В. Федоров, В. Щигельский. Бенефис двойников. Ловушка для Свиньи. СПб.: Новый Геликон

Смех, по мнению Панталоне, вызывается неожиданностью. Идет человек по улице, ему на голову неожиданно падает кирпич. Смешно.

Два питерских автора Федоров и Щигельский пренебрегли мнением Панталоне и решили добыть смех в области, которая никаких неожиданностей не сулит. О том, что американские спецслужбы пасуют перед советским бытом и российской непредсказуемостью, известно давно. Еще Джон Ланкастер Пек вкупе с Джеймсом Мондом, агентом 008, обломав зубы о нашу ментальность, приходили к голубоглазым усталым чекистам сдаваться – только чтобы не ехать на картошку. Согласно той же анекдотической версии усталые чекисты бдительно возвращали агентам рацию, пистолет и ампулу с ядом и отправляли-таки на картошку. Понятно, что при таком зверском обхождении популяция шпионов в нашей стране неуклонно сокращалась.

Лет пятнадцать назад подобные сюжеты, говорят, все-таки веселили простого советского человека. С одной стороны, грела патриотическая мысль, что хотя бы по бардаку мы впереди планеты всей. С другой стороны, в комплект к цэрэушному олуху прилагался кагэбэшный дебил, озабоченный больше всего на свете сомнительной формулировкой пароля о продаже славянского шкафа. Эта фольклорная парочка лучше всяких официальных заверений о военном паритете убеждала нас, что стратегическое равновесие, скорее всего, действительно не фикция и что войны «двух человек одинаковой комплекции», вероятнее всего, не будет.

Федоров и Щигельский написали и опубликовали свои повести в ту эпоху, когда доказательства подобного рода были уже излишни, а ностальгия по любимым временам журнала «Крокодил» еще не окончательно нас захлестнула. Во всяком случае, штаб-квартира ЦРУ, «замаскированная под ночлежку для бездомных», замдиректора ЦРУ в «пуленепробиваемой водолазке» и прочие образцы бодрого позавчерашнего юмора не достигают, по понятным причинам, должного эффекта. Что касается фабулы обеих повестей, она имеет отношение к юмору вчерашнему: веселья не вызывает, но смысл шуток пока более-менее понятен. Итак, в ответ на провокационный план американских спецслужб (заменить в Мавзолее нашего Ильича двойником и 7 ноября напугать членов Политбюро до полусмерти) орлы с Лубянки вводят в действие контрплан, конгениальный американскому по степени здорового идиотизма (не дожидаясь 7 ноября, арестовать всех двойников Ленина, а заодно и иных покойных деятелей советского государства, и тем самым предотвратить провокацию). Вся эта уморительная история завершается, как и положено, посрамлением ЦРУ и задержанием пресловутого мистера Пека. Мавзолейные шутки, исполненные в традиционном стиле анекдотов про тещу, провоцируют скорее жалость к главному субъекту усыпальницы: после «Московского клуба» Джозефа Файндера, «Кремлинов» Льва Гурского и «Операции “Мавзолей”» Владимира Соловьева от бедной мумии и так практически ничего не осталось, куда уж более! Кроме того, слова из аннотации к книге Федорова и Щигельского о «живом языке повествования», и «изысканном, местами даже блистательном юморе, заставляющем вспомнить Ильфа и Петрова», по всей видимости, являются единственным образчиком такого юмора. Брутальность, выразившуюся в сверхнормативном употреблении термина «ж...», даже при сильном напряжении фантазии трудно счесть наилучшим признаком живости языка и наивернейшим показателем изысканности и блистательности. На три с половиной сотни страниц книги имеется всего лишь один по-настоящему забавный эпизод, да и тот на любителя: случайно арестованный капитан КГБ в «Матросской тишине» пытается сочинять стихи – но все, как на грех, у него получаются стихи поэта Осенева.

Впрочем, осеневские вирши – это едва ли не единственная примета новейших времен. Все остальное в повестях «Бенефис двойников» и «Ловушка для Свиньи» так или иначе принадлежит уходящей эпохе, чей истинный образ для нас уже и так совершенно вытеснился образом пародийным.

Начиналась рецензия с кирпича, им же и закончим. В хорошем анекдоте про Вовочку учительница ведет класс по стройплощадке и объясняет, как важно здесь носить на голове каску. Вот мальчик Петя не надел каску, упал кирпич – и мальчик без сознания. А вот девочка каску надела, упал ей на голову кирпич, а ей хоть бы что: засмеялась и убежала. «Знаю я эту девочку, – мрачно говорит Вовочка, – она до сих пор бегает в каске и смеется». Анекдот имеет к рецензируемым повестям самое непосредственное отношение: он объясняет причину, согласно которой веселье Федорова и Щигельского имеет истерический оттенок. Авторы словно не верят, что безбоязненно шутить можно уже надо всем, и по-прежнему полагают иронию неким актом гражданского противостояния. Что ж, с прошлым мы расстаемся по Марксу: бегаем в расплющенной каске и смеемся, смеемся, смеемся.

1994