Стоял февраль 1830 года. Войска, только что вернувшиеся из Турции, с разных сторон шли на Алазань, и на берегу ее, у монастыря Святого Стефана (Степан-цминде), становились бивуаками. Погода была теплая; дороги просохли, но леса еще не оделись листвой, и горы были завалены большими снегами, не допускавшими значительной помощи со стороны Дагестана. Паскевич торопился воспользоваться этим обстоятельством, чтобы произвести экспедицию в Джары прежде, чем снега позволят лезгинам спуститься с гор, а зелень и чаща лесов доставят им средства к отчаянной обороне. Покончить с джарцами как можно скорее было необходимо для нас еще и для того, чтобы лишить их возможности, при дальнейших наших операциях в горах, помогать Дагестану и отвлекать наше внимание и силы тревогами в Кахетии. Наученный опытом, Паскевич уже не хотел полагаться на одни, более нежели сомнительные, обещания старшин, тем более что и 1830 год, подобно своим предшественникам, начался в Джарском обществе обычными происшествиями. Армянин из Сигнаха, Дато Маркаров, торговавший в Белоканах в товариществе с одним лезгином, приехал в это селение и остановился у своего кунака; но кунак предательски схватил его в своем собственном доме и продал в горы вместе с товарами. Когда от белоканцев потребовали выдачи преступника, они дали ему возможность скрыться и затем отказались от уплаты штрафа. В другой раз лезгины увезли с урочища Чиаухах четырех грузинских мальчиков. След привел к лезгинским стадам, пасшимся в долине, и так как пастухи отказались указать направление, взятое партией, то стада были арестованы.

Чавчавадзе писал Паскевичу, что общее настроение лезгин довольно тревожное. Действительно, большие приготовления, делаемые к экспедиции, не могли оставаться тайной и раздражали джарцев, чувствовавших, что для них наступает последняя роковая борьба. Джамат, собранный ими в Мухинском ущелье, послал просить помощи у своих дагестанских соседей. Но соседи в ней отказали. Одни ссылались на большие снега, которые препятствовали им пройти через вершины Кавказа; у других стада были на плоскости, и они боялись их потерять. Таким образом, джарцам оставалось рассчитывать только на собственные средства, которые, в сущности, были довольно значительны: они могли выставить в поле до десяти тысяч вооруженных людей, но лишь под условием единодушной решимости к защите целого союза. В дни общих бедствий случалось не раз, что народы вставали как один человек и, под давлением великой идеи, жертвовали всем, чтобы спасти свою родину. Дух единодушия разрастался тогда до колоссальных размеров, – и слабые одолевали сильных. Но ничего подобного не могли представить собой заалазанские лезгины. Когда последняя слабая надежда на успех Аварской экспедиции, затеянной в их пользу Кази-муллой, рассеялась, в гезах обнаружилось колебание. Елисуйский султан первый отпал от союза; за ним последовали Белоканы, потом другие селения, – и Джары остались одни. Чавчавадзе доносил Паскевичу, что, по всей вероятности, и Джары встретят русские войска с известием покорности, если мы не потребуем уступки Закатал, составлявших ключ к обладанию областью, которую народ решил оборонять до последней крайности.

Собственно Закаталы составляли только часть большого селения Джары, раскинутого в глубоком ущелье. Это селение тянулось верст на восемь и представляло собой целый лабиринт извилистых улиц, где каменные сакли и густые фруктовые сады, окруженные заборами, образовывали целый ряд небольших крепостей, способных выдержать самый отчаянный приступ. Чем больше деревня углублялась в ущелье, тем чаще становились заборы, а пролегавшая между ними дорога – теснее и хуже. Все это заканчивалось, наконец, небольшим возвышением, на котором стояла каменная башня, а вокруг нее, уступами, громоздились сакли, отделявшиеся от самых Джар высокой и крепкой стеной. Это-то и были Закаталы. Лезгины называли их Зекер-Талы (Задние Талы), так как впереди Джар, в трех или четырех верстах, раскидывалось другое селение, – тоже Талы, служившее центром Тальского геза. Вот эти-то Зекер-Талы, переделанные на русский лад в Закаталы, и считались оплотом, недоступным русским войскам, которые три раза занимали нижнюю часть Джар и ни разу не могли проникнуть в Закаталы. Даже бесстрашный Гуляков, гроза лезгин, доселе живущий в преданиях и памяти народа, не имел успеха и за попытку заплатил своей головой и поражением отряда.

Но Паскевич именно с Закатал-то и намеревался начать покорение джарцев, желая уничтожить в понятии народа самую мысль о неприступности этой твердыни. С другой стороны, он был убежден, что решительный удар, нанесенный джарцам в Закаталах, разом прекратит сопротивление остальных обществ и даже вынудит к покорности ближайшие племена Нагорного Дагестана.

17 февраля у монастыря Святого Стефана на Алазани окончательно сосредоточился весь русский отряд, назначенный к экспедиции. Здесь, под начальством генерал-лейтенанта князя Эристова, проведшего большую часть своей боевой службы на границе Кахетии и Лезгистана, собрано было Грузинского полка – семь рот, Эриванского полка – шесть, Ширванского – десять, сорок первого егерского – шесть и Кавказского саперного батальона – четыре, весь Нижегородский драгунский полк, пять сотен казаков и пятьдесят восемь орудий. 20-го числа к отряду прибыл фельдмаршал, а 24-го войска перешли Алазань у Муганлинской переправы: пехота и конница по мосту, а обозы и пушки были переправлены на трех огромных паромах.

Такого большого отряда еще никогда не видали лезгины. Невозможность сопротивления была так очевидна, что все старшины и представители народа в тот же день явились в русский лагерь и были представлены Паскевичу. Они повторили перед ним желание удержать за собой Закаталы. Паскевич отвечал отказом. Тогда старшины объявили, что они готовы уступить и самые Закаталы, если только удостоверятся, что сохранят за собой все привилегии и право на владение ингелойцами. «Единственное мое условие с вами, – отвечал главнокомандующий, – это прощение виновных, если народ изъявит безусловную покорность, и конечное истребление тех, кто осмелится сопротивляться». Он тут же объявил, что джарские земли отныне всецело войдут в общий состав Российской империи, и, отпустив старшин, дал им несколько часов на размышление.

Лезгины покорились безусловно. В тот же день старшины их снова явились в лагерь и остались в нем заложниками спокойствия и тишины народа. Но среди прибывших людей не было ни одного представителя джарцев. В Джарах тем временем шли еще горячие прения и шумный джамат продолжался весь день и целую ночь. Байгуши, которым терять было нечего, и масса людей, не надеявшихся получить прощение за прежние шалости, требовали боя; люди рассудительные стояли за мирное решение вопроса, – и дело между ними едва не дошло до кинжалов. Тогда выступил вперед старый Мамед-Вали, один из почтенных джарских старшин, и сказал народу: «Безумные! теперь ли затевать ссору, когда русские стоят на пороге вашего дома? Чего вы боитесь? Те, которые умели щадить жизнь и имущество жителей богатого Тавриза и Арзерума, не откажут и нам в великодушии. Вспомните, что первая пуля, пущенная из Джар, уничтожит нас поголовно». В длинной речи он указал народу на ту счастливую будущность, которая, быть может, ожидает джарцев под управлением России, и сумел примирить обе враждующие стороны. 26 февраля представители народа с поникшей головой явились к Паскевичу; они поднесли ему хлеб-соль и повергли к стопам его ружье и шашку. Паскевич принял оружие как знак безусловной покорности и объявил следующие условия.

Весь Джаро-Белоканский округ отныне и навсегда присоединяется к России и входит в общий состав империи. Для разбора гражданских и тяжебных дел народу предоставляется право руководствоваться своими адатами, но дела уголовные подлежат ведению общих русских законов. Мусульманам гарантирована неприкосновенность религии и богослужения, но зато они обязаны были вносить государственную подать, отбывать все земские повинности, принимать у себя русские гарнизоны и давать аманатов. Самый щекотливый вопрос относительно ингелойцев решен был Паскевичем следующим образом: ингелойцы обязаны были платить подати тем из владельцев, на земле которых жили, но размер этой подати определялся уже русским военным начальником, и никто из мусульман не мог произвольно увеличить налога. Лично ингелойцы получили свободу; они могли переходить куда пожелают, но дома, сады и земли должны были оставаться в пользу владетеля до тех пор, пока ингелоец на заплатит ему десятилетнюю сложность приносимого дохода.

Так пала самостоятельность джарского союза. Он был присоединен к России под именем Джаро-Белоканской области, и военным начальником ее назначен был генерал-майор Бекович-Черкасский.

На следующий день Ширванский полк, шесть рот сорок первого егерского, две роты кавказских саперов, три сотни казаков и десять орудий заняли Закаталы. Вслед за ними въехал фельдмаршал и, лично ознакомившись с местностью, приказал поставить в Джарском ущелье крепость, которая могла бы держать в повиновении жителей и ограждать наши границы от вторжения хищных лезгин. К постройке ее приступили немедленно; дома и сады джарских жителей, входившие в черту крепостной эспланады, были куплены казной за высокую цену, и жители не могли надивиться, что русские платят чистое золото за клочок земли и за груду камней, которые и без того принадлежали им по праву победителей. Окрестные леса были также вырублены, и вековые громадные чинары пошли на устройство деревянных оград, которые, на первый раз, признавались достаточными для защиты русского гарнизона. 3 марта все войска разошлись по своим квартирам, и в Джарах остался один отряд князя Бековича.

С образованием Джарской области явилась наконец возможность изменить и кордонную линию, крайне тяжелую и неудобную для обороны. До покорения джарцев линия эта начиналась у Тионетского ущелья и шла по ту сторону Алазани до деревни Чеканы, откуда круто, почти под прямым углом, уклонялась на юг к деревне Велисцихе и, обогнув джарские земли, тянулась далее уже по левому берегу реки до Муганлинской переправы. Вся эта ломаная линия, имевшая протяжение более чем триста верст, была занята разбросанными постами, и, очевидно, не представляла ни на одном пункте достаточной твердости для ограждения Кахетии от набегов. Даже четыре роты, занимавшие Сабуи, Шильды, Кварели и Чеканы, по своему положению могли поддерживать посты только в верхней Кахетии, а вся остальная линия, по течению Алазани, уже выходила из круга их действий. Лезгины пользовались этим и, обходя наши резервы, вторгались в Кахетию правее их, около Сигнаха.

Теперь, когда все выходы из гор находились уже в наших руках и джарцы, привлеченные к отбыванию службы, занимали их своими постами, кордонная линия прошла по прямому направлению от Тионет через Боженьяны, Белоканы и Джары к Мухахам. Вся эта линия разделена была на две дистанции: лезгинская – занимала протяжение от Мухах до Лагодех, а кахетинская – от Лагодех до Тионет, причем центральными пунктами в них назначены были Джары и Боженьяны.

Проводя новую линию, Паскевич задался разумной идеей заселить свободные за Алазанью земли русскими переселенцами и образовать из них новое линейное казачье войско, которое укрепило бы за нами наши приобретения. Нужно сказать, что как раз в это время был в полном ходу вопрос о переселении в Закавказский край восьмидесяти тысяч малороссийских казаков, которых думали поселить на персидской границе. Дело остановилось только за недостатком земель, так как под казачьи станицы требовалось около двух миллионов десятин, а такого громадного количества там отыскать было невозможно. Между тем с покорением джарцев открылась свободная полоса земли, лежавшая между Алазанью и юго-восточным хребтом Кавказа. Полоса эта, заключавшая в себе до семидесяти тысяч десятин, оставалась до тех пор в совершенном запустении, а между тем превосходный климат ее, плодородие почвы и изобилие леса представляли особые устройства для образования здесь оседлого населения. Паскевич и хотел воспользоваться этим обстоятельством, чтобы поселить здесь до шести тысяч казаков, которые, с одной стороны, совершенно прикрыли бы Грузию от непокорных лезгин, а с другой, – поселенные между Кахетией и джарскими владениями, служили бы наилучшим средством к скорейшему сближению русских с коренными обитателями края. Все это казалось тем более удобным, что споров на эти места никто предъявить не мог, так как в течение полутораста лет никто ими не пользовался, вследствие близкого соседства непокорных горцев. И кто знает, может быть, и возникло бы тогда в этой части Кавказа новое казачье войско, а с ним вместе наступило бы и скорейшее умиротворение края, но этому помешали крупные события, заслонившие собой все нарождавшиеся вопросы и надолго изменившие наши планы и предположения. То был мюридизм, озаривший своим кровавым ореолом весь Дагестан на многие годы.

Первую весть о вооруженном движении мюридов Паскевич получил на Алазани; но это известие не отклонило удара, направленного на Джаро-Белоканы. Личность Кази-муллы, туманная и загадочная, еще не сложилась тогда в те определенные формы, которые могли бы встревожить полководца, только что победоносно окончившего две войны с сильными магометанскими государствами, – и Паскевич, оставляя в стороне дагестанские события, решил неуклонно и твердо идти к достижению раз намеченной цели.

Джары были покорены, – теперь очередь стояла за Осетией.