Простите, я забыл ваше имя. — …Андрей Николаевич.

— Андрей Николаевич, расслабьтесь. Слышите музыку?

— …Нет.

— Вы легко внушаемы?

— Нет, конечно.

— Тогда постарайтесь просто как можно лучше расслабиться. Сможете?

— Постараюсь.

— Слышите музыку?

— …Нет.

— Сосредоточьтесь. Помогайте мне. Я начинаю считать. Когда я скажу “пять”, вы уснете. Готовы?

— Да.

— Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

— Пресса? Какая к черту пресса? Ты что, Сема, охренел?

— Сам ты охренел. — Сема длинно сплюнул на пол и зло поскреб бритую голову. — Мое дело маленькое. Просили передать, что пресса, я и передаю. А дальше ты уж сам смотри, что с ней делать.

— С кем?

— С ней. — Сема громко сглотнул и почесал живот. Мутный взгляд его разбавляло какое-то глумливое оживление.

— Ну, и чего ты здесь торчишь? — Дюша с ненавистью посмотрел на засаленные Семины штаны и свалявшуюся меховую безрукавку.

— А че? Вести, что ли?

Дюша с трудом сдержался, чтобы тоже не сплюнуть, и отвернулся к окну. Прямо на уровне его глаз двигались туда-сюда ботинки охранника. У левого шлепала подметка. Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Каждые восемнадцать секунд. Туда и обратно. Круглые сутки. Хорошо, что скоро это кончится.

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетело странное существо в разодранном комбинезоне цвета хаки. Особенно сильно разорвано было спереди, поэтому только Дюша догадался, что перед ним женщина. Руки у нее были связаны за спиной, причем в локтях. От этого грудь ее торчала из комбинезона жалко-вызывающе. На шее отчетливо виднелся свежий засос. “Сема постарался”, — спокойно констатировал про себя Дюша, не испытывая к женщине ни малейшего сочувствия.

— Во! — Сема, продолжая подталкивать, довольно улыбался у нее за спиной. — Пресса!

— Вы не имеете права! Я корреспондент газеты “Файненшл Тайме”! — хорошо поставленным голосом и почти без акцента заявила женщина.

— Ага, — сказал Дюша и снова повернулся к окну. — Семыч, у тебя курево есть?

А комбинезончик на тебе тот же… Ну, конечно, узнал. Ты та самая голенастая стерва, которая пролезла со своим сраным микрофоном к черному ходу, когда мы выводили раненого президента. Странно, мне показалось, что Чумазый тогда сломал тебе челюсть.

— Вы не имеете права! — повторила женщина и тем же хорошо поставленным голосом без малейших признаков истерики понесла какую-то околесицу про свою говенную газету. Дюша, ни на грамм не вникая в этот бред, принялся ее рассматривать. Да-а, такую челюсть кулаком не возьмешь. Такими зубами людей пополам перекусывают. Корреспондентка, так тебя разэтак! Нимфоманка ты оголтелая, даром, что с университетским дипломом.

— И куда ж ты лезешь, милая? — ласково спросил Дюша, выдыхая дым под стол. — Чего у вас там — совсем мужики кончились, что ты под наших подонков ложишься? — Корреспондентка от неожиданности поперхнулась цитатой из Декларации прав человека. Сема настороженно смотрел на Дюшу. Сема волновался. Таким ласковым голосом начальник разговаривал только со смертниками.

— Я прошу вас связаться с нашим консулом, — вяло произнесла женщина, уже чувствуя, что роль ее — немножко из другого спектакля. Но самообладание еще оставалось при ней. — Руки развяжите.

— Зачем? — удивился Дюша. — По-моему, так гораздо лучше. Правда, Семен?

Сема, громко сглотнув слюну, кивнул. Женщина вздрогнула.

— Ладно, — хрипло сказала она, непринужденно, как ей показалось, переходя на язык “своего парня” из американского боевика, — хрен с вами, мужики, можно и покувыркаться. Только потом из города меня выведете?

— Ага. — Дюша с трудом сдержался, чтобы не вскочить и еще раз не попробовать на прочность ее голливудскую челюсть. Но вместо этого повернулся к окну и с полминуты слушал осточертевшее “хлоп-хлоп”. — Сема выведет. Вот только интервью даст и выведет.

Телефон на столе то ли булькнул, то ли хрюкнул — во время вчерашнего допроса его два раза роняли на пол.

— Дюша! — заорали в трубке. — Пострелять не хочешь? На Большой Подьяческой мародеров прихватили!

— Опять угловой дом?

— А как же! — говорящий сипло дышал в трубку.

— Едем, — коротко ответил Дюша и, не обращая внимания на побледневшую женщину, вышел из комнаты. Уже в конце коридора до него донеслись громкие крики. Корреспондентка орала по-английски.

Ну и, конечно, пока заводили машину, пока объезжали завал у Никольской церкви, к самому представлению опоздали. Четыре трупа мародеров уже лежали на разбитом тротуаре, пятый висел, по пояс высунувшись из окна второго этажа. Кто-то из мужиков, проходя мимо, небрежно столкнул тело вниз. Знакомый почерк. После Жекиной команды всегда остается море крови и гора покромсанного мяса. Не всегда даже удается точно определить, сколько было мародеров. Очень уж ребята у Жеки шустрые. Странно, что сегодня они так тихо и аккуратно управились.

— Дюша! — Жека махал рукой из подъезда. — Давай сюда! Еще двое в подвале заперлись! Щас выкуривать будем!

Ну понятно. Главное, оказывается, еще впереди. Дюша в сомнении покачался с носков на каблуки, раздумывая, чего ему больше хочется: поглядеть на Сему с корреспонденткой или поучаствовать в выкуривании мародеров. То есть от чего будет меньше тошнить. Но тут вопрос разрешился сам собой. Где-то глухо бахнуло, асфальт под ногами дрогнул, из подвального окна полез желтый густой дым. С диким воем из парадного выскочил горящий человек и быстро, зигзагами побежал по улице. Человек пять из Жекиной команды высыпали за ним и, улюлюкая, принялись стрелять по бегущему. Дюша отвернулся и пошел к машине.

Он не любил Жеку и его команду. Их никто не любил. Даже начальство, которое каждый день на вечернем совещании ставило всем в пример хорошую боевую подготовку и высокую мобильность группы Евгения Старикова. Правда, уже в самом узком кругу, после совещания и второй бутылки, генерал Лобин не одобрял чудовищную, даже для военного времени, жестокость Жекиных бойцов. Сам Жека ко второй бутылке не допускался, поэтому, надо полагать, совершенно был не в курсе, что начнется в Питере завтра. Судьба Евгения Старикова не волновала генерала Лобина. “В чистый город — с чистыми руками!” — тонко шутил генерал. А сам собирался отсиживаться в Мариинке и уже перетащил туда месячный запас жратвы и широченную кровать из “Астории”. Видно, считает, что у него-то с руками все нормально.

Мимо Дюши прошел Жекин ближайший соратник Вася, ведя за собой ходячий талисман команды — слепого еврейского мальчика Юру.

— …троих сразу замочили, — ласково рассказывал Вася на ходу, — а один на меня с ножом прыгнуть удумал.

— А ты? — тонким голоском спрашивал Юра.

— Я? Я его поближе подпустил да ка-ак…

— Вася! — окликнул Дюша. — Мусор за собой уберите.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Вася не глядя.

— Я сказал, труповоз вызовите, — не повышая голоса, но гораздо жестче сказал Дюша.

— Вызовем, вызовем… А он, понимаешь, в ноги кидается… — В самую первую эвакуацию прямо на Московском вокзале разбомбили поезд с детьми. У Васи там погибли двое мальчишек-близнецов.

Дюше вдруг страшно захотелось выпить спирта. Полкружки, не меньше. И именно спирта. Чтоб обожгло горло и раскаленным камнем шарахнуло в желудок.

Жекины бойцы подтягивались к подъезду, весело переговариваясь. Один из них уже тащил ведро с водой — Стариков любил ополоснуться после операции. Дюша двинулся к машине, нащупывая в кармане сигареты и пытаясь угадать, сколько штук там еще осталось.

— Давай в Михайловский, к Сидорову, — скомандовал он. Уж там спирт точно найдется. Заодно и документы кое-какие захватим. — До бомбежки успеем?

Петруха кивнул, внимательно глядя вперед.

Ехали медленно. Дюша механически ругался сквозь зубы, проклиная раздолбанные дороги и дрянные амортизаторы пожилого “козла”. Однажды он, правда, ухмыльнулся, вспомнив, как достали-таки машину того самого Сидорова. Этот сладенький ворюга очень долгое время оставался единственным в городе обладателем бронированного “мерса”. Уж как, помнится, он его холил и лелеял! За какие-то атомные бабки доставал хороший бензин, двух мастеров держал. А на ночь, чтоб чего дурного его тачке не сделали, приноровился ее краном поднимать. Прямо на уровень окна спальни. В народе тогда что-то вроде конкурса стихийного развернулось: кто этот “мерс” ущучит. Условия простые: чтоб красиво было и чтоб автора не вычислили. Кстати, именно из-за второго условия сразу отпал гранатомет. “Муха” была только у Дюши. Была еще мысль — подкупить сидоровского водилу, но быстро выяснилось, что эта холуйская морда бабки, конечно, возьмет. Но и хозяину стукнет.

Конкурс выиграл Лешка Клюшкин из Жекиной команды. Радиолюбитель-самоучка. Уж как там они задурили голову Сидорову — неизвестно. Важно, что неприметная коробочка оказалась под задним сиденьем “мерса”. Ну а дальше потребовалось лишь подходящее окошко на противоположном берегу Фонтанки, бинокль и вовремя нажать кнопочку. Зачем бинокль? Дураку понятно, что главное зрелище тут — сам Сидоров. Эх, жаль только, что из-за вспышки не удалось толком разглядеть его рожу, когда он по привычке перед сном подошел к окошку взглянуть на четырехколесного любимца.

Дюша снова ухмыльнулся. Тут “козел” резво скакнул в очередную выбоину, Дюша громко клацнул зубами, покачал головой:

— На хрен, Петруха, давай местами поменяемся.

Дорога от этого, безусловно, не получшела, но Дюша, сев за руль, сразу успокоился. Вообще-то к неодушевленным предметам он относился совершенно равнодушно. Вывести его из себя могли только люди. При этом единственным человеком в мире, на которого Дюша никогда не злился, был он сам.

Яркое солнце вдруг вылезло из-за обломков здания и ударило по глазам.

— Солнышко, — сказал Петруха ласково.

Ленинградец, блин заморенный, каждому ясному дню радуется. Дюша попытался представить, как все будет завтра происходить. Наверное, очень красиво. Солнце. Ярко-синее небо. И вода. Интересно, как быстро она будет прибывать? И как высоко? Генерал Лобин утверждает, что до третьего этажа не дойдет. Ну-ну, посмотрим. Дюша с детства любил стихийные бедствия. Как там у классика? “Осада! приступ! Злые волны, как воры, лезут в окна…” Пушкина Дюша тоже любил.

С Сидоровым начали собачиться с порога.

— Что ты мне свою руку паршивую тянешь?! — орал Дюша. — Сколько раз я тебе говорил, чтоб ты со своим лишаем от меня подальше держался?! Где твой помощник? Зови! С ним и поздороваюсь! Да скажи ему сразу, чтоб спирту принес, жажда нас тут замучила! — Ровнехонько с последними словами за окном бахнуло. Дальнейший разговор происходил на таких же повышенных тонах, да еще и под грохот вечерней бомбежки. Сидоров с трясущимися губами сидел, зажавшись, в своем кресле и только изредка пытался что-то пискнуть. Дюша выпил принесенного спирта, но не подобрел. Он шагал по кабинету из угла в угол, пиная стулья и смахивая бумаги на пол. Потом вдруг угомонился, ушел в дальнюю комнату и лег на диван.

— Спать буду, — сказал он, глядя в потолок. — Петруха, через час толкни.

Через час Сидорову стало совсем худо. Как оказалось, Дюша слышал весь разговор с главврачом.

— Гнида ты обкомовская! Жополиз недобитый! Ты что, гад, делаешь?! Ты почему не подготовил госпиталь раньше?! Ты знаешь, что завтра там полные подвалы воды будут?!

Сидоров мямлил какую-то ерунду про артистов, посланных в госпиталь, про письмо, но Дюша его не слушал. Он подскочил к столу и резко сорвал телефонную трубку:

— Восьмой? Первого давай.

Разговор с генералом Лобиным получился нервным и очень коротким. Несколько секунд Дюша молча слушал, наливаясь багровой злостью. Потом повесил трубку. Еще с минуту постоял у стола. А потом со всего размаха грохнул аппарат об пол.

На обратном пути заехали к Жеке. Выпили фляжку спирта, и Дюша подарил мальчику Юре свою старую губную гармошку.

Игорь положил шприц на стол и сел спиной к кушетке, чтобы не смотреть на просыпающегося Андрея Николаевича. Если перед началом сеанса Игорь еще колебался — снимать ли нейрограмму, то теперь сомнений не осталось: не нужна мне его нейрограмма, ни сантиметра. Хотелось бы думать, что человек с таким лицом только что приятно пропутешествовал в розовое детство и всласть навозился в песочнице. Хотелось бы. Да не можется.

— У вас есть спирт? — глухо спросили за спиной. Игорь быстро обернулся:

— Нет. — Он постарался придать своему голосу как можно больше твердости. — Если желаете, могу проводить вас в фитобар.

— Не стоит. — Андрей Николаевич уже стоял около Игоря, протягивая деньги. Обыкновенный человек. Спокойное лицо.

— Заходите еще, — зачем-то ляпнул Игорь в спину выходящему. Посмотрел на пустую кушетку, на часы. До приезда Светланы Вениаминовны Жуковой оставалось тридцать минут.

— Галина Федоровна, — Игорь высунулся из комнаты, — сделайте мне, пожалуйста, кофе! И перестелите простыню на кушетке.