1. «ОБРУЧЕНИЕ»
— В тебя можно влюбиться?
Я не сразу расслышал вопрос. Занятый очень сложной попыткой подняться с земли, не опираясь на разбитые в кровь кулаки, я почти забыл про девчонку. Такое часто случается в очень жестоких драках — к их концу успевает забыться причина ссоры.
— В тебя можно влюбиться?
Мне наконец-то, удалось встать. Сильнее всего болели руки, и это было неплохо. Выходит, большую часть ударов я сблокировал. Если бы не прямой в лицо на последних секундах, победа оказалась бы идеальной. И бескровной; для меня, конечно…
— В тебя можно влюбиться?
Голос девчонки был настойчивым и спокойным. Словно не ее, отчаянно и неумело отбивавшуюся, тащили недавно к скамейке трое здоровенных ублюдков. Будто и не было короткой, беспощадной драки, к концу которой я впервые перешел незримую грань — начал бить на поражение. Насмерть. Потому что иначе могли убить меня.
Я как будто увидел себя со стороны. Высокий, мускулистый, в разорванной рубашке, с залитым кровью лицом. Кастет у них был, что ли? Супермен-любитель, нетвердо стоящий в окружении трех поверженных врагов и спасенной девушки. Можно ли в такого влюбиться?
— Да, конечно, — вполголоса, не осознав еще нелепости вопроса, сказал я. — Можно…
И посмотрел на девчонку.
Господи, и чего они к ней привязались? Совсем еще малолетка, лет тринадцати-четырнадцати. Красивая, правда…
Очень красивая.
Мягкие каштановые волосы, свободно падающие на тонкие плечи. Стройные ноги, длинные, но без подростковой несоразмерности. Фигурка, правильная до идеальности, до классических пропорций греческих скульптур. Большие темно-синие глаза на тревожном, и от этого еще более красивом лице. Значит, все-таки испугалась… Лишь голос остался спокойным, сдержанным.
Я смотрел на девчонку, не в силах оторвать взгляда. Она и одета была удивительно: в коротких, облегающих шортах, маечке-топике из глянцевитой багрово-красной ткани, таких же вишневых кроссовках, бледно-розовых носочках, валиками скатившихся на щиколотках. Красивую тонкую шейку дважды обвивала золотистая цепочка, такая массивная, что у меня мелькнула мысль — подделка. И вдруг я понял, что это не так. На девчонке не было ничего бутафорского. Цепь — золотая, стоящая уйму денег.
Господи, и как на нее не напали раньше?
— Тебе очень больно? — тихо спросила девчонка.
Я покачал головой. Больно, конечно, но тебе не стоит об этом думать. Тебе надо поскорее попасть домой. И не бродить по ночам в самом заброшенном городском парке, где полно обкуренных анашой юнцов и напившихся до одури пьянчуг.
— Сейчас все пройдет, — твердо, уверенно сказала девчонка. И протянула ко мне руку.
Теплые, нежные пальцы коснулись моего лица. Она словно не видела липкой крови, запекшейся на коже. Или — не боялась до нее дотронуться.
Боль прошла.
Меня словно обдало холодным ветром. Сознание обретало ясность. Тело вздрогнуло, я напрягся, готовый снова кинуться в драку. Готовый умереть из-за незнакомой девчонки. Готовый убить любого, кто посмеет ее обидеть.
А боль исчезла.
— Я очень рада, — продолжала девчонка. — Ты красивый, хоть это и не важно. Ты сильный, но и это не самое главное. Ты смелый.
На секунду она замолчала. Ее пальцы скользили по моему лицу, и где-то в глубине кожи рождался легкий холодок. Странно, ведь ладонь такая теплая…
— А самое главное — в тебя можно влюбиться.
Я кивнул. Теперь уже — вполне сознательно. Я хочу, чтобы ты в меня влюбилась, странная девчонка.
Потому что я уже люблю тебя.
— Ты будешь ждать, пока я вырасту?
Она улыбнулась, и огромные синие глаза вспыхнули. Девчонка спрашивала, уже зная ответ. Словно исполняя скучный, но обязательный ритуал.
— Да…
— Тогда дай мне руку.
Что-то тяжелое и маленькое легло в мою ладонь. Пальцы сжались сами собой, пряча неожиданный подарок.
— Ты должен носить его, пока не передумаешь. Пока не устанешь ждать. А мне пора.
Девчонка шагнула назад. В темноту, в сплетение деревьев, в неизвестность.
— Постой… — я подался к ней. — Я провожу…
И снова улыбка — смеющиеся глаза на лице юной богини.
— Меня проводят. Это слишком далекий путь… для тебя. Я рада, что мы обручились. Прощай.
Меня охватило непонятное оцепенение. Я видел, как она уходит, и каждая клеточка тела, каждый мускул, каждый нерв тянулся вслед. Надо было идти за ней, надо было проводить девчонку домой…
Но я не мог сдвинуться с места. Я лишь смотрел на нее. А потом разжал ладонь. И увидел кольцо из тяжелого желтого металла.
…Сегодня вечером мы тусовались на хате у Крола. Какое место он занимает в нашей конторе, понятно, я думаю, по прозвищу. Лопоухий, с вечно красными, слезящимися глазами, не по делу суетливый. Зато с родителями-геологами, подолгу пропадающими в командировках, и вполне приличным штатовским видиком.
На тусовку я пришел уже разогретым. Состояние было странным — обычно я или совсем не пью, или довожу себя до полного кайфа. Сейчас мне пить не хотелось абсолютно.
В комнате у Крола было темно, работал видеомагнитофон, на широкой разболтанной кровати сидело человек семь-восемь. Кто-то громко позвал:
— Серж, приземляйся!
И потише, но куда более властным голосом:
— Эй, место Сержу…
Я вяло взмахнул рукой, одновременно и здороваясь, и объясняя, что не собираюсь садиться. Постоял минуту, привалившись к косяку, глядя на экран, где шла очередная серия «Кошмаров на улице Вязов». Неистребимый Фредди Крюгер молотил пальцами-бритвами тощего очкастого парня. Кровь хлестала фонтаном. Очкарик, с обреченным видом, словно понимая бесплодность своей затеи, палил во Фредди из двух огромных револьверов. Клочья полосатой рубахи и куски гнилого мяса вылетали из Крюгера не менее эффектными гейзерами.
Развернувшись, я побрел к ванной. Вслед мне несся восторженный голос гундосого переводчика: «А теперь, ребята, я займусь вами по-настоящему…»
В ванной комнате готовилась к любви незнакомая парочка. Девчонка уже разделась, парень стягивал брюки. На меня они уставились так ошалело, что я немного протрезвел. Даже дошло в чем дело — дверь была заперта на довольно массивную щеколду. Не рассчитал усилия, что поделаешь.
— Я быстро, — объяснил я, включая холодную воду. — Чувствую потребность умыться…
Ледяная струя хлестнула по затылку, потекла за шиворот. Я помотал головой, постанывая от наслаждения. Так, что мне еще нужно? Сигарету…
Девчонка стояла смирно, прикрывшись полотенцем. Парень медленно багровел от злости. Крутя головой под струей воды, я краем глаза наблюдал за ним и пытался предугадать дальнейшую реакцию. Если он меня знает, то выждет минуту, приладит задвижку на двери, и спокойно…
Так, значит, не знает. Я дернулся, уходя от удара. Парень саданул ребром ладони по чугунному краю ванны и взвыл. Не давая ему опомниться, я ударил в плечо. Несильно, просто разворачивая в удобную позицию… И влепил ногой в живот — на этот раз покрепче. Парень согнулся и сел на пол.
— Еще полезешь — ударю пониже, — наставительно произнес я. — Будешь неработоспособен.
Поискал глазами полотенце, не нашел. Улыбнулся девушке:
— Мне бы вытереться.
Она быстро протянула полотенце, которое держала перед собой на манер ширмы. Я осторожно взял махровое полотнище за уголки и, продолжая занавешивать девушку, промокнул лицо, кивнул и вышел в коридор.
Поиски сигареты привели меня на кухню. Будь моей целью введение в легкие никотина, этого посещения оказалось бы вполне достаточно. Несмотря на открытое окно и небольшое количество народа — трое парней да целующаяся парочка, воздух казался настоем кислорода на табачном дыме.
Устроившись на подоконнике рядом с Графом и Досом, я, не глядя, протянул руку. Граф вложил вложил в нее новенькую, только распечатанную пачку: мягкая желтая обертка с пасущимся на фоне минарета верблюдом. Явно не турецкие, для продажи «за пределами США».
— Ого…
Я подцепил короткую «кэмелину», а пачку опустил в карман.
— Ты мне даришь, идет?
Граф поморщился, но возражать не стал. Поднес зажигалку, тоже фирменную, на этот раз предусмотрительно не выпуская из рук.
Затянувшись, я блаженно улыбнулся и расслабленно откинулся назад. Прямо в проем открытого окна.
Девчонка, не прекращая целоваться, завизжала. Я перегнулся через карниз, замер, разглядывая с высоты девятого этажа ночную Алма-Ату. Ровные, как линеечкой вычерченные, обозначенные пунктиром фонарей, улицы. Пятна цветного света на площадях. Машины, ползущие по улицам, некогда носившим имена Пастера и Горького, а ныне — кого-то труднозапоминаемого. Окутанное мягким светом здание высотной гостиницы с окруженной красными огоньками «коронкой» на крыше.
Ногами я надежно зацепился за чугунные ребра батареи. Дос похлопал меня по животу: хватит дурить, навернешься вниз…
Я распрямился, снова усаживаясь на подоконник. Граф молча кивнул на стол, где в окружении стопок и нарезанной ломтями колбасы скучала ополовиненная бутылка водки «Жыбек-жолы». Две ее пустые сестры лежали под столом. Я помотал головой. Нет, не хочу. Не знаю почему, но не тянет…
В прихожей хлопнула дверь. Через минуту, заполненную шорохом снимаемой обуви и тихим разговором, в кухню вошел Ромик. За ним — незнакомая девчонка.
Голова закружилась. Я вдруг почувствовал, что трезвею. Синие глаза из-под каштановой челки, стройная фигурка, джинсовые шортики. Девчонка была красивая. И казалась до боли знакомой.
Я смотрел как Ромик с подружкой приближаются к нам. А в глубине души звучал вкрадчивый шепоток рассудка. «Успокойся. Опомнись, Сергей. Прошло пять лет. Почти пять… Можно влюбиться в семнадцать лет, но глупо вспоминать в двадцать два детскую любовь. Она просто похожа.»
Очень похожа.
Я пожал Ромкину ладонь. И почему у него вечно влажные руки? Граф бесцеремонно спросил:
— Ты с новой подружкой?
Ромик покосился на девушку, уклончиво сказал:
— Как видишь…
— Я пока не твоя подружка, — рассматривая нас, сказала девушка. — Ты меня представишь?
— Знакомьтесь, это Ада. С биофака… — начал Ромик.
— В начале представляют мужчин, — брезгливо произнесла Ада. Она оценивающе смотрела на меня. Так изучают манекен на витрине.
Подвинув плечом Доса, я взял Аду за руку. Потянул к себе.
— Садись.
Она молча села.
— Меня зовут Серж. Будешь моей подружкой?
Ада пожала плечами. Взглянула на Ромика. Тот косо улыбнулся.
— Не беспокойся, он разрешит, — объяснил я. — На той неделе я ему уступил свою девчонку, так что за ним должок. Верно, Ромик?
— Серж, ты оборзел, — тихо сказал Ромик.
— Исчезни, — коротко приказал я.
Ромик взял со стола полную стопку. Залпом выпил. Бросил на меня ненавидящий взгляд. И вышел.
Он меня знал.
Я прикрыл глаза, затянулся, глотая сладковатый дым, услышал голос Графа:
— Поговорить с ним, Серж?
Я покачал головой.
— Он в своем праве, Граф. А я и верно оборзел. Сам разберусь.
Сигарета дотлела почти до фильтра. С каждой затяжкой табак казался все крепче.
— Мне не нравится, что ты куришь, — негромко сказала Ада.
Я кивнул, доставая из кармана пачку. Перебросил ее через плечо, в темный провал окна, сплюнул на пол окурок. Граф тоскливо посмотрел в окно. Сказал, ни к кому не обращаясь:
— В валютном брал…
— За мной, — успокоил я его. — Граф, мне нужна пустая комната.
Граф кивнул. Подхватил Доса, потянул из кухни. Парочка и третий парнишка смылись еще раньше.
— И что это значит? — отстранившись от меня, спросила Ада.
Я жадно разглядывал ее. Похожа. Но той девчонке сейчас лет восемнадцать. Ада старше.
— В тебя можно влюбиться? — выделяя каждое слово спросил я.
Ада пожала плечами.
— Это твое дело. Рискни…
…И что-то словно раскололось. Похожие черты стерлись. Обаяние исчезло. Рядом сидела обыкновенная двадцатилетняя девушка, в меру красивая, в меру наглая. С крашенными в модный цвет волосами. В сексопильных шортиках, сооруженных из старых джинсов.
Та девчонка ответила бы по другому. Не знаю как, но не так деланно-небрежно, с видом роковой женщины, прошедшей огонь, воду и медные трубы.
— Пить ты мне разрешаешь? — грубо спросил я, и потянулся за бутылкой. Ада кивнула. Я глотал водку прямо из горлышка, не чувствуя струи обжигающего пламени на губах.
— Оставь, — попросила Ада.
Я протянул ей бутылку с плещущей на донышке водкой. Вдохнул полной грудью. Рот, горло, пищевод — все словно загорелось, налилось жгучей тяжестью. В сознании мелькнула четкая, предупреждающая мысль: «через полчаса я отключусь».
Я посмотрел на Аду. Она допила водку так же я — из горлышка. И ничего, сидела спокойно, заложив ногу за ногу. Я вдруг заметил, что ноги покрыты редкими волосиками. Несильно, да еще и старательно обесцвеченными, но…
«Что может быть страшнее волосатых женских ног? Волосатая женская грудь.»
С грудью мы разобраться успеем.
— Ты про меня слыхала? — спросил я, чувствуя, что язык повинуется с некоторым трудом.
Ада кивнула.
— Да. Ты Сергей-Серж. Держишь весь район, а мог бы держать и город. Каратэист. Инструктор рукопашного боя в спортклубе.
— Что еще? — требовательно спросил я.
— Воевал где-то на юге, с сепаратистами. Был ранен в Каспийском десанте. Учился в меде, бросил. Сейчас восстанавливаешься.
Ничего себе, известность…
— Еще, — почти закричал я.
Ада помолчала.
— Ты никогда и никому не признавался в любви. Даже тем, с кем спал. А их было немало. Говорят, что лет пять назад, еще при Союзе, ты спас от бандитов девушку, и полюбил ее. Она подарила тебе кольцо, которое ты с тех пор носишь. Это оно?
Я поднял правую руку — нестерпимо тяжелую и неуклюжую. На безымянном пальце тускло желтело кольцо. Бледной искоркой светился вдавленный в золото крошечный бриллиант.
— Ему не нравится, — тоскливо сказал я. Голову застилал колеблющейся туман, перед глазами все плыло. — Видишь, как оно потускнело? Я делаю дрянь, я веду себя, как свинья…
Приблизив лицо к Аде, я шепнул:
— Ты на нее похожа, ясно? Снаружи..
Ада понимающе кивнула.
— Я поняла. Ты ведь ни у кого не отбивал девчонок. Они сами к тебе липнут.
— Ты про меня все знаешь, — задумчиво сказал я. — Давно за мной охотилась? Я же в тебя не влюблюсь…
— Мне нравятся сильные мужчины, — она тряхнула челкой. — Те, кто сильнее меня.
— Кто подавляет твою волю… Кому хочется подчиняться. Мне жаль тебя, Адка, — как в бреду прошептал я. Комната исчезла. Был лишь неяркий свет, вязнущий в сигаретном дыму, и девчонка с хищными глазами. — Хочешь, чтобы я тебя взял? Ладушки, возьму…
— Прямо здесь? — иронично спросила она.
— Да.
Я подцепил пальцами поясок на шортах, дернул.
— Снимай!
Она соскочила с подоконника. Секунду глядела на меня — показалось, что Ада сейчас двинет мне по морде, и уйдет… А я брошусь вслед, захлебываясь в оправданиях, в пьяной вере, что все-таки нашел ее, девчонку из детского сна, из первой любви…
Ада расстегнула пуговицу на шортах, с треском развела молнию. Стоптала шорты, оставшись в кружевных белых трусиках.
— Дальше! — сползая с подоконника, велел я. — И блузку…
