Империя рухнула, похоронив под обломками Эриха Марию Ремарка. Ясно, что в этом году не будет отмечен ни один из «полукруглых» юбилеев, связанных с именем писателя: 95 лет (со дня рождения), 55 (со времени выхода в свет романа «Три товарища») и 35 (с момента первой публикации означенного романа на русском языке). Вчерашний кумир забыт. Более того, многие полагают его одним из столпов поверженного строя. Правда, даже самые суровые обвинители не забывают подчеркнуть, что дело, собственно, не в самом Эрихе Марии, а в злополучных товарищах.

Во многих смыслах этого неоднозначного (в СССР) слова.

Отечественные историки давно обратили внимание на едва ли не патологическую приверженность идеологических инстанций Советского Союза культу строгой мужской дружбы, усиленно насаждавшемуся всеми доступными средствами на протяжении семидесяти с лишним лет. Выбор классических произведений, изучаемых в школе, и тот обязан был подтолкнуть подрастающее поколение к мысли, что женская любовь преходяща и измены – ее непременный атрибут. В то время как строгая чистота и целомудрие мужской верности неколебимы, как утес. Монолог из «Тараса Бульбы» о ценности товарищества, помнится, заставляли заучивать наизусть; как известно, Андрий получил пулю из отцовского ружья не потому, что переметнулся к ляхам, а именно потому, что изменил козацкому братству с панночкой. Тушин и Тимохин, Власов и Находка, Морозка и Метелица, Чук и Гек – эти и иные полулегендарные персонажи готовы были пожертвовать всем ради друга и нас призывали поскорей сделать то же самое. Благодаря героическим усилиям радиокомитета малоизвестная песня «Из-за острова на стрежень» сделалась почти народной; смысл популяризации произведения, одинаково сомнительного и по этическим, и по эстетическим параметрам, заключался только в том, что Стенька Разин бросал в воду персидскую княжну ради незапятнанности мужской дружбы. Даже товарищ Сталин – и тот не требовал от советских людей никаких иных чувств, кроме дружбы, и сам был другом (физкультурников, оленеводов, железнодорожников и т. п.).

Причина подобного поведенческого стереотипа кажется очевидной. Невнятный комментарий в любом учебнике к хрестоматийным строкам Некрасова («Как женщину, он Родину любил») или Блока («О Русь моя! Жена моя!») объясняет все. Суть дела – в тонкостях русского языка, недоступных западным советологам. Россию (сущ. ж. р.) можно было любить, и Россия могла платить взаимностью. Молчаливо предполагалось, что Советский Союз (сущ. м. р.) может предложить любому желающему гражданину не более чем дружбу. По сути, вся отлаженная система пропаганды, вся советская литература существовали для того, чтобы сделать этот языковый казус как можно более респектабельным. На протяжении целой исторической эпохи гражданам внушалось, что измена режиму впрямую соответствует по нравственным стандартам измене лучшему другу, который тебе и третье плечо, и бескорыстен, и вообще, как без друга одному (строки из песен разных лет). Режим вынужден был терпеть многих творцов только потому, что те работали на укоренение в массовом сознании неотвязного мифа: Владимира Высоцкого (автора «Песни о друге»), Булата Окуджаву («Возьмемся за руки, друзья») и прочих, не подозревавших, что их просто-напросто используют втемную. Умная популяризация романа Э. М. Ремарка «Три товарища» (через полузапрет) сыграла ту же роль. Вся «вина» героев романа состояла в том, что для них дружба становилась единственной жизненной потребностью (при этом автор не пошел по пути создателя «Фиесты» и не свел все к физиологическим аномалиям). Не случайно Ремарку пришлось, в конце концов, избавиться от утонченной и возвышенной, нежно любящей Пат Хольман: своим присутствием она волей-неволей могла разрушить спаянность дружбы юношей, которые, как мы помним, даже свой драндулет называли мужским именем. Надо ли говорить, что смерть Патриции читателями воспринималась как нечто неизбежное.

Любимец публики 60-х, Ремарк стал заложником государственного монстра, готового на любые ухищрения, лишь бы родимые подданные не забыли о нем.

Естественно, с развитием гласности Советский Союз был обречен. Как только пронырливая пресса с детским простодушием поведала урби эт орби неоспоримую истину о том, что, оказывается, взаимоотношения мужчин могут выходить и за пределы чистой дружбы, миф перестал существовать. Крах советской литературы был обусловлен в первую очередь тем, что на место донельзя маскулинизированного терминатора СССР явились дамы Россия, Украина, Белоруссия, Литва и т. д. Старые стереотипы мгновенно стали не нужны.

Думается, теперь понятно, отчего на митингах скандируют «Савец-кий Са-юз!!» по преимуществу дамы постбальзаковского возраста, коих в Беловежской пуще лишили предмета сердечной привязанности. А еще Эдуард Лимонов. Последний уже совсем готов был отдаться государственному голиафу, как вдруг с ужасом обнаружил, что государство сменило пол и отдаваться уже некому.

Впрочем, томления Эдички как-то мало волнуют. Вот за Ремарка – обидно.

1993