Глава 4
Малый Чересседельный переулок Павел отыскал недалеко от центра, в одном из тех мест, где, сделав всего несколько шагов в сторону от автомагистрали, можно увидеть за спинами современных бетонных многоэтажек дома, возраст которых исчисляется, должно быть, трехзначным числом. Кто жил в этих двух-, трехэтажных строениях, вросших в землю по окна первого этажа так, что для того, чтобы войти в подъезд, нужно было спуститься вниз по узкому наклонному желобу, протоптанному в слое спрессовавшегося мусора?
Стены парадного были вымазаны – иначе не скажешь – неровным слоем грязно-зеленой краски, облупившейся и облезшей во многих местах. Над грудой сорванных со стены почтовых ящиков красной краской были намалеваны корявые буквы: «Граждане жильцы! Соблюдайте в подъезде чистоту и порядок!» Надпись, похоже, сделали просто пальцем, измазанным в краске. Наверх вела лестница с выщербленными ступенями и без перил.
Квартира, которую искал Павел, находилась на третьем этаже. Дверь была новая, неокрашенная, номер квартиры аккуратно выведен на доске фломастером.
Не найдя звонка, Павел негромко постучался.
– Да-да, входите! Дверь не заперта! – громко ответил из-за двери сильный несколько глуховатый мужской голос.
Павел открыл дверь и оказался в длинном полутемном коридоре.
– Проходите же! – позвал из глубины квартиры все тот же голос.
Миновав коридор, Павел попал в небольшую почти квадратную комнату. Окна плотно закрывали горизонтальные жалюзи. На полу был расстелен лимонно-желтый ковер с очень густым, мягким ворсом. По центру ковра стояла настольная лампа без абажура. Ее яркий слепящий свет делал все, что находилось вокруг, плоским и контрастным.
Мебели в помещении не было никакой, кроме двух больших, глубоких кресел, в одном из которых сидел хозяин.
Поднявшись навстречу гостю, он слегка наклонил голову и представился:
– Матфеев, Матфей Матфеевич. Чем обязан вашему визиту?
Неловко поклонившись в ответ, Павел назвал свое имя и протянул Матфееву его визитную карточку.
– Очень рад вас видеть. Прошу, садитесь, – Матфеев сделал приглашающий жест в сторону кресла.
Хозяин квартиры был высокий, подтянутый мужчина лет пятидесяти. В длинных, густых, зачесанных назад темных волосах лишь местами пробивались редкие седые нити. На узком вытянутом лице с острыми угловатыми чертами резко выделялся большой крючковатый нос с горбинкой. Глаза скрывали очки с темными зеркальными стеклами. Весь костюм Матфеева – мягкие кожаные полуботинки, узкие брюки и свитер под горло с закатанными по локоть рукавами – был цвета безлунной ночи. Рельефные мышцы предплечий говорили о недюжинной силе их обладателя.
– Прошу извинить меня за скудность обстановки: я здесь временно, проездом. – Разговаривая, Матфеев слегка шевелил кончиками пальцев, будто старался освободиться от налипшей на них невидимой паутины. – Букинист, должно быть, сказал вам, что меня интересует книга, которую вы купили у него вчера.
– Меня тоже интересует эта книга, именно поэтому я и пришел, – сказал Павел.
– Она у вас с собой.
То, что это было скорее утверждение, нежели вопрос, Павлу не понравилось, поэтому он и ответил:
– Нет, она осталась дома.
– Вы говорите неправду, – с укором произнес Матфеев. – Книга лежит у вас во внутреннем кармане плаща.
– Откуда вам это известно?
Матфеев сделал неопределенный жест рукой: какая, мол, разница, известно – и все тут.
– Покажите мне ее! – Это прозвучало почти как приказ. – Прежде чем продолжать разговор, я должен убедиться, что это именно то, что мне нужно.
Павел достал книгу и, держа ее обеими руками, протянул Матфееву так, чтобы он мог рассмотреть обложку.
Матфеев, весь напрягшись, подался вперед. Пальцы его нетерпеливо подергивались, казалось, он готов был вырвать книгу из рук Павла.
– Да, это она, – сказал Матфеев. Внимательно рассмотрев книгу, он вновь, расслабившись, погрузился в кресло. – Что вы хотите за нее?
– А что вы можете предложить? – растерялся от неожиданности Павел.
– Все, что хотите, – приподняв руки с колен, Матфеев слегка развел их в стороны. – Практически все.
– Прежде всего я хочу знать, что это за книга.
И Павел снова убрал книгу в карман, давая тем самым понять, что не торопится с ней расстаться.
– Это книга по алхимии. – Голос Матфеева стал безразлично ровным. Слишком уж безразличным. – Написана она в тринадцатом веке монахом-альбигойцем Густавом Майрой, напечатана в конце пятнадцатого в городе Майнце.
– На вид книга совсем новая, – возразил Павел.
– Современное переиздание, – ответил Матфеев. – Выпущена очень небольшим тиражом, специально для коллекционеров. Больше ни для кого интереса она не представляет.
– На каком языке она написана? – тут же спросил Павел.
– Это давно забытый тайный язык альбигойского ордена, – кистью левой руки Матфеев неопределенно взмахнул в воздухе.
– Вам известно название книги? – задал новый вопрос Павел.
– Конечно, – лениво кивнул Матфеев. – «Великое Делание и другие сто рецептов для практического применения».
– В таком случае, – Павел бросил на Матфеева взгляд победителя, – у меня совсем не та книга, которая вам нужна.
– Что вы хотите этим сказать? – Брови Матфеева удивленно взметнулись над оправой очков.
То, что Павел не видел глаз собеседника, лишало его возможности до конца насладиться своим торжеством.
– Книга, которая лежит у меня в кармане, называется «К истории зеркал и связанных с ними явлений симметрии сна», и написал ее некто по имени Гельфульд Глумз!
Матфеев, как подброшенный, вскочил на ноги.
– Кто вам это сказал?! – негромко, со сдержанным напряжением воскликнул он.
– Прочитал, – невозмутимо ответил Павел, покачивая ногой.
– Как это «прочитал»?! – Голос Матфеева едва не сорвался на крик.
Павел удивленно повел плечом, выгнул губы и наморщил лоб, как будто не понимая, чему здесь собственно удивляться?
– Как все читают. – Он взмахнул рукой, пытаясь повторить недавний непринужденный жест своего собеседника.
– Вы знаете язык?
В голосе Матфеева явственно прозвучали растерянность, недоверие и злость.
Ах, как хотелось Павлу видеть в эту минуту его глаза!
– Извините, но я пришел сюда не для того, чтобы меня допрашивали, – церемонно, со сдержанным торжеством произнес Павел. – Я вижу, откровенный разговор у нас не получается.
Поднявшись из кресла, он коротко поклонился – гораздо изящнее, чем при знакомстве, – и направился к выходу.
– Постойте! – Стремительно выбросив руку вперед, Матфеев крепко ухватил Павла за локоть. – Искренне прошу простить, но вы ошеломили меня своими словами! Я был уверен, что никто в вашем мире не сможет прочесть книгу Глумза!
Павел позволил Матфееву снова усадить себя в кресло.
Матфеев, похоже, был уверен в том, что его гостю удалось прочитать всю книгу Глумза, и Павел не стал разубеждать его. Слушая Матфеева, он только многозначительно кивал.
– Как вы понимаете, – продолжал тот, – знания, заключенные в книге Глумза, практически бесполезны в Реальном мире, но в Мире сна они бесценны.
При словах «Мир сна» Павел перестал изображать всеведущего мудреца и удивленно посмотрел на Матфеева.
– Вы верите в существование Мира сна? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более небрежно.
– Конечно, – ответил Матфеев и едва заметно улыбнулся. – Ведь я сам оттуда.
Если бы не события, проиcшедшие прошлой ночью и сегодня утром, Павел скорее всего счел бы Матфеева сумасшедшим и поспешил бы уйти. Но теперь он уже сам был близок к тому, чтобы поверить в существование таинственного, никому не известного, находящегося где-то за гранью реальности Мира сна. В противном случае пришлось бы разрабатывать версию о эпидемии галлюцинаций с однотипными видениями.
– Итак, думая, что мне неизвестно содержание книги, вы собирались купить или выменять ее у меня, чтобы воспользоваться в личных интересах, – произнес Павел голосом судьи, оглашающего приговор.
– Но теперь я готов предложить вам другие условия…
В коридоре послышались быстрые легкие шаги, и в комнату вбежал человек. Даже, скорее не человек, а человечек: роста в нем было не более полутора метров. Широкие кожаные ремни, перепоясывающие его довольно упитанное тело вдоль, и поперек, и накрест, делали его похожим на туго перетянутый шпагатом батон колбасы. Лицо – неподвижное, не отражающее никаких чувств и эмоций, – казалось маской, отлитой из голубого, матово отсвечивающего фарфора. Бритая голова с оттопыренными ушами и очень маленький, высоко вздернутый нос придавали человечку сходство с традиционным скульптурным изображением Будды.
– В чем дело, Шайха? – глянув на него, недовольно повысил голос Матфеев.
– Центурионы! – человечек суетливо взмахнул руками, будто отгонял от своей лысины пчелиный рой.
Матфеев поднялся из кресла и с раздражением впечатал кулак в раскрытую ладонь другой руки.
– Выследили!
– Ага, – быстро кивнул Шайха.
Павел не успел заметить, откуда в руке Матфеева появился пистолет. Очень длинное, расширенное у основания дуло и высокая прицельная планка придавали оружию довольно-таки необычный вид.
Забыв о госте, Матфеев бросился через коридор к входной двери.
После нескольких секунд колебания, Павел последовал за ним. На это его толкнуло вовсе не любопытство и уж тем более не жажда приключений, а простое соображение о том, что выход из квартиры скорее всего был один. Оставаться же в квартире, хозяин которой чуть что хватается за пистолет, Павел не имел ни малейшего желания, даже при том интересе, который начало вызывать у него словосочетание «Мир сна».
Осторожно выглянув за дверь, Павел увидел, что Матфеев неподвижно замер на лестничной площадке, широко расставив ноги. Пистолет он держал обеими руками чуть правее лица, направив ствол в потолок.
Снизу гулким эхом доносились тяжелые, частые шаги нескольких человек, быстро поднимающихся по лестнице.
Павел обернулся к притаившемуся за его спиной Шайхе, чтобы спросить, кто такие центурионы и что они хотят от Матфеева, но маленький человечек, опередив его, приложил палец к губам, призывая молчать.
Павел снова выглянул на лестницу.
На этот раз он увидел около десяти человек, одетых в светло-серые комбинезоны со множеством «молний» и накладных карманов. Головы и шеи их наглухо закрывали серебристые шлемы. Узкая Т-образная прорезь на лицевой части шлема оставляла открытыми только глаза и нос. Каждый из центурионов был вооружен короткоствольной винтовкой с узким прикладом.
Матфеев, отойдя в сторону, прижался спиной к двери напротив, и центурионы бодрой рысью успели преодолеть больше половины лестничного пролета, прежде чем первый из них заметил противника.
В тот самый момент, когда бегущий впереди всех центурион с двумя красными нашивками на рукаве, что-то громко и невнятно крикнув, вскинул винтовку, Матфеев сделал шаг навстречу. Оказавшись лицом к лицу с наступающими, он выбросил вперед руки с пистолетом и четыре раза нажал на курок.
Четыре оглушительных выстрела в замкнутом лестничном пространстве слились в единый грохочущий гул.
Четверо центурионов, отброшенные назад выстрелами в упор, покатились вниз по лестнице, сбивая с ног и увлекая за собой остальных.
Пока длилась эта неразбериха, Матфеев выстрелил еще несколько раз в кучу перемешавшихся живых, умирающих и мертвых тел и, сделав шаг в сторону под прикрытие лестничного марша, быстро сменил в пистолете обойму.
Центурионы отступили на этаж, оставив на площадке шесть человек. Двое из брошенных были только ранены и пытались отползти к своим. Остальные тела лежали неподвижно.
Матфеев посмотрел на Павла.
Павел взирал на происходящее широко раскрытыми, полубезумными глазами, которым сам же отказывался верить. Чтобы такое происходило в центре Москвы?..
– Ну как, парень? – подмигнул ему Матфеев.
Павел покрутил головой, словно стараясь протолкнуть застрявшую в горле кость, и издал какой-то нечленораздельный булькающий звук.
– Понятно, – ухмыльнулся Матфеев. – Шайха, выведи его отсюда. Думается мне, следующую атаку центурионы подготовят более основательно.
Шайха дернул Павла за рукав и кивком головы велел следовать за собой.
Дважды приглашать парня не пришлось. Он что было духу припустился следом за своим провожатым.
– Павел, береги книгу! – крикнул им вслед Матфеев. – Я очень скоро найду тебя, и тогда мы закончим наш разговор!
В квартире все-таки имелся другой выход.
Шайха долго вел Павла по темному коридору. Временами по сторонам мелькали мутные зеркала, отраженные в них канделябры с зажженными свечами, неясные картины в потемневших золоченых рамах, складки пыльных, пропахших нафталином портьер. Миновав ведущую вниз винтовую лестницу, показавшуюся Павлу бесконечной, они очутились в просторном полутемном зале, освещенном отблесками пылающего в камине огня. Огромный стол в центре, накрытый к обеду, ждал гостей, которые, казалось, должны были появиться с минуты на минуту. Но Шайха, не давая Павлу возможности задержаться и осмотреться, вел его все дальше и дальше через нескончаемую вереницу сумрачных переходов, комнат, лестниц и дверей.
Когда Павел пытался о чем-то спросить своего провожатого, тот в ответ только что-то невнятно бурчал и ускорял шаг.
И, когда Павел уже решил, что конца этому лабиринту не будет, Шайха вдруг остановился и, указав рукой на свет, брезжущий впереди, растворился в темноте.
Пройдя еще несколько метров, Павел уперся в железную дверь, через зарешеченный верх которой пробивался дневной свет.
Открыв дверь без особых усилий, Павел оказался на тихой, глухой московской улочке. Чуть в стороне, сидя на скамейке, мирно беседовали старушки, время от времени поглядывая на копошащихся в желтой опавшей листве внучат.
Павел обернулся. В том месте, гда только что была дверь, он увидел лишь глухую кирпичную стену.
