Сычев выбежал из метро, едва не сбив зазевавшегося на выходе пенсионера, тащившего за собой сумку на колесиках.

– Сори, – привычно бросил Сычев, даже не глянув на недовольно бухтевшего старика.

Сычев никуда не опаздывал, он просто привык жить в ритме, заметно опережавшем тот, что принимали за норму другие. Подобно капельке ртути, он сам и мысли его все время находились в движении. Если он и замирал на секунду, то лишь для того, чтобы мгновенно оценить ситуацию и начать действовать с утроенной энергией. О, энергии ему было не занимать! В свои сорок пять Александр Викторович Сычев выглядел от силы на тридцать три. Рот его был полон здоровых, крепких зубов, блестевших, как в рекламе зубной пасты, в густых волосах не было даже намека на седину. Походка – быстрая и пружинистая, как у победителя велогонки «Тур де Франс», улыбка – жизнерадостная и оптимистичная, словно у героя боевика в конце фильма, когда он уверен, что живых врагов у него уже не осталось. Карьере Сычева многие могли позавидовать, хотя сам Александр Викторович считал, что все самое главное у него еще впереди. И в личной жизни все было в порядке. Сычев не был женат, но не потому, что женщины его не интересовали. Александр Викторович полагал, что к браку следует относиться, как к покупке машины, – сначала посмотреть, на чем другие ездят, оценить достоинства и недостатки всех доступных моделей и только после этого обзаводиться своей.

А возникает вопрос: почему такой человек, как Александр Викторович Сычев, ездит на метро? Ответ прост, хотя для многих и не очевиден, – да потому, что это именно Александр Викторович Сычев, а не кто-то другой. Утром, в час пик, добраться на машине до офиса, расположенного в центре Москвы, в районе Чистопрудного бульвара, – задача почти безнадежная. Какой-нибудь надменный сноб будет упорно сидеть в застрявшей в пробке машине, изнемогая от духоты, пока его организм пропитывается ядом выхлопных газов. Но Сычев не из таких! На метро получается в два раза быстрее и куда как спокойнее. Связь – вот она, в кармане пиджака. А шофер с утра пораньше машину к офису уже подогнал. Время для Сычева стоит на втором месте. На первом – здоровье. Проехав утром семь станций на метро, он выигрывал как в первом, так и во втором.

На Чистых Прудах – обычная картина. Какой-то жлоб оставил машину на трамвайных путях, превратив кольцо конечной остановки в тупик. Вереница блокированных трамваев выстроилась, должно быть, вдоль всего бульвара. Трамваи звенят надрывно, толпа народа, собравшаяся на остановке, на все лады ругается. Кто-то уже пинает злосчастную машину, но пока еще очень осторожно, а значит, дело не скоро сдвинется с мертвой точки.

Сычев только усмехнулся, глядя на всю эту бессмысленную суету. Жара такая, что к полудню асфальт плавиться начнет, а они еще и заводят себя с утра пораньше. В каком состоянии вернутся они вечером домой? Сил хватит разве что только на то, чтобы упасть на диван и тупо уставиться в телевизор. А у Александра Викторовича рабочий день раньше полуночи не заканчивается. Покончив с делами, он садится еще книжку какую новую полистать. Честно признаться, большого удовольствия от чтения он не получает, но любит быть, что называется, в курсе, чтобы иметь собственное мнение – может пригодиться, если вдруг на какой-нибудь неофициальной встрече или во время банкета зайдет речь о модной книжке очередного кумира временами читающей публики.

Странный, скажете, человек этот Сычев? Ну а кто нынче не странен?

Перебежав трамвайную линию между двумя застрявшими трамваями, Александр Викторович вышел на Чистопрудный бульвар. Пройтись в тени лип – одно удовольствие. Жаль, мало осталось в Москве таких замечательных мест, как это. Сычев посмотрел на проблески ясного голубого неба, мелькающие сквозь листву, и улыбнулся, радуясь жизни.

Но не успел Александр Викторович отойти от трамвайной линии, как из-за памятника Грибоедову наперерез ему, прихрамывая, вывалилась скособоченная фигура с протянутой рукой.

– Поделись… – услышал Сычев профессионально поставленный скулеж опытного попрошайки.

Александр Викторович нищим не подавал. Не потому, что был черств и жаден, а по принципиальным соображениям. Сычев ненавидел хитрецов, надеявшихся прожить за чужой счет. Вот бабульки в метро, торгующие всякой мелочью с рук, те честно пытались заработать себе на жизнь. Встречая таких старушек, Александр Викторович непременно покупал у них газеты, которые не читал, или карманный календарик со схемой метро, который ему был ни к чему. А этот – Александр Викторович окинул быстрым взглядом приставшего к нему попрошайку – молодой еще мужик, не старше самого Сычева. А помыть его, почистить да приодеть, так, может, еще и помоложе окажется. Нет, просто так, Христа ради Сычев даже рубль в протянутую ладонь не кинет.

– Бог подаст, – пообещал нищему Александр Викторович и, чтобы не коснуться нечаянно локтем этого человекообразного существа, сделал шаг в сторону.

Но попрошайка с неожиданным проворством кинулся следом за Сычевым и ухватил его за руку, в которой Александр Викторович держал «дипломат».

– Поделись, – снова жалостливо загундосил оборванец. – Поделись со мной своей печалью.

Когда смысл просьбы дошел до сознания Сычева, Александр Викторович остановился и, недоуменно склонив голову к плечу, посмотрел на попрошайку.

– Простите, что вы хотите? – спросил он, сделав при этом движение локтем, стиснутым грязными пальцами.

На сухих, потрескавшихся губах нищего появилась заискивающая улыбка.

– Поделись со мной своей печалью, – повторил попрошайка.

Убедившись, что не ослышался, Александр Викторович слегка приподнял левую бровь. Случай был необычный, но интересный скорее психиатру, нежели деловому человеку.

– Извините, – сказал Александр Викторович. – Я спешу.

Дернув рукой, Сычев вырвал локоть из пальцев нищего – пятен на рукаве светло-серого пиджака, по счастью, не осталось, оставалось надеяться, что и зараза никакая не пристала, – и быстро зашагал по гравиевой дорожке. Но нищий и не думал отставать – припадая на левую ногу, заковылял следом.

– Послушай, – нудно трендел попрошайка, держась на полшага позади Александра Викторовича. – Я же тебе помочь хочу… Отдай мне свои печали… Самому же на душе легче станет… А?.. Ну, чо тебе стоит?..

– Не валяйте дурака, уважаемый, – не замедляя шага, недовольно поморщился Сычев. – Какие еще печали, если вам нужны деньги! Ведь так?

Александр Викторович быстро глянул через плечо в тайной надежде, что преследователь исчез.

– Не так, – дернул подбородком нищий. – Деньги мне не нужны.

– Да ну? – сделал вид, что удивился, Александр Викторович. – Извините, но ваш внешний вид не свидетельствует о достатке.

Нищий окинул взглядом свой костюм, вполне традиционный для попрошаек всего мира. Вид у него при этом был такой, будто его совершенно необоснованно обвинили в нечистоплотности.

– Так разве ж в этом дело? – снова посмотрел он на Сычева. – Разве ж наряды определяют суть человеческую? По делам! – Грязный указательный палец нищего взлетел к небесам. – По делам судить следует!

– Делом вам действительно стоило бы заняться, – по-своему интерпретировал слова нищего Александр Викторович. – Работать нужно, уважаемый! – Сычев бросил на преследователя быстрый взгляд через плечо. – Работать, а не попрошайничать! Вам сколько лет?

Сычев и сам не понял, с чего вдруг задал вопрос своему странному спутнику? Какое ему было дело до грязного попрошайки? Но ведь спросил же почему-то.

– Да какое это имеет значение. – Нищий шмыгнул носом и утерся драным рукавом.

– А может быть, вы неизлечимо больны? – снова непонятно с чего вдруг поинтересовался Александр Викторович.

Прежде чем ответить, нищий задумался. Серьезно задумался. Он словно бы прислушивался к тому, что происходило в его организме, желая убедиться, что с ним все в порядке.

– Да нет, – на ходу пожал он плечами, – на здоровье не жалуюсь.

– А с ногой у вас что? Вы ведь хромаете.

– А, – махнул рукой нищий, – отсидел.

Сычев вдруг остановился и повернулся назад, так что попрошайка едва не налетел на него.

– И вам не стыдно? – с укоризной спросил Александр Викторович.

– А чо? – не понял оборванец.

– Не стыдно ли вам, здоровому и пока еще не старому мужчине, попрошайничать?

– Ну, дак, чо поделаешь, – вроде как с сожалением, даже развел руками попрошайка. – Печаль, она ведь на улице не валяется. Выспрашивать приходится.

– То есть выпрашивать, – поправил нищего Александр Викторович.

– Не, – неожиданно лукаво улыбнулся тот. – Именно что выспрашивать. О своих печалях человек должен сам рассказать.

Александр Викторович перекинул «дипломат» из одной руки в другую.

– То есть вы хотите сказать, деньги вам не нужны?

Попрошайка смущенно почесал заросший щетиной острый подбородок.

– Ну, ежели мелочь какую подкинешь, так я не откажусь, – признался он.

– Все ясно, – саркастически усмехнулся Сычев.

Разговор о печалях был всего лишь вступлением, артистической преамбулой перед тем, как начать клянчить деньги, как и полагается профессиональному нищему. Ох, лучше бы он сразу перешел к делу. Конечно, и в этом случае денег от Сычева он бы не получил, но тогда у Александра Викторовича хотя бы вера в добропорядочность московских нищих сохранилась.

– Не, ты меня не понял! – Попрошайка и не думал оставлять Александра Викторовича в покое – бежал следом и пытался за рукав ухватить. – Ежели не хочешь, так денег можешь не давать! Но только расскажи мне о своих печалях!

– Я похож на человека, изнуренного печалью? – усмехнулся Сычев.

– Нет. Поэтому я к тебе и подошел.

Заявление попрошайки было лишено какой-либо логики, что заставило Александра Викторовича вновь взглянуть на него с интересом.

– Ты выглядишь молодцом, – улыбнулся Сычеву нищий. – Сразу видно, ни с кем своими печалями не делишься, все в себе держишь.

Александр Викторович хмыкнул – слова оборванца были не лишены смысла. Надо же, знаток человеческих душ из подворотни.

– А с чего вы решили, что вам я о своих печалях расскажу? – Вопрос был задан не просто так – Сычеву на самом деле вдруг стало интересно, что ответит на него попрошайка.

– Так что ж, – усмехнулся нищий. – Ты меня не знаешь, я тебя тоже – встретились да разбежались. Вроде как и не было ничего. А на душе легче станет.

Ох, ну и философ!

– Вам-то это зачем?

– Ну… – Попрошайка замялся, как будто не знал, что ответить. – Работа у меня вроде как такая.

– Что за работа?

– Людские печали собирать, – ответил нищий, глядя при этом куда-то в сторону.

– Ну, нет, – усмехнулся Сычев. – Со мной у тебя этот номер не пройдет. – Незаметно для себя он перешел в общении с нищим на «ты», звучащее снисходительно и немного покровительственно.

– Чего? – вполне искренне удивился попрошайка.

– Я, значит, исповедуюсь тебе, после чего делаю скромный взнос на развитие дела. Что, угадал?

– Нет, – покачал головой оборванец.

– Что же ты хочешь?

– Услышать о твоих печалях.

– Отвяжись, а? – с тоской посмотрел на нищего Сычев. – Такой день хороший… Жарко только… А тут ты. – Александр Викторович удрученно вздохнул. – Как будто вокруг других людей нет. Видишь же, несговорчивый я.

– А ежели я тебе всю правду расскажу? – прищурился нищий.

Не хитро, нет! Скорее оценивающе. Попрошайка смотрел на Александра Викторовича так, словно хотел понять, поймет ли Сычев то, что он собирался ему поведать.

– О чем? – спросил Александр Викторович.

Он уже почти бежал по дорожке бульвара – нужно только поскорее добраться до офиса, а там уж охрана остановит навязчивого попрошайку.

– О том, на что мне чужие печали, – ответил на вопрос Сычева нищий.

Александр Викторович промолчал – пустой был разговор. Солнечное настроение, с которым Сычев вышел из метро, улетучилось, как не бывало. А это значило, что теперь Александру Викторовичу придется минут сорок приводить в порядок мысли и чувства – как минимум три чашки кофе потребуется, прежде чем он сможет включиться в работу. Вот именно после таких встреч начинаешь понимать, почему люди предпочитают ездить на машинах.

– Слушай. – Попрошайка изловчился-таки и поймал Сычева за рукав. – Ты про Вечного Жида слыхал?

Александр Викторович дернул рукой, пытаясь вырваться, но пальцы оборванца, точно крючья, вцепились в ткань.

– При чем тут Вечный Жид? – Недовольно глянул он на нищего.

– Так это ж он меня научил печали собирать!

Александр Викторович чувствовал, как в душе у него поднимается волна раздражения, готовая все смести на своем пути. Он и не помнил даже, когда в последний раз испытывал что-то подобное, а потому и не мог понять, нравится ему это или нет.

– Слушай, слушай! – дважды дернул Сычева за рукав оборванец, тащившийся следом, точно буй. – Ты ведь ничего не знаешь. Там ведь все не так на самом деле было!

Сычеву стало ясно, что к нему пристал сумасшедший. Как-то от него надо было избавиться. Но как? Александр Викторович озирался по сторонам в надежде увидеть либо милиционера либо прохожего, к которому можно было бы обратиться за помощью. Но, как назло, мимо только старушки с авоськами семенили да детвора неразумная бегала. Решившись на отчаянный шаг, Александр Викторович сунул руку во внутренний карман пиджака, собираясь достать бумажник.

Попрошайка верно истолковал жест Сычева. Но вместо того, чтобы обрадоваться, всем своим тщедушным телом повис у него на локте, не давая рукой двинуть.

– Да не нужны мне твои деньги, понимаешь? – закричал он едва ли не со злобой. – Мне печали твои нужны!

Александр Викторович остановился, провел ладонью по взмокшему лбу и, запрокинув голову, посмотрел на ослепительно голубое, раскаленное солнцем небо.

– Понимаешь, – талдычил свое повисший на локте нищий, – Агасфер, он ведь не проклят был за то, что Христа со своего порога прогнал. Нет, он, наоборот, ему отдохнуть предложил и чашку воды подал. А потом сказал: «Поделись со мной своей печалью, Назаретянин». И Христос начал рассказывать. Говорил он недолго, минут пятнадцать. Потом поднялся, взвалил на спину свой крест и дальше пошел. А сосудом его печали стал Агасфер. И столько печали поведал Иисус Агасферу, что понял тот: нельзя ему более оставаться дома, а следует идти по свету, чтобы продолжить собирать людские печали – те, что Назаретянин взять не успел.

– Ну что ты несешь? – с тоской произнес Александр Викторович и вновь предпринял попытку освободиться.

– Нет, нет, ты дослушай, – не отпустил его нищий. – Не проклятие, а печаль делает человека бессмертным. Поэтому и стал Агасфер Вечным Жидом, обреченным до скончания веков скитаться по белу свету и выспрашивать у людей печали.

– А ты-то здесь при чем? – устало спросил Сычев. – Ты ведь, надеюсь, не Агасфер?

– Не, – мотнул головой оборванец. – Я с Агасфером в 1802-м под Рязанью встретился.

– Ага, – энергично кивнул Александр Викторович. – И сколько же тебе сейчас лет?

– Про то не ведаю, – безразлично усмехнулся нищий. – Не считаю я своих годков. Потому что, покуда в мире есть печаль, смерть мне не грозит.

– Все? – посмотрел на попрошайку Александр Викторович.

– А твоя история? – удивленно воззрился на него тот. – Ты же обещал мне о своих печалях рассказать!

– Ничего я тебе не обещал! – Сычев изо всех сил дернул рукой, в которую, точно клещ, впиявился оборванец.

Нищий мотнулся из стороны в сторону, едва устоял на ногах, но хватку грязных пальцев не ослабил.

– А как же…

Сычев понял, что уладить дело миром уже не удастся. Тем более что ему оставалось только дорогу перейти, а там – офис родной и охранники у дверей. Вот пусть охранники с этим нищим и разбираются. А уж куда они его решат определить – в милицию или в психушку, – Александру Викторовичу было все равно.

– Поделись со мной своей печалью, – снова жалобно заскулил оборванец.

Волоча за собой попрошайку, Сычев ринулся через дорогу.

Он не увидел мчавшуюся прямо на него машину, не услышал взвизгнувшие тормоза, не почувствовал боли от удара. Просто мир внезапно перевернулся вверх тормашками. На секунду Александр Викторович увидел прямо над собой небо, похожее на обрывок голубого шелка, а затем провалился во тьму. В небытие.

Когда Сычев пришел в себя, он не сразу вспомнил, что произошло. Он не знал, где находится, поэтому боялся открывать глаза. Прошло какое-то время. Александр Викторович был не в состоянии хотя бы примерно определить, как долго он лежал с закрытыми глазами. Быть может, он снова потерял сознание? Если так, то в чувства его привели голоса. Два голоса, звучавшие так тихо, что Сычев не все слова мог разобрать.

– …травмы, несовместимые с жизнью…

– …перелом основания… в поясничном отделе…

– …может быть, день-другой еще…

– …а толку что? Все равно ведь не вытянем…

Слушая голоса, Александр Викторович вспоминал, что произошло. Сначала к нему привязался сумасшедший нищий, уверявший, что он друг Агасфера. А потом… Потом его сбила машина… Выходит, речь идет о нем?

Только сейчас Сычев вдруг с ужасом понял, что не чувствует своего тела. Что это, последствия анестезии или паралич?

Голоса стихли, растворившись в пустоте. И только тогда Сычев рискнул открыть глаза. Сначала он увидел только мутный сероватый свет. Сообразив, что это слезы набежали на глаза, Александр Викторович несколько раз энергично сморгнул. Теперь он мог видеть больничную палату со стенами, выложенными белым кафелем, и одним большим окном, нижняя половина которого была замазана белой краской. Краем глаза Александр Викторович увидел стеллажи с многочисленными приборами, к которым он был подключен.

Реанимация…

Не имея возможности повернуть голову, Сычев скосил глаза в другую сторону. На стульчике у окошка сидела пожилая санитарка. Сложив морщинистые руки на коленях, она с грустью смотрела на больного.

Сычев шевельнул губами.

– Лежи, милый, лежи, – тут же наклонилась к нему санитарка. – Пить тебе сейчас все равно нельзя.

Александр Викторович дернул щекой, давая понять, что просит не о том. Он пытался объяснить, что ему надо, но пластиковая трубка, вставленная в рот, мешала двигать языком. Пару раз ему все же удалось издать слабое нечленораздельное мычание.

– Ну, что ж ты такой беспокойный, – с тихой укоризной произнесла санитарка.

Она протянула руку, чтобы поправить трубку, которую Сычеву все же удалось сдвинуть с места, и на секунду освободила ему язык.

– Поделись… – едва слышно выдохнул Александр Викторович.

– Чего? – Санитарка наклонилась еще ниже, пытаясь разобрать, что говорит больной.

– Поделись… – с трудом выдавил из горла Александр Викторович. – Поделись со мной… своей печалью…

Санитарка удивленно смотрела на Александра Викторовича.

Добрая женщина, она не понимала, о чем он ее просил.