадочно, сопоставляя факты, делая выводы…
«Что им нужно? Неужели в Сферу продано мало роботов? Нет… Боевых шагающих машин там оказалось в избытке — это Илья знал наверняка, значит, акция нацелена на захват чего-то иного, имеющего первостепенную важность».
Ответ на заданный самому себе вопрос был для Ильи очевиден.
Целью акции мог быть только программный пакет «Одиночка». Независимая система компьютерного управления, признанная в свое время «псевдоинтеллектом», — самое страшное и наиболее безумное изобретение военных кибернетиков, которое удалялось с носителей информации боевых машин именно тут — на базе РТВ планеты Элио.
Логика еще ни разу не подводила Горкалова так близко к грани пропасти. Приходилось признать, что следующим после захвата образцов «Одиночки», и нужно сказать — закономерным шагом со стороны врага, будет атака на центр города, с целью овладения зданием генерального штаба Конфедерации Солнц.
«Какая горечь…»
Людям не нужен был компьютер, который занимал собой целый этаж омертвевшего, покинутого здания.
Один нюанс. На носителях этой машины, судьба которой до сих пор являлась темой наиболее острых дебатов в агонизирующем Совете Безопасности Миров, содержалась информация о так называемом «Втором эшелоне» — боевом резерве Конфедерации Солнц, созданном на тот случай, если все вдруг полетит к черту и звездное сообщество по какой-то причине внезапно останется беззащитным.
Что, собственно, и происходило в данный момент.
Мысли Горкалова были предельно ясны, логичны и последовательны. В них не присутствовало ни грамма домыслов, — он не забыл, что Конфедерация умерла, но твердо знал, что система законсервированных секретных баз осталась. Илья в свое время не успел взлететь так высоко по служебной лестнице, чтобы оказаться в узком кругу посвященных — полковник внешней разведки не имел доступа к сведениям подобного уровня, но двадцать лет сосущей пустоты, раздумий долгими, одинокими вечерами, перелопачивание рассекреченных архивов открыли ему много нового и сделали из отставного полковника грамотного аналитика, способного к мгновенным безошибочным выводам.
Боевые машины, вторгшиеся на Элио под управлением ксеноморфов, означали для него много больше, чем частное вторжение на родную планету. Илья уже предсказал в общих чертах, кто и в каких масштабах рулит надвигавшейся угрозой, и теперь оставалось ответить на мысленно заданный самому себе вопрос: сколько человеческих миров подверглось одновременной атаке, уцелела ли хоть одна станция ГЧ, и вообще, останется ли от Человечества хоть что-нибудь, кроме горсти праха, если люди типа Джона Шефорда сдали за известное количество галактической валюты не только какие-то там коды и пакеты программ независимого поведения, а прямо всю цивилизацию, оптом?
Такой вариант развития событий нельзя было сбрасывать со счетов.
Илья никогда не делил мир на черное и белое. И сам ни разу не пытался оседлать белоснежную лошадь. Он просто многое повидал на своем веку и потому не питал иллюзий относительно известной категории людей, для кого бог — это деньги.
После развала Конфедерации Элио утратила свое былое значение, став одним из сотен человеческих миров, причем наиболее защищенным и расположенным очень далеко от Сферы, так что атака на планету могла быть оправданна лишь в одном случае — тут находилось нечто, обладающее исключительной ценностью.
Опираясь на имевшиеся данные, Илья справедливо предположил, что, кроме базы РТВ и компьютера генштаба Конфедерации Солнц, на Элио не было иных ценностей, ради которых стоило пробивать орбитальную оборону.
Шейла наивно полагала, что он спокоен, но нет, — Горкалов смотрел в глаза собственному ужасу, гораздо более худшему, чем ее обычный человеческий страх перед неведомыми, внезапно обрушившимися обстоятельствами.
Нет. Он знал слишком много, и ему было в сто, в тысячу раз страшнее из-за этого знания. Илья вдруг отчетливо понял, что сейчас, именно в эту самую секунду, между полным крахом Человечества, как полнокровной, независимой цивилизации, и призрачной возможностью сохранить статус кво-стоят, вероятнее всего, только они — отставной полковник, над которым не далее как позавчера насмехался генерал Шефорд, и молодая, совершенно не знающая войны женщина, двадцати семи лет от роду, по воле случая оказавшиеся в нужное время в нужном месте…
И еще: забираясь в рубку «Фалангера», Илья Андреевич со всей отчетливостью понимал, что, коснувшись первого сенсора активации, он тем самым сделает окончательный выбор и будет вынужден пойти по избранной дороге до конца, принести в жертву все, вплоть до дочери лучшего друга, которая по роковой случайности очутилась в его машине, ибо ставкой, начиная с этого момента, уже станет не чья-то конкретно взятая судьба…
Эти мысли заняли очень мало времени.
Ровно столько, сколько потребовалось, чтобы протиснуться сквозь люк, сесть в кресло и положить руки на усеянные кнопками широкие подлокотники.
Пилот-ложемент ожил, задвигался.
Пальцы сами помнили, что нужно делать.
«Активация…»
«Активация…»
«Активация…»
Прошлое не возвращалось, наоборот, все умерло в этот роковой для Горкалова миг.
Коснувшись первого сенсора, Илья не восстановил себя в правах после вынужденного двадцатилетнего забвения, — он убил себя, прежде всего тем, что с этой секунды полностью утратил право на милосердие…
Понимание этого придет к нему чуть позже, а сейчас…
Пальцы рук сновали по переключателям, вокруг мягко подсвечивались шкалы приборов, исполинская машина оживала, начиная дышать…
— «Код активации принят, пилот», — произнес мягкий женский голос. — «Нейросенсорный контакт установлен. Идет процесс тестирования сервосистем».
— Здравствуй, Кейти… — Илья подставил свою седую голову под опускающийся полушлем. — Следи за «Вороном». Его пилот еще не сжился с машиной.
— «Принято. Код активации не использовался двадцать лет. Как самочувствие, полковник?»
— Не насмехайся, Кейти. Мы идем на смерть.
— «Для меня нет смысла в данном термине. Я жива миллионом своих дублей».
— Я не уверен. — Горкалов повернул голову, и торс «Фалангера» послушно, плавно повернулся в ту же сторону, куда смотрели его глаза. — Прицел орудий на правый глаз! — приказал он. — Ракетные комплексы в режим полного самонаведения.
— «Принято. Прошу проверить режим оптического увеличения».
Илья закрыл левый глаз, и картинка на целевом мониторе тут же поплыла навстречу — это заработала программа снайперской стрельбы. Сохраняя хладнокровие, он мог всадить одиночный выстрел стопятидесятимиллиметрового орудия в пролетающую мимо птицу…
— Работает, — ответил он.
— «Слишком много адреналина в крови. Сделать инъекцию?» — спокойно осведомился голос.
— Нет. Сейчас все будет в норме. Моторные импульсы не запаздывают?
— «Все в порядке, полковник. Системы готовы. Эскалаторы закончили зарядку орудий».
— «Ворон», — напомнил Илья.
— «Идет процесс установки связи».
Секунду спустя, подтверждая доклад, раздался тонкий писк двух бортовых компьютеров. Это кибернетические системы «Ворона» и «Фалангера» вошли в контакт, передав случайно генерированный, неповторимый в данной ситуации код опознания, основанный на принципе «свой-чужой».
— Шейла, ты меня слышишь?
— Да, Илья Андреевич.
— Забудь, — сухо отрезал он. — Теперь просто Илья или командир. Ты мой ведомый. Наши компьютеры связаны постоянным каналом взаимной телеметрии данных. Ничего не бойся. Это не сложнее, чем симулятор.
— Ты же говорил обратное, — немного помедлив, ответила она.
— Забудь, — жестко, исключая возражения, повторил Горкалов. — Воспользуйся всеми преимуществами системы нейросенсорного контакта. Ты окажешься в привычной среде. — Его голос был сух, фразы отрывисты. — Доверься бортовому компьютеру. Поддержание равновесия машины, шаг, движение — это проблема процессора, гироскопов, сервоприводов, ты только командуешь ими, не вмешиваясь в процедуру, ясно?
— Да. Я знакома с «ALONE». Правда, у нас не было времени подружиться.
Горкалов не ответил на последнее замечание. Из женщин выходили неплохие пилоты, но они слишком часто драматизировали свой личный контакт с кибернетической системой, чрезмерно одухотворяя ее.
Он очень хорошо знал, что такое программный пакет «Одиночка». Человек, разработавший эту гибкую систему псевдоинтеллекта, попеременно казался ему то гением, то дьяволом. Система машины мгновенно приспосабливалась к психике пилота: для женщин «ALONE» всегда активировал аудиофайлы мужского голоса, для пилотов-мужчин — наоборот. Это вело к подсознательному сближению человека и системы, взаимному доверию, более чуткому управлению, но нужно было обладать недюжинным опытом, чтобы понять — «Одиночка» — это всего лишь набор программ, предназначенных не просто для интуитивного управления машиной и морального комфорта пилота, — основные функции системы вступали в силу в тех случаях, когда пилот погибал, а машина все еще могла продолжать бой.
Здесь крылась чудовищная ловушка, особенно для неопытных, начинающих бойцов. Люди действительно любят одухотворять машины, но настоящий пилот, испытывая привязанность к «своей» системе, никогда не забудет о ее подлинной сущности.
Однажды, в личной переписке, данная тема была затронута одним из известных Горкалову аналитиков. Он указал полковнику на определенный минус обратной связи, заметив, что мозг человека, соединенный с кибернетической машиной, не только имеет возможность управлять ею, но и сам подвержен определенному воздействию с ее стороны.
В комментарии он привел фразу Конфуция: «Его не поймешь. Это дракон, который охотится то в небе, то на земле».
Илья, который всегда придерживался твердого убеждения, что любая машина мертва и несет лишь те эмоции, которые склонен вложить в нее конкретный человек, долго думал над этой фразой, и в конце концов вынужден был признать, что его собеседник прав. Боевой опыт Горкалова действительно содержал факты, когда излишняя эмоциональная привязанность начинала вредить пилоту. Конечно, все это — вопрос меры и личной психической предрасположенности, но все-таки…
Эти мысли промелькнули в голове яркой вспышкой, — он ни на секунду не отвлекся от процедуры активации систем, но не преминул предупредить Шейлу:
— Не забывай об одном — машин в этом мире много, а жизнь пилоту дается лишь раз. Найди глазами кнопку катапультирования.
— Есть. Вижу.
— Сейчас она не горит. При определенном количестве повреждений она подсветится. При критических разрушениях станет моргать красным. Как только увидишь красное мерцание кнопки, сразу же катапультируйся. Запрещаю тебе тянуть до момента, когда она вспыхнет постоянным сигналом и включится ревун. Ты поняла?
— Да.
— А сейчас следуй за мной. Первые десять минут просто идешь, понятно? Не атакуешь никого, если только я не прикажу. Потом, когда почувствуешь машину, доложишь. — Он чуть помедлил и внезапно добавил: — Больше я не смогу заботиться о тебе.
Шейла поджала губы. Ее не испугала эта фраза.
Порой неведение — лучшее лекарство от страха. Трудно и тяжело не в первый, а во второй раз, когда уже наперед знаешь, что тебя ожидает.
— Да… — повторила она и, помедлив несколько секунд добавила: — Да… командир.
Горкалов слышал ее, но уже не мог позволить себе отвлекаться на паузы и интонации.
Активация систем, личные переживания, диалоги — все уложилось в промежуток времени, не превышавший нескольких минут.
— Два-два-один… — произнес он в коммуникатор стандартную формулировку вызова. Передатчик его «Фалангера» в данный момент работал на открытой частоте. — Здесь полковник Горкалов. Вызываю любого дружественного пилота в радиусе действия сенсоров.
Шейлу от этих слов проняла короткая дрожь. Она мгновенно поняла расчет Ильи. Инсекты не владели человеческой речью, их жвала не были приспособлены для воспроизведения адекватных фонем, а вот разработанные людьми компьютерные коды оказались доступны насекомым в полном объеме…
«Машины-предатели… Они служат тому, кто владеет кодами управления в каждом конкретном случае…»
Шейла покосилась на усеянные контрольными сигналами консоли бортового компьютера «Ворона».
Вот он, момент истины, миг того жуткого откровения, когда раз и навсегда понимаешь, насколько необъятна, коварна и враждебна окружающая тебя Вселенная: наступает срок, и звук человеческой речи, безразлично представителю какой планеты или нации он будет принадлежать, вдруг становится паролем…
Несколько секунд в эфире царила тишина, затем на открытой частоте пришел ответ:
— Здесь лейтенант Сокура, сэр… — Пилот говорил тяжело, с хриплым придыхом, видно, его здорово трепало в данный момент. Как фон, иллюстрация к фразе, в коммуникаторе слышались отзвуки боя и накладывающиеся на них сообщения аудиосистемы бортового компьютера…
— Спокойно, — голос Горкалова казался ледяным. — Я принимаю командование операцией, лейтенант. Дайте код опознания.
В коммуникаторе прочирикал звук машинного кода, и на радаре «Ворона» среди множества алых точек внезапно вспыхнул зеленый маркер. Это был «Хоплит» лейтенанта Сокуры.
— Есть контакт. Вижу тебя. — Пальцы Ильи бегали по сенсорам, разыгрывая спокойную, привычную партитуру окончательной активации боевых систем «Фалангера». — Двигайся по этим точкам, встреча через две минуты.
Шейла, которая слышала командный диалог, одновременно пытаясь как-то ощутить ту сорокапятитонную массу, внутри которой оказалась заключена, вдруг испытала недоумение — «что значит, через две минуты?!» Над ангарами по-прежнему возвышался сумеречный торс того самого «Фалангера», который на ее глазах, походя, двумя залпами пригвоздил к бетонной стене «Хоплита», из состава патрульных сил базы РТВ…
Она едва успела оправиться после двух очередей его пушек, а ведь эта машина в тот момент просто делала свое дело, не обращая никакого внимания ни на «Гранд-Элиот», ни на двух притаившихся в нем, осыпанных стеклянными гранулами людишек!..
— Два-два-ноль! — ворвался в ее растерзанные мысли голос командира. — Начинаю движение. Маршрут по телеметрии данных.
Ей оставалось одно — подчиниться, хотя воображение не могло предсказать и тысячной доли того, что придется пережить ей в ближайшие десять минут…
Страшно будет во второй раз.
Шейле предстояло понять это чуть позже.
* * *
Она часто слышала от отца, каким пилотом был полковник Горкалов, но слышать рассказ и увидеть воочию — две абсолютно разные вещи.
…Его возвращение в строй после вынужденного двадцатилетнего отсутствия спрессовалось в десять, ну от силы — пятнадцать секунд, и в субъективном восприятии Шейлы выглядело приблизительно так…
В сумраке консервационного ангара внезапно заработали механизмы застывшей без движения шестидесятитонной машины. Торс боевого робота резко повернулся, Шейла успела заметить даже тусклый отблеск на стержне гидравлического поршня, который, одновременно с поворотом, поднимал рубку «Фалангера» на определенный угол, словно машине вдруг вздумалось посмотреть на звезды…
Она знала, что именно так и должно быть, тысячи раз проходила подобное на симуляторах, грезила об этом, но…
«Шаг…»
Всего один шаг… Тень четырехпалого ступохода, удлиняющаяся в свете сиротливого фонаря, визг приводов, и вот она — страшная, сумеречная бронированная машина, высотой в пятнадцать метров, возникшая из темноты, словно призрак…
«Фалангер» Горкалова вышел из створов ангара, сделав для этого всего одно движение, и застыл, на долю секунды остановившись с развернутой в сторону противника рубкой; Шейла услышала ноющий звук заработавших сервомоторов точной наводки; их тут же перекрыл глубинный вой собственных гироскопов ее «Ворона», но она в ту секунду забыла обо всем — ее взгляд будто примерз к «Фалангеру» Горкалова… Зрачки Шейлы расширились, взор завороженно скользнул по неровной, шероховатой поверхности плотно состыкованных бронеплит, отмечая места, где облупилась краска защитного камуфляжа, — она даже успела заметить рыжий продолговатый потек воды, которая долгое время сочилась сквозь прохудившуюся крышу ангара на корпус законсервированной боевой машины, — и все это слилось в единое ощущение жуткой, ожившей на глазах мощи, ставшее особенно острым, пронзительным, когда земля вдруг ощутимо дрогнула — это второй ступоход исполинской сумеречной фигуры начал шаговый такт, и одновременно обе автоматические пушки «Фалангера» разрядились, залпом выплюнув весь оперативный боекомплект поверх плоской крыши ангара, прямо в борт застывшей за ним своей сумеречной копии.
«Грррррах!..»
Шейла, пытаясь последовать за Горкаловым, увидела рваные, стробоскопические вспышки разрядившихся орудий, и эта страшная, но жутко красивая, ирреальная картина навек впечаталась в ее память, как тот след, вдавленный в нагретый стеклобетон при въезде на территорию базы. Она увидела, как захваченный инсектами «Фалангер», которого она подсознательно боялась до приступов неконтролируемой дрожи, вдруг покачнулся, осыпанный разрывами, и начал нелепо запрокидываться назад и вбок…
«Перегрузка привода», — мелькнула в голове Шейлы мгновенная мысль, вслед которой содрогнулась земля, а ее «Ворон» едва удержал равновесие.
«Фалангер» Ильи не дал бронированной жабе ни единого шанса встать. Перегруженный привод опрокинутого наземь противника дико выл за углом ангара, пытаясь поднять поверженные тонны металла, а он, не остановившись ни на миг, продолжал движение, пересекая паркинг по диагонали, лишь рубка его машины с визгом опустила нос и повернулась, доворачивая ракетные установки на нужный угол…
Дебют Шейлы был не столь красив и смертельно точен.
Остроносый «Ворон» вышел из ангара, покачиваясь, словно был в сильном подпитии, и едва не упал от локального землетрясения, вызванного падением вражеской машины.
Шейла пыталась успокоиться, обуздать сорок пять тонн окружавшего ее металла, но лишь паниковала еще сильнее, пока вдруг не вспомнила фразу Горкалова, показавшуюся ей несколькими минутами раньше такой пренебрежительно-холодной: «Забудь… Доверься бортовому компьютеру. Поддержание равновесия машины, шаг, движение — это проблема процессора, гироскопов, сервоприводов, ты только командуешь ими, не вмешиваясь в процедуру…»
Дело пошло чуть лучше.
«Ворон» перестал крениться на один бок, выровнялся, будто и вправду являлся древней птицей, спикировавшей на эту площадку лишь затем, чтобы почистить острым клювом свое металлическое оперение. Торс машины повернулся в одну сторону, в другую, и в этот миг Шейла опять уловила парадокс времени, увидев, как из прорезей бортовых эскалаторов «Фалангера» медленно выпали две тускло-желтые отстрелянные обоймы. Они, словно в замедленной съемке, плавно полетели вниз, и Шейла, не удержавшись, проводила одну из них завороженным взглядом. Тусклый, ребристый лоток отстрелянного боекомплекта ударился о стеклобетон парковочной площадки, так же медленно с жалобным звоном подскочил вверх и…
…Залп ракетных установок «Фалангера» взорвал Вселенную воем и светом.
Восемь стремительных факелов реактивного выхлопа наискось перечеркнули мрак и ударили за ангар, где продолжал ворочаться опрокинутый враг.
Земля разверзлась, устремившись в небеса, будто в том месте не выдержала оболочка планеты и из нее ударил фонтан магмы…
— Два-два-ноль, Два-два-один, двигаемся по заданным точкам! — прорвав оцепенение Шейлы, раздался в коммуникаторе неестественно ровный, заледенелый голос Горкалова.
Это было безумием…
Расширенными глазами она смотрела, как мимо нее идет «Фалангер» Ильи Андреевича.
Он не волновался, не дергался, — просто прибил вражескую машину с каким-то нечеловеческим, с точки зрения перепуганной, едва владеющей собой Шейлы, хладнокровием и уже шел мимо, к назначенной для встречи с лейтенантом Сокурой точке, на ходу меняя боекомплект…
Диафрагменные люки, расположенные на покатой спине его боевой машины, сразу за выступами горячих от залпа пусковых установок, вдруг раскололись на множество остроугольных сегментов, и изнутри боевого робота поднялись два механизма автоматической перезарядки — мощные, блестящие и влажные от смазки поршни, на вершинах которых покоились лотки боекомплекта. Она увидела, как восемь оперенных стабилизаторами ракет скользнули из решетчатых ячеек в дымящиеся пустые жерла, и наконец очнулась, метнувшись взглядом к хронометру.
Тридцать секунд… Она думала, что прожит уже час… или жизнь?
Лучший из наглядных примеров.
Покатая камуфлированная спина «Фалангера» грозила вот-вот исчезнуть в сумраке, и Шейла неосознанно заставила «Ворона» следовать за ведущим.
— Два-два-ноль, доложить обстановку! — спустя несколько секунд ударил по ее натянутым нервам голос Ильи.
Шейла вздрогнула, ее взгляд наконец обрел ясность, скользнул по дисплеям, куда выводились данные, снятые сенсорами машины.
«Господи, что я тут делаю?»
Это были мысли, а губы уже шевелились, отдавая в крохотный микрофон слова:
— Два-два-один, тридцать градусов… правый борт, три цели, класс «Фалангер», дистанция 800… 750… 700 метров… — голос Шейлы все-таки дрогнул — три тяжелых машины, отмеченные алыми маркерами, двигались прямо на нее!..
— Прыжковые на разогрев! — пришел приказ Горкалова.
Ее взгляд метался по приборам рубки, пальцы сновали по сенсорным кнопкам, и в глуби «Ворона» что-то протяжно загудело — это сработала контрольная продувка реактивных сопел прыжковых ускорителей, расположенных между ступоходами машины, под механизмом поворотной платформы торсового привода.
«Прыгать?!..» — это была ее мысль.
— «Прыжковые готовы, предварительный импульс просчитан», — ровно доложил голос.
«Ворон» продолжал идти прямо на сигналы «Фалангеров», остановившихся на углу паркинга и скрытых от взгляда Шейлы выступом ангара.
— Сокура, опаздываем к точке, — отбросив коды, произнес Горкалов. — Секунд на сорок, надеюсь, — добавил он. — Шейла, прыгаешь строго по курсу, по баллистической траектории, через здание ангара, — тут же обратился он к ведомой. — Просто обозначаешь себя. Ничего большего я не требую, но, если увидишь реальную возможность, стреляй.
Три «Фалангера». Сможет ли она прыгнуть, отвлекая их на залп?
На приборной панели нервно заморгал зеленый индикатор окончательной готовности.
— «Пилот?..» — Это был «ALONE».
Палец Шейлы машинально сбросил скобку предохранителя. Она дрожала всем телом, всем своим существом. «Черт… Мамочка… Боже…» — палец судорожно вдавил гашетку прыжковых ускорителей, и земля тут же провалилась вниз, вокруг полыхнуло сначала оранжевым, потом белым, и… она увидела это…
Коробочки уносящихся вниз зданий, темные пятна паркингов между ними и три четкие тени от приплюснутых, затаившихся за ближайшим ангаром, но внезапно оживших, зашевелившихся контуров…
Она мгновенно поняла: три «Фалангера» ждали ее появления из-за угла ангара, затаившись во мраке, чтобы пригвоздить «Ворона» одним сокрушительным залпом, но вместо этого Горкалов приказал: прыгай! — и она прыгнула, взлетев над ними, осветив окрестности раскаленными добела реактивными струями, бьющими из сопел прыжковых ускорителей, и тем самым спасла себе жизнь, одновременно смешав планы противника.
Они никак не успевали дать по ней залп и лишь неуклюже разворачивались в ту сторону, куда уносился «Ворон», — точка апогея баллистической траектории прыжка уже была пройдена, и машина Шейлы резко пошла вниз, опускаясь по другую сторону рокового строения.
Она машинально повернула остроносую рубку и в последний миг перед посадкой увидела, как машина Горкалова, без единого огня, будто жуткий призрак выросла за спинами трех «Фалангеров» и словно взорвалась — это разом ударили обе автоматические пушки и синхронно с ними — ракетные комплексы, — метров с пятидесяти, фактически в упор, не оставляя шансов никому, — центральный «Фалангер» пробило до самого реактора, и на краю паркинга, внезапно полыхнула такая вспышка, от которой в рубке «Ворона», захлебнувшись, взвыли все сенсоры и с шелестом опустились аварийные фильтры на экранах.
Ее посадка больше походила на падение раненой птицы: сорок пять тонн приземлились со стонущим визгом. «Ворона» качнуло, ударило бортом о бетонную стену, четырехпалые ступоходы едва не подломились, когда инерция заставила их высекать искры из стеклобетона, оставляя на нем глубокие борозды. Шейла все же инстинктивно перехватила управление, больше мешая бортовому компьютеру, чем облегчая его работу, но эта неуклюжая посадка спасла ее жизнь во второй раз: мгновением позже ворота ангара, напротив которых она должна была, по идее, приземлиться, вдруг выпучило наружу и вырвало вон, — ночь превратилась в день, створы ворот исчезли, испарились — их поглотил оранжевый шар: это по ту сторону здания секундой раньше рванул атомный реактор вражеской машины.
* * *
В жизни бывают моменты, когда ты нем, глух, слеп и все же сознание продолжает жить, подсказывая, шепча: «ты только что родилась заново, девочка…»
Звон в ушах, оранжевые круги перед глазами, крик, застрявший в пересохшем горле, — эти чувства медленно таяли, отпускали, и вот уже сетчатка глаз вновь начала воспринимать окружающий мир: сквозь цветные искры медленно проступили контуры рубки управления, бескрайняя оранжевая муть сузилась до границ реального пространства, обзорные экраны наполнились мятущимися отсветами беснующегося в ангарах пожара, а губы вытолкнули наконец:
— Илья?!
Это хриплое слово несло и вопрос, и восклицание, и бездонную усталость от только что прожитых секунд, и страх ожидания…
Тишина…
Оглушительная, вязкая тишина, но есть же зеленая точка на дисплее вариатора целей, и вот рядом с ней еще одна, почему же ты молчишь, неужели так занят, неужели нет дела до меня, полуживой, задохнувшейся, оглохшей?!
«Фалангер» Горкалова появился внезапно — она просто увидела его, неуклюже ползущего, болезненно припадающего на искалеченный ступоход, будто машина действительно испытывала боль и оттого хромала, приволакивая исковерканную ногу.
На его броне не осталось и следа от маскирующей раскраски и маркировок — она была черной.
«Фалангер» остановился, и почти одновременно с противоположного края в свет пожарища выступил «Хоплит» — такой же опаленный, лишившийся части своей брони, весь какой-то пегий от подпалин и выщерблин; из его нутра сочились ядовитые зеленоватые клубы пара — где-то была порвана первичная система охлаждения реактора, а Шейла, онемев от новых, внезапно навалившихся чувств, вдруг поняла, что ее губы дрожат, а перед глазами плавает непонятная, предательская муть — будто все самое главное в ее жизни случилось здесь и сейчас, а лейтенант Сокура так же, как и Илья, — самые дорогие в этом расколотом, перемешанном, взорванном и горящем мире.
Она не понимала, что все только начинается и четыре уничтоженных в коротком бою «Фалангера» — это едва ли десятая часть сил, атаковавших ее родную планету.
