Часть четвертая
Последняя битва «Гольфстрима»

Детей у Октавия оказалось на поверку не четверо, а всего один, и супруга пребывала в добром здравии, но мы простили иерарху эту маленькую безобидную ложь. И не только простили, но даже обрадовались, узнав, что вместо шумной оравы ребятишек нам придется держать в заложниках лишь восьмилетнего мальчишку и его сорокалетнюю мать. Последняя оказалась достаточно разумной, чтобы смириться с участью пленницы в стенах собственного жилища, и придумала для сына сказку, почему им категорически нельзя приближаться к двери и выходить за порог.

Впрочем, для них это было не слишком суровым ограничением. После наводнения иерарх переправил семью из столицы на Ковчег, в свои апартаменты, располагающиеся поблизости от храмового корабля, на посудине под названием «Архангел Сариил». И потому напуганные Новым потопом жена и сын Октавия не больно-то рвались сходить с Ковчега на смертельно опасную землю. Как и большинство других септиан, боявшихся, что они не успеют вернуться на плавучий город до удара стихии. Поэтому с недавних пор самой привилегированной работой здесь считалась та, что не требовала уходить далеко от Ковчега. А еще лучше – та, которая протекала непосредственно на палубах и в трюмах сцепленных между собой судов.

Катастрофическая нехватка рабочих рук вынудила Нуньеса отрядить на стройку также слуг и клириков, поэтому из всей прислуги в доме Октавия осталась одна престарелая кухарка. С огнем она, естественно, не дружила, и нам пришлось поневоле вернуться к прежней диете. Которую наши желудки, привыкшие к горячим супам и жареньям, приняли не сразу. Но разводить костер, даже маленький, было слишком рискованно, поскольку идущий из покоев иерарха дым выдал бы нас с головой. Пришлось смириться с септианской кухней и харчеваться с хозяевами из одного котла, довольствуясь тем, что отсталость здешнего меню искупалась его разнообразием…

…Так же, как и риск, на который мы пошли, чтобы проникнуть на Ковчег, искупался надежностью нашего сегодняшнего убежища. Уж где-где, но в такой близости от святая святых Ковчега наши недруги – кем бы они ни были – станут искать нас в самую последнюю очередь.

Эту выгодную стратегическую позицию мы заняли не сразу, а поэтапно.

Перво-наперво пришлось отогнать «Гольфстрим» на уже облюбованную нами, разоренную пригородную ферму и традиционно поручить приглядывать за ним Сенатору и Физзу. По пути туда мы сделали остановку и высадили в окрестностях Ковчега Октавия и Убби, который снова был вынужден идти на дело налегке, без своего привычного арсенала. Им обоим предстояла самая рискованная часть нашей операции по проникновению на Ковчег, причем первый рисковал ничуть не меньше второго. Северянину-то что? Он всегда готов сложить голову в неравной битве. А вот иерарх, который мог намеренно или нечаянно выдать своего сопровождающего, в любом случае не успеет убежать и скрыться от его гнева.

Но пока никто ни о чем не подозревал, этим двум калекам было поручено изображать из себя остатки возвратившейся из Корабельной Рощи разбитой армии Кирка. Нашему заложнику предстояло при этом играть самого себя, а Сандаваргу – выжившего головореза, которого иерарх нанял, чтобы тот сопроводил его, покалеченного, обратно в столицу. Маскировка была хоть куда: покрытый свежими ранами Убби являл собой красноречивое свидетельство тому, что Шишка и впрямь задал наемникам Нуньеса крутую трепку.

Само собой, Сандаваргу не было нужды встречаться с первосвященником. Октавий должен был довести «телохранителя» до своих апартаментов под предлогом того, чтобы выплатить ему расчет. Никто не посмел бы воспрепятствовать в этом члену синода, тем более что на Ковчеге уже не раз бывали наемники из Холодного квартала. Куда потом подевался этот северянин, тоже вряд ли кого-то встревожит. На гигантской стройплощадке, где сновали туда-сюда тысячи рабочих, уследить за отдельным человеком, даже краснокожим, было практически невозможно. Да никто бы за ним и не следил. Наводнение прикончило не только много строителей, но и жандармов. И теперь их едва хватало на то, чтобы патрулировать подступы к Ковчегу, не говоря о надзоре за самими трудягами.

Заставив иерарха поселить у себя дома врага, мы получали над Октавием дистанционный контроль и могли отпускать его улаживать дела в одиночку. Он накрепко усвоил предупреждение о том, чем опасен для его семьи любой донесшийся до Убби снаружи подозрительный шум. И хоть после допроса пленника мы вели себя с ним тактично, вряд ли он сочтет это нашей слабостью. Только не в компании с Сандаваргом. Уж Убби точно не даст забыть иерарху, с какими бессердечными ублюдками он связался.

Спрятав «Гольфстрим» и поручив де Бодье разбираться с трофейными пушками, я и Долорес снова напялили септианские накидки и потопали к Аркис-Грандбоулу. Но не прямиком. Сначала нам требовалось зайти в одно условленное место, где мы договаривались кое с кем встретиться. Если, конечно, этот человек не погиб во время наводнения или не передумал ехать в Великую Чашу.

Думаю, нет нужды напоминать, что этим человеком был не кто иной, как капитан дальнобоя «Торментор» Ласло Габор.

Я не особо уповал на нашу новую встречу. Если второй водяной выброс застал «Торментор» на берегу моря Зверя, шансы выжить у Габора и его команды были невелики. Поэтому я не удивился, когда у Пирамидальной скалы – места, где прежде пересекались западные караванные тропы и Первая Восточная гидромагистраль – не обнаружилось ни Ласло, ни отпечатков колес его бронеката. Обойдя вокруг скалы, я собрался было посетовать вслух о том, что, похоже, мы потеряли еще одного хорошего друга, но тут глазастая Малабонита заметила кое-что любопытное.

– А ну взгляни-ка вон туда, – попросила она, указав на верхушку скалы, где лежал одинокий булыжник величиной с человеческую голову. – Как думаешь, почему его не смыло водой?

– Потому что его положили туда после наводнения, – догадался я. Вышедшее из берегов море облизало эту возвышенность так старательно, что на ее склонах не осталось даже маленьких камешков. А обнаруженный Моей Радостью булыжник лежал вдобавок аккурат на самой вершине.

Склоны Пирамидальной скалы были достаточно пологими, и на них мог бы без труда взобраться даже мифический Сизиф со своим камнем. Взойдя к оставленному неизвестно кем знаку, мы перевернули булыжник и отыскали под ним небольшое углубление. А в углублении – плоскую иностальную коробочку, внутри которой оказалась записка.

«Если вы живы, знайте: я здесь, неподалеку, – говорилось в ней. – Готов помочь вам и В., если она тоже выжила и ваши планы остаются в силе. Дайте координаты для связи. Л. Г. – д. «Тор.».

Капитан Габор перестраховывался, но здесь, в краю мстительных ангелопоклонников, это было отнюдь не лишней предосторожностью. Как часто Ласло проверял свой тайник, неизвестно. Было бы, конечно, лучше дождаться его или его связного и все ему рассказать, но ведь не факт, что он придет сюда сегодня, а не завтра или послезавтра. Будь у нас в запасе время, мы бы так и поступили. Но уже нынешним вечером мы рассчитывали присоединиться к Октавию и Сандаваргу, поэтому нам приходилось спешить.

Обратная сторона записки была чистой, и я, достав карандаш, написал на ней ответное послание:

«Мы живы. Рады, что вы – тоже. От помощи не откажемся. Подробности можете узнать здесь (далее я указал географические координаты, по каким Габор мог отыскать «Гольфстрим». И какие абсолютно ничего не скажут человеку, не разбирающемуся в топографии). Только будьте осторожны: наш человек пребывает начеку, вооружен до зубов и не станет разговаривать с незнакомцами. Поэтому лучше, если вы навестите его лично. Е. П. Тр. – и. «Гол.».

Свернув записку, я засунул ее обратно в коробочку, которую также уложил на место и придавил камнем. На всякий случай мы просидели у Пирамидальной скалы еще полчаса, но так никого и не дождались. После чего подобрали пожитки и зашагали по направлению к Ковчегу…

Как я уже отмечал, мои отросшие волосы и борода и нехарактерная для Малабониты аккуратная прическа неплохо маскировали нашу преступную внешность. Для улиц Аркис-Грандбоула этого оказалось вполне достаточно. Однако на стройплощадке Ковчега, где околачивалось много клириков и иных церковных чинов, спрятаться за одной лишь измененной внешностью было сложнее. Поэтому мы еще утром заставили Октавия выписать нам пропускные документы. В них говорилось, что мы исполняем срочное поручение члена синода и что жандармам не рекомендовано чинить нам препятствия. Под каждым документом стояли оттиск перстня иерарха и его подпись, так что все было оформлено вполне законно.

Единственное, чем мы не располагали, это стигмами септианина. Они регулярно наносились на запястья ангелопоклонников едкой кровью священных нетопырей и не смывались по три-четыре месяца. До сей поры нам было попросту негде заполучить такие знаки. И в храм Семи Ангелов, что находился сегодня на главном судне Ковчега «Ной», мы, естественно, не сунемся без крайней нужды. Однако выход из этого положения все же был. В апартаментах Октавия имелись клетки с фосфоресцирующими нетопырями, что не только участвуют в церковных ритуалах, но и играют роль светильников в храме, на храмовой площади и в домах высокопоставленных горожан. И если мы благополучно доберемся до «Архангела Сариила», сегодня ночью иерарх устроит нам персональное помазанье. Пускай оно будет фиктивным, но следы на руках у нас появятся самые что ни на есть натуральные.

На стройплощадку мы прибыли вместе с хозяйственным обозом. Он следовал из Великой Чаши к Ковчегу, и мы просто пристроились ему в хвост по дороге. При нас были все те же сумки с инструментами, только на сей раз в них лежали разобранными уже не одна, а две «Мадам де Бум», а также несколько гранат. В хвосте обоза двигалась телега с водопроводными трубами. Впряженная в нее старенькая лошаденка едва тянула ее по раскисшей грязи. Как истинные септиане, мы с Долорес помогли единоверцу-вознице, сняв с повозки по одной трубе и переложив их себе на плечи. Возница, разумеется, не возражал, а его кляча и подавно.

Вот так незаметно, не выделяясь из толпы, мы с Малабонитой вошли на эпохальную стройку ангелопоклонников. По пути благодарный трубовоз рассказал нам, как быстрее добраться до «Архангела Сариила», не блуждая в сумерках среди множества расставленных на опорах кораблей. Дотащив нашу ношу до пункта выгрузки, мы избавились от нее, попрощались с возницей и отправились на поиски нужного судна.

В центральной части Ковчега все было давно готово к грядущему плаванью, и работы здесь уже почти не велись. Храмовый корабль напоминал в темноте затопленный нами у Нового Жерла плавучий дворец Владычицы – такой же внушительный и освещенный клетями с фосфоресцирующими нетопырями. Правда, иллюминация на «Ное» была победнее, да и сам он, когда погрузится в воду, станет выглядеть уже не таким гигантским. Но, тем не менее, малоприятное дежавю нас с Малабонитой посетило. Вновь мы взирали на плавучую громадину, на борту которой находилась Владычица Льдов. И вновь нам предстояло найти способ, как спасти заточенного на охраняемом судне, нужного нам человека…

«Архангел Сариил» был раза в два меньше «Ноя», и, помимо Октавия, на нем проживало еще четверо членов синода. Какой-то человек – возможно, капитан или его помощник – прохаживался взад-вперед у спущенных на землю крутых сходней, явно кого-то поджидая. Увидев нас, он тут же зашагал нам навстречу, и я полез в карман за пропусками.

– Брат Ангелос и сестра Кассия? – поинтересовался септианин.

– Воистину так, брат, – подтвердил я, приветственно кивая и протягивая ему документы, выписанные на фальшивые имена, какие он назвал.

– Я уж думал, вы сегодня не объявитесь, – раздраженно признался встречающий, отмахиваясь от наших бумаг. – Ладно, поднимайтесь. Его преосвященство Октавий приказал мне встретить вас и проводить в его обитель. Он еще не вернулся со срочного заседания синода, но сказал, что вы получите дальнейшие распоряжения от его супруги.

Я засунул пропуска обратно в карман, и мы с Малабонитой, поблагодарив привратника, двинули за ним вверх по сходням…

По всем признакам, «Архангел Сариил» был в древности легким пассажирским судном. Апартаменты иерарха располагались в кормовой части на верхнем уровне трехпалубной надстройки. Еще до того, как мы подошли к нужной двери, она приоткрылась. А когда приблизились к ней, то разглядели Сандаварга, пристально наблюдающего за нами из полумрака прихожей, – очевидно, его чуткие уши заслышали наши голоса еще у сходней.

– Толстый святоша отправился к Нуньесу на доклад сразу после обеда и с тех пор не объявлялся, – сообщил северянин, впустив нас внутрь. – Не знаю, о чем они там треплются, загрызи их пес, но снаружи пока все тихо. Хотя не думаю, что Октавий нас выдаст. Видели бы вы, как причитала женушка над его сломанной рукой! А как он сам со слезами на колени падал и сыночка целовал! «Думал, – говорит, – что никогда вас больше не увижу, родненькие вы мои!..», ну и все такое прочее… Сдается мне, совершенно искренне плакал. Если бы притворялся, я бы это вмиг учуял.

– Надеюсь, тебе не пришлось тут никого запугивать или бить? – поинтересовался я, осматриваясь. Апартаменты не поражали простором, но по нашим невзыскательным меркам и такое жилище считалось роскошным. Вот только потолки были низковаты, и брату Ярнклоту, прихвати его Убби с собой, вряд ли удалось бы здесь разгуляться.

– Кого тут бить, сам-то подумай! – презрительно фыркнул северянин. – Баба, старуха-служанка и сопляк! Пару раз, правда, рыкнул на них, чтобы уяснили, с кем имеют дело, и все. Лишние двери я запер так, что их теперь снаружи не открыть, а изнутри – только с моей помощью. Окна в спальне, где пленники сидят, тоже заделал, и их без шума не откупорить. Есть еще пара люков в полу, но их я тоже придавил, на совесть… Так что, если придется держать оборону, тут поляжет столько ангелопоклонников, сколько их в наводнение не утопло.

– Будем надеяться, что до резни дело не дойдет, – устало проворчала Малабонита, сняв с себя пропыленную накидку и плюхаясь в мягкое кресло. – Разве что через пару дней я сама захочу прикончить кого-нибудь за кусок жареного мяса или чашку горячего супа… Вот тогда я за себя и впрямь не ручаюсь…

Хозяин возвратился с заседания синода за час до полуночи. Теперь его рука была загипсована, как положено, и покоилась на аккуратной перевязи. Вид у страдальца был осунувшийся и изможденный. К тому же ему крепко досталось от Нуньеса за проигранную войну с Корабельной Рощей. Но поскольку вины Октавия в этом не было – не он нанимал сквад Кирка и командовал штурмом крепости, – то другого, более строгого наказания ему не назначили.

– Сделал все точь-в-точь так, как вы просили, – известил он нас, садясь за накрытый служанкой стол и приступая к позднему ужину. Мы же не стали его дожидаться и перекусили еще час назад. Поэтому просто уселись рядом и стали слушать новости, сверля агента-заложника суровыми взглядами, от которых у него кусок с трудом лез в горло. – Да, я солгал, но Септет меня простит, ведь я действовал не по своей воле, а исключительно по принуждению…

– Что именно ты там наболтал? – поторопила его Долорес.

– Рассказал, что раскольники предали веру, обзавелись огненными пушками и ответили на наше мирное предложение залпом из всех орудий. Рассказал, что две трети наемников были убиты сразу же, треть разбежалась, а я упал с подбитого бронеката и повредил себе руку. И лишь один храбрый человек – вы, господин северянин – согласился сопроводить меня обратно в Аркис-Грандбоул. Куда мы с вами и прибыли спустя сутки после неудавшегося штурма.

– Все правильно, загрызи тебя пес, – похвалил его Убби и участливо осведомился: – Ну как, сильно наорал на тебя первосвященник за такие новости?

– А, не в первый раз, – отмахнулся Октавий и отпил из бокала добрый глоток вина. – Хотя, пожалуй, хуже еще не бывало. Ангелы свидетели: такую выволочку он мне еще не учинял. Но это все мелочи. Главное, Его ангелоподобие не объявил сгоряча Шишке священную войну, хотя, когда он бранился, мне казалось, что он это сделает. Но сейчас ему не до войны. У нас и без того мало людей, чтобы их еще от дела отвлекать и на погибель посылать.

– Тогда о чем таком важном ты, твой треклятый синод и Нуньес говорили несколько часов кряду? – подал я голос с другого края стола. – До нас тут дошли слухи, что это было срочное заседание, верно?

– Это… правда, – не слишком охотно признался хозяин, потупив очи и промокнув губы салфеткой. – Плановое заседание должно состояться завтра. Просто дело в том, что… что э-э-э… О, Метатрон, убереги меня и мою семью, не оставь нас в этот тяжелый час!

– Эй, забыл, что ли, с кем разговариваешь?! – сострожился Сандаварг, стукнув негромко ладонью по столу. – Здесь не ангелы задают тебе вопросы, а мы! Так что советую сначала ответить нам! А на болтовню с ангелами у тебя будет вся ночь впереди!

– Да-да, извините, – закивал Октавий. – Просто, видите ли, я очень… очень волнуюсь. Ведь то, что я сейчас скажу, вам вряд ли понравится.

– То, что ты тянешь волынку, нам гораздо больше не нравится! И мне не хотелось бы разбудить твоих жену и сына, колотя тебя тупой башкой об стол!

– Сегодня днем у Владычицы Льдов случились первые схватки! – выпалил иерарх, испуганно покосившись на закрытую дверь спальни. – Пока что ложные, но довольно сильные. Наши врачи обследовали ее и сошлись во мнении, что роды будут преждевременными. И неудивительно, после всех неприятностей, какие королева Юга пережила за последнее время… Да простит меня Септет!

За столом воцарилось молчание – каждый обдумывал только что услышанное. Новости и впрямь были не из приятных. И все же они пугали нас не так сильно, как реакция Нуньеса на такое известие. Совершенно очевидно, что он не позволит блуднице Багряного Зверя избежать публичной кары, если та вдруг умрет при родах. А стало быть, ее окончательная участь уже решена. И Октавий, конечно же, в курсе, что ожидает ее не сегодня завтра.

– Согласно указу Его ангелоподобия, Владычица Льдов будет распята послезавтра на форштевне «Ноя», – дрожащим голосом сообщил иерарх, не став дожидаться дальнейших вопросов. – Известие о казни огласят завтра утром на Ковчеге и в Аркис-Грандбоуле. Врачам приказано сделать все возможное, чтобы королева Юга не родила в течение ближайших тридцати шести часов. Но это еще не все. После того как первосвященник объявил ее блудницей Багряного Зверя, среди строителей Ковчега, прибывших сюда с Юга, пошел ропот. Не то, чтобы сильный, но десяток человек отказались поверить в то, будто они – верные септиане – прожили жизнь под властью ангелопротивного монстра и подчинялись его приказам. Трех таких недовольных клирики схватили, но остальные успели скрыться. Вот Нуньес и опасается, как бы после завтрашнего известия о том, что Владычица жива и готова предстать перед судом церкви, не появились другие смутьяны. И ладно, если все ограничится ропотом. Но ведь могут найтись и такие, кто рискнет зайти дальше и попытается освободить королеву Юга. Или хотя бы облегчить ее страдания, перерезав ей горло и сорвав таким образом казнь.

– Дерьмово, – заключил Убби. – Стало быть, охрана вокруг «Ноя» будет усилена в несколько раз.

– Совершенно верно, господин северянин, – подтвердил Октавий. – Уже отдан соответствующий приказ. А скоро к «Ною» прибудет на охрану истребитель. Весь наш механизированный отряд также переводится в состояние повышенной боеготовности и окажется здесь по первому сигналу тревоги. Даже мне теперь не попасть на храмовый корабль без специального разрешения Его ангелоподобия, а вам и подавно. Честное слово, даже не знаю, стоит ли вам идти на такой риск. Может быть, пока не поздно, откажетесь от ваших намерений, какими бы они ни были? Тем более что у вас не осталось времени на подготовку.

– Значит, говоришь, через тридцать с небольшим часов Владычицу прибьют к форштевню «Ноя»? – переспросил я. Глядя на меня умоляющим одуматься взором, заложник кивнул. Но я был вынужден его разочаровать: – Что ж, тем лучше для нас – не придется сидеть без дела и терзаться сомнениями… Ты знаешь, где именно на храмовом корабле содержат королеву Юга? Явно не в храме и не в покоях Нуньеса, так?

– Лазарет «Ноя» расположен на нижней палубе, – ответил иерарх. – В носовой части судна у правого борта. Мне там сегодня накладывали гипс, но в палате Владычицы я не был. Впрочем, будьте спокойны: рядом с ней дежурят лучшие врачи со всем необходимым оборудованием. Его ангелоподобие уже не молод, и в плавании ему может понадобиться медицинский уход, так что в его лазарете все устроено по высшему разряду.

– Нарисуешь нам план, как попасть на нижнюю палубу «Ноя», – распорядился я. – А также примерный план всего судна: где что находится, расположение трапов, постов охраны и тому подобное.

– Вы, кажется, что-то говорили о помазании, – напомнил Октавий, кивнув на висящую под потолком клеть с фосфоресцирующим нетопырем.

– На помазание нет времени. Займись картой прямо сейчас. Да не вздумай уснуть, пока не закончишь работу!.. И, кстати, насчет той женщины, о которой я просил тебя вчера разузнать… Нарыл что-нибудь или не успел?

– Ах да, та самая женщина! – спохватился хозяин. – Чуть не запамятовал, спасибо, что напомнили! В перерыве совещания я заглянул в архив синода, порылся в бумагах и с ангельской помощью кое-что нашел. Правда, после наводнения там еще не проводилась перерегистрация выживших, поэтому нельзя точно сказать, жива на самом деле сестра Патриция или она утонула…

– Сестра Патриция? – удивился я. Хотя чему тут удивляться? Нечто подобное мы тоже предполагали, когда наткнулись на руины особняка госпожи Зигельмейер.

– Ваша э-э-э… знакомая в числе первых откликнулась на призыв Его ангелоподобия вступать в ряды строителей Ковчега, – перешел к подробностям Октавий. – Даже не будучи септианкой, она так прониклась идеей Спасения, что сразу же покаялась, приняла нашу веру, отреклась от земных благ и стала трудами праведными искупать свои грехи, активно участвуя в нашем ангелоугодном деле.

– Вконец чокнулась старая стерва! – презрительно фыркнула Малабонита.

– Да уж… – Я озадаченно почесал макушку. – И чем же именно занималась сестра Патриция на вашей стройке? Сдается мне, не балки таскала и клепальным молотом размахивала.

– Она была сразу же назначена бригадиром женского отряда по внутренней отделке судовых помещений. – Наш агент выяснил и такие подробности. – Либо у нее уже имелся большой руководящий опыт, либо э-э-э…

Иерарх замялся, явно не желая продолжать.

– Ладно, чего там, говори все, как есть. Обещаю, мы не обидимся, – великодушно разрешил я.

– Кхм… видите ли, я просто обратил внимание на подпись члена синода, который проводил с сестрой Патрицией обряд причастия и затем определил ее на должность бригадира, – отведя взгляд, пояснил Октавий. – Это брат Милорад. Он известен среди нас некоторой э-э-э… невоздержанностью к женщинам. И раз уж ваша едва принявшая веру знакомая сразу получила командный пост, смею предположить, что она имела близкое знакомство с братом Милорадом еще до того, как стала септианкой. Да простят меня Ангелы за столь грязные слова и помыслы!

– Ты глянь на него: святоша, а в людских пороках кое-что смыслит, – пихнув меня под столом ногой, злорадно заметила Моя Радость.

– Очень любопытная теория. – Я не стал ни опровергать догадку хозяина, ни соглашаться с ней. – И где же я могу отыскать сестру Патрицию, если, конечно, она не утонула при наводнении?

– Отделочные бригады обычно работают здесь, в центральной части Ковчега, – ответил церковник. – На других судах в них нет надобности.

– Все ясно. Твои рядовые братья-септиане могут обойтись без крашеных стен и отскобленных от ржавчины потолков, – догадался я. – Благодарю, твое преосвященство, ты отлично поработал. А теперь, если ты закончил с ужином, пройди, будь добр, к себе в кабинет и займись картой…

– …Что ж, поздравляю, отныне можешь спать спокойно. Если твоя сучка Патриция все-таки мертва, в этом уже нет твоей вины, – съехидничала Долорес, когда Октавий покинул нашу компанию. – Но если ее не унесло в море, зачем она тебе понадобилась? Ты что, решил совратить эту новоявленную святошу с праведного пути и забрать ее отсюда?

– Именно так, – не стал юлить я. – Но вовсе не по той причине, какую ты сейчас вообразила.

– Ну надо же! – вспыхнула Моя Радость. – А по какой еще причине, позволь спросить?

– Скажи, ты умеешь принимать роды? – задал я ей встречный вопрос.

Малабонита насупилась и промолчала, но я и так знал, что она может мне ответить. Она много чего успела повидать в жизни, но акушерского опыта у нее не было.

– А что, разве госпожа Зигельмейер в свободное от любовных интрижек время еще и акушеркой подрабатывала? – недоверчиво осведомилась Долорес.

– Нет, конечно. Но кое-какие навыки у нее, я надеюсь, еще остались. Когда-то в молодости, еще до того, как выбиться в свет и стать знаменитой куртизанкой, она много где успела поработать. В том числе и медсестрой. Так что, если нам повезет освободить Владычицу, рожать ей наверняка придется на «Гольфстриме». И я думаю, вы не против, если роды будет принимать не профан, вроде кого-то из нас, а сведущий в этом деле человек.

– Правильно толкуешь, загрызи тебя пес, – похвалил мою идею Убби. – Без лекарши нам точно не обойтись. Эти костоправы, которые сейчас за королевой Юга присматривают, разбегутся, едва поднимется шум. И где нам их на той огромной лодке потом ловить?

– А с чего ты взял, Mio Sol, что твоя бригадирша бросит свое сытое тепленькое местечко и сунется в нашу грязную авантюру? – продолжала ворчать Малабонита.

– Она согласится, – заверил я ее. – Почему Патриция подалась к септианам, которых раньше люто ненавидела? Да от банальной безысходности. Столпы рухнули, мир изменился, все в панике… И лишь один Нуньес четко знает, что нужно делать. Вот Патриция и примкнула к тому, за кем сила и уверенность в завтрашнем дне.

– Ха! – всплеснула руками Моя Радость. – Хочешь сказать, что в тебе гораздо больше силы и уверенности, чем в Нуньесе?

– Во мне – разум и трезвый расчет, а в них Патриция Зигельмейер верит намного сильнее, чем в септианские сказки. Прежде я ни разу не подводил ее. И если она узнает, что Еремей Проныра Третий решил сбежать от Нового потопа на вершину Великого Плато, она сразу переметнется от сказочников к прагматикам, пусть даже мы и не до конца уверены, что нам повезет. Но лучше такая практичная неуверенность, как наша, чем слепая и всепоглощающая уверенность Нуньеса. На чем она у него основана? Он видел всего-навсего отголоски наводнения и понятия не имеет, на что способна настоящая «большая вода».

– Ладно, не будем спорить, а пойдем с утра и проверим, прав ты или нет, – пожала плечами Малабонита.

– Извини, но к Патриции я отправлюсь один, – возразил я. И, прежде чем мне был заявлен протест, поспешил объясниться: – А тебе поручается другая, более срочная и ответственная работа. И займешься ты ею не с утра, а прямо сейчас.

– Загрызи меня пес! – заерзал в нетерпении Сандаварг. – Кажется, в башке у Проныры наконец-то созрели дельные мысли!

– Возможно, дельные, возможно, нет, – уклончиво ответил я. – Скоро станет ясно. Спасти Владычицу прямо с эшафота, как это получилось с де Бодье, у нас не выйдет. Придется вытаскивать ее отсюда до казни, поэтому надо начинать действовать немедленно. Возвращайся к Сенатору, Моя Радость. Встретитесь вы завтра с Ласло Габором или нет, неизвестно, но послезавтра на рассвете «Гольфстрим» должен подобрать нас с Убби у южного въезда на стройплощадку Ковчега. Однако, если вам все же повезет объединиться с «Торментором», слушай и запоминай, что вам и Габору предстоит сделать…

…Храмовый колокол ударил спозаранку – как раз, когда строители Ковчега выходили на работу после утренней молитвы. Звон был неторопливым и протяжным. Таким звоном в столице обычно предваряли объявление важных и хороших новостей. Сегодня Нуньес также призывал паству выслушать его обращение и разнести его по округе, чтобы оно дошло до всех без исключения единоверцев.

Памятуя о том, что клирики будут высматривать в толпе тех, у кого весть о грядущей казни Владычицы вызовет недовольство, я решил не рисковать и не пошел к храмовому кораблю. Вместо этого, прихватив сумку с инструментами, я направился туда, где рассчитывал отыскать сестру Патрицию.

Судно «Святой Игнатий», на котором трудилась ее бригада, мне указали строительницы, спешившие к «Ною» на зов колокола. Сама госпожа Зигельмейер вряд ли пошла бы толкаться среди ангелопоклонников только ради того, чтобы послушать последние новости. Тот факт, что она приняла веру и покровительство церкви, говорил лишь об одном: в Аркис-Грандбоуле, как и во всем мире, настали тяжелые времена. Но какими бы тяжелыми они ни были, я отказывался поверить в то, что знаменитая распутница и интриганка обратилась своими помыслами к Септету Ангелов. Уж кто-кто, а я ее прекрасно знал. Да скорее сам Септет сойдет однажды на землю и ударится в разврат, чем Патриция чистосердечно раскается и признает себя грешницей…

Я узнал ее гораздо раньше, чем она меня. «Ной» находился неподалеку отсюда, и, похоже, почти вся бригада Патриции отправилась сейчас к храму. Сама же она стояла на носовой палубе «Святого Игнатия», опершись на бортик, и внимательно прислушивалась к звукам, что долетали сюда со стороны сборища.

Я привлек ее внимание лишь тогда, когда ступил на сходни и стал подниматься на корабль.

– Доброе утро, брат! – без особой радости поприветствовала меня госпожа Зигельмейер. И, покосившись на мою инструментальную сумку, осведомилась: – Чего тебе угодно? Ты случайно не ошибся адресом? У нас все в порядке, мы не вызывали ремонтника.

Взойдя на палубу, я отметил про себя, что раз даже бывшая жена меня не узнает, значит, мои отросшие борода и патлы действительно служат хорошей маскировкой. Продолжая помалкивать, я приближался к Патриции и следил за тем, как меняется ее лицо. Раздражение, что возникло на нем при виде молчаливого гостя, вскоре сменилось недоумением. А оно, в свою очередь, переросло в такое испуганное удивление, что бригадирша даже попятилась. Это произошло, когда нас разделяло уже несколько шагов и она наконец-то меня опознала. Что обрадовало ее не больше, чем если бы она узрела перед собой призрака.

– Ты?! – произнесла госпожа Зигельмейер вмиг севшим голосом и схватилась за бортик, дабы не упасть на подкосившихся от волнения ногах. – Сам проклятый Проныра! Здесь! Живой!

– Да, как видишь, я в добром уме и здравии. Спасибо, что спросила, – отозвался я, опустив сумку на палубу и прислоняясь к бортику рядом с Патрицией. – Только умоляю: давай обойдемся без поцелуев и объятий, а то, боюсь, твои подруги нас не поймут.

И я указал кивком на двух ангелопоклонниц, что тоже решили не ходить к храму и размешивали краску в корыте на кормовой палубе.

– Пропади ты пропадом! – все никак не могла успокоиться Патриция. – Да разве мыслимо вот так запросто являться к бывшей жене после того, как она тебя, можно сказать, похоронила!

– Я тоже грешным делом успел тебя похоронить после того, как побывал на руинах твоего дома, – отшутился я, – так что, будем считать, мы квиты. Поэтому – с днем рожденья нас обоих!

– Позубоскаль еще у меня, мерзавец! Смотри, выкрашу твою наглую рожу краской так, что вовек не отмоешься! – Бригадирша незаметно для своих работниц погрозила мне кулаком. Руки у нее были уже не такие холеные, как раньше, но грязи и пятен краски я на них не обнаружил. Лицо строительницы-отделочницы тоже выглядело довольно ухоженным и чистым – не таким, как чумазые лица ее сестер. Лишь на одежде Патриции были видны следы ее принадлежности к рабочему братству, да и то чисто символические.

– Ну и какого черта тебе здесь понадобилось?! – поинтересовалась она, немного придя в себя после свалившегося ей на голову сюрприза. – Только не говори, будто соскучился и пересек Атлантику лишь для того, чтобы увидеть свою возлюбленную подругу бурной молодости!

– Поверишь, если скажу, что я приехал забрать тебя отсюда в прекрасный новый мир, где нет наводнений и не надо носить эту дурацкую накидку?

– А что стало с той маленькой ревнивой злючкой, которая раскатывала с тобой на бронекате последние несколько лет?

– С Долорес все в порядке. Она тоже здесь и рвалась навестить тебя, но у нее внезапно отыскались неотложные дела…

– Значит, не поверю. Я ведь не дура, Еремей, чтобы подумать, будто ты, имея под боком молодую и искренне любящую тебя жену, вдруг вспомнил о какой-то развратной старухе, с которой тебя давно ничего не связывает.

Насчет «старухи» она, конечно, преувеличивала. Но отчасти все же была права. Очутившись в непривычной для нее среде, вдали от светских приемов, роскоши, интриг и пылких любовников, госпожа Зигельмейер утратила прежнюю любовь к жизни. Ту самую любовь, что всегда наполняла ее энергией и заставляла выглядеть лет на десять моложе своего настоящего возраста. Она по-прежнему была чертовски миловидна, и даже грубая септианская накидка не могла скрыть ее благородную осанку и элегантность движений. Вот только усталые глаза, заметные морщинки на лишенном косметики лице и проступающая в давно не крашенных волосах седина давали понять, что Патриция, увы, понемногу сдает позиции в своей войне со старостью.

– Ладно, буду с тобой откровенен, – сдался я, не став утешать женщину, которая отродясь не нуждалась ни в чьих утешениях, а особенно бывших любовников. – Я здесь не только затем, чтобы предложить тебе отправиться со мной на Великое восточное плато. Вряд ли я вообще вернулся бы в город, где меня и мою команду приговорили к смерти, не будь у нас здесь действительно серьезных дел. Настолько серьезных, что мы хотим снова бросить вызов Нуньесу и устроить здесь еще одно громкое бесчинство.

– Вот это уже больше похоже на правду! – Патриция наконец-то наградила меня своей неотразимой улыбкой, какую я мечтал увидеть с того самого момента, как узнал от Октавия, что госпожа Зигельмейер находится на Ковчеге. – И кого же из твоих друзей на сей раз обидел Нуньес, ради чего вы готовы опять перевернуть Аркис-Грандбоул вверх дном?

– Ты не поверишь своим ушам, когда я тебе расскажу, – предупредил я. – Это долгая история, которую не передашь в двух словах. Но мне так и так придется дожидаться твоих работниц, поэтому время у нас есть.

– Зачем тебе вдруг понадобились мои сестры? – недоверчиво нахмурилась Патриция. – Ты что, хочешь и их тоже спасти от Нового потопа? Помешался на благородстве или решил осуществить свою давнюю мечту – устроить себе походный гарем?

– И рад бы спасти твоих сестер, да вряд ли это получится. Нет, они нужны нам затем, чтобы ты не сочла меня конченым психом. Новости, какие они тебе принесут, докажут, что я не рехнулся и что мне можно верить…

Отделочницы вернулись на «Святой Игнатий» спустя четверть часа. То есть как раз к тому времени, когда у Патриции уже свело отвисшую челюсть, потому что слушать мой рассказ, не открыв от удивления рот, было невозможно.

Доставленные из храма Семи Ангелов вести тоже могли взбудоражить кого угодно. Но поскольку история пленения блудницы Багряного Зверя уже не являлась для бригадирши сюрпризом, она лишь сделала вид, что удивлена. После чего велела сестрам возвращаться к работе, а мне – сойти на землю. Сама Патриция при этом последовала за мной. Наш разговор был еще не окончен, но продолжать его на корабле, где нас могли подслушать, было небезопасно.

– Ну и что ты теперь на это скажешь? – подытожил я и свою историю, и известия с «Ноя».

– А я-то уже решила, что в этом проклятом мире совсем не осталось авантюристов, – грустно усмехнулась госпожа Зигельмейер, поглядев на хмурое небо, откуда начинал накрапывать дождик. – И не думала, что однажды свершится подобное чудо: ко мне вернется один из моих «принцев» и предложит тряхнуть стариной. Прямо как в те славные времена, когда ты был еще парень хоть куда, а я цвела и пахла, словно роза в саду у бургомистра…

– Это означает «да»? – поторопил я с ответом увядающую красотку, пока она не ударилась в ностальгические воспоминания.

– Какой глупый, неуместный вопрос! – наигранно возмутилась она. – Конечно – да, черт тебя побери! Если ты всерьез считаешь, будто мне нравится понукать чумазыми кликушами и слушать их бредни, значит, ты крепко ушибся головой и забыл, кто я такая! Даже если в конце концов Нуньес окажется прав, а ты – нет, у меня давно отпало всякое желание бороздить океан на корабле, набитом скопищем идиотов, которые по полдня ползают на коленях, вымаливая у своего Септета милость.

– Только имей в виду, что если у нас все получится, тебе придется тряхнуть такой стариной, какой ты совершенно точно не трясла уже много лет, – напомнил я.

– Это ты про то, что мне нужно будет испачкать руки в крови и околоплодных водах? – Патриция посмотрела на меня, как на наивного мальчишку, и я вмиг сообразил, что задал ей еще один глупый вопрос. – Тоже мне проблема! Да будет тебе известно, что я ассистировала акушерам еще тогда, когда твоей нынешней женушки даже в проекте не было!

– Вот это как раз меня и пугает, – заметил я, рискуя нарваться на очередную волну упреков. – Все-таки столько времени прошло, а ты с тех пор вряд ли практиковалась в этом деле. А тем более в полевых условиях и на движущемся бронекате.

– Если бы ты знал, в чем и где я только за свою жизнь ни практиковалась, – подбоченившись, заявила бригадирша чумазых кликуш, – ты почитал бы меня больше, чем своих достопочтенных родителей… Да расслабься ты! Лучше подумай о том, как доставить пациентку на бронекат, чтобы она не родила по дороге. И не забудь прихватить из лазарета на «Ное» какие-нибудь лекарства и инструменты, а об остальном я позабочусь… Кстати, а молоко у вас найдется?

– Э-э-э… сейчас, кажется, нет, – растерялся я. Если бы не Патриция, я о такой важной детали и не вспомнил бы.

– Ладно, молоко я тоже попробую раздобыть – есть у меня на здешней кухне парочка знакомых… Когда именно вы собираетесь начать бучу?

– С утра пораньше. Где мне тебя подобрать?

– На этом самом месте. Чтобы не мокнуть под дождем и не месить грязь по дороге в палаточный лагерь, мы с сестрами ночуем прямо здесь на нижней палубе.

– Отлично! Никуда не уходи и будь готова – на рассвете мы за тобой заедем. И еще – если вдруг на севере стройплощадки разразится жуткий грохот, не обращай внимания. Это нормально. Так и должно быть.

– Что ж, в таком случае – до завтра, – попрощалась госпожа Зигельмейер, выразительно покосившись на корабль и дав понять, что не желает вызывать среди сестер кривотолки, долго болтая с незнакомым мужчиной. После чего направилась к трапу, но, пройдя несколько шагов, обернулась и со счастливой улыбкой добавила: – Прямо как в старые добрые времена, верно, Еремей?

– Точно, – кивнул я и улыбнулся ей в ответ. – Как в старые добрые времена. Разве что в молодости мы все же вели себя скромнее. Гораздо скромнее…