Я вам прямо скажу: сама по себе наука — вещь никчемная. Взять, к примеру, электричество. Да за него никто гроша ломаного не дал бы, не появись на свете смекалистые ребята, которые выдумали и электрическую лампочку, и телевизор, и всякое такое. А то изобрели какую-то там плазму. Что с нее толку, ее ведь на хлеб не намажешь, плазму эту. И касательно того голубого фургона я полагаю так. Тот, кто его соорудил, был головастый парень. Но вот додуматься до того, как его приспособить к делу и получать барыш, мог только великий человек.

А с виду он был самый обыкновенный малый лет тридцати, в синем комбинезоне, кожаной куртке на меху и твидовой кепчонке.

Очень хорошо помню, как он в первый раз наведался ко мне в лавку. Дело было под вечер, когда я уж собрался запирать дверь и подсчитывать выручку.

Слышу — подъехала машина, затормозила, потом дверь открывается, и входит он.

— Здрасьте, — говорит. — Мне бы надо потолковать с хозяином.

— Я хозяин, — отвечаю. — А вы кто такой будете?

Поначалу я заподозрил неладное. Непохоже, чтоб этому типу на ночь глядя понадобился бушель картошки или там луку.

Он вместо ответа полез в карман куртки и вытащил бумажный фунтик.

— У меня для вас товар есть, — говорит, вынимает из фунтика здоровенную спелую клубничину и кидает себе в рот. — Попробуйте, угощаю.

А на дворе, между прочим, январь.

Я попробовал. Свежая, сочная клубника, только что с грядки.

— И сколько у вас этого товару? — интересуюсь.

— Пятьдесят ящиков. По сотне за штуку. Берите, не прогадаете.

— Желательно было бы взглянуть.

— Пожалуйста.

Я накинул пальто, и мы вышли на улицу. Уже стемнело, горят фонари. С неба мелкий снежок сеется. У крыльца стоит голубой автофургон. Номер не местный. Тот парень открыл заднюю дверь, гляжу — полон фургон ящиков с клубникой.

— Ну что, берете?

— Подумать надо, — отвечаю.

— Что тут думать? Или берите, или я поехал.

А я никак не разберусь, в чем тут подвох. Потому что не может не быть подвоха. Ну просто никак.

— Вы от какой фирмы? — спрашиваю.

— Это никого не касается.

Вижу, из него лишнего слова не вытянешь. И прицепиться не к чему. В конце концов, какое мне дело до его фирмы. Каждый ящик не меньше двадцати пяти фунтов потянет.

— Ладно, — говорю, — по рукам. Давайте разгружать.

Затащили мы весь товар в лавку.

— На какую фамилию писать чек? — говорю.

— На предъявителя.

Я верчу в руках чековую книжку и пристально гляжу на этого типа.

— Сдается мне, — говорю, — вон те ящики я уже где-то видел. И даже припоминаю, где. На ферме старого Бальдена. Он сам к ним прибивает жестяную окантовку. Других таких ящиков во всей округе не сыщется.

— Знать не знаю никакого Бальдена, — отвечает тот. — Вы товар взяли? Взяли. Давайте чек, и я поехал.

— Сейчас. Ручку вот возьму.

Я выдвинул ящик конторки, порылся в нем.

— Ах, вот он где, — говорю. — Нашелся.

Вынул оттуда свой «Ствеккер» 45-го калибра (вижу краем глаза — парень вздрогнул), покрутил барабан, сунул в брючный карман. Потом достал из ящика вечное перо.

— Все ж таки не могу взять в толк, — рассуждаю я вслух. — Как вдруг в январе могла появиться свеженькая клубника у старика Бальдена? У него теплиц отродясь не было…

— Не все ли вам равно, откуда клубника? От Бальдена, Шмальдена, черта рогатого… Забрали ее, так давайте чек, и до свидания.

— Э, нет, — отвечаю. — Я честный торговец. Просто так подозрительный товар не возьму. Видно, придется нам с вами выяснить, откуда эти ящики. А ежели сами не разберемся, кликнем кого-нибудь на подмогу. Вот так.

Отложил я чековую книжку, сунул руки в карманы и стою, с каблуков на носки покачиваюсь.

— Это кого ж вы собираетесь кликать? Уж не полицию ли, часом?

— А там видно будет, кого.

Парень чуток поразмыслил.

— Ладно, — говорит. — Раз уж на то пошло, я вам расскажу. Но только об этом больше никому, идет?

И вот что он мне рассказал.

Звали его Оре Хассен, и был у него старший брат Айн, который окончил университет и стал ученым. Сам Оре никаких научных задатков не имел, да и не слишком огорчался по этому поводу. Он просто работал в автомобильной мастерской отца, а когда тот помер, сам стал хозяином. Тем временем старший братец успел разругаться вдрызг со всеми в своей ученой лаборатории, уволился оттуда и подался к младшему брату.

Там-то он и смастерил эту штуковину для прыжков во времени. Я ее видел собственными глазами. Она была смонтирована в перчаточном ящике автофургона и смахивала на обыкновенный транзисторный приемник со шкалой и с ручками, а главный рычаг управления торчал в полу машины, рядом с рукоятью передач. Младший Хассен пытался мне растолковать, как оно действует, но я ничегошеньки не уразумел, да и он в конце концов запутался. В общем, все сводилось к тому, что время течет наподобие реки и несет нас вперед, вроде как плоты. И ежели приподняться над этим течением, можно в один миг перемахнуть в будущее, хочешь — на день, хочешь — на тыщу лет. Но обратно уже, само собой, не вернешься. Такая вот штука.

Долго ли, коротко ли, старший Хассен опробовал свой аппарат, собрал чертежи и поехал в Дель-Гро, чтобы взять патент на изобретение. Однако там ему заявили, что, мол, проекты вечных двигателей и машин времени не принимаются к рассмотрению. Тогда он стал ерепениться, доказывать, орать, пока на шум не сбежалось патентное бюро в полном составе. Они даже не пожелали вникнуть, в чем суть, а просто подняли его на смех. Кончилось тем, что Хассен не выдержал и запустил в кого-то там стулом. Парня связали и отправили в сумасшедший дом.

Меньшой братец хотел было его вызволить. Но оказалось, тем временем старший уже спятил взаправду, его держали в смирительной рубашке и лечили электрошоком.

Так Оре Хассен стал владельцем единственной в мире машины времени. Сначала он никак не мог додуматься, какой ему в этом прок, но потом его осенила идея. И тут уж, не откладывая в долгий ящик, Хассен продал мастерскую, дом, сел в голубой фургон и отчалил в будущее.

А что было дальше, сами понимаете. Он приехал в ближайший июнь, накупил клубники по оптовым ценам и прямиком двинул в январь. Тут-то мы с ним и повстречались.

Распрощались мы прямо-таки друзьями, и Хассен пообещал, что на будущий год опять заглянет ко мне с товаром.

Назавтра моя лавка ломилась от покупателей. К обеду я распродал все пятьдесят ящиков.

Спустя год, в январе, Хассен объявился снова, выгрузил клубнику, забрал пустые ящики, чек на пять тысяч и снова махнул в будущий июнь. Так оно и шло, год за годом. Думаю, у него накопилась кругленькая сумма к тому времени, когда разразился Великий Кризис. Уж не знаю, каким чудом я в ту осень не разорился дотла. Потому, наверно, что кризис кризисом, а без картошки людям не обойтись. Среди всей этой коловерти я, грешным делом, и думать забыл про Хассена, пока он не заявился, как обычно, в середине января.

— Привет, — говорит. — Принимай товар, старина.

Не тратя времени попусту, мы выгрузили ящики, я написал чек и отдаю Хассену. Тот мельком глянул на него и вдруг ка-ак выпучит глаза!

— Пятьсот тысяч?! Ты, часом, не ошибся?

— Ах да, — говорю. — Ты же не в курсе. Пока ты вез клубнику, тут у нас такое творилось…

И рассказал ему вкратце про осенний кризис, инфляцию, про денежную реформу. Вижу — на нем лица нет.

— Как же так… — бормочет он. — Как же так…

— Ничего страшного, — успокаиваю я. — Ежели твой банк не лопнул, значит, вклад целехонек. Само собой, его переведут в новые деньги, ты ничего не теряешь.

— Я не держу денег в банке, — отвечает. — Я банкам не доверяю.

— Так что ж ты их — с собой возишь, что ли?

— Ну да. В чемодане.

Видали остолопа?

— В таком случае я тебя поздравляю, — говорю. — Все старые денежки надо было обменять до Рождества. Так что ты малость опоздал. Вот ежели б твой фургон имел задний ход…

Хассен схватился за голову, раскачивается и мычит, как ненормальный. Ну, думаю, теперь он, чего доброго, отправится на излечение вслед за братцем.

Однако не прошло и двух минут, как он притих и остолбенело выпучился на меня.

— Стоп, — говорит он. — Но ведь есть же еще эти самые… Ну которые деньги собирают…

— Налоговые инспекторы, что ли?

— Да нет. Которые собирают старинные деньги.

— Нумизматы?

— Вот-вот.

Больше он ничего не сказал. Повернулся и дверью хлопнул.

Я вышел следом за ним на крыльцо и увидел, как голубой фургон рванул с места, аж снег взвился столбом. Не доезжая поворота, он вдруг стал прозрачным и истаял в воздухе, точь-в-точь привидение.

Бьюсь об заклад, он гнал вперед, через годы и века, покуда у него оставалась хоть капля горючего в баке.