Эрик ван Ластбейдер. Черное Сердце. Тула: НПО «Тулбытсервис»

Отныне можете не ездить в Тулу со своим Ластбейдером. Новый (всего лишь десятилетней давности) роман одного из первооткрывателей темы ниндзя (ниньзя) красиво вписался в привычный ряд исторических достопримечательностей Тулбытсервиса, заняв почетное место левее печатного пряника и где-то посередине между самоваром и двустволкой. Соответственно, деятельность двух главных героев романа – бывшего цэрэушника Трейси Ричтера и настоящего террориста Сока Киеу – спроецировалась на сюжет популярной повести Николая Лескова о тульском мастере Левше.

Произведение Лескова попало в этот ассоциативный ряд не случайно. Литературоведы-традиционалисты в данной повести предпочитали считать заглавного героя – центральным, а потому видеть здесь только конфликт секуляризованной личности с авторитарной разновидностью социума, априори глухого к просьбам индивида. Именно в этом ключе обычно трактовался и текст завещания Левши, и факт принципиального неисполнения оного: даже в том случае, когда лицо индивида недвусмысленно просило кирпича, социум демонстративно изводил кирпич на чистку оружейных стволов. Литературоведы «новой волны» справедливо отвергали столь поверхностный подход, обнаруживая в образе блохи квинтэссенцию трагического противостояния Востока и Запада. Пресловутая аглицкая блоха (Запад), подкованная русским умельцем Левшой (Восток), не только отказывалась танцевать под чью-либо дудку, но и вообще (согласно Киплингу) не могла сойти с места. Для автора повести противоречие выглядело неразрешимым. Дитя двух цивилизаций, порождение сразу двух культур, миниатюрное механическое создание англо-русского гения у Лескова было однозначно обречено на гибель.

Эрик ван Ластбейдер, взяв за основу именно вторую трактовку «Левши», попытался исследовать двуединство «Восток—Запад» более спокойно и непредубежденно. Сказовая форма автору показалась архаичной, и он избрал достаточно популярную форму динамичного детективного повествования. В ходе исследования писатель вывел интересную закономерность: от перемены мест двух культурных слагаемых общая «сумма» менялась совершенно фантастическим образом. Оказывается, результат синтеза двух культур напрямую зависел от последовательности расположения пластов. И если для американца Трейси Ричтера вхождение в мир культуры древней Камбоджи (Запад + Восток) становилось благотворным, то для камбоджийца Киеу, перевезенного в Америку (Восток + Запад), эксперимент заканчивался полным распадом личности. Для Ричтера возникший дуализм был гармоничен и только удваивал число нравственных запретов, делая героя почти идеальным (недаром под влиянием Востока этот бывший лучший мастер спецопераций покидал ЦРУ и использовал свои навыки лишь для самозащиты или для защиты близких). Правоверный буддист Киеу, которого мощная террористическая организация «Ангка» все активнее использовала в качестве бизнесмена-убийцы, заражался ядом чуждого холодного рационализма и впадал в безумие. В отличие от тульского печатного пряника, на который не распространялся лишь Закон о печати, Киеу вынужден был в итоге отвергнуть вообще все нравственные законы и превращался в машину. Машину, сконструированную умельцами Востока, подкованную злыми мастерами Запада и предназначенную отнюдь не для механических танцев, но для убийства и только убийства.

В центре повествования у Ластбейдера оказывалась многоходовая политическая композиция, разработанная оружейным магнатом Макоумером. Тот рассчитывал привести в президентское кресло своего ставленника, «ястреба» Атертона Готтшалка, чтобы затем проводить политику, угодную его корпорации. Потому-то и был задействован Киеу – безумный человек-компас, чья стрелка пыталась указать и на «ост», и на «вест» одновременно. Вышеупомянутый Трейси Ричтер, в свою очередь, использовался автором в качестве противоядия Киеу и в качестве успокоительного – для всех остальных, как своих, так и чужих (разница лишь в величине прописанной дозы). К середине второго тома герои окончательно определялись в своих сюжетных функциях: безумный гибрид (Киеу) совершал кровавые преступления, стараясь после каждого собрать воедино осколки разбегающегося собственного «я»; удачный гибрид (Трейси) стимулировал динамику фабулы, то и дело прерывая мучительный транс убийцы новыми ходами расследования. В конце книги миллионер Макоумер погибал, запутавшись в сетях собственных интриг, а беднягу Киеу разрывали на части внутренние противоречия.

Заметим, что судьба данных персонажей в общем предсказуема: можно было догадаться, что оба кончат плохо. Но вот что наш читатель не смог бы предугадать – так это трагический конец кандидата в президенты (практически без пяти минут президента) Аттертона Готтшалка. Если верить автору романа, этому деятелю после кончины злодея-вдохновителя Макоумера решительно ничего серьезного не угрожало. В худшем случае – газетчики несколько потрепали бы его честное имя и высказали бы ряд ничем не доказанных предположений о связях потенциального президента с магнатом-мафиози. У нас действующий политик на такую мелочь и внимания бы не обратил, продолжая мелькать на телеэкране с филиппиками на тему борьбы с мафией. У них же почти-президент Готтшалк не нашел ничего лучшего, как отправиться вслед за Макоумером и Киеу, наложив на себя руки.

Воистину: Запад – дело тонкое.

1994