13 марта мы испытали страшнейшую бурю с метелью. Дом весь скрипел и сотрясался, несмотря на свое защищенное положение. Все, что осталось лежать на дворе, было разбросано и разнесено ветром во все стороны. Даже ящики весом в 25–30 килограммов были сдвинуты с места, что указывало на огромную силу ветра. После бури мы постарались все, что могло быть унесено ветром, закрепить как можно надежнее.

Именно в этот день Мёррей набрел на интересную находку: он открыл живых микроскопических животных на водорослях, которые заключались в комках льда, добытых со дна одного из озер и затем оттаявших. Это было одно из наиболее интересных биологических открытий, сделанных в Антарктике. Изучение этих крохотных существ заняло большую часть времени нашего биолога в течение всего срока пребывания на юге. Добытые им результаты пролили новый свет на возможность существования жизни в условиях чрезвычайного холода и при сильнейших колебаниях температуры. Мы все тогда сильно заинтересовались этими живучими коловратками и тщательно следили за всеми работами Мёррея. Со стороны было даже несколько забавно наблюдать, как он расправляется с этими крохотными существами. Он оттаивал их из тех кусков льда, где они заключались, замораживал опять и повторял процесс несколько раз подряд, а им ровно ничего не делалось. Затем он помещал их в рассол, содержащий такое количество соли, что он не замерзал при температуре выше —22 °C, а коловратки оставались живы. Значительное количество их выживало и при температуре 200° F [+93° C]. Казалось, между биологом и коловратками шло непрерывное соревнование, в котором они неизменно одерживали верх.

 

«Банный день» полярной ночью

 

Джордж Марстон устраивал театральные постановки

 

Марстон читает книгу перед сном

 

У меня в дневнике есть запись о том, что в середине марта, когда дневной свет продолжался всего лишь восемь часов, в районе зимовки еще оставались большие поморники. Почти все их птенцы теперь могли летать, но наблюдались и отсталые в развитии особи, еще не научившиеся пользоваться крыльями и находившиеся под покровительством родителей. Пингвины Адели в общем уже покинули нас, в это время на гнездовьях их оставалось штук тридцать. Они линяли и, за исключением шести экземпляров, все уже закончили эту операцию. Мы заметили, что, когда пингвины линяют, они совсем не отправляются в море за пищей, а живут, по-видимому, за счет своего жира; они ничего не едят и только поглощают большое количество снега.

17 марта, после того как всю ночь шел снег, Мёррей прогуливался по месту гнездовья пингвинов, и ему сперва показалось, что птиц осталась только половина, как вдруг у него из-под самых ног поднялись и остальные. Они лежали на земле, совершенно покрытые снегом; из снега торчали только их клювы.

В это время поблизости было большое количество тюленей Уэдделла. С вершины холма мы как-то наблюдали даже, как один такой тюлень лежал в воде и спал, причем, на поверхности воды виднелись лишь его ноздри. Около нашей зимовки все еще были довольно большие пространства открытого, незамерзшего моря. В заливе же начинал опять образовываться молодой лед и на его поверхности появились красивые ледяные цветы.

Тогда же на склонах Эребуса в двух километрах от дома была сделана чрезвычайно интересная геологическая находка. На морене, около ста метров над уровнем моря, найдены ископаемые трубки морских червей и рядом с ними обнаружено некоторое количество желтой почвы, содержащей диатомовые водоросли. Мы тогда совершенно не могли объяснить причины существования здесь таких странных отложений. Никак нельзя было ожидать встретить их на острове Росса. Понятно, что наши геологи, так же как и биологи, очень заинтересовались этой находкой.

До сих пор мы без труда пополняли запасы мяса и жира, но в конце марта тюленей стало меньше и потому пришлось организовать регулярную охоту на них.

В конце месяца Эребус стал обнаруживать сильную активность, он выбрасывал огромные облака дыма, поднимавшегося на 600 метров над кратером. Эти облака подхватывались ветром, благодаря чему у нас всегда было представление о направлении течений в верхних слоях воздуха.

Приблизительно в это же время появилось и южное полярное сияние. Каждую ночь, за исключением полнолуния или ночей, когда небо было затянуто тучами, на небосклоне извивались эти таинственные световые полосы. Они то вырастали, то моментально исчезали, будто свешивающиеся с неба занавеси, разбивались на складки, образовывали огромные дуги или вдруг превращались в вертикальные столбы, тянущиеся к зениту. Иногда, и даже нередко, полярное сияние играло над Эребусом, без сомнения притягиваемое этой огромной отдельно стоящей каменной массой, случалось – оно как бы спускалось до самых склонов его. Мы наблюдали полярное сияние с неослабевающим интересом: стоило кому-нибудь крикнуть «сияние», как большинство зимовщиков разом бросались из дому поглядеть, какие новые формы примет это таинственное явление. Надо сказать, нам действительно очень повезло – сияние наблюдалось часто и было удивительно эффектно. Наш физик Моусон сделал ряд интереснейших наблюдений, проливающих новый свет на этот трудно объяснимый феномен.

В конце марта залив все еще не был покрыт льдом, и мы как-то наблюдали в нем огромную косатку, охотившуюся за тюленем. Тогда же мы начали пробивать проруби в Прозрачном озере, и, когда добрались до воды, добыли образцы грунта дна и водоросли, кишащие живыми организмами. В начале апреля солнечные закаты были поразительно красивы. На небе весь день можно было наблюдать дуги, окрашенные радужными цветами, а также ярко-красные и золотистые облака.

Приближалась полярная ночь, и солнце скоро совсем должно было нас покинуть. Дни становились все короче и короче, а сумерки удлинялись. Во время солнечных закатов Западные горы были великолепно освещены, а вершина Эребуса иногда горела красным пламенем в то время, как его склоны были уже в серой дымке. К Эребусу и к Западным горам также все чаще обращались наши взоры в августе, когда приближался конец долгой полярной ночи. Могучие вершины первыми ловят лучи солнца, возвещая о наступлении дня, так же как при приближении ночи они последними сбрасывают с высоких плеч пурпурную мантию заката. Словами нельзя описать ту волшебную игру цветов, которую мы наблюдали в самые последние дни, когда солнце нас покидало. В это время даже облака переливали всеми цветами радуги. Каждый заход солнца был настоящей поэмой. Точно так же удивительно красив был переход сумерек в ночь, нередко сопровождавшийся сиянием прибывающего месяца. Белые утесы и обрывы при этом резко вырисовывались на темном фоне голых скал и ночное освещение придавало картине особое очарование. В моем дневнике отмечено, что в течение апреля почти не проходило дня без игры полярного сияния. Во многих случаях при этом обнаруживались удивительнейшие переливы цветов, от темно-красного на черте горизонта до яркого зеленоватого оттенка в вышине.

Около начала апреля температура стала быстро падать. В течение нескольких тихих дней, при безветренной погоде, термометр нередко показывал ниже 0° F [—17,8° C].

6 апреля Маршалл решил, что необходимо ампутировать Брокльхёрсту большой палец на ноге, так как никаких признаков улучшения не было. Пациента усыпили хлороформом и операция была произведена в присутствии заинтересованной и сочувственно настроенной аудитории. После удаления пальца больного уложили в моем помещении, где он и оставался до середины зимы, когда смог выходить и двигаться.

8 апреля разразилась одна из тех своеобразных южных снежных бурь, какие нам часто приходилось наблюдать во время последней экспедиции, – температура при этом быстро изменялась от —30,6° до —15,6° C. Буря продолжалась до вечера 11 апреля, и, когда она улеглась, мы увидели, что залив и пролив опять свободны от льда. Меня это стало даже огорчать и беспокоить. Хотелось, чтобы море скорее снова замерзло, так как для поездки на юг нам нужно было сперва пройти часть расстояния по льду.

В эти же дни мы иногда наблюдали то своеобразное явление, свойственное проливу Мак-Мёрдо, которое получило название «тени Земли». При восходе солнца на Западных горах и на небе появлялись длинные темные полосы – результат проектирования на Западные горы гигантской тени Эребуса.

Дни стали короткими, и количество дневного света стало совсем ничтожно. Мы забили остававшуюся незакрытой часть окон и жили уже только при искусственном свете. Ацетиленовое освещение действовало великолепно, четыре горелки заливали весь дом своим светом.

За все время нашего пребывания в Антарктике нам попались лишь два морских леопарда и обоих удалось приобщить к коллекции. Первый из них был убит вскоре после наступления полярной ночи. На льду, неподалеку от зимовки, заметили тюленя. Джойс спустился, чтобы убить его, так как нам хотелось добыть свежего мяса и жира. Подойдя поближе, охотник увидел, что это морской леопард. Джойс был вооружен только дубиной и поэтому побежал назад за револьвером, так как знал, что морские леопарды дики, агрессивны и могут очень быстро передвигаться по льду. Вооружившись тяжелым револьвером, Джойс вернулся к леопарду, застав его в прежнем положении. Он сделал по два выстрела в сердце и череп леопарда. Животное оказалось исключительно живучим. Оно продолжало биться даже после пятой пули, прошедшей сквозь мозг. Прошло несколько минут прежде чем леопард в последний раз повернулся и застыл неподвижно. Джойс освежевал, вскрыл его и обнаружил, что первые две пули пробили сердце. Как он сообщил, у животного, по-видимому, было два сердца, одно из которых оставалось неповрежденным. К несчастью внутренности морского леопарда Джойс положил возле дома и их сожрали собаки, так что проверить это не было возможности. Убитый морской леопард оказался прекрасным представителем своего вида и послужил желанным добавлением к нашей зоологической коллекции.

В другой раз – это было в самом начале весны, как только появилось солнце, – я заметил в четырех километрах от дома тюленя, который показался мне непохожим на обычных тюленей с мыса Барни. Приглядевшись, я увидел, что это молодой морской леопард, должно быть погибающий от голода. Я послал Джойса пристрелить его. Думаю, что животное заблудилось на льду и не могло найти дорогу обратно к морю. Когда Джойс убил его, оказалось, что желудок его совершенно пуст.

Снова наступили светлые дни, и мы около середины августа начали совершать санные экскурсии по полуострову мыса Ройдс; во время одного такого похода нашли под слоем вулканической почвы большое количество лишайников. Эта находка очень заинтересовала Мёррея, так как растительная жизнь в Антарктике крайне бедна.

Вскоре сильной бурей выбросило на лед морские водоросли. Это – вторая наша удача, так как во время предыдущей экспедиции водорослей почти не удалось добыть.