Василий Звягинцев. Одиссей покидает Итаку. Ставрополь: Кавказкая библиотека

Присуждение российской премии по фантастике «Аэлита-93» роману Василия Звягинцева вызвало кулуарные перепалки в стане писателей-фантастов, критиков и фэнов. Однако, если принять во внимание печальный факт, что, вероятно, на Звягинцеве премия и прекратит свое существование (нет денег), вручение ее именно «Одиссею...» выглядит символично. Автор, в духе новых веяний, попытался создать коммерческий фантастический роман, но коммерсантом оказался неудачливым.

Книгу погубила советская ментальность, немыслимая в жестком мире бизнеса. Роман продемонстрировал три самых типичных составляющих советской НФ образца доперестроечных 80-х: доходящую до патологии авторскую щепетильность, авторский голод и твердую авторскую убежденность, будто книга – еще и кафедра.

Начнем с щепетильности. Западный писатель-бизнесмен из числа фантастов мог свободно плыть в океане тем и идей, обнародованных прежде. Покойные г-да По и Лавкрафт, Уэллс и Гернсбек, Говард и Меррит, сделавшие в свое время по нескольку НФ-открытий и НФ-изобретений, сознательно не патентовали свои идеи и не требовали у последователей процента за их эксплуатацию. Считалось, что любое открытие становится всеобщим достоянием, и каждому новому обитателю Страны фантазии уже не требовалось каждый раз заново корчевать пни и вычерчивать фронтир.

Советский писатель-фантаст 80-х вырастал из читателя фантастики. Он органически не способен был обойтись без заимствований, но чтил уголовный кодекс. Упершись в ложную альтернативу «ворюга или цитатчик?», он выбирал второе как меньшее зло; вот почему советский НФ-роман к середине прошедшего десятилетия в массе своей превратился в реестр скучных отсылок к предтечам, едва ли не с указанием тома и страницы. Василий Звягинцев также спешил продемонстрировать граду и миру, что беден, но честен. В его романе мелькают аккуратные ссылки то на «ТНВ Азимова», то на «“принцип неопределенности” Биленкина», то на «полевой синтезатор “Мидас”» Стругацких, то на «ефремовское братство цивилизаций», то на «Сумму технологии» Лема. Фразы типа «Обмен разумов, как говорится. Смотри Шекли и других авторов...», «Это зря писал Азимов...», «Как это уже описано у Андерсона в “Патруле времени”...», «А если действительно у них там внутри вроде как у Стругацких в “Пикнике на обочине”...» встречаются у автора в количествах, превышающих всякую норму. Читатель, в свою очередь, вместо того, чтобы следить за интригой, невольно включался в игру и отправлялся вслед за автором в поход по хранилищу бывших в употреблении идей и сюжетов, а позднее автоматически ловил писателя за руку, когда бедняга забывал сделать сноску или ссылку,.

Вдобавок роман «Одиссей покидает Итаку» еще раз подтвердил, что в последние годы советскую фантастику творили люди, не удовлетворенные материально и в особенности желудочно. Такие разные фантасты, как В. Бабенко, А. Бушков, И. Пидоренко, сами того не замечая, выплескивали на бумагу переживания по поводу отсутствия в быту так необходимых им «хищных вещей века». Невиданные пиры, которые между делом закатывали герои, перечни деликатесов на нескольких страницах, описания замечательных бытовых удобств, новых квартир, забитых роскошной мебелью и суперсовременной бытовой электроникой, дорогих машин и пр. (описания нередко сопровождались поспешными заявлениями постфактум, что-де, конечно, не в этом счастье!) – все это было типичной приметой сублимации. Канон властно требовал от Звягинцева, чтобы тот наделил персонажей каким-нибудь «дубликатором материи» и выдал им полный ассортимент товаров и услуг; автор не смог устоять и выдал. Сегодня-то большая часть фантастической роскоши принадлежит к обычному ассортименту рядового столичного комка, и потому испытываешь при чтении чувство неловкости, будто зашел в мечты автора с черного хода и обнаружил там полки, стеллажи, ящики, мешки из горькой юморески Жванецкото «Склад».

Западная развлекательная фантастика подкупала уже тем, что не выдавала себя за что-то более значительное. В нашей же герой обязан был раздувать щеки и изрекать сентенции, прежде чем просто взяться за бластер и сокрушить сотню-другую врагов. Там, в царстве коммерции, НФ никогда не была в ответе за другие жанры. У нас же, в царстве невыветрившейся романтики, автор считал долгом бросаться на первую же амбразуру. Пытаясь объять необъятное, отечественная НФ гибла под тяжестью сторонних задач, которые сама же себе на горб навьючила. Звягинцева, к примеру, подвел дефицит (в момент написания первых еще частей книги) добротного «военно-полевого» романа. Будь в свое время Чаковский или Стаднюк более дружны с исторической правдой, не выводи они мудрого генералиссимуса – глядишь, не пришлось бы фантасту самолично забираться в батальные дебри, считать танки, самолеты, пехоту РККА и вермахта, популярно доказывая, как можно было бы выиграть войну за три года без лагерей, шпиономании и особых отделов. Пока фантаст воевал, сюжет стопорился, динамика исчезала, инопланетяне скучали, а читатель 90-х принимался быстрее перелистывать страницы, ибо «вся правда без прикрас», да еще и в фантастико-приключенческом романе, раздражала своей неуместностью.

Василия Звягинцева можно поздравить разве что с одним: он действительно закрыл тему. Как в сказке про колобка, выгреб оставшиеся от былых времен стереотипы, условности и присущие жанру внутренние несообразности. Теперь колобка лепить уже не из чего, скреби по сусекам или не скреби. Автор на своем примере доказал, что традиционная советская фантастика не может стать коммерческой. В принципе не может – даже если сильно захочет. Итак, доказательство от противного имеется, и увесистое. Дело за малым: отыскать бы «положительный» научно-фантастический пример. Или хоть ненаучно.

1993