Глава 20
АНС

Я медленно продвигался сквозь плотную завесу тьмы. Мне было страшно, но зато я больше не чувствовал боли. Наверное, потому, что тела своего, которое осталось на каком-то совершенно ином уровне бытия, я тоже не ощущал. Я не знал, куда иду, но при этом был уверен, что, в каком бы направлении ни двигался, я непременно приду туда, куда следует. То, что цель близка, я понял, когда увидел впереди серебристое марево, похожее на полупрозрачный занавес, состоящий из множества тонких серебристых нитей, протянутых в горизонтальной плоскости, за которым находился источник ослепительно яркого света. Самым удивительным было то, что во всем, что я видел и ощущал, не присутствовало ничего мистического или хотя бы просто таинственного. И еще я отчетливо осознавал, что это был не иной мир, а просто переходное состояние от бытия к небытию. К полному, абсолютному небытию.

Внезапно мое сознание превратилось в огромную шаровую молнию и взорвалось, подобно сверхновой. В следующее мгновение я почувствовал нестерпимую боль в правом боку и кисловатый вкус крови во рту. Наверное, я застонал, потому что в ответ мне из темноты прозвучал знакомый голос:

– Все в порядке, Дима, ты вернулся!

Меня все еще окружала темнота, но это был уже не тот абсолютный мрак, в котором блуждало мое оторвавшееся от тела сознание. Я ничего не видел только потому, что у меня были закрыты глаза. Сделав некоторое усилие, я приподнял веки.

Я по-прежнему лежал на полу в своей квартире. А рядом со мной на корточках сидел черт с пневмошприцем в руке.

– Анс…

Я попытался произнести имя, но тот звук, который мне с трудом удалось вытолкнуть из горла, был скорее похож на хрип. Но черт все равно улыбнулся мне в ответ.

– Пора уходить отсюда, – сказал детектив Гамигин.

Я вяло кивнул в ответ.

Сознание мое все еще оставалось сумеречным, однако боль была уже не такой нестерпимой, как в тот момент, когда я лишился чувств. Должно быть, Гамигин вколол мне какое-то обезболивающее снадобье. Я сделал попытку подняться на ноги, но смог только слегка привстать, оперевшись здоровой рукой о пол. Зато я увидел, что Гамигин стянул с меня пропитанную кровью рубашку и залил раны на груди и плече какой-то пластичной массой зеленоватого цвета, на вид похожей на расплавленное бутылочное стекло. Я осторожно коснулся пальцем зеленой нашлепки на груди. Вещество было плотным и упругим на ощупь.

– К счастью, я догадался прихватить с собой аптечку, – сказал Гамигин, указав на небольшой плоский чемоданчик, стоявший на столе. – М-стимулятор, который я тебе вколол, какое-то время не позволит тебе отключиться.

– А стоит ли?.. – едва слышно прохрипел я.

Ничего не ответив, Гамигин взял меня под левую руку и поднял на ноги. Черт делал все очень осторожно, стараясь не потревожить ран, и все же я не смог сдержаться и застонал от боли. Гамигин перекинул мою руку через плечо и, подхватив свободной рукой чемоданчик с аптечкой, потащил меня к выходу из квартиры.

– Стой… – захрипел я, увидев на диване бесчувственное тело Светика.

Гамигин не услышал меня или же просто не обратил внимания, решив, что у меня начинается бред.

– Стой!

Я попытался вырвать руку, за которую меня поддерживал Гамигин.

– Ну, что еще? – недовольно глянул на меня черт.

– Проверь… – с трудом выдавил из себя я.

– Что? – не понял черт.

– Мини-диски… У нее в сумочке…

Прислонив меня спиной к стенке, черт бросил на пол свой чемоданчик и схватил валявшуюся на полу сумочку Светика. Открыв, он выгреб из нее горсть блестящих мини-дисков.

Заметив, что черт начинает рассовывать мини-диски по карманам, я отрицательно мотнул головой.

– В чем дело? – непонимающе посмотрел на меня Гамигин.

– Положи их на место, – с трудом выдавил из себя я.

– Ты уверен? – с сомнением переспросил Гамигин.

Я молча кивнул и, наклонившись вперед, надсадно закашлял в кулак.

Быстро кинув мини-диски в сумочку Светика, Гамигин подхватил меня за плечи, не давая упасть.

Кашель отдавался режущей болью в простреленном легком, но сильнее, чем боль, было чувство мстительной радости от осознания того, что теперь-то я с ними со всеми поквитаюсь. Не имело никакого значения, на кого работала Светик. В чьих бы руках ни оказалась информация о тайных счетах наших высокопоставленных лиц в Госбанке Нелидии, он обязательно даст ей ход. А там за одним потянется и другое. Это только у них в Англии, как говорил Черчилль, политика похожа на схватку бульдогов под ковром, у нас же это скорее борьба нанайских мальчиков. Конечно, трудно было поверить в то, что одна только информация о финансовых злоупотреблениях в коридорах власти способна изменить установившийся у нас в Московии миропорядок. Но меня радовало уже то, что крови они себе попортят немало, пытаясь вновь расставить все по своим местам. Жаль только, никто из них никогда не узнает, кому, собственно, им следует быть благодарными за эту нежданную встряску.

Откашлявшись, я приподнял голову и прикрыл глаза, давая черту понять, что теперь все в порядке и мы можем идти.

Когда мы выходили за дверь, я взглядом указал на замок и едва слышно произнес:

– Как?..

– Как я попал в квартиру? – не останавливаясь, переспросил Гамигин. – Дорогой мой, я же все-таки работаю в Службе специальных расследований Сатаны. Твои замки – это сущая безделица. Меня могли засечь только камеры слежения, но, по счастью, за ними в этот момент никто не наблюдал…

Гамигин, кажется, говорил еще что-то, но я вновь начал погружаться в серый туман. Я смутно помню, как мы вышли из подъезда на улицу. В сознании запечатлелись только четыре безжизненных тела, лежавшие на полу в парадном. Судя по одинаковым серым костюмам, это были агенты НКГБ. Еще двух человек, подстреленных Гамигином, я увидел на улице. Один из них, одетый в черную кожаную куртку, лежал на краю газона, возле кустов. Другой повис на полуоткрытой дверце новенького изумрудно-зеленого «Форда».

Неподалеку от «Форда» стоял «Хэлл-мобиль» Гамигина. Открыв дверцу, черт помог мне забраться на заднее сиденье и кинул рядом со мной чемоданчик с аптечкой, после чего сам сел за руль.

Положив голову на подушки сиденья, я попытался глубоко вздохнуть и вновь зашелся от кашля.

– Постарайся дышать ровно и неглубоко, – обернувшись, посоветовал мне Гамигин.

Я слабо кивнул в ответ и тыльной стороной ладони вытер с губ кровавую слюну.

Машина сорвалась с места и, вылетев на основную трассу, сразу же перешла на скоростную полосу.

Я чувствовал жуткую слабость и холод в конечностях. Мне было больно и страшно. Я не хотел умирать и готов был цепляться за жизнь руками и зубами. Но у меня уже почти не оставалось сил, чтобы продолжать держаться на плаву. Если прежде, когда я терял сознание, все вокруг меня начинал заволакивать серый туман, постепенно становившийся все плотнее, то теперь контуры предметов, которые я еще видел, сделались нечеткими, смазанными, словно на рисунке акварелью, а цвета превратились в безжизненно-блеклые пятна засохшей краски. Почувствовав тошноту, я закрыл глаза и начал медленно сползать с сиденья.

Должно быть, инстинктивно стараясь удержаться, я ухватился рукой за спинку переднего сиденья, зацепив при этом плечо Гамигина.

– Каштаков! – обернувшись через плечо, заорал на меня черт. – Тебе сейчас нельзя отключаться!

Я уперся ногами в пол и попытался выпрямиться.

– Возьми в аптечке пневмошприц! – снова быстро глянув на меня, заорал Гамигин. Только так, крича во всю глотку, он мог все еще надеяться достучаться до моего меркнущего сознания. – Сделай себе еще одну инъекцию М-стимулятора! Ампула уже в шприце! Только возьми его в руку и плотно прижми к любому открытому участку кожи на теле!

С трудом переместив руку в сторону лежавшей всего в нескольких сантиметрах от меня аптечки, я подцепил указательным пальцем скобку замка. Но для того, чтобы поднять ее вверх, сил у меня уже не было. Да и стоило ли совершать какие-то невообразимые усилия, когда можно было просто закрыть глаза… Закрыть глаза… Закрыть…

– Каштаков! Дьявол тебя раздери!

Услышав пронзительный крик Гамигина, я вздрогнул и открыл глаза.

– Не отключайся, Дима! Мы уже почти приехали!

«Куда приехали?» – хотел спросить я, но решил, что, в конце концов, это не имеет ровным счетом никакого значения. Цель – ничто, главное – движение… Каждый должен постоянно находиться в движении… Как кролик, бегущий через поля…

Я сам не понял, как мне удалось открыть аптечку. Только приоткрыв в очередной раз глаза, я увидел, что сжимаю в кулаке пневмошприц.

– Сделай инъекцию, Дима! – орал сидевший на переднем сиденье и гнавший куда-то с запредельной скоростью свой «Хэлл-мобиль» Гамигин. – Делай, Дима!

Не понимая, зачем я это делаю, я прижал плоский диск на конце пневмошприца к животу. Шприц едва заметно дернулся. Этого оказалось достаточно, чтобы я выронил его на пол. Но содержавшийся в нем М-стимулятор, судя по всему, все же попал ко мне в кровь. Через пару минут я почувствовал, что сознание мое становится более ясным. Но одновременно с этим я вновь стал чувствовать боль, раздирающую всю правую часть моего тела.

– Очухался? – посмотрев на меня в зеркало заднего вида, спросил Гамигин.

Я слабо кивнул.

– Тебе больше нельзя принимать М-стимулятор, – сказал, глядя на дорогу, черт. – Две дозы и то слишком много. Третью сердце не выдержит. Так что старайся теперь сам контролировать свое сознание. Постоянно думай о чем-нибудь. Или лучше разговаривай со мной.

Я разлепил пересохшие губы и что-то невнятно просипел, пытаясь объяснить Гамигину, что рад бы был с ним поговорить, но, к сожалению, не имею такой возможности.

– Тогда слушай, что я тебе буду говорить, – верно истолковал предпринятое мною усилие черт. – Мы у себя в отделе все ж таки выяснили, каким образом труп Соколовского исчез из морга и объявился снова в своем гостиничном номере. При вскрытии тела выяснилось, что в мозг Соколовского был вживлен микрочип, корректирующий поведенческие реакции. Таким образом Соколовский пытался расширить возможности своей памяти. Или пытался избавиться от алкогольной зависимости. Сейчас уже невозможно восстановить первоначальную программу, заложенную в микрочипе, поскольку она почти полностью оказалась «съедена» инородной программой. Должно быть, общаясь с Соколовским, святоши провели сеанс вербального зомбирования – то, о чем я тебя предупреждал! – заложив в его подсознание программу, в соответствии с которой он обязан был отдать им все результаты своей работы. Однако святоши не знали о микрочипе, вживленном в мозг Соколовского, в котором и засела их программа. Возможно, она и причиняла Соколовскому внутреннее беспокойство, но все же не могла целиком и полностью подчинить его воле святош. Я думаю, труднее всего Соколовскому приходилось по ночам, когда сознание его погружалось в сон и программа святош получала возможность проявить себя хотя бы частично. Когда же Соколовский умер, оставшаяся в микрочипе программа взяла полный контроль над его телом. Мы так полагаем, что, в соответствии с программой святош, Соколовский должен был собрать все материалы своих работ и вместе с ними отправиться в Рай или в какое-либо другое место, назначенное для встречи. Но, поскольку труп Соколовского никаких документов при себе не имел, он направился в гостиницу, рассчитывая отыскать их там. Таким образом, святоши создали самого настоящего зомби – живого мертвеца. К тому времени, когда мертвец добрался до номера, в теле начались необратимые некротические изменения, в результате чего он лишился возможности двигаться… Ты меня слушаешь, Дима?..

Я слабо кивнул в ответ.

Гамигин говорил еще что-то о возможных мотивах убийства Соколовского, но я его не слушал. Я уже почти не чувствовал своего тела, даже боль ушла куда-то в глубину и почти не причиняла беспокойства. Быть может, это действовал адский М-стимулятор, хотя с такой же степенью вероятности можно было предположить, что мой организм исчерпал весь резерв своих возможностей. И все же, пока у меня еще было время, я думал. Прежде всего о Гамигине. Анс, хотя и был чертом, оказался отличным парнем – единственным, кто пришел мне на помощь тогда, когда мне это было действительно необходимо. Сам он не обмолвился пока об этом ни словом, но, я думаю, у него по службе будет масса проблем из-за того, что он уложил нескольких агентов НКГБ, наблюдавших за моей квартирой. Да и не одному НКГБ черт встал поперек дороги… А ведь он даже не знал, что мини-диск Соколовского находится у меня. Так, спрашивается, чего ради он открыл стрельбу из своего игломета?.. Странно все это. Странно и непонятно… А я до сих пор все еще не мог решить, что делать с этим треклятым мини-диском… Так ли уж важно знать, кто тебя создал?.. Имеет ли это какое-нибудь значение лично для меня?.. Нет. В этом вопросе я доверяю, пожалуй, только своим родителям… А ведь я их уже почти полгода не видел, хотя живем в одном городе… Город большой, а порядка в нем нет… Только один Градоначальник, похожий на горгулью со сложенными за спиной пластиковыми перепончатыми, как у летучей мыши, крыльями… Крыльями, которые, развернувшись, закроют собою все… Все… Все… Всех и вся…

Мысли в голове начали путаться, превращаясь в причудливую субстанцию, похожую на комок пластилина, в который были вмазаны куски различной формы и цвета. Я уже не мог сосредоточиться на каком-то одном предмете или образе. Все мешалось, путалось, перетекая из одного в другое. Город, превращенный в мини-государство, проплывал мимо меня за окнами «Хэлл-мобиля», подобно призрачному видению.

Совершив неимоверное усилие, я поднял руку и тронул Анса за плечо.

– Куда?.. – едва слышно произнес я пересохшими губами, когда он обернулся.

– Куда мы едем? – уточнил вопрос Анс.

Я коротко кивнул.

– В Ад, – ответил черт. – Куда же еще?.. Я оформил для тебя гостевую визу.

Если бы у меня еще оставалась хоть капля сил, я бы непременно хотя бы усмехнулся. Ничего себе гость – с двумя дырками в теле. А так… Ну что ж, в Ад так в Ад… И ничего здесь не поделаешь… Видно, судьба у меня такая… А судьбу, как и Родину, не выбирают… И угораздило же меня родиться…

Пока я мог хотя бы думать, я напряг память, стараясь вспомнить назание машины, служащей для доставки людей в Ад. «Хэлл-мобиль» – это уже сами черти придумали. А мы с готовностью подхватили. У нас теперь все так: сосиска – хот-дог, образ – имидж, председатель собрания – спикер… Теперь вот еще «Хэлл-мобиль»…

Ну да, конечно! Какой там, к дьяволу, «Хэлл-мобиль»! Я еду в Ад на катафалке!

И, что самое удивительное, мне это было уже абсолютно безразлично.